Текст книги "Политическая наука №3 / 2013. Между империей и современным государством: Трансформация политического порядка на постимперских пространствах"

В свете состоявшейся «плюрализации», а то и просто «виртуализации» основополагающих концептов нация, государство, нация-государство Россия, да и Советский Союз не могут оцениваться столь однозначно, как у П.Б. Струве. Та же история американской политической мысли демонстрирует нам убежденность в том, что республиканское устройство – это удел небольших государств. Поэтому высказывалось мнение, что после победы в войне за независимость в Америке нельзя будет сохранить новое крупное государство (С. Хантингтон).

Сегодня обозначилось новое интеллектуальное противостояние между европейскими и американскими теоретиками по вопросам государства. Такая ситуация не вызывает удивления. Западная Европа прошла свой исторический путь, в котором долгое время было не до прав человека, практиковались этнические чистки и другие неприемлемые сегодня акций. В свою очередь, у США и Канады за плечами собственная история, хотя и связанная с Европой, но протекавшая в особых условиях. Как показали последние исследования (Э. Саид), несмотря на все заверения в глобализации и вызванное ею космополитическое сознание, наша познавательная деятельность оказывается во многом обусловленной определенными социально-политическими контекстами, характеристики которых мы, часто неосознанно, транслируем на остальной мир. В современных условиях подобные интеллектуальные игры вызывают ответную реакцию за пределами Запада, проявляющуюся в том же дискурсе постколониализма и призывах окончательно покончить с западным засильем в обществоведческих науках.

У России во многом своя неповторимая история, в том числе и взаимоотношений с Западом. Есть у нас и собственная традиция познания общества и человека, в соответствии с которой мы от нее же и норовим сегодня отказаться. Но мы точно так же, как другие европейцы и американцы, должны иметь право на свое слово в обсуждении актуальных проблем современного общества и государства. Однако в этом обсуждении важно уйти от ярлыков и стереотипов. Пока у нас этническая проблематика фактически сведена к пресловутой «идентичности», пока доминируют разного рода облегченные конструктивистские подходы к национальным и этническим проблемам в духе П.И. Пестеля, сделать это очень сложно. Поэтому сегодня как никогда важны разработки по подлинно научному и в первую очередь теоретическому осмыслению нашей этнической истории, феномена российской государственности и других связанных с ними проблем. Понятно, что успешно решить эту задачу мы сможем только в том случае, если будем знать, как решаются сходные проблемы нашими зарубежными коллегами в рамках их научных традиций. Только таким путем мы можем прийти к обоснованным выводам и заключениям, которые дадут нам возможность верно оценить свои роль и место в современном мире.

И.А. Чихарев

Между империей и постимперией

В статье П.Б. Струве обращает на себя внимание прежде всего совершенно отличное от сегодняшнего понимание традиционной империи (или, по крайней мере, от современной, весьма размытой, конвенции относительно смысла этого дискутируемого понятия). Характеризуя российскую (имперскую) идею в конституции Н. Муравьева, он говорит скорее о федерации. Возможно, даже идеи П. Пестеля, изложенные в «Русской Правде», видятся в традиционном смысле более имперскими, чем национально-централистскими. Не очевидно, что унитарное государство, проектируемое Пестелем, предполагает «русификацию» вопреки оценке Струве. Более того, дальнейшая история «пролетарско-якобинской диктатуры» показала, что на практике подобные проекты тяготеют более к конструированию новой (денацифицированной) исторической общности. Тем не менее проект Пестеля сохраняет этимологически характерные смыслы империи – подчинение, навязывание, которые, напротив, менее выражены в федералистском проекте Н.М. Муравьева. Эти обстоятельства заставляют вновь обратиться к понятию империи, рискнув предложить один из ракурсов темы номера и обсуждения статьи – «между империей и современной империей».

Понятие империи является многозначным, используется в политическом дискурсе уже более двух тысячелетий, со времен Древнего Рима, и применяется к разным историческим и культурно-цивилизационным случаям. Кроме того, оно получило интерпретацию в различных традициях политической мысли и теориях международных отношений. Первоначальный смысл понятия «империя» – в навязывании определенным центром силы своих правил международному окружению, осуществляемым насильственным путем. В результате такого навязывания формируется иерархически организованное государство, в котором завоеванным народам отводится подчиненная роль. В то же время в практике крупнейших империй зачастую присутствовало цивилизующее начало, привнесение в социальную жизнедеятельность покоренных народов передовых технических достижений и культурных стандартов. С точки зрения реалистского подхода в основе имперостроительства лежит военно-силовое преобладание, однако в иных подходах феномен империи интерпретируется иначе. В соответствии с марксистско-ленинским учением, империализм – стадия в развитии капитализма, на которой образуются «международные монополистические союзы капиталистов», управляющие ведущими капиталистическими державами, разделившими между собой мир. В данном понимании империи акцент – на финансово-экономических инструментах преобладания крупных держав. Новое понимание империи предлагают современные исследователи Майкл Хардт и Антонио Негри, которые считают, что современная Империя – это транстерриториальная и не имеющая единого центра глобальная система управления (авторы используют написание этого термина с большой буквы, чтобы отличать его от предшествующих исторических форм империи).

Разумеется, это лишь весьма краткий экскурс, который, однако, позволяет установить, что проект Н. Муравьева если и является имперским, то отнюдь не в традиционном смысле – последнему в большей степени отвечает как раз «Русская Правда» Пестеля. В современном свете план Муравьева видится в большей степени постимперским, т.е., с одной стороны, заключающим в себе еще не до конца «снятые» черты империи, а с другой – ее децентрализацию и федерализацию. В этом смысле совершенно неслучайны аналогии с Соединенными Штатами, проводимые Струве. США – яркий пример постимперской государственности.

В этом отношении в статье П.И. Струве спорной выглядит апелляция к истории для реконструкции причин якобы имперской модели Муравьева. Правильнее, на мой взгляд, характеризовать ее именно как проект, «футурологическую проекцию» имперской идеи. Кстати, и сама предложенная Струве генеалогия Российской империи выглядит неполной: надо учесть, что даже без учета нормандского фактора в образовании российского государства существовала базовая полиэтничность: варягов приглашал союз славянских и финно-угорских племен. Более того, по мнению современных историков, восточные славяне расселялись соседской, а не кровнородственной общиной.

Тем не менее критика Струве «с высоты исторического положения» не вполне оправдана. Более того, выделенные им базовые в формировании и проектировании российской государственности начала замечательным образом проявляются в современном государственном строительстве. В известном смысле Россия все еще находится между двух огней – моделью постимперской федеративной государственности и идеей единого иерархически («вертикально») организованного федеративного пространства.

В.А. Ковалёв

Русская Правда над пропастью имперских и либеральных мифов

«Политически-преобразовательные идеи декабристов представляют очень большой интерес и притом не только исторический, но и современный» – в схожих выражениях можно сегодня оценить и текст самого П.Б. Струве. При этом вместо умиленного восхищения (вот какая непреходящая актуальность!) испытываешь чувство горечи и разочарования. Что означает «актуальность» политической статьи прошлого века, посвященной конституционным проектам позапрошлого столетия. Она означает, что планы создания на месте империи и деспотии современного национального демократического и федеративного государства так и не были претворены в жизнь. 100 лет прошло, 200 лет прошло, а воз и ныне там. И нет особых надежд на то, что решение этой проблемы сдвинется в желательном (для авторов рассматриваемых текстов и их сочувственных читателей) направлении.

Само по себе сравнение «Русской Правды» П. Пестеля и «конституции» Н. Муравьева давно стало для историков банальностью и вошло в школьные учебники (мы, по крайней мере, это «сдавали»). Но если рассматривать эти проекты вне контекста школьной истории или псевдонаучного «академизма», то убеждаешься, что ответственность российской власти перед населением и правовые ограничения для нее, а также конституционная децентрализация на правовой основе со взаимными обязательствами Центра и «держав» остаются чем-то недоступным. Нет также и унификации российского пространства (за идеи русификации и унитаризма постоянные упреки Пестелю), которое могло бы послужить предпосылкой для создания в России политической системы Модерна, как это было в ряде стран Европы (постмодернистский «мультикультурализм» и прочие ужасы мы здесь не рассматриваем). Казненного декабриста принято критиковать за требование того, что «все племена должны быть слиты в один народ». Эта максима действительно звучит весьма брутально. Но разве лучше, когда ресурсы центра без всякой пользы для основного населения и перспектив для государства перекачиваются на дальние окраины, которые все равно отделяются? Разве хорошо, когда за счет России создается государственность народов, ранее никогда ее не имевших? С нашей точки зрения, это плохо, и вот к чему приводит упорное стремление удержать империю вопреки потребностям национального государства и реального федерализма.

Обсуждаемый текст (и контекст – обстоятельства его опубликования) затрагивает чрезвычайно много нервных узлов и нитей отечественной истории и (печальная актуальность) – современной политики. Здесь и декабристы, и освободительное движение в России, и его крах, и история русского зарубежья, и несчастная судьба русской эмиграции, и перестройка с постперестройкой, и новые разочарования в возможности реформ. По любому из этих направлений можно сказать и написать очень много, но в кратких тезисах – только обозначить.

Сам декабризм официально и неофициально характеризуется очень неоднозначно: от традиции гвардейских переворотов и заговора масонов до начального этапа революционного движения и пробуждения национального самосознания. Именно последнее под влиянием победы над Наполеоном пробудило русскую гордость и национальное достоинство, породило ряд проектов о преодолении самодержавного деспотизма в форме конституционной монархии или демократической республики, с приложением унификации или федерализации. Этими мечтами в той или иной степени и развлекалась общественность Российской империи, ожидая, когда «оковы тяжкие падут» и вместо проклятого самодержавия установится царство свободы. Пришли большевики.

И снова (на примере эмиграции) мы видим набор привычных интеллигентских мечтаний и надежд – теперь уже в ожидании неизбежного краха коммунизма. Он наступил, а прекраснодушные надежды и планы по-прежнему остаются фантазией.

Идеократические империи (от Третьего Рима к Третьему Интернационалу) нереформируемы. Попытки могут проводиться до некоторого предела, но затем все рушится. «Держав» в духе Муравьева не получается, а держава гибнет в результате страшного исторического взрыва с огромными жертвами. Реальное народовластие и самоуправление территорий несовместимы (совершенно не нужны) в Империи, где мечтают о Царьграде (именно как о символе, а не просто о территориальном приобретении) или мировой революции. Идеократический проект и в связи с ним сакрализация (т.е. принципиальная безответственность) власти несовместимы с рациональным и демократическим политическим и территориальным устройством. Попытки реформирования российской и советской империй заканчивались пресловутыми «геополитическими катастрофами». Если не решены и не решаются задачи русской национально-освободительной революции, то Россию остается лишь «подмораживать» (в леонтьевском смысле) до очередного краха.

В связи с этим невозможно скрыть досады и раздражения от пустопорожних «академических» дискуссий. Признаться, мне ужасно надоело читать поток благоглупостей по поводу «выборов», «федерализма» и т.п. применительно к современной российской ситуации. Какой федерализм, какие выборы на платформе «приватизированного» государства криминальной кликой и уголовным бизнесом?! Но подобное «схоластическое теоретизирование» имеет давние традиции. Мечтам о том, что хорошо бы «мостик построить» и конституцию принять, десятилетиями предавались русские либералы. (К декабристам это не вполне относится: они не только конституционные проекты писали, но и предприняли реальные действия для их воплощения, правда, на удивление бестолковые.) У части интеллигенции были надежды на дореволюционных мыслителей и авторов русского зарубежья. Вот, дескать, прочтем и поймем, как надо реформироваться. И сейчас это не совсем прошло, о чем свидетельствует подача тех же «веховцев» в качестве авторов, пишущих на животрепещущие сегодня темы. Но дефицит, даже самый острый, не всегда свидетельство большей ценности тех или иных вещей или текстов. Вот, скажем, в «Совке» был огромный дефицит джинсов и «тамиздата». А при свободном доступе такая ли уж это ценность?

Читаешь, к примеру, эмигрантский выпуск «Русской мысли» (редактор Петр Б. Струве) и видишь очевидную преемственность с дореволюционным массивом регулярно выходящих номеров «РМ». Или (о себе в последнее время) – листаешь сканы каких-нибудь «Современных записок» или «Нового журнала», поражаешься литературному мастерству, блестящему стилю авторов и – повторению тех же самых предрассудков и стереотипов, которые и привели этих людей к поражению и изгнанию. Опять рефреном «вот когда уйдут большевики» (как некогда «вот когда падет самодержавие»). Так и сегодня, все же желательно учиться не ошибкам политических неудачников, а на их ошибках. Увы, пока не получается.

В связи с этим для меня важен не столько сам текст Струве (который, кстати, продвинулся в постижении русских проблем гораздо дальше своих товарищей по несчастью, большинства эмигрантской тусовки, ничего не понявшей и ничему не научившейся), а исторический контекст, в котором появились его размышления о «Русской Правде» и т.п. (Так и хочется сыронизировать: о «Русской Системе».)

Нельзя проводить конституционные, избирательные, федеративные реформы на почве нереформируемой империи (как бы она ни называлась), без превращения «народа» в «нацию», а «державы» с властью, которой все позволено, – в национальное государство. Этого условия недостаточно, но оно необходимо. Сегодняшний вектор выглядит прямо противоположно, взять хотя бы попытку сделать всех нас какими-то «россиянами» (почти полный аналог «советского народа»). Без национального государства русских на территории России не будет ни демократических выборов, ни федерализма. Только вот не упущено ли время окончательно? По аналогии, например, если какой-то человек в молодом и зрелом возрасте так и не научился зарабатывать деньги себе на жизнь и отвечать за свои поступки, то вряд ли стоит ожидать от него этого в старости. Так и с народами, и государствами: если уж не смогли в свое время добиться национально-демократической эмансипации, то остаются лишь вымирание и зависимость под наркозом усыпляющих мифов.

По сути дела, настоящая демократия и реальный федерализм в сегодняшней РФ (с опорой на умерших философских авторитетов) – такой же миф, как и возрождение имперского величия, «евразийство» или опасное вызывание духа Иосифа Грозного. Только направлено это на другую целевую аудиторию, условно – «либеральную». Печально, что многие субъективно умные и честные люди занимаются этим, порождая у читателей напрасные надежды. Но после того, как и империя Романовых, и СССР показали свою нереформируемость, такое же свойство демонстрирует и так называемая Росфедерация. Только в РФ нет уже тех мессианских геополитических и идеологических претензий, а для правящей клептократии любая (любая!) идеология имеет ценность только как способ отвлечения внимания от масштабов «чисто конкретного» разворовывания национального достояния и «сдачи» всех национальных интересов, т.е. лишения страны перспектив какого-нибудь «Возрождения», о котором так любил мечтать тот же П.Б. Струве. В этих условиях размышления о его идеях, о наследии декабристов, о наследии России и русского зарубежья, о полезности и «актуальности» всего этого – суть просто мифологический наркотик, чтобы заглушить душевную боль от сознания неминуемой катастрофы. Только если массовый читатель, лежа на диване, успокаивается чтением трэшевых фантастических боевиков о лихих «попаданцах», корректирующих нашу историю, дабы не допустить ее ужасного нынешнего состояния, то «гнилой интеллигент» ищет спасения в раскапывании по библиотекам старых текстов с прожектами тех, «кто знает, как надо». По мне, так лучше «попаданцы», впрочем, это дело вкуса и не имеет принципиального значения.

Если же обратиться к трагической для нас исторической реальности, то нынешние наши разочарования выглядят даже мелочью по сравнению с тем, что пережила наша страна после 1917 или 1991 г. «Посткатастройка» уничтожила последние русские надежды на достойную жизнь, на национальную демократию в «этой стране». В связи с этим гримасы псевдофедерализма в ельцинский период, неудача «демократического транзита», угасшие искорки надежды на «модернизацию» в 2008 г. или спад «болотной пены» 2011 г. – это уже детали с карикатурным, хотя и драматичным оттенком. Российскую Федерацию в ее нынешнем виде так же невозможно реформировать, как и СССР, как и романовскую Россию. Невозможно это сделать ни в духе «Русской Правды» Пестеля, ни по муравьевской конституции, ни по рецептам либерального консерватора Струве и никак иначе. Сценарий вырисовывается только один – крах режима после исчерпания его ресурсов.

Логично предполагать, что нынешняя паразитическая «элита» РФ (доведшая до абсурда имперскую традицию чужеродности «верхов» интересам большинства русского населения, настоящую АНТИ-Русскую Систему) никуда не сдвинется и ничего не будет по-настоящему реформировать до тех пор, пока ресурсы России вместе с ней не будут «утилизированы». Потом придет закономерный крах и распад – спасти то, что есть сейчас, никак не удастся. Предположить, когда точно, как именно это произойдет и что за этим последует, ныне не представляется возможным. Исходя из имеющегося исторического опыта, можно лишь сказать, что сами по себе распад и уменьшение территории страны (дескать, «России слишком много», «зачем нам Азия», «если бы за Уралом был океан», «хватит кормить Кавказ», «РСФСР нужно первой отделиться от неблагодарных “братьев”» и т.п. мифологемы) при некоторой их ситуативной верности и полезности не являются антиимперской панацеей и залогом дальнейшего успешного реформирования. Потеря значительной территории, как доказывает опыт распада Российской империи и СССР, никак не предохраняет от установления антирусских порядков. Надо менять не (только) политические границы, но глубинные основания российской политики. Сделать это в нынешних границах РФ, скорее всего, не удастся, что очень плохо, конечно. Но если явно не удастся «спасти все», то надо ориентироваться на какое-то подобие модели «Ковчега».

И здесь интеллектуальное наследство декабриста Муравьева может дать некоторые подсказки. Как известно, он предлагал перенести столицу страны в Нижний Новгород, откуда, согласно популярной легенде, пришло ополчение, справившееся со Смутой XVII в. (Я бы, к примеру, для выхода из Смуты века XXI предложил рассмотреть вариант Твери, в свое время погубленной проордынской Москвой.) Опять же это может быть лишь фантазиями, и только лишь перенос столицы, как и регионализация, как и переименование, как и изменение границ, как и многое другое, – сами по себе эти факторы ничего не гарантируют. Однако стоит держать курс на спасение того, что еще можно спасти. Как знать, может быть, при этом и политико-правовые проекты, интеллектуальные наработки прошлых эпох смогут пригодиться.

Но это тема уже для другого обсуждения.

А.Г. Большаков

Куда идти России?

Имперская и «русская» идеи в современной России находятся в центре конфликтного властно-оппозиционного дискурса. В настоящее время они имеют совершенно другой смысл и звучание не только по сравнению с проектами декабристского движения первой четверти XIX в., но и их интерпретацией в XX в. известным российским мыслителем П.Б. Струве. Изменились сам контекст восприятия данных проблем, терминология, направленность дискуссий. Знаменитый тезис П.Б. Струве: «Я западник, а потому – государственник. Я западник, а потому – националист» [Струве, 1997, c. 9] – сегодня звучит совершенно по-другому. Вряд ли современный либерал будет публично заявлять о своей приверженности национализму и поддержке институтов государства, хотя у П.Б. Струве речь идет скорее о гражданском национализме и институте монархии.

Современную эпоху определяет полное смешение различных понятий, подходов, традиций. Национализм очень часто воспринимается сугубо в этническом плане, идея создания гражданской нации не стала объединяющей для современного российского общества. В публицистике и массовом сознании существуют представления о славянофилах как государственниках и патриотах, а демократия относится к ценностям западников и рассматривается очень часто негативно. Традиционное разделение политических сил на «правых» и «левых» в России перевернуто с ног на голову, а защищающие власть публицисты и политологи всерьез считают возможным «создание единой государственной идеологии» [Третьяков, 2013], несмотря на то, что действующая Конституция РФ поддерживает многообразие существующих идеологий.

Приоритет государства в России перед всеми институтами, его доминирование над гражданскими структурами является константой российского политического процесса в различные эпохи. Ослабление государства, его кризис, как правило, ведут к революции, которая полностью меняет политическую систему общества. Постсоветская эпоха наглядно продемонстрировала переход от ослабленного государства к его формальному усилению, которое сопровождалось повышением неэффективности управления, но позволило надежно стабилизировать охранительные механизмы существующего политического режима.

Преобладание неформальных институтов и практик в России наполняет нормативно-институциональные реформы достаточно своеобразным контентом, преобразования носят неэффективный характер, они формируют новые структуры, которые воспроизводят старое содержание. Характерный пример этого – государственно-административные реформы, осуществленные в последние 12–13 лет в Российской Федерации, которые должны были укрепить «вертикаль государственной власти» и повысить эффективность административного управления. По мнению ряда исследователей, результатом этих реформ явилось укрепление доминирования одного политического актора в ущерб позициям других, воспроизводство некоторых советских практик и институтов, например господство «партии власти» [Мелешкина, 2012, с. 226; Пастухов, 2010, с. 35–40], разрастание бюрократического аппарата и рост коррупции. Укрепление вертикали государственной власти не привело к ожидаемой концентрации монополии на насилие, угрозе его применения в рамках государства и повышению эффективности административного управления [Административные реформы, 2008, c. 331–354; Петров, 2011, с. 65–66].

Понятно, что любая критика процесса государственного строительства должна опираться на сравнение со сходными образцами в других регионах и странах мира. В мировой политической науке предпринимаются попытки выработки методов конструирования «эталонного современного государства», которое может быть рассмотрено в качестве определенного идеала. Так, например, А. Гани и К. Локхарт выделяют десять функций стабильного современного государства: монополию на легитимное насилие; профессиональный административный контроль; умелое управление общественными финансами; вложения в человеческий капитал; социальную политику как инструмент равных возможностей; обеспечение инфраструктурных услуг; формирование рынка с точки зрения отношений между трудом и капиталом; введение стандартов прав собственности, финансов и страхования; управление общественным имуществом (земля, вода, полезные ископаемые; культурное наследие и др.); эффективное внутреннее заимствование [Ghani, Lockhart, 2008, р. 124–168].

Интересно, что в этом перечислении нет ничего от формы государственного устройства, которая в России часто является центром различных споров. Построение гражданской нации, формирование русского национального государства, характеристики имперской организационной структуры, возможности и издержки федерализации и централизации, автономии составляют огромный пласт любых научных и общественных дискуссий о путях политического развития Российской Федерации, практически с момента провозглашения ее суверенитета в 1990 г.

В ходе эволюции российской государственности империя меняется на советское государство, а затем появляется Российская Федерация, которая по своей территории, населению, влиянию в мировой политике, экономическому потенциалу значительно уступает предшествующим державным политиям. Российская Федерация – изначально искусственное и сконструированное элитами государственное образование, процесс федерализации здесь быстро закончился и был заменен тотальной централизацией («политика укрепления вертикали власти»). Тем не менее, по разным основаниям, ряд субъектов России получает большую автономию, экономические преференции из центра, возможности осуществлять проекты инфраструктурного развития и др. К таким региональным акторам можно отнести республики Северного Кавказа, Татарстан, Краснодарский край, Москву и т.п.

Российская Федерация является достаточно значимым субъектом современной системы международных отношений. Доминирующие позиции здесь занимают США и быстро развивающийся Китай. Другими центрами силы являются Европейский союз, Индия, Япония, Бразилия, ЮАР. Позиции России рассматриваются обычно в рамках концепций «однополярного» или «многополярного» мира. В рамках последней работает отечественная дипломатия.

Развитие Российской Федерации в мировом сообществе, на мой взгляд, может осуществляться двумя основными путями.

Первый путь связан с продажей энергоносителей преимущественно в страны Юго-Восточной Азии (прежде всего в Китай); это дает возможность получения средств, которые могут быть направлены на покупку новых технологий в западных странах, что позволило бы модернизировать народное хозяйство, создать новые, высокотехнологичные производства. Можно предположить, что при таком развитии событий Россия превратилась бы в один из центров силы, способный распространить свое влияние на постсоветское пространство, Центральную и Восточную Европу, часть Азии. Этот путь представляется более перспективным, он, возможно, привел бы к постепенной модернизации политической системы. Однако более реалистичным является второй путь, по которому Россия пытается развиваться в настоящее время.

Второй путь связан с продажей природных ресурсов в страны Европейского союза и Китай (в последний по минимальным тарифам), попытками провести технологическую модернизацию собственными силами или объединенными усилиями стран СНГ. Желание приобрести новейшие технологии, заимствованные из западных государств (преимущественно путем шпионажа) Китаем и другими развивающимися азиатскими странами, не приносит никаких результатов. Россия позиционирует себя как стратегического союзника Китая, активного члена БРИКС, конструирует проект Евразийского союза, который представляет собой смешение либеральных и имперских принципов. По замыслу российской элиты, в этот проект первоначально должны войти страны СНГ, а в перспективе – Турция, Иран, Сирия, некоторые государства Юго-Восточной Азии. Реалистичным является привлечение в Евразийский союз некоторых постсоветских стран, которые рассчитывают на получение экономических дивидендов, но этот процесс займет, скорее всего, несколько десятилетий, поскольку значительные противоречия возникают даже с ближайшими партнерами – Казахстаном, Белоруссией и Украиной. Сомнение вызывает и возможность политической интеграции целого ряда разных евразийских стран.

В плане политического развития самой России, на мой взгляд, возможны пять основных сценариев:

– усиление внутренней централизации, поддержка государственнических ценностей, продвижение идеологемы «особый путь развития России», риторика поддержки регионов и перераспределения полномочий от центра к периферии, относительная автономия местного уровня публичной власти;

– «русское национальное государство», предполагающее развитие России за счет усилий русского этноса и других старожильческих народов, с возможным «отделением Кавказа» и прекращением миграции из стран СНГ;

– постепенная исламизация России за счет миграции из стран Центральной Азии и Азербайджана;

– потенциальный распад России на несколько территорий, образование ряда национальных государств, отход некоторых территорий к приграничным зарубежным государствам;

– конституционное развитие России, предполагающее функционирование полиэтничного государства, с наличием развитого местного управления / самоуправления и жесткой федерацией, в которой основные финансовые средства распределяются между центральным и муниципальным уровнями, а федеративные начала формируются постепенно, снизу, что не предполагает большого количества средств на региональном (субъектном) уровне.

Предпочтительным, на мой взгляд, является пятый сценарий развития, который создает возможности для эволюционного и ненасильственного развития государства; второй и четвертый варианты малореалистичны, но возможны при изменении конъюнктуры социально-политического развития; самыми реальными являются первый и третий сценарии развития, реализация которых потенциально может привести к многочисленным конфликтам и распаду Российской Федерации, т.е. самому негативному сценарию.

Литература

Ghani A., Lockhart C. Fixing failed states: a framework for rebuilding fractured world. – N.Y.: Oxford univ. press, 2008. – 272 p.