Текст книги "Политическая наука №3 / 2013. Между империей и современным государством: Трансформация политического порядка на постимперских пространствах"

Никита Муравьев и Павел Пестель. «Российская» (имперская) и «русская» (национально-централистская) идеи в политических проектах декабристов9191
  «Россия и Славянство», № 230, март 1934 г. – Из исторического курса, читаемого автором в Русском Научном Институте.


[Закрыть])9292
  Перепечатка статьи, опубликованной в кн.: Струве П.Б. Социальная и экономическая история России с древнейших времен до нашего, в связи с развитием русской культуры и ростом российской государственности. – Париж, 1952. – С. 348–353. Посмертно публикуемый, незаконченный труд с приложением некоторых ранее напечатанных статей из области русской истории и списка трудов П.Б. Струве.


[Закрыть]

П.Б. Струве

В декабристском движении, как движении политическом, были две центральные, определяющие и построяющие, идеи: во-первых, идея политического преобразования Российского государства и, во-вторых, тесно связанная с нею идея реформы социальных отношений, в основе которой лежало так или иначе понимаемое освобождение крестьян.

Политически-преобразовательные идеи декабристов представляют очень большой интерес и притом не только исторический, но и современный. В политическом развитии России мы видим два процесса, тесно между собою связанные и в то же время в известной мере и в известном смысле расходящиеся. С точки зрения историко-социологической нет в образовании государств различия, быть может, более основного и решающего, чем различие между единым национально-сплоченным, национально-целостным государством и Империей, образуемой из объединения под какой-то единой верхновной властью разнородных в национально-этническом смысле территорий. То, что делали и сделали московские цари, уже было в одно и то же время и образованием национального государства, и созданием Империи. А при Петре национальная консолидация вчерне, так сказать, почти закончилась и начался процесс построения Империи. Имперский характер образования русского государства даже в московский период имел свое яркое словесное выражение в том, что слово «государство» прилагалось не только ко всему государственному целому, но и к отдельным его частям (например, к Новгороду Великому, к Казани) и после их окончательной инкорпорации в московское государство. Самый яркий и законченный тип образования единого национального государства представляет в истории великих европейских народов создание французского государства. К этому типу приближается процесс образования московского государства, поскольку оно, это образование, держалось в пределах территорий, освоенных великорусским племенем, и состояло в присоединении к Москве двинских областей, Новгорода, Вятки, Пскова, Твери, Рязани. Тут чисто русские государства, и притом государства великорусские, объединились в некое единое политическое целое, с единым национальным составом. Тут не было еще Империи. На имперский путь Москва встала, когда она стала присоединять татарские государства. Такой же характер, несмотря на племенное родство, носило и присоединение Малороссии, которое своеобразно покоилось не на покорении, а на добровольном присоединении к Москве Запорожского войска, которое считало себя, вопреки «договору» и «конституции», затронутым Речью Посполитой в своих самых священных, а именно «вероисповедных» правах. Таким образом, и Московское государство, обнимавшее, по выражению соборного определения 1598 г. об избрании царем Бориса Федоровича Годунова, не только «царство и великое княжение московское», но и «все государства Российского Царствия» и явившееся, по выражению другого соборного определения 1642 г., «Всероссийским Государством», представляло Империю. Этот имперский характер «Всероссийского Государства» возрастал в течение всего XVIII и XIX вв. В XVIII в. Россия овладела балтийскими территориями, на которых почти не было русского населения, и присоединила части Польши, где высший класс населения был почти сплошь полонизован. В XIX в. произошло присоединение Грузии, Финляндии, Бессарабии, конгрессовой Польши, т.е. чисто польской части прежней Речи Посполитой.

Различие между целостно-национальным государством и многоплеменной и многокультурной империей во всяком случае имеется налицо, при наличии известных реальных бытовых условий, какие бы юридические формы ни принимало государственное устройство данного государства. Империя может быть, но отнюдь не всегда является федерацией в точном государственно-правовом смысле. По определению Н.М. Коркунова, «федерация есть соединение нескольких государств для совместного осуществления союзною властью общих им задач государственной жизни» (Русское Государственное Право, т. I, изд. 7-е, СПб., 1909, с. 151). Историческая Россия никогда не была федерацией в этом смысле, даже если считать, что в разные исторические моменты Малороссия, Финляндия, Царство Польское с коренным ядром государства вступали в отношения или находились в отношениях какой-то «унии».

Империя в том смысле, в каком я говорю сейчас о России, с момента присоединения Казанского Царства и кончая установлением русского верховенства над Хивой и Бухарой в 1873 г., есть понятие историко-социологическое, а не юридическое. Трудно и сейчас определить юридическую природу Британской империи, но не может подлежать сомнению, что Великобритания уже давно с историко-социологической точки зрения представляла империю. Такой же империей уже со второй половины XVI в. являлось и Российское государство.

Рядом с процессом сложения огромной, многоплеменной и многокультурной, Российской империи происходил и процесс скрепления и сплочения этой империи цементом преобладающей национальности, русской, давно уже переросшей племенные рамки так называемого великорусского племени. Эти два процесса, эти две тенденции нашли себе яркое выражение в декабристской идеологии и воплотились в двух главных памятниках политической мысли декабристов: в так называемой «конституции» Никиты Муравьева и в конституционном проекте Пестеля, известном под именем «Русской Правды».

Конституция Муравьева является декабристской редакцией имперской идеи. Краткая редакция этой конституции, найденная при обыске у князя С.П. Трубецкого, была характерным образом озаглавлена: «Предположение для начертания устава положительного образования, когда Е. И. В. благоугодно будет с помощью Всевышнего учредить Славянорусскую Империю»9393
  Полная редакция конституции Никиты Муравьева, 134 статьи, напечатана впервые в книге В.Е. Якушкина: «Государственная власть и проекты государственной реформы в России». СПб., 1906, с. 131–161. Краткая редакция, найденная у Трубецкого, полностью напечатана в его «деле» в издании «Восстание декабристов. Материалы», т. I, № 44. Госиздат, 1925.


[Закрыть].

Никита Муравьев совершенно явственно взял себе за образец северо-американскую конституцию. Его Российская империя есть Соединенные Штаты с монархическим устройством: конституционная монархия на федеративном начале. Эти основы муравьевской конституции формулированы в следующих выразительных статьях:

Ст. 3. «Правление России есть уставное и союзное».

Ст. 43. «В законодательном и исполнительном отношении вся Россия делится на 13 держав, 2 области и 568 уездов или поветов».

Ст. 101. «Император есть верховный чиновник Российского Правительства».

«Держава» муравьевской конституции означает «штат» и имеет смысл «государства» в древне-русском значении какой-то историко-политической индивидуальности, не притязающей ни в коем случае на самостоятельное «суверенное» бытие. Державы, из которых должна была состоять Российская империи, были следующие: Ботническая со столицей Гельсингфорс, Волховская со столицей, которая названа Град Св. Петра, Балтийская (Рига), Западная (Вильна), Днепровская (Смоленск), Кавказская (Тифлис), Украинская (Харьков), Черноморская (Киев), Заволжская (Ярославль), Камская (Казань), Низовская (Саратов), Обийская (Тобольск), Ленская (Иркутск). Вне «Держав» почему-то в этом перечне поставлены две области: Московская со столицей Москва и Донская со столицей Черкасск. Столицей всей Империи конституция Никиты Муравьева назначает Нижний Новгород.

По конституции Муравьева крепостное право отменялось и ст. 10-я формулировала начало равенства всех перед законом: все русские равны перед законом. Утверждалась свобода совести и свобода слова, устного и печатного. Законодательная власть принадлежит совместно Императору и собранию представителей, именуемому «Народным Вечем». Безусловно силою вето Императора так же, как вето президента С. А. Ш., не обладало. Вообще американский дух конституции Н.М. Муравьева сочетается с нарочитой московской и даже старорусской терминологией. Парламент называется «вечем», уездный начальник – «тысяцким», министерство – «приказом»: казначейский приказ, приказ сухопутных сил, приказ морских сил, приказ внешних сношений. Восстанавливается московское наименование «дьяк».

Народное вече составлено из двух палат: Палаты представителей и Верховной Думы. В основу избирательного права для палаты представителей положен довольно высокий имущественный ценз, но выборы должны быть только для крестьян двухстепенными, для остальных групп населения – прямыми. Члены Верховной Думы должны были выбираться в представительных собраниях отдельных держав, каковые собрания назывались правительствующими собраниями. Им по проекту принадлежало законодательство по местным делам, и они состояли тоже из двух палат.

В отличие от конституции Н. Муравьева, план государственного устройства, начертанный Пестелем в его «Русской Правде»9494
  Пользуюсь изданием: Пестель П.И. Русская Правда. Наказ Временному Верховному Правлению. Книгоиздательство «Орiонъ». СПб., 1906.


[Закрыть], являлся последовательно демократическим и, еще более, последовательно нейтралистским.

Преследуя цели «возможно большего благоденствия всех и каждого» (принцип Бентама!), Пестель проводил не только гражданское равенство, но и равенство политическое. Поэтому он не только отвергал сословный строй, как «пагубный, безрассудный, зловредный», не только отрицал крепостное право, требуя во имя естественных законов «решительного уничтожения рабства» («дворянство должно навеки отречься от гнусного преимущества обладать другими людьми»), но и последовательно проводил, как основу государственного устройства, всеобщее и равное избирательное право. Выборы в народное вече должны были, однако, по проекту Пестеля, быть не прямыми, а двухстепенными. Народное собрание в волости, состоящее из всех граждан, приписанных к волости, избирает представителей в окружное «Наместное собрание», а это последнее избирает представителей в «Народное вече».

Государство, преобразованное на началах политических и гражданских свободы и равенства, должно было, по плану Песте-ля, являться республикой. Законодательная власть находилась в руках народного веча, избиравшегося на пять лет, причем основные, по терминологии Пестеля «заветные», законы могли изменяться только путем всенародного голосования или референдума, будучи передаваемы «на суждение всей России». Высшая исполнительная власть вверялась Державной Думе из четырех членов, избранных народом также на пять лет. Кроме законодательного Веча и исполнительной Думы, план Пестеля предусматривал особый орган власти «блюстительной», «дабы те две не выходили из своих пределов». Это был особый Верховный Собор из 120 пожизненных членов, называвшихся «боярами». Несмотря на древнерусскую терминологию, этот проект был всецело навеян идеями французского государствоведа и экономиста Дестютт-деТраси (известного комментатора «Духа законов» Монтескье).

Надлежит отметить три примечательные особенности демократически-республиканского плана Пестеля.

Во-первых, предоставление полноты власти на переходные годы переворота Временному Правительству, которое Пестель называл «Временным Верховным Правлением» и которому он предоставлял диктаторскую власть, ограниченную, впрочем, обязательством в преобразовании государственного строя точно следовать началам, изложенным в «Русской Правде», которая долженствовала являться «наказом» для этого временного правительства.

Второй примечательной особенностью политической идеологии Пестеля, воплотившейся в «Русской Правде», являлось отрицание значения и ценности национальных отличий племен и народностей. «Все племена, – требовал Пестель, – должны быть слиты в один народ… чтобы одни и те же законы, один и тот же образ управления по всем частям России существовали и тем самым в политическом и гражданском отношениях, вся Россия, на целом своем пространстве, являла бы вид единородства, единообразия и единомыслия. Опыты всех веков и всех государств доказали, что народы везде бывают таковыми, каковыми их соделывают правление и законы». Пестель был самый крайний, самый безоглядный из всех обрусителей, которых знала история русской политической мысли. Он требовал обрусения всех инородцев, до финляндцев включительно, и делал исключение только для Польши: так как последнюю нельзя обрусить, то ей должна быть дана независимость, впрочем, на условиях соответствия ее государственного устройства таковому России и тесного союза с последней. Таким образом, Пестель не только отвергал федеративное устройство России, но также в корне отрицал имперскую идею. Он был чистым якобинцем-уравнителем в национальном вопросе. Если угодно, его можно в этом отношении назвать как бы революционным Александром III. Московско-петербургский централизм, который при образовании и построении Российской империи столь часто шел наперерез имперской идее, нашел в революционере Пестеле его самого крайнего и самого яркого выразителя.

Наконец, был еще третий примечательный пункт в государственном плане Пестеля, который частично сближал его идеологию с могущественными течениями, имевшими глубокие корни в историческом прошлом России и сыгравшими и в нашей новейшей истории большую и, на мой взгляд, роковую роль. Пестель дает в «Русской Правде» целый проект частичного огосударствления, или национализации, земли. Он не отрицает всецело частной собственности на землю, но ограничивает, так сказать, пространственную область ее применения. Земли каждой волости должны быть разделены на две половины: земли общественные и частные. «Земля общественная будет всему волостному обществу совокупно принадлежать и будет подлежать обладанию всех и каждого». Другая половина земель «предназначается для образования частной собственности». Первая половина есть область того, что Пестель называет «необходимым для житья». Вторая – есть область того, что Пестель считал нужным обеспечить ради «приобретения и сохранения изобилия».

Этот проект огосударствления (частичного) земли или, вернее и точнее, частичной ее муниципализации, или коммунизации, несомненно исторически примыкает к тому аграрному строю Московского государства и Российской империи, в которой жили «черные» или потом государственные крестьяне. Это – идея и институт земельного надела, который государство предоставляет земледельцу для обеспечения его существования. Пестель только московско-петербургскую идею надела из сословно-служебной расширяет до всесословной и отрешенной от какой-либо служебно-государственной функции. Этим идея Пестеля сближается с народнической идеей права на землю в его двух основных вариантах: трудовой и потребительной нормы.

Таким образом, как это ни странно, революционер Пестель, который являлся в декабристском движении самым влиятельным выразителем радикальной тактики цареубийства, – как политический и социальный мыслитель, имел существенные точки соприкосновения и с московско-петербургской государственной практикой, и с позднейшими революционными народнически-социалистическими замыслами и идеями.

Вот почему не только лично-психологически несправедливо, но и исторически-социологически неверно тенденциозное, в дурном смысле националистически окрашенное, суждение Кропотова о Пестеле: «Немец по происхождению, иностранец по воспитанию, протестант по религии, он не был связан с Россией никаким родственным, бесконечным по любви чувством; она не столько была для него отечеством, как страной себялюбивой эксплуатации»9595
  Кропотов Д.А. Жизнь М.Н. Муравьева. СПб., 1987. – С. 194.


[Закрыть]).

Я не склонен вовсе идеализировать П.И. Пестеля: он не был вовсе тем волевым человеком, каким часто принято его изображать. Правильнее его характеризовать как весьма умного и в то же время властного доктринера. Но в доктрине якобинца Пестеля всего больше поражает, что в ее якобински-книжную форму неотвратимо влилось какое-то большое стихийное и историческое, национальное содержание… Отрицательно оценивая это содержание, не следует отрицать его национального характера и отпечатка.

В доктрине Н. Муравьева, либерала-конституционалиста, напитавшегося идеями Б. Констана, было тоже значительное национальное и историческое содержание: идея империи, та идея, формулу которой впервые обрел первый русский эмигрант кн. Андрей Курбский, сочетавший ее с идеей Святой Руси и вычеканивший словосочетание «Святорусская Империя».

Эта идея в настоящее время начинает существенно определять государственное мышление весьма различных русских направлений.

Заочный «круглый стол»

Империя и современное государство как альтернативы отечественной политической мысли и политической практики

Принимая решение опубликовать статью П.Б. Струве, в которой автор комментирует хрестоматийно известные проект конституции декабристов Никиты Муравьева и проект государственного устройства «Русская Правда» Павла Пестеля, «Политическая наука» предложила коллегам поделиться своими соображениями, сосредоточив внимание не столько на проектах декабристов, сколько на альтернативных вариантах политического развития России и их отражении в политических, в том числе идейно-политических традициях.

Обсуждение было проведено в форме заочного «круглого стола». Благодарим всех откликнувшихся на предложение редколлегии и поделившихся своими соображениями.

М.В. Ильин

Вместе или порознь

Никита Муравьев и Павел Пестель скрипят перьями, пишут свои конституционные проекты. Венский конгресс завершился, можно сказать, почти «вчера». Вся Европа с наполеоновских пор все еще живет в стиле ампир. И хотя его внешние приметы уже скоро начнут смешиваться с иными и утрачивать строгость, сама имперская стилистика и имперский пафос продолжат доминировать вплоть до империалистической войны, на протяжении всего долгого ΧΙΧ столетия9696
  Ампиры короткого XX столетия – будь то сталинский, муссолиниевский или гитлеровский – натужны и вторичны. При всей своей пафосности они лишены действительной жизненности, они почти «мемориальны», своего рода памятники сами себе еще при жизни.


[Закрыть]. И тут же рядом романтизм с его ярко выраженным националистическим духом, который также переживает расцвет как раз в том же долгом ΧΙΧ столетии. Одна эпоха и два ее духа, zwei Zeitgeister.

В России два вождя одного заговора вглядываются в возможное и желаемое будущее своего Отечества. И возникают два полярных, как точно отмечает П.Б. Струве, проекта. И Муравьев, и Пестель, и Струве убеждены, что логика проектов и стратегии их реализации не просто различны, но исключают друг друга. Империя или нация. Что-то одно из двух. И третьего не дано. Вот и начинается «вечный спор славян». Без компромиссов, без уступок, без намека даже на возможность уступок. С запальчивой страстью доказать и утвердить единственную и безусловную правду.

В одних салонах яростно состязаются западники и славянофилы. В одном «Обществе благоденствия» (как это будет по-немецки, Павел Иванович, не Polizeiverein ли?) два проекта и две стратегии. Или империя без нации, или нация без империи. И так без остановки вплоть до наших дней. Даже на конференциях РАПН и в «Полисе» – что уж говорить о популярных глянцевых изданиях и Сети. Да и в жизни – только принципиальные и правильные решения. Так жить нельзя. Система не реформируема. Сделаем все ровно наоборот, шиворот-навыворот. Но что-то никак не получается, не получается, как всегда, хотя хотим хорошего…

А что же на гибнущем уже который век Западе, в «стране захода» (Abendland)? Там одна эпоха и, напомню, два ее духа, zwei Zeitgeister. Два лика одного Януса. Повсюду или почти повсюду в Европе и в ее заокеанских слепках имперские националисты и националистические имперцы заняты одним делом, которое приносит со временем плоды. Одни выстраивают новую Британскую империю и создают из англо-шотланско-валллийско-ирландской гремучей смеси общую британскую нацию. Другие создают Второй рейх как торжество национального объединения. Третьи делают почти то же самое в Италии. Четвертые наращивают имперский колониальный ореол вокруг французского государства-нации или нидерландских и бельгийских консоциаций. Пятые внутри последнего осколка скандинавской империи выращивают норвежскую и шведскую нации. Шестые внутри «двоякодышащей» Австро-Венгерской империи пестуют культурные автономии – ядра будущих наций и государств.

И одновременно вчерашние европейцы за океаном создают новую американскую нацию и ее империю, по мнению Александра Гамильтона, во многих отношениях самую интересную в мире (an empire in many respects the most interesting in the world). Другую новую империю строит Симон Боливар. Имперские эксперименты осуществляются в Бразилии и Мексике. А одновременно консолидируются новые латиноамериканские нации и их территориальные государства с имперской, федеративной или унитарной структурой – как уж получается. И получается, получается… Тоже как всегда. Почему?

Ответ, почему не получается у принципиальных и правильных людей, но получается у любителей компромиссов, нашел провинциальный немецкий философ и одно время подданный Российской империи Иммануил Кант. Немало есть истин в мире, которые исключают друг друга. Можно взять две такие истины, рассуждал кёнигсбергский профессор, и не спорить, какая же из них правда, а скромно, обывательски (bürgerlich – сказал бы потомственный любекский горожанин Томас Манн, – т.е. по-городскому, культурно) признать обе максимы верными. Антиномия, однако, получается, «разнозаконие», – разводит руками профессор из Альбертины. И с этим нужно и можно жить. И получается неплохо – добавляют его благодарные ученики. Люди могут и должны править сами, народ сам себе суверен. Народу нужен господин, люди не могут стать своими собственными правителями. Тут есть о чем поспорить Аксаковым и Бакуниным, Уваровым и Погодиным. А вот американцы по большей части спорить не хотят. Делают себе по кантовским рецептам республику с представительным правлением. И не понятно, то ли господа, то ли слуги Вашингтон, Джефферсон и разные прочие Адамсы со Мэдисоны, то ли правят они, то ли подчиняются. Вроде бы не должно было получиться, удивляется решительный сторонник настоящей и единственной правды, но почему-то получилось.

А дома у нас вернувшиеся из Кёнигсберга офицеры, слушавшие, но не слишком расслышавшие Канта, их дети, внуки, правнуки и праправнуки все спорят и спорят, в чем же правда. Прошу прощения, Правда – конечно же с большой буквы, никак иначе. За нее все можно отдать. Мы за ценой не постоим. Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающая Правда.

Ты за большевиков, Василий Иванович, или за коммунистов? Ну как может язык повернуться, что и за тех, и за других. Нет, настоящий полковник, настоящий русский всегда точно знает, за что единое и неделимое он стоит насмерть, – за Третий Интернационал. И за властную вертикаль, разумеется. Но обязательно нашу, а не их, простите, «ихнюю».

Сталин или герой, или злодей. Путина или в президенты, или на свалку истории. Иного не дано. Система не реформируема. Так жить нельзя. Ломать – делать. Свобода (наша) лучше несвободы (опять же «ихней»).

Давайте, коллеги, не будем торопиться. Давайте вернемся в школу Канта, которую когда-то второпях проходили и успешно прошли насквозь, оставив смутные воспоминания об апперцепциях, вещах в себе и трансцендентности. Давайте прислушаемся к его совету жить своим умом, чтобы выйти из состояния несовершеннолетия, которое мы сами себе навязываем – aus seiner selbst verschuldeten Unmündigkeit. Что же это за навязанное себе самим несовершеннолетие? Вера в Правду, которой нужно беззаветно служить. Давайте постараемся стать взрослыми и взять на себя ответственность жить в мире, где справедливы противоположные максимы. И выработать способность, искусство, профессиональный навык находить жизненные паллиативы там, где по-детски наивному разуму видны лишь исключающие друг друга противоположности.

Давайте научимся говорить и думать не «или – или», а «и – и». И частица и волна. И империя и нация. И единое государство, и конгломерат разнородных порядков.

Тогда новые Никита Муравьев и Павел Пестель могли бы создать разумную и взрослую конституцию для настоящей России, а не для выдуманных в угоду высшим Правдам как будто бы Россиям. Тогда авторы сочинений, в которых осмыслялась действительная, а не надуманная российская власть и система правления, не становились бы оппонентами двух разных и взаимоисключающих Правд.

А.М. Кузнецов

Время отказываться от ярлыков и стереотипов

Хотелось бы отметить важность обращения к взглядам предшественников по проблеме будущего российского государства. Ретроспективный обзор от идеологов декабристов через одного из видных интеллектуалов и политических деятелей конца ХIХ – ХХ в. к современным дебатам позволяет установить некий тренд, выражающий более глубокие причины, заставляющие мыслителей разных эпох приходить к уже сделанным ранее выводам. Вот и сравнительно небольшая статья П.Б. Струве, на мой взгляд, высвечивает одну из наиболее актуальных проблем для определения дальнейшего пути российского государства: завершение консолидации национального государства и переход к строительству полинационального образования, традиционно именуемого империей. Будучи либеральным националистом, Струве нашел для себя приемлемый путь разрешения представленной дилеммы. Период формирования и укрепления Московского государства он рассматривает как стадию национального государства. С завоеванием Казани и присоединением Малороссии и других территорий с нерусским населением он шаблонно связывает переход на имперскую стадию российской истории. Важным аргументом для такого заключения послужили сопоставления с Францией – образцовым национальным государством того времени.

Поскольку проблема консолидированного-плюралистического состояния российского государства уже была поднята в программных документах Н. Муравьева и П. Пестеля, то П.Б. Струве не мог обойти их молчанием. В его интерпретации Конституция первого автора восходит к Конституции США, и эта связь получила отражение в идее преобразования России в вариант соединенных штатов, но с монархическим управлением и сохранением некоторых других традиционных устоев. В свою очередь, более радикальная «Русская Правда» может вообще рассматриваться как один из собственно модернизационных проектов. Она призывала к отмене всех прежних различий между сословиями и народностями и созданию из них единой русской нации. За столь кардинальным рецептом кроется убеждение П. Пестеля в том, что «народы бывают таковыми, каковыми их создают правление и законы».

Следовательно, Струве национальный и полинациональный образы российской государственности разносил по разным этапам исторического развития страны. У Муравьева и Пестеля эти состояния выступали как альтернативные проекты, учитывающие характер современной им России и предлагающие программы последующего развития нашей государственности с сохранением некоторых ее традиций и решительным отказом от них. Очевидно, что Советский Союз в большей степени реализовал проект Муравьева, чем Пестеля. Замысел Ю. Андропова перейти к сугубо территориальной организации страны (отчасти предусматриваемой Пестелем) не успели реализовать. Распад Советского Союза по национальным границам и сохранение полиэтнического состава населения Российской Федерации снова возвращают нас к старым дискуссиям, только теперь вокруг тех же русскости-российскости.

В свете современных представлений о проблемах этногенеза изящная конструкция Струве не выдерживает критики. Когда в VI в. н.э. славяне начали свое продвижение по Восточной Европе, они вышли не на пустынные территории. Здесь проживали различные балтийские, финно-угорские и другие общности, которые со временем были интегрированы со славянами. Этот процесс включения отдельных представителей и целых общностей в славянские, а затем и в собственно русскую общность не закончился с присоединением Казанского ханства и Малороссии. Другое дело, что обширные пространства и политика государства оставляли возможность многим общностям сохранять свою этническую самобытность. Показательно, что, в отличие от восточных государств, политика принудительного переселения долгое время не играла в нашей стране какой-нибудь роли. Свою роль в поддержании внутренней стабильности сыграла и возможность для нерусских элит участвовать в управлении Российской империей. Не случайно среди высшей аристократии страны оказалось много выходцев из нерусских общностей. Так что процессы консолидации собственно русской общности и развития других общностей в нашей стране проходили и проходят параллельно. В этом смысле проекты Н. Муравьева и П. Пестеля дополняли друг друга. Сегодня процессы, сходные с теми, которые зафиксированы применительно к нашей стране, описываются при помощи концепта «нациестроительство». Сохранение разнородного «этнокультурного» состава населения рассматривается как повод для внедрения пресловутой политики «мультикультурализма».

Не все так просто сегодня оказывается и с не менее пресловутым «национальным» государством. Как показали исследования специалистов (А. Вебер), многие группы французских крестьян стали осознавать себя составной частью нации своей страны лишь в конце XIX в. Сегодня же, даже не принимая во внимание события в пригородах Парижа, в этой стране все еще фиксируются многочисленные локальные «идентичности» (Е. Филиппова). Снова приходится повторять, что из примерно 200 современных государств только около 20 характеризуются достаточно однородным в этническом отношении населением. Причем массовая иммиграция, наряду с некоторыми другими причинами, вывела из этого перечня такие классические нации-государства, как Англия, Франция, Швеция. Отсюда вполне логично вытекает предложение ввести понятие гражданской нации, состоящей из представителей разных общностей и групп, а затем и появление концепции «воображаемой» нации.

Не менее примечательны разработки проблемы разнообразия видов государств современности (Ж. Коломер, М.В. Ильин), позволившие выделить категорию «провальные государства». Более же примечательным результатом данных разработок является отказ нации-государству в праве быть единственной эталонной формой политической организации в эпоху глобализации. В результате сформировалось направление, призывающее к преодолению «методологического национализма», т.е. отождествления общества с нацией-государством. В качестве альтернативной формы общественно-политической организации теперь продвигается «космополитическое государство», проводящее «внутреннюю глобализацию» (У. Бек). В любом случае теперь совершенно очевидно, что нация-государство осталась достаточно ограниченным, преимущественно западноевропейским явлением, и оно не успело стать образцом для всего человечества.

Нельзя сбрасывать со счетов и значение сугубо формальной замены в политике дискредитировавших себя терминов и определений на новые. Как показали канадские исследователи (У. Кимлика), мультикультурализм – это новое название для той же самой политики ассимиляции. Дело в том, что эта игра с терминами подчинена все той же цели – единому государственному проекту нациестроительства стран, формировавшихся за счет постоянного притока мигрантов. Поэтому регулярно обновляйте терминологию самоописания, приклеивайте не устраивающим вас странам ставшие одиозными ярлыки, ту же империю, и получайте свои идеологические и политические дивиденды. Ведь со времени Муравьева, Пестеля, да уже и Струве наши представления и отражающие их термины существенно менялись, но стоящие за ними реальные проблемы во многом сохраняются в прежней остроте.