Текст книги "Человек. Образ и сущность 2017. Гуманитарные аспекты. № 1–2 (28–29): Социокультурные трансформации в условиях геополитических преобразований"

Структурно-содержательная специфика понятия «терроризм» в русском языке

И.А. Киргинцева

УДК 81–23

Военный университет Министерства обороны РФ

Москва, Россия, [email protected]

Статья посвящена сравнительно-сопоставительному анализу состава структурно-содержательных компонентов понятия «терроризм» в русском языке. Сопоставление данных, полученных в ходе разных экспериментов, позволяет определить, выявить и проанализировать изменения, произошедшие в содержании данного понятия у носителей русского языка за последние 35 лет, и установить значение анализируемого понятия, психологически реальное для носителей исследуемой лингвокультуры.

Ключевые слова: понятие; терроризм; психологически актуальное значение слова; свободный ассоциативный эксперимент; дефиниционный анализ.

Поступила: 24.04.2017

Принята к печати: 10.05.2017

I.A. Kirgintseva

Structural and semantic specificity of the concept «terrorism» in Russian language

Military university of the Ministry of defense of the Russian Federation

Moscow, Russia, [email protected]

The article contains a comparative analysis of the content of structural and semantic components of the concept «terrorism» in the Russian language. The comparing various experimental results makes it possible to reveal, define and analyze the changes in the semantic content of the concept that have taken place in the minds of Russian native speakers over the last 35 years, and define the meaning of the analyzed concept that is psychologically relevant for the Russian people.

Keywords: concept; terrorism; psychologically relevant meaning of the word; free associative experiment; definitional analysis.

Received: 24.04.2017

Accepted: 10.05.2017

Введение

Общеизвестно, что особую проблему при переводе текста / устной речи представляет несовпадение структурно-содержательного состава понятий, обозначаемых соотносимыми словами. Несовпадение касается всех групп слов, однако наиболее значимо оно в составе политической лексики. При этом важно подчеркнуть, что изменение семантики слов, как правило, опережает лексикографическую практику, а потому в речевых произведениях, в том числе текстах, реализуются не отмеченные словарями, но психологически актуальные значения слов. Следовательно, при анализе структурно-содержательного состава лексики необходимо учитывать как минимум четыре источника: лексикографические данные, отражающие динамику изменения семантики лексемы; данные ассоциативных словарей, фиксирующие наиболее актуальные варианты лексем в разное время существования слова; экспериментальные данные, проявляющие психологически актуальные в настоящее время варианты значения лексемы; текстовые данные, в том числе и содержащиеся в корпусах национальных языков.

С целью установления характера динамики значения слова терроризм и его содержательной структуры мы обратились ко всем этим источникам. При этом, во-первых, сравнивалось содержание лексемы, обозначающей анализируемое понятие, по толковым словарям разных лет издания, отражающих разные периоды эволюции семантики слова. Во-вторых, мы обратились к Русскому ассоциативному словарю под редакцией Ю.Н. Караулова [Русский ассоциативный словарь, 2002] и обнаружили, что слова, обозначающие понятие «терроризм», в исходный набор стимулов эксперимента не входили. Этот словарь создавался на базе среза русского языка конца 80-х – середины 90-х годов XX в. А согласно частотным словарям русского языка под редакцией Э.А. Штейнфельдт и Л.Н. Засориной, составленных в 1963 и 1977 г. соответственно, слово «терроризм» не входило в число наиболее частотных лексем русского языка [Штейнфельдт, 1963; Частотный словарь…, 1977, с. 709]. Резкий рост числа терактов в мире и в России и, как следствие, актуализация понятия «терроризм» произошли лишь в конце ХХ в., о чем также свидетельствуют и данные Национального корпуса русского языка, согласно которым частота употребления словоформ лексемы «терроризм» в русскоязычных текстах за 23 года (с 1980 по 2003 г.) выросла примерно в семь раз [Национальный корпус русского языка – эл. ресурс].

Исследование: Основная часть

Наиболее ранним из исследованных нами лексикографических источников является словарь Д.Н. Ушакова, первое издание которого вышло в 1935 г. Следовательно, реально этот словарь отражает срез русского языка конца 20-х – начала 30-х годов. Терроризм в нем определяется как «деятельность террористов» и «тактика, политика террора», т.е. «физического насилия по отношению к политическим врагам» [Толковый словарь…, 1940, с. 693–694]. Таким образом, семантическая структура слова по данным этого словаря включает следующие компоненты: «деятельность», «тактика», «политика», «физическое насилие», «политические враги».

Толковый словарь русского языка С.И. Ожегова 1952 г. издания не предоставляет дефиницию лексемы «терроризм», однако террор в нем определяется как «физическое насилие, вплоть до физического уничтожения, убийства, по отношению к политическим противникам» [Словарь русского языка…, 1952, с. 735–736]. Дефиниционный анализ данной лексемы показывает, что актуальными семантико-структурными элементами являются следующие: «физическое насилие», «уничтожение», «убийство» и «политические враги». Возникли две новые семы.

Малый академический словарь под редакцией А.П. Евгеньевой отражает уже иной срез русского языка, а именно относящийся к концу 70-х годов XX в., и определяет терроризм как «политику и тактику террора», т.е. «политику устрашения, подавления политических противников насильственными мерами (преследованиями, убийствами и т.д.)» [Словарь русского языка, 1981, с. 359]. В данном словаре в дефиниции терроризма как политики и тактики террора впервые частично фигурируют цели насильственных действий в отношении политических противников, а именно «устрашение» и «подавление», что отражает и первоначальное значение слова: латинское слово terror обозначало «страх» и «ужас» [там же, с. 359]. Таким образом, в результате анализа данной дефиниции выделяются еще три семы в значении слова «терроризм»: «устрашение», «подавление» и «преследование».

Представим также данные из Нового словаря русского языка под редакцией Т.Ф. Ефремовой, который отражает более близкий к современному этап развития языка. Согласно этому словарю, терроризм – это «деятельность террористов» и «политика террора», т.е. «угрозы физической расправы по политическим или каким-либо иным мотивам» или «запугивания с угрозой расправы или убийства» [Ефремова, 2000]. В данном словаре в семантическом составе слова «терроризм» впервые появляется элемент «угроза физической расправы» в противовес указанному в более ранних лексикографических источниках однозначному «физическому насилию». Также впервые появляется элемент «неполитические мотивы». Налицо развитие семантической структуры лексемы.

Обратились мы и к правовому источнику, а именно к Федеральному закону от 6 марта 2006 г. «О противодействии терроризму», в котором терроризм определяется как «идеология насилия и практика воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами противоправных насильственных действий» [Федеральный закон… – эл. ресурс]. Актуальными семантико-структурными элементами являются следующие: «идеология», «насилие», «практика», «воздействие на принятие решений», «органы власти», «международные организации», «устрашение» и «противоправные действия».

Таким образом, с течением лет структура значения слова усложняется вместе с актуализацией явления и соотносимого с ним понятия. В связи с изменением состава понятия само явление терроризма начинает входить в число уголовно наказуемых, преступных видов деятельности. При этом в ядро понятия входят смысловые компоненты «деятельность», «тактика», «политика», «идеология», «насилие», «угроза», «уничтожение», «убийство», «подавление», «устрашение», «воздействие» и «противоправные действия».

Эксперимент

Пилотный свободный ассоциативный эксперимент был проведен 1–17 марта 2017 г. Респондентами стали 336 человек женского и мужского пола в возрасте от 17 до 22 лет, проходящие обучение в высших учебных заведениях по гуманитарным, юридическим и техническим специальностям. Люди в этом возрасте считаются наиболее активными в социальном, психологическом и речедеятельностном планах. Это позволяет считать произведенную выборку репрезентативной для определенной группы носителей русского языка.

Задачей респондентов было указать первую вербальную реакцию на каждое из десяти стимульных слов, представленных в анкете, среди которых одно (терроризм) связано с изучаемым понятием, все остальные – дистракторы. Ассоциаты на слова-стимулы представлялись письменно.

Сопоставление полученных в ходе ассоциативного эксперимента данных с результатами дефиниционного анализа лексикографических данных разных лет позволило установить значение анализируемого понятия, не зафиксированное в соотносимых с ним лексемах, а психологически актуальное для носителей исследуемой лингвокультуры.

Наиболее частотной реакцией в нашем эксперименте стала реакция – зло; ее указали 17,3% испытуемых. И это неудивительно, учитывая, что в период обучения респондентов в средних образовательных учреждениях с ними регулярно проводились беседы, классные часы и внеклассные мероприятия под эгидой высших органов государственной власти Российской Федерации. Памятная дата «День солидарности в борьбе с терроризмом» была установлена в России в соответствии с федеральным законом от 2005 г., и с тех пор каждый год 3 сентября в российских средних и высших образовательных учреждениях проходят соответствующие мероприятия, школьники разных возрастов ежегодно пишут сочинения на тему «Терроризм – зло против человечества». Таким образом, у школьников формируется представление о том, что терроризм – зло, при этом воспитатели не прибегают к сложной трактовке понятия как противоправной деятельности через Уголовный кодекс Российской Федерации. Кроме того, обострение социально-политической обстановки в мире приводит к постоянному увеличению количества сообщений в СМИ о различных терактах, что способствует актуализации исследуемого понятия.

Показательно, что среди наших респондентов 156 человек углубленно изучают юридические науки, однако реакции статья и статья 205 указаны лишь двумя респондентами, что составляет менее 1% от общего числа опрошенных. Общую, эмоционально недискретную оценку отражает реакция плохо, которую дали 1,8% респондентов и которая свидетельствует об отсутствии личностного смысла, связанного с понятием «терроризм». 1,8% опрошенных дают реакции преступление, преступность и противоправные действия.

На втором месте по частотности – реакции, связанные с текущими событиями в Сирии и непосредственно террористической группировкой «Исламское государство», – их дали 13,9% респондентов, двое из которых даже указали в анкете, что данная группировка запрещена в РФ на основании решения Верховного суда РФ.

Среди прочих культурно обусловленных реакций нами выделены одиночные реакции Басаев, башни-близнецы, Беслан, Будённовск и Саддам Хусейн – в целом 15,5% от общего числа реакций, которые свидетельствуют скорее о наличии имен-символов, связанных с терроризмом, чем о личностном осознании значения этого слова. При этом доля понятийных реакций, соответствующих ядру понятия «терроризм», составляет 12,8% от общего количества реакций, из них бóльшая часть приходится на реакцию угроза, ставшей третьей по частотности в проведенном эксперименте.

Преобладание количества культурно обусловленных реакций над количеством понятийных говорит о том, что современный носитель языка нечетко представляет себе значение понятия «терроризм».

В большинстве исследований, связанных с понятием терроризма, особое место отводится ассоциативной связи между данным явлением и вероисповеданием ислама. В нашем эксперименте реакции ислам, ваххабизм, Аллах, Аллаху акбар, ваххабиты, джихад, джихадист, радикальные исламисты, шахидка и шахиды составили 4,2% от общего числа ответов, что отражает культурную реалию: в последнее время подавляющее количество терактов в мире совершается именно последователями Мухаммеда, что заставляет общественность забыть о существовании прочих религиозных террористических движений, например сионистских или христианских.

Заключение

Необходимо отметить незначительное количество реакций, связывающих стимул с терминологическим содержанием исследуемого понятия; актуальность ассоциатов, отражающих культурные реалии; стереотипность подавляющего большинства реакций: болезнь, беда, проблема, анархия, бедствие, бесчеловечность, бич человечества, боль и опасность, бремя изгоев, грех, мировая проблема, чума, терроризму нет. Такие реакции свидетельствуют об отсутствии актуального психологического содержания; как таковое оно проявляется только в одной реакции – ненавижу.

Список литературы

1. Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. – М.: Русский язык, 2000. – 1029 с.

2. Национальный корпус русского языка. – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.ruscorpora.ru (Дата обращения: 01.03.2017.)

3. Русский ассоциативный словарь: В 2 т.: От стимула к реакции: Ок. 7000 стимулов / Ю.Н. Караулов, Г.А. Черкасова, Н.В. Уфимцева, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов. – М.: Астрель: АСТ, 2002. – Т. 1. – 784 с.

4. Словарь русского языка / Сост. С.И. Ожегов; под общ. ред. акад. С.П. Обнорского. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1952. – 848 с.

5. Словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. А.П. Евгеньевой. – М.: Русский язык, 1981. – Т. 4: С – Я. – 797 с.

6. Толковый словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. Д.Н. Ушакова. – М.: Гос. ин-т «Сов. энцикл.»: ОГИЗ: Гос. изд-во иностр. и нац. слов., 1935–1940. – Т. 4: С – Ящурный. – 1500 с.

7. Федеральный закон от 06 марта 2006 г. № 35-ФЗ «О противодействии терроризму» // Российская газета от 10.03.2006 г. – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://rg.ru/2006/03/10/borba-terrorizm.html (Дата обращения: 01.03.2017.)

8. Частотный словарь русского языка / Под ред. Л.Н. Засориной. – М.: Русский язык, 1977. – 936 с.

9. Штейнфельдт Э.А. Частотный словарь современного русского литературного языка. – Таллин, 1963. – 316 с.

References

1. Efremova T.F. Novyj slovar' russkogo jazyka. Tolkovo-slovoobrazovatel'nyj [New dictionary of the Russian language. Explanatory and derivational]. – M.: Russkij jazyk, 2000. – 1029 s.

2. Nacional'nyj korpus russkogo jazyka [The Russian national corpus]. – [Elektronnyj resurs]. – Mode of access: http://www.ruscorpora.ru (Data obrashhenija: 01.03.2017.)

3. Russkij associativnyj slovar' [Russian associative dictionary]: V 2 t.: Ot stimula k reakcii: Ok. 7000 stimulov / Ju.N. Karaulov, G.A. Cherkasova, N.V. Ufimceva, Ju.A. Sorokin, E.F. Tarasov. – M.: Astrel: AST, 2002. – T. 1. – 784 s.

4. Slovar' russkogo jazyka [Dictionary of the Russian language] / Sost. S.I. Ozhegov; pod obshh. red. akad. S.P. Obnorskogo. – 2-e izd., ispr. i dop. – M.: Gos. izd-vo inostr. i nac. slovarej, 1952. – 848 s.

5. Slovar' russkogo jazyka [Dictionary of the Russian language]: V 4 t. / Pod red. A.P. Evgen'evoj. – M.: Russkij jazyk, 1981. – T. 4. S – Ja. – 797 s.

6. Tolkovyj slovar' russkogo jazyka [Explanatory dictionary of the Russian language]: V 4 t. / Pod red. D.N. Ushakova. – M.: Gos. in-t «Sov. jencikl.»; OGIZ; Gos. izd-vo inostr. i nac. slov., 1935–1940. – T. 4: S – Jashhurnyj.–1500 s.

7. Federal'nyj zakon ot 06 marta 2006 g. N 35-FZ «O protivodejstvii terrorizmu» (Federal law No. 35-FZ on Counteraction of terrorism dated March 6, 2006). – [Elektronnyj resurs]. – Mode of access: https://rg.ru/2006/03/10/borba-terrorizm.html (Data obrashhenija: 01.03.2017.)

8. Chastotnyj slovar' russkogo jazyka [Frequency dictionary of the Russian language] / Pod red. L.N. Zasorinoj. – M.: Russkij jazyk, 1977. – 936 s.

9. Shtejnfel'dt Je.A. Chastotnyj slovar' sovremennogo russkogo literaturnogo jazyka [Frequency dictionary of the contemporary Russian literary language]. – Tallin, 1963. – 316 s.

Социокультурные VS языковые преобразования

Динамика базовых ценностей и речевая практика социума

В.А. Пищальникова

УДК 81:39

Московский государственный лингвистический университет

Москва, Россия, [email protected]

Автор исследует условия современной речевой деятельности, в которых осуществляется смена базовых этнических ценностей. Средства массовой информации намеренно актуализируют новые ценности, внедряя в сознание носителей языка мысль о необязательности любых социальных норм поведения, в том числе и речевых. Дефектные познавательные структуры, возникающие в речи, способствуют вхождению новых ценностей в сознание носителей языка. Новые базовые ценности особенно эффективно транслируются через поликодовые тексты, которые воздействуют одновременно на разные уровни сознания адресата, и это приводит к быстрому и часто суггестивному усвоению информации индивидом.

Ключевые слова: базовые ценности; речевая деятельность; познавательная структура; языковая модель; деструкция сознания; стереотип; лингвокультура; речевая норма; язык СМИ.

Поступила: 30.03.2017

Принята к печати: 20.04.2017

V.A. Pishchalnikova

Dynamics of basic values and speech practice of the society

Moscow state linguistic university

Moscow, Russia, [email protected]

The author researches conditions of modern speech activity where a change of basic values takes place. The mass media intentionally actualize new values by installing the idea of optionality of any social norms of behavior, including speech norms, into native speakers’ minds. Defective cognitive structures that appear in speech facilitate establishment of new values in the native speakers’ minds. New basic values are effectively broadcast thought multi-coded texts that influence different levels of the addressee’s mind simultaneously, which leads to fast and often suggestive perception of information by individuals.

Keywords: basic values; speech activity; cognitive structure; language model; destruction of mind; stereotype; language culture; speech norm; mass media language.

Received: 30.03.2017

Accepted: 20.04.2017

Введение

В статье мы попытаемся доказать, что намеренное формирование отрицательного отношения к социальной норме вообще и языковой норме в частности – один из способов разрушения базовых ценностей социума. Снижение требований социума к нормативности речи, с одной стороны, способствует порождению «дефектных» познавательных структур, а с другой – позволяет ассоциативно соотносить с известными познавательными моделями иные ценности, постепенно внедряя их в сознание носителей языка.

Речевая деятельность социума как среда актуализации новых базовых ценностей

Очевидно, что новые базовые ценности легче транслируются через такие тексты, которые воздействуют одновременно на разные уровни сознания адресата, и это приводит к быстрому и часто суггестивному усвоению информации индивидом. Такие тексты динамичны по структуре и позволяют иерархически комбинировать разные составляющие, например визуальные и слуховые, что способствует целенаправленному внедрению в сознание реципиентов заданных компонентов информации. Такие тексты называются полимодальными [Сонин, 2006], и среди них, в частности, рекламные, которые занимают особое место в формировании новых оценочно-экспрессивных компонентов ядерных стереотипов общественного сознания, реализующих базовые ценности. Таким образом, в известные когнитивные структуры внедряются новые смысловые компоненты или утверждаются новые связи между ними, репрезентирующие новые ценности, и для этого используются потенциальные возможности поликодовых текстов. Это происходит даже не вследствие злонамеренности или ангажированности копирайтеров, а часто в силу того, что товары и услуги предоставляются иностранными фирмами и компаниями, которые пропагандируют единственно возможные для них ценности в системе стереотипов, в том числе и вербальных, свойственных их лингвокультурам. Любая «чужая» ценность способна утвердиться в социуме через известные познавательные структуры в силу многомерности и практически неограниченной гибкости ассоциативных связей человека. И именно поэтому процесс присвоения ценностей естествен, неосознаваем индивидом, и постепенно деятельностное начало в нем заменяется операциональным.

Речь субъектов СМИ вообще экспрессивна и призвана всем своим строем воздействовать на эмоции индивида, а эмоция – один из существенных компонентов образования и функционирования стереотипа, выступающий катализатором процесса изменения структуры и содержания стереотипа. Именно такие измененные стереотипы в силу их частотности в медиатекстах без всякой аргументации встраиваются в сознание индивида, в результате чего происходит сдвиг фиксированных социальных установок, меняется отношение личности к той или иной морально-этической (и другой) ценности и реализующему ее стереотипу.

Дискуссия: Разрушение речевой нормы в СМИ

Общеизвестно, что характер коммуникации в СМИ в последнее время кардинально изменился. На смену официально подготовленному общению, выверенному в соответствии с языковыми и коммуникативными нормами, пришло общение неподготовленное, непосредственное или (чаще) квазинепосредственное. Строгая граница, которая проходила между неофициальным общением и официальным публичным общением, намеренно и ненамеренно игнорируется. Либерализация эфира под влиянием разговорной стихии дает не только положительные результаты. В публичном общении (речь на радио, телевидении, газетные тексты) возрастает степень неофициальности, увеличивается число разговорных, жаргонных, просторечных и других стилистически сниженных элементов, количество ошибок разного типа, т.е. практически формируется негативное отношение к норме, в том числе и к этическому и эстетическому аспектам культуры речи, а по сути – опосредованно – к этическим и эстетическим нормам. Например, изменилось исторически сложившееся и устоявшееся в русской культуре правило публично звучащей речи, запрещающее употребление нецензурных слов.

Подчеркнем: этическая составляющая речевой культуры нарушается целенаправленно, и эти нарушения возникают не только тогда, когда экспрессивная сторона высказывания преобладает над смысловой, и не только в таких намеренно низкопробных передачах, как «Дом», и подобных им. Грубые, недопустимые ошибки в СМИ, в том числе на телевидении, встречаются повсеместно: в речи подавляющего большинства ведущих программ, в речи приглашенных в студию, в бегущей строке. Поэтому процесс размывания языковой нормы практически незаметен для носителя языка.

Российские журналисты нового поколения в большинстве своем проявляют одно характерное и практически универсальное свойство: они абсолютно уверены в своих полузнаниях и не утруждают себя проверкой, уточнением, вообще корректированием своих текстов. Такая ущербная информация за счет частотности ее трансляции усваивается потребителями СМИ, и в частности – распространяет неправильные значения слов и ненормированные формы: Мкртчян стеснялся здравниц и дифирамбов в свой адрес; они разговаривали матами; сохраняю наши переписки; попираются наши морали, возникают непонимания и подобное. Однако таких ошибок в современных отечественных СМИ стало недопустимо много, и это тоже не случайно. Так, во-первых, это эффективный способ разрушения познавательных структур и, как следствие, изменения устойчивого оценочно-экспрессивного содержания лексемы или словоформы. Особенно активно такой способ реализуется в различных типах фразеологических единиц: Что ты кричишь, как марафонская труба (из передачи «Одна за всех»); свинья подколодная (из сериала); Я думал, что сейчас выйдет человек, умудренный сединами (из речи Д. Нагиева) и подобное.

Употребление слов в несвойственных им значениях стало обычным делом. Но значение – это определенная познавательная модель, задающая сферу функционирования слова. Так, слово «шок» в СМИ очень часто употребляется в значении ‘сильное приятное удивление’, что практически противоположно нормативному значению ‘угрожающее жизни человека состояние, возникающее как реакция на травму’ [Словарь русского языка, 1984, с. 725], например: Мне муж подарил на день рождения сапфиры, я была в шоке; Он принес такие красивые цветы, я просто шоке. Не повезло и другим словам, например: Давно уже фильмы не вызывали такого аншлага; При полном аншлаге; Репортерский аншлаг просто обеспечен; На первом совещании после отпуска мэра был рассмотрен вопрос о судьбе старых домов в центре города. Они стоят, как некий конклав, среди новых домов.

Во-вторых, даже официальные лица активно употребляют в публичной речи жаргонизмы, например: Это продиктовано желанием оседлать некоторые настроения в обществе – особенно незачем, что называется, друг друга мочить»; Инвесторы, держатели ГКО не хотят иметь дело с людьми, которые их обули и кинули (А. Шохин).

В-третьих, в разговорную речь переносятся лексемы и структуры разных типов деловой речи, что к тому же сопровождается нарушением лексической сочетаемости, например: Мой подзащитный нанес страдание потерпевшему; Телесные повреждения произошли по причине агрессивности; Его вседозволенность перешла все границы; В руках у девочки посуда треснула и разлетелась на стеклянные части, частично впившись в ее организм с целью травмирования и др. Часто это вызвано желанием далеко не всегда вполне компетентных медийных лиц выглядеть образованными и значимыми. Свои представления о правильной речи они реализуют в псевдоофициальных конструкциях, например: Мужчины, говорят, сейчас чаще обращаются к косметологам. – Да, это имеет место быть; В Сколково возникает синергия, которая дает нам налоговые преференции; Он делал на правительстве доклад; невозможно делать привилегии в точке зрения быстроты рассмотрения дел. Принцип воздействия таких ошибок прост: люди воспринимают речь, звучащую с экрана, как образец или, во всяком случае, как нечто вполне допустимое. Поэтому тенденция к размыванию познавательных моделей превращается в практически неостановимый процесс.

В-четвертых, в целом обедняется инструментальная сторона общения: все жанры и регистры речи «сворачиваются» в обиходно-бытовую коммуникацию, основы которой усваиваются еще в раннем детстве. А потому речевые поступки ведущих и участников телевизионных программ стереотипны; в их речи частотны эмоционально-оценочные образования с размытой семантикой, лексикон беден, синтаксические конструкции строятся с серьезными нарушениями.

Активному размыванию языковых норм, а следовательно, разрушению познавательных моделей, репрезентированных в этих нормах, способствует резкое увеличение количества различных ток-шоу, которые являются для слушателей психологически очень комфортными: слушатель превращается в наблюдателя, который как будто и участвует в процессе, но никаких решений не принимает, и эмоциональных усилий от него не требуется. В ток-шоу, как и во многих других теле– и радиопрограммах, имитирующих «живое общение», отмечается большое количество заместительных слов и выражений типа «Вы что, вообще?», «Ну, быстро, это!» Такие конструкции при всей внешней бесхитростности хорошо скрывают позицию говорящего, усиливают герметичность общения, его ситуативную обусловленность. Лев Аннинский как-то заметил: «Не о косноязычии это свидетельствует, а о “хитрозадости”» [Аннинский, 2000, с. 226]. Это хождение вокруг пустого места вполне целенаправленно: надо что-то сказать, но при этом не сказать ничего определенного. Одновременно изменяется социальный статус языковой «антинормы»: раньше она была невозможна, сейчас – неофициально допустима в практике медиа.

Язык как особый ментальный механизм обеспечивает связь между внешней, общественной жизнью индивида и его внутренним, психическим миром. Поэтому изменения познавательных структур индивида зависят от изменений речевой культуры социума. Языковая норма – динамичная когнитивная величина, которая фиксируется в определенных познавательных моделях. А каждый тип речевых ошибок представляет собой нарушение определенной познавательной структуры. Следовательно, снижение языковой компетенции индивида целенаправленно ведет к порождению у него дефектных познавательных структур. Каждая же познавательная структура имеет свое концептуальное поле проявления, использования, поэтому, на первый взгляд, незаметно искажаются и ассоциативные связи в этих полях, а значит, меняется образ мира.

Влияние рекламы на разрушение социальных норм

О воздействии рекламы на формирование стереотипов пишут много и в разных аспектах. Многие исследователи подчеркивают целенаправленность и систематичность такого воздействия, приводящего к быстрому и серьезному изменению некоторых фрагментов картины мира индивидов. Однако мало внимания обращается на то, что через «безобидную» рекламу ряда продовольственных и промышленных товаров незаметно внедряются чуждые нашему социуму ценности с помощью формирования новых ассоциативных связей устойчивых языковых выражений с ценностями «чужих». Например, не один год звучит на ТВ реклама «Ты не ты, когда голоден. Не тормози, сникерсни!» «Ты не ты» всегда соотносилось в русской лингвокультуре с представлением об изменении душевного / духовного состояния личности, с предположением о том, что данное состояние индивида – временное, болезненное, и с надеждой на возвращение индивида к его состоянию, не противоречащему представлениям социума о нравственных качествах личности. И эта ментальная основа – противопоставление временного нежелательного психологического состояния индивида его настоящему облику – сохраняется в тексте рекламы, но смысловые компоненты, реализующие ее, в этой структуре иные: речь идет о физическом и только физическом состоянии индивида, что подчеркивается видеорядом. Таким образом, постепенно формируется «замещающая ценность». Аналогично – в рекламе киндер-сюрприза: А мы бросаем скуке вызов, / Потому что, потому / Жить на свете без сюрпризов / Невозможно никому. / Пусть удачи, неудачи, / Пусть полеты вверх и вниз, / Только так, а не иначе, / Да здравствует сюрприз [Да здравствует сюрприз – эл. ресурс]. И далее следует слоган, задающий далеко не авторскую интерпретацию приведенного текстового фрагмента: Киндер-сюрприз всегда дарит радость. Вырванный из контекста фрагмент песни используется для формирования содержательно иных ассоциативных связей: эмоция радости связывается с удовлетворением потребности в физическом наслаждении лакомством. (Сравним: у Ю. Энтина этому фрагменту предшествует «Представляете, какое положение, / Все, что будет с вами, знаете заранее. / Ни к чему тогда волнения, сомнения, / Все на свете предусмотрит расписание» [там же]). Радость как эмоция, сопровождающая морально-нравственное преодоление жизненных невзгод и неудач вследствие активной жизненной позиции человека, начинает соотноситься исключительно с физическим удовольствием от лакомства. Пафосный призыв к преодолению себя, репрезентированный в текстовом фрагменте, сводится к получению ожидаемого пустякового подарка. Налицо сведение духовных требований и ценностей до физических потребностей.