Текст книги "Политическая наука №3 / 2013. Между империей и современным государством: Трансформация политического порядка на постимперских пространствах"

Увеличение доходной части бюджета было обусловлено не только улучшением работы налоговых органов: в 2008 г. «налоговые доходы, включая таможенные пошлины, обеспечивали лишь около 70% государственных доходов. Остальное составляли гранты и неналоговые доходы, которые, видимо, и использовались частично на финансирование оборонных расходов» [Григорьев и др., 2008, с. 81].

Реализовав крупнейшие инфраструктурные проекты в регионе (нефте– и газопроводы), с одной стороны, Грузия начала получать ренту, с другой – оказалась заложницей в любом противостоянии России, Ирана, не контролирующих данный маршрут транзита углеводородов, и Запада, по той же причине интересующегося им, что позволяло некоторым западным политологам пренебрежительно называть Грузию «территорией, по которой проходит труба», «дружественной транзитной территорией» [Токарев, 2011, c. 180].

После 5-дневной войны с Россией Грузия начала осваивать 4,5 млрд. долл., выделенных ей мировым сообществом, что составляет около 20% от ВВП [Епифанцев, 2011]. Эти деньги были потрачены на реформы. Система госуправления стала достаточно адекватной, чтобы распорядиться внебюджетными источниками дохода, корреспондируясь с целями кредитования. При этом необходимо отметить, что грузинский случай связан с финансовым подкреплением перераспределения геополитического баланса на Кавказе в пользу США и НАТО после прихода к власти команды М.Н. Саакашвили.

Рост доходной части грузинского бюджета, западные гранты и безвозвратные кредиты на закупку вооружений, моральная поддержка Михаила Саакашвили администрацией Джорджа Буша-младшего создали ложное впечатление того, что проблему сепаратистских территорий можно решить силой. Частично это подтолкнуло грузинского президента начать агрессию в ЮО в 2008 г., что в итоге привело и к ее потере, и к окончательной потере Абхазии. Таким образом, реформы Михаила Саакашвили оказались неоднозначными. Они привели к нормализации управления на подконтрольной ему части территории и утрате контроля над 20% территории. В переломный момент не сработала система «сдержек и противовесов», которая так и не была сформирована в постсоветской Грузии в степени, достаточной для блокировки стратегически провальных решений одного актора.

Команда Саакашвили боролась с советским наследием не только в общественном дискурсе, стараясь сформировать стереотип массового сознания «СССР и его преемница Россия – враги», на которых удобно перекладывать ответственность за большинство внутренних сложностей. Разрушение прежней советской системы управления со всеми ее отрицательными элементами, снижающими эффективность, интеграция административно закрытых еще при И.В. Сталине областей в общее экономическое и транспортное пространство, преодоление языкового барьера между «титульной нацией» и занимающими монопольное положение в отдельных областях этносами, создание общего образовательного пространства, невозможного в условиях некоторой размытости границ кавказских ССР, – все эти меры по пересмотру советского наследия были призваны усилить государственные институты и способствовать формированию единого политического сообщества (нации).

После «революции роз» страна преподносится западному обывателю и соседям как образец торжества либеральных ценностей в экономике и политике и практической пользы при реализации этих ценностей – для государства, общества и отдельного человека. PR грузинских реформ часто затемняет их реальное содержание. Государство по-прежнему неспособно обеспечить стабильное функционирование юридической системы, что приводит к избирательности правосудия и частым сменам «правил игры», продуцирующим кризисы государственного управления.

Несмотря на очевидные отмеченные нами успехи команды М.Н. Саакашвили, многие реформы в Грузии имеют видимый краткосрочный эффект, но неопределенность результатов в долгосрочном плане. Последние зависят во многом от внешнеполитических факторов и отношений западных партнеров, а также взаимоотношений внутри грузинской политической элиты.

Литература

Aparidze D. State-building and democratization in Georgia: have the limits been reached? // IFSH, OSCE-Yearbook, 2008. – Hamburg, 2009. – Mode of access: http://www.core-hamburg.de/documents/yearbook/english/08/Aprasidze-en.pdf (Дата посещения: 1.08.2012.)

Fukuyama F. «Stateness» first // Journal of democracy. – Baltimore, 2005. – Vol. 16, N 1. – P. 84–89.

Gachechiladze R. Geopolitics in the South Caucasus: local and external players // Geopolitics. – L., 2002. – Vol. 7, N 1. – Р. 123–124.

Heine G. The conflict in the Caucasus: causing a new Cold War? // India Quarterly: a journal of international affairs. – New Delhi, 2009. – Vol. 65, N 1. – Р. 62–63.

Khokhar K., Wiberg-Jørgensen P. United States' strategic possibilities in the South Caucasus // European security. – L., 2010. – Vol. 10, N 3. – Р. 76–83.

Overland I. The closure of the Russian military base at Akhalkalaki: challenges for the local energy elite, the informal economy and stability // The journal of power institutions in post-soviet societies. – P., 2009. – Vol. 9, N 3. – Р. 2–13.

Schellinger A. What has Washington done? Adverse effects of state-building on democracy in Georgia //Journal of politics & society. – 2008. – Vol. 20, N 1–2. – Р. 69–85.

Schneider F. Size and measurement of the informal economy in 110 countries around the world: Paper presented at a workshop of Australian National Tax Centre, ANU, Canberra, Australia. – July 2002. – Mode of access: http://rru.worldbank.org/ Documents/PapersLinks/informal_economy.pdf (Дата посещения: 7.02.2012.)

Slade G. The threat of the thief: Who has normative influence in Georgian society? // Global crime. – Abingdon, 2007. – Vol. 8, N 2. – P. 172–179.

Spirova M. Corruption and democracy: the «Color Revolutions» in Georgia and Ukraine // Taiwan journal of democracy. – Taipei, 2008. – Vol. 4, N 2. – Р. 75–90.

Stefes C.H. Governance, the state and systemic corruption: Armenia and Georgia in comparison // Caucasian review of international affairs. – Frankfurt am Main, 2008. – Vol. 2, N 2. – Р. 73–83.

Tbilisi`s map of Georgian controlled areas in South Ossetia // Википедия. – (Дата посещения: 10.07.2007.) – Mode of access: http://ru.mobile.wikipedia.org/wiki/ Файл:SO2.jpg (Дата посещения: 23.03.2013.)

The failed states index 2011 interactive grid. – Mode of access: http://www.fundforpeace.org/global/?q=fsi-grid2011 (Дата посещения: 13.02.2012.)

Timm C. Neopatrimonialism by default. State politics and domination in Georgia after the Rose Revolution: Paper presented at the workshop «Neopatrimonialism in various world regions» in German Institute of Global and Area Studies. – Hamburg, 2010. – August. – Mode of access: http://www.gigahamburg.de/content/fsp1/pdf/neopat/paper_neopat_workshop_timm.pdf (Дата посещения: 31.07.2012.)

Transformation index BTI 2012. – Mode of access: http://www.bti-project.de/?&L=1 (Дата посещения: 18.03.2013).

Transparency International: Georgia 51 st in 2012 Corruption Perceptions Index // Transparency International Georgia. – 2012. – Mode of access: http://transparency.ge/en/post/corruption-perception-index-cpi/corruption-perception-index-2012 (Дата посещения: 7.02.2012.)

European neighbourhood policy: Monitoring Georgia’s anti-corruption commitments // Transparency International Georgia. – 2010. – Mode of access: http://transparency.ge/sites/default/files/post_attachments/ENP_TI_Georgia.pdf (Дата посещения: 6.04.2012.)

Vartanian O. Georgia: Riding the potato train. Institute for War and Peace reporting.– 2006. – Mode of access: http://www.armeniapedia.org/wiki/Georgia:_Riding_the_Potato_Train (Дата посещения: 15.09.2012.)

Адагамов Р. Глданская тюрьма № 8, Тбилиси. – Режим доступа: http://drugoi.livejournal.com/3751721.html (Дата посещения: 15.09.2012.)

Адагамов Р. К событиям в Глданской тюрьме. – Режим доступа: http://drugoi.livejournal.com/3764937.html (Дата посещения: 15.09.2012.)

Алленова О. Грузия в тот момент просто умерла // Коммерсантъ Власть. – М., 2012. – № 39 (993). – Режим доступа: http://www.kommersant.ru/doc/2029619 (Дата посещения: 4.10.2012.)

Больше всего в Грузии доверяют церкви – опрос // Newsgeorgia. – Тбилиси, 2012. – Июль, 2007. – Режим доступа: www.newsgeorgia.ru/society/20120724/215118050.html (Дата посещения: 31.07.2012.)

Буракова Л.А. Почему у Грузии получилось. – М.: Юнайтед Пресс, 2011. – 271 с.

Григорьев Г., Кондратьев С., Салихов М. Трудный выход из трансформационного кризиса (случай Грузии) // Вопросы экономики. – М., 2010. – № 10. – Режим доступа: http://www.sigma-econ.ru/.files/4217/grigoryev10-08.pdf (Дата посещения: 6.04.2012.)

Де Ваал Т. Выбор Грузии: какой курс избрать в период неопределенности? – М.: Московский Центр Карнеги, 2011. – 67 с.

Епифанцев А. Реформы в Грузии. Анализ грузинских реформ. Применимы ли они в России? // Агентство политических новостей. – М., 2011. – Январь, 18. – Режим доступа: http://www.apn.ru/publications/article23547.htm (Дата посещения: 6.02.2012.)

Загвоздина Д., Паранидзе И. Не молчи, не покрывай, не мирись и расследуй // Gazeta.ru. – 2012. – Сентябрь, 19. – Режим доступа: http://www.gazeta.ru/ social/2012/09/19/4780581.shtml (Дата посещения: 15.09.2012.)

Зедгенидзе Г. В Грузии началась смена власти // Slon.ru. – 2012. – Октябрь, 2. Режим доступа: http://slon.ru/world/v_gruzii_nachalas_smena_vlasti-834658.xhtml (Дата посещения: 4.10.2012.)

Зедгенидзе Г. Грузия «вне «закона» // Slon.ru.–2009. – Ноябрь, 16. – Режим доступа: http://slon.ru/world/gruziya_vne_zakona-146277.xhtml (Дата посещения: 4.10.2012.)

Зедгенидзе Г. Почему «воры в законе» правят в России, а в Грузии – нет? // Новости о политике. – 2011. – Июнь, 1. – Режим доступа: http://ua-politika.ucoz.ua/news/2011-06-01-15 (Дата посещения: 7.02.2012.)

Corruption perceptions index // Transparency International. – Mode of access: http://www.transparency.org/research/cpi/overviw (Дата посещения: 24.02.2013.)

Казинян А. Грузия, Самцхе-Джавахетия и «тюркское кольцо» вокруг Армении / Агентство ИНТЕРФАКС, Агентство Военных Новостей // Мемориал. – 12.01.2004. – Режим доступа: http://www.memo.ru/hr/hotpoints/caucas1/msg/ 2004/01/m16998.htm (Дата посещения: 15.09.2012.)

Мендкович Н.А. Цена реформ, или Почему у Грузии не получилось. – М.: РИСИ, 2012. – 122 с.

Саакашвили критикует Иванишвили за распространение «сплетен» по личным вопросам // Civil Georgia. – Tbilisi, 2013. – March, 15. – Режим доступа: http://www.civil.ge/rus/article.php?id=24558 (Дата посещения: 22.03.2013.)

Темников Р. Эксклюзивное интервью Day.Az с губернатором региона Квемо-Картли Давидом Киркитадзе // Информационно-аналитический центр / Лаборатория общественно-политического развития стран ближнего зарубежья. – 2009. – Апрель, 12.– Режим доступа: http://www.ia-centr.ru/expert/4361/ (Дата посещения: 23.03.2013.)

Токарев А.А. Государственная состоятельность Грузии в зеркале западной политической науки // Политическая наука. – М., 2011. – № 1 – С. 177–192.

Тхилава Г. Лапота: новый секрет кавказской политики // Georgia Times. – Тбилиси, 2012. – Сентябрь, 14. – Режим доступа: http://www.georgiatimes.info/interview/80525.html (Дата посещения: 15.09.2012.)

Шмулевич А. Дело Фукса-Френкеля и кризис грузино-израильских отношений // Агентство политических новостей. – 2011. – Апрель, 18. – Режим доступа: http://www.apn.ru/publications/article24035.htm (Дата посещения: 6.04.2012.)

Эйвазов Д. Геополитические уроки постсоветского Кавказа: путь к глобализации или возвращение к классической евразийской геополитике? // CA & CC press AB Издательский дом (Швеция). – Режим доступа: http://www.ca-c.org/c-g/2006/journal_rus/c-g-1/03.eivazovru.shtml (Дата посещения: 31.07.2012.)

СФРЮ: Институциональные проблемы этнической федерации6767
  Статья написана в рамках проекта «Transit versus Transformation: comparing paths to democratic change in the former USSR using case study based evidence from civil society, international aid and domestic politics» (PIRSES-GA-2011–295232).


[Закрыть]

О.Г. Харитонова

Югославию можно охарактеризоваться как соединение Востока и Запада в культурном смысле и Севера и Юга – в экономическом. В более развитых северных регионах проживало преимущественно католическое, вестернизированное население. С XIV в. Словения, а с XVI в. – и Хорватия были под властью Габсбургов. Менее развитые южные регионы (в том числе Босния), исторически находившиеся под влиянием православной церкви, с одной стороны, и ислама – с другой, населяли преимущественно православные сербы и черногорцы, а также бошняки (боснийцы, боснийские мусульмане и др. – потомки сербов, принявших в период османского владычества ислам). В XV в. территории Боснии и Герцеговины вошли в состав Османской империи, а в конце XIX в. были заняты Австро-Венгрией. В самом конце XV в. Османский протекторат приняла Черногория. Сербия была окончательно завоевана турками в 1459 г. и получила независимость только в 1878 г. по условиям Берлинского трактата. Таким образом, Балканы представляли собой периферию двух великих империй – Габсбургской и Османской – и испытывали сильное культурное воздействие православия (России).

В ХIX в. балканский национализм носил преимущественно антиимперский характер, а государственное строительство новых национальных государств характеризовалось двумя тенденциями: балканизация (этнические расколы и националистические притязания) и интеграция южнославянских народов. Воплощенная после Первой мировой войны идея «национального плавильного котла» (Королевства Югославия) оказалась несостоятельной, и в ходе Второй мировой войны позиции различных сторон определялись националистическими и религиозными мотивами.

Таким образом, задача строительства коммунистической Югославии состояла в первую очередь в институционализации федерации, способной обеспечить единство населения, имеющего большой исторический опыт националистических, территориальных и религиозных расколов. Фактически это был поиск институционального баланса между центром (Белградом) и периферией и создание новой формы имперской политической организации на основе социалистической идеи.

Этническая гетерогенность была характерна и для республик Югославии, ни одна из которых, несмотря на этноцентричные названия, не соответствовала критериям «этнически чистой» политии. Так, в Хорватии проживало только две трети югославских хорватов, а также сербское меньшинство в Восточной Славонии, а Босния и Герцеговина была наиболее этнически и религиозно гетерогенной республикой с компактно проживающими меньшинствами (см. табл. 1).

Таблица 1

Этнический состав населения Югославии, 1953 г. (%)

[Hashi, 1992, p. 51].

*Менее 1%,

**Включая боснийских мусульман

В теории конфликтов [Ellingsen, 2000; Fearon, 2006] вероятность конфликтов уменьшается при слабой и сильной фрагментации населения (cтатистические исследования демонстрируют отношения между фрагментацией и конфликтами в виде обратного U-изгиба, т.е. высокий и низкий уровень фрагментации снижает уровень конфликтов), при доминировании (более 80% населения) одной группы, при дискриминации и при низком уровне поляризации.

Босния и Герцеговина была менее фрагментирована, чем Югославия в целом (см. табл. 2), и вследствие большого численного состава меньшинств более этнически поляризована, чем другие республики и Югославия в целом, поэтому обладала большим конфликтным потенциалом. В Хорватии же националистические сербские настроения стали проявляться только после принятия в 1990 г. новой конституции, согласно которой Хорватия стала национальным государством хорватского народа и других меньшинств.

Таблица 2

Индексы этнической фрагментации и поляризации

Источник: Расчеты автора на основании данных И. Хаши [Hashi, 1992, p. 51].

Первоначально стратегия государственного строительства Тито основывалась на идее югославизма (несмотря на неудачный исторический опыт первой Югославии), стимулирующей политическую и экономическую централизацию при подавлении этноцентристских и националистических настроений. Эта политика предполагала формирование наднациональной югославской идентичности и консолидацию социалистического государства вследствие распада традиционных (этнических, культурных, религиозных) идентичностей и преодоления антисоциалистических убеждений. Согласно переписи населения 1961 г., менее 2% населения СФРЮ имели югославскую самоидентификацию (исключение составляла Босния, где до введения в перепись категории «боснийские мусульмане» в 1971 г. последние выбирали югославскую идентичность в противовес сербской или хорватской). В период с 1971 по 1981 г. степень югославской самоидентификации увеличивалась во всех республиках (см. табл. 3). Однако многие этнические группы воспринимали политику югославизма как политику ассимиляции и восстановления Великой Сербии, т.е. скорее как угрозу, чем гарантию этнической безопасности.

Таблица 3

Самоидентификация «югославов» (%)

[Sekulic, 1994, р. 85, 89]

В 1950-е – начале 1960-х годов политические лидеры стремились сохранить баланс между единством и различиями, между централизмом и федерализмом. Стратегия Союза коммунистов Югославии (СКЮ) была направлена не на уничтожение национальных (этнических) идентичностей, но на предотвращение их политизации. Используемая югославскими коммунистами тактика «стратегического национализма» была направлена на восстановление государственности и предотвращение сербо-хорватских конфликтов и нестабильности, характерных для межвоенного периода. Этнический федерализм, обеспечивающий равенство и значительную автономию этнических групп, проживающих в республиках и краях, должен был решить национальный вопрос, воспрепятствовать политизации этничности и создать основу легитимности нового режима. Задача противостояния сербскому доминированию была решена через институционализацию своеобразного консенсусного федерализма участия: все составные части федерации участвовали в принятии решений на федеральном уровне, причем принятые решения должны были быть одобрены единогласно. Таким образом, югославский федерализм признавал шесть национальных государств (названия Сербия, Хорватия, Македония и др. подчеркивали идею государства соответствующих народов) в форме республик, обладающих национальной (республиканской) символикой и правом на самоопределение. Коммунистическая партия поддерживала идею раскрытия потенциала этнического национализма для дальнейшего обеспечения коммунистического интернационализма, поэтому Македония получила статус республики, а боснийские мусульмане (впервые) наряду с сербами и хорватами были признаны равноправными членами этнически гетерогенной Боснии и Герцеговины.

В середине 1960-х годов начинаются процессы децентрализации, деэтатизации, деполитизации и демократизации («четыре Д»), а также институционализации этнополитических принципов. Тенденции борьбы с усилением сербского доминирования в партии привели к конституционным изменениям 1967 г., уменьшившим власть СКЮ на федеральном уровне. Если на первом этапе формирования федеративной модели реальная власть была сконцентрирована в Центральном комитете СКЮ, то в дальнейшем начался постепенный процесс децентрализации и усиления власти коммунистических партий республик. Целью СКЮ было установление реального федерализма в государстве и партии, что предотвращало неинституционализированную мобилизацию этнических идентичностей. СКЮ стал функционировать как ассоциация восьми региональных партий – тем самым были заложены основы для конфедерации. Наиболее ярким примером изменения ранее существовавшего подхода простого утверждения республиканскими партиями федеральной политики стало проведение в 1968 г. республиканских съездов коммунистических партий раньше федерального. В дальнейшем решения федерального съезда стали обобщать решения и платформы республиканских съездов (хотя у Тито оставалось право вето на решения республик). Важнейшим элементом усиления власти республик стало введенное в 1971 г. право вето, которое получили все федеральные единицы (включая автономные края) на все решения Центра.

В 1967 г. Вече республик и краев6868
  Скупщина (парламент) СФРЮ по Конституции 1974 г. состояла из двух палат – Союзного вече (избиралось скупщинами общин) и Вече республик и краев (избиралось республиканскими и краевыми скупщинами).


[Закрыть] (упраздненное в 1953 г.) было восстановлено с новыми полномочиями, а также введен принцип национального паритета в представительстве в ведущих партийных органах, с 1971 г. – во всех федеральных органах. Таким образом, идея противостояния сербскому доминированию обеспечила представительство всех этнических групп в управлении, причем в некоторых случаях – хорваты в армии и черногорцы в федеральных органах власти – непропорционально завышенное (см. табл. 4).

Таблица 4

Представительство этнических групп в органах власти (%)

[Bertsch, 1977, p. 97]

Конституция 1974 г. закрепила конфедеративные тенденции: был реорганизован пост коллективного президентства (президиума СФРЮ), состоявшего из девяти человек, один лидер СКЮ и восемь региональных представителей, избранных парламентами республик и краев. Республики получили право вето на решения президиума.

Несмотря на политику федерализма и поддержку многонациональности, националистические настроения открыто выражались только за пределами коммунистической партии (например, Декларация 1967 г. о статусе и названии хорватского стандартного языка, подписанная хорватской интеллигенцией). Режим Тито, проводивший децентрализацию СКЮ, продолжал одновременно контролировать все проявления этнической мобилизации, так как федерализм был призван обеспечить артикулирование этнических идентичностей, но не их политизацию. Примером притиводействия Центра мобилизации хорватской идентичности является реакция на националистическое движение в Хорватии в 1971 г., когда ушли в отставку представители высшего звена хорватского руководства.

Главной задачей коммунистической Югославии было преодоление социально-экономического неравенства регионов (см. табл. 5). Менее развитые регионы в несколько раз отставали по уровню социально-экономического развития, поэтому на повестке дня послевоенного экономического развития стояли модернизация и индустриализация.

Таблица 5

Индикаторы регионального неравенства, 1948

[Flaherty, 1988, p. 106–108; Lang, 1975, p. 332]

С точки зрения теории модернизации этнические идентичности являются несовременными и периферийными, и процессы индустриализации, урбанизации и рационализации, развитие коммуникаций и транспорта должны привести к исчезновению традиционных различий, уменьшению этнического национализма, формированию космополитических взглядов и развитию межэтнической толерантности. С другой стороны, теория этнического соревнования предполагает, что этнические конфликты являются продуктом экономического соревнования между этнически дифференцированными сегментами классов или между этнически различными потребителями и поставщиками [Bonacich, 1972]. В этой логике индустриализация и модернизация, ведущие к социальной и экономической мобильности, наоборот, могут усилить этническую идентичность доминирующей группы и стимулировать этническую мобилизацию групп меньшинства, что приведет к конфликтам между ними. Первоначально политическая элита Югославии при проведении политики перераспределения ресурсов и поддержки слабо развитых регионов имплицитно действовала в русле теории модернизации. Национализм, основанный на этнической и религиозной идентичности, должен был уменьшиться вследствие политики урбанизации и модернизации, проводимой СКЮ. Создание федерации равных наций (независимо от территории и населения) происходило одновременно с усилением СКЮ для проведения этой политики. Программа федерализации была важным средством получения широкой поддержки и позволяла СКЮ создавать новое модернизированное общество, в котором на смену разным этническим идентичностям должна прийти общая югославская. В результате этой политики к концу 1970-х годов СФРЮ перешла в разряд стран со средним уровнем дохода, но уровень неравенства между республиками вырос (см. табл. 6).

Таблица 6

Социально-экономические индикаторы модернизации

[Lang, 1975, p. 329; Flaherty, 1988, p. 106–108]

В 1950-е годы проблемы отсталых регионов решались федеральным правительством: план 1954–1960 гг. отдавал предпочтение инвестициям в наименее развитые регионы и финансированию южных регионов за счет северных. К началу 1960-х реакция наиболее развитых регионов и неэффективность политики планирования привели к проведению в 1961 г. ряда реформ, направленных на децентрализацию, развитие самоуправления и увеличение эффективности. Среди прочего: изменение налогового законодательства (прогрессивный налог уступил место единой ставке налогообложения, что привело к уменьшению налоговых отчислений предприятий в федеральный бюджет с 60 до 15% от прибыли), девальвация динара, упразднение системы множества курсов и снятие контроля ценообразования на потребительские товары. В результате в первой половине 1962 г. розничные цены выросли на четверть, цены на сельскохозяйственную продукцию – на 18%, что отразилось в первую очередь на наименее развитых регионах, зависимых от сельского хозяйства (Босния) [Lang, 1975; Flaherty, 1988].

В 1953 г. новая конституция привела к формированию федерализма производственных коммун. По мнению Е. Гуськовой, «в 50-е годы решение задач перевода экономики на самоуправленческие рельсы виделось в создании механизма непосредственной демократии, который предоставлял бы самые широкие возможности для осуществления демократического самоуправления трудящихся посредством соответствующих организаций на производстве и в других областях общественной жизни: рабочих советов, кооперативов, коммун, хозяйственных ассоциаций, общественных органов управления в области просвещения, науки, культуры, здравоохранения» [Гуськова, 2003]. С одной стороны, это означало уменьшение роли федеративных органов (Вече республик было упразднено и создано Вече производителей) и увеличение производственного (классового, но не этнического) самоуправления, с другой – фрагментацию общества и облегчение контроля над ним со стороны СКЮ (после 1954 г. коммунистические партии республик контролировали все высшие назначения в коммунах). Предполагалось, что рабочее самоуправление повысит темпы экономического развития, создаст новую идентичность на основе солидарности рабочего класса, тем самым предотвратив регионально-этнические конфликты. На деле рабочее самоуправление привело к артикулированию местных, а не классовых интересов, а ослабление федерального контроля над экономикой – к фрагментации СКЮ и формированию партикулярной и националистической повестки дня. По мнению Е.Ю. Мелешкиной, «на перифериях оказывается в большей степени развит этнический национализм как средство унификации и формирования солидарности, часто воспроизводится имперская модель национальных отношений в виде доминирования одной этнической группы над другой» [Мелешкина, 2012, с. 86]. Начиная с середины 1960-х годов коммунистические партии республик стали представлять и защищать в первую очередь интересы титульных народов (хорватов в Хорватии, сербов в Сербии, боснийских мусульман в Боснии).

В 1966 г. был создан специальный фонд помощи недостаточно развитым регионам (в первую очередь, Боснии, Черногории, Македонии и Косову) – кредитная организация, получающая обязательные отчисления всех субъектов федерации пропорционально их ВВП и финансирующая наименее развитые регионы (см. табл. 7). За период с 1981 по 1990 г. через фонд было перечислено 4 млрд. долл. США [Dubravčić, 1993, p. 265]. Если Хорватия и Словения последовательно выступали против политики перераспределения, то южные регионы ее полностью поддерживали. Таким образом, политика, изначально направленная на преодоление неравенства между регионами и смягчение региональных и национальных отличий, в итоге постепенно привела к экономическому национализму, который усилился из-за экономического кризиса 1980-х годов.

Таблица 7

Средства Фонда (%)

[Dubravčić, 1993: p. 265]

Преференциальная политика по отношению к наименее развитым регионам в области инвестиций, несмотря на увеличение фиксированного капитала, не изменила распределения ВВП между федеральными субъектами вследствие низкой эффективности инвестиций. ВВП на душу населения в южных регионах продолжал падать по сравнению со средним по Югославии уровнем (см. табл. 8).

Таблица 8

Усиление экономического неравенства регионов

[Flaherty, 1988, p. 106–108; Hashi, 1992, p. 51]

Итак, основными факторами распада югославской государственности и появления независимых государств являются экономическое неравенство между республиками, экономический национализм, ослабление центральной власти и фрагментация СКЮ, прекратившего свое существование в качестве символа национального единства в 1990 г. Это была своего рода социалистическая империя, которая сознательно ослабляла свой центр (сербский Белград). В результате политической и экономической институционализации этничности центробежные процессы возобладали, и она распалась. С одной стороны, экономическое неравенство приводит к сепаратистским настроениям в наиболее развитых регионах, которые стремятся отделиться от наименее развитых. С другой – сепаратистские настроения усиливаются при ослаблении центральной власти и часто становятся превентивными мерами для решения дилеммы безопасности в условиях, когда третья сторона (государство) не может гарантировать стабильность и недискриминацию меньшинств большинством. Эти же факторы стали в дальнейшем стимулами для сепаратизма внутри новых государств.

По мнению И.В. Кудряшовой и Е.Ю. Мелешкиной, «нерешенность проблемы формирования общей гражданской нации в СФРЮ, несовпадение границ, слабый опыт самостоятельной государственности у большинства социалистических республик привели к тому, что в результате распада социалистической империи среди жителей новых территориальных политий выявились существенные разногласия по “устанавливающим” вопросам, обострились межэтнические и межрегиональные противоречия, получила распространение политика гомогенизации мультикультурного и мультиэтнического сообщества» [Kудряшова, Мелешкина, 2012].

Главной задачей для посткоммунистической Югославии было предотвращение, с одной стороны, этнического доминирования в политической и экономической сферах (разрешение так называемой дилеммы безопасности меньшинств [см.: Fearon, 1994; Posen, 1993]), а с другой – политизации этничности. В исследовании А. Мотыля крах империй приводит к дестабилизации в регионе и революционным настроениям на постимперском политическом пространстве [Motyl, 1999]. В случае Югославии дезинтеграция коммунистической идеологии привела к возрождению национализма, однако трансформация в Югославии представляла собой «националистическую трансформацию консервативного типа с элементами ортодоксального коммунизма и “приправленную” традиционным имперским экспансионизмом» [Sekulic, 1992, p. 131]. В результате возникли разные типы национализма, а национализм, имеющий территориальную базу, обязательно, по утверждению Линца и Степана, становится сецессионистским национализмом и в конечном итоге требует независимости [Linz, Stepan, 2010]. Согласно Степану, существует слабая вероятность становления демократии в многонациональном обществе, характеризующемся «высокоинтенсивной политической активизацией множественных территориально сконцентрированных, социокультурных национальных идентичностей» [Stepan, 2008, p. 3], поэтому двумя альтернативами разрешения националистического конфликта являются сецессия и откат к авторитаризму. История постъюгославского пространства подтверждает, что при наличии разновеликих сегментов (сегмент – термин А. Лейпхарта), имеющих определенную территорию и националистические устремления, сохранить стабильную многонациональную государственность можно лишь в рамках империй или авторитарных образований имперского типа.