Текст книги "Истории иркутских охотоведов. 50 лет вместе. Том второй"

– Наверное, ты прав, – перевёл на себя разговор Леонид, – но не во всём. Про собак-то ты точно запамятовал. Припоминай, мы же в Васюган заезжали не только сливок попить и на сенокосе поработать. Мы же за моей собакой приехали. Западносибирская лайка – Тайга. А Чайка, твоя собака, оставалась в Иркутске, у бабули. Их мы и взяли на промысел. Не помнишь? Тогда ответь мне на вопрос – а как мы соболей добывали? У нас же капканов было всего 20 штук! И белок мы приличное количество добыли. Я тебя ещё учил мездрить шкуры перед сушкой. А… вспомнил наконец!

Но это мелочи, а я вот отдаю должное местным охотникам за их отличную традицию – держать в каждой избушке мясорубку. Нам тоже сказали прихватить её с собой, а заодно яичный порошок и сухое молоко. Вначале мы не понимали зачем, но поступили согласно советам знатоков-профессионалов. И ни разу не пожалели. Весь сезон питались вкусной яичницей с фаршем. А помнишь, собираясь на выход, мы хорошо загрузились оставшимся мясом, решили привезти его в общежитие и угостить ребят.

– Погоди, – вклинился в монолог Алексей, – в отношении собак уел ты меня, не спорю! Возраст, однако, забывать многое стал. Но вот какое общежитие? Мы же у бабули жили. На Польских Повстанцев.

– Ах, да, забыл, извини! – Леонид продолжил, – а ты вот помнишь, как мы с промысла выходили? Про наш крейсер «Варяг»? Мы тогда выходили вниз по течению речки.

– Да, да, вниз по течению, – согласился с Леонидом Алексей, – но ты забыл маленький нюанс. Ты упустил историю, как мы делали для нас лыжи. Помнишь? Мы с тобой обыскались в поисках прямослойной лесины. Нашли за полкилометра от избушки. Пока свалили, пока раскряжевали, притащили – ушло два дня, а потом с помощью клиньев получили несколько тесин. Короче, мы с трудом сделали более или менее приличную пару лыж. А вот со второй не заладилось. Надо было искать второе дерево, но время уже поджимало. Действительно, практика заканчивалась, и мы приняли решение сделать из этой пары лыж нарту. Впрячься в неё и так вывезти весь груз. Так мы и сделали. И уже с нартой мы и покинули ставшее нам родным зимовье.

– Про нарту не помню, – продолжил рассказ Леонид, – но шли мы где по берегу, а где и по льду, который покрывал горную речку только на тихих плёсах. И вот, отойдя уже довольно далеко от избушки, остановились у большой полыньи.

– Не так было, – Алексей допил уже остывший чай, – мы дошли до промежуточного зимовья, но до этого промучились с нартой, то выбираясь на тропу, то спускаясь на лёд. Нам это надоело до чёртиков, и мы взгрузили на свои плечи рюкзаки и, бросив нарту на тропе, как лоси, пошли пешком. В зимовье мы переночевали и уже рано утром второго дня пошли на выход. И вот от этого промежуточного зимовья мы отошли не слишком далеко.

– Не ночевали мы в этом зимовье. Мы только перекусили. – перебил Леонид, – помнишь, мы уже по темноте вернулись в зимовье в застывшей как кол одежде.

– А ведь ты прав, темно уже было и небо всё в звёздах. Точно! Мороз тогда уже под минус сорок, как в ту ночь, что мы ночевали в кедраче в полуобгоревшей избушке.

– В какой избушке? В каком кедраче? У нас же не было чистых кедрачей.

– Вспомни, – спокойно продолжил Алексей, – на мой день рождения мы сидели в зимовье и ждали Анатолия, чтобы вместе с ним отметить это событие, а он не пришёл, и мы с утра на следующий день пошли изучить верховья ручья, в устье которого стояло наше зимовье. По словам Анатолия, в самом верховье был отличный кедрач, и на его краю была избушка, состояние которой Анатолий не знал, так как был там последний раз несколько лет тому назад, да и то в ней не ночевал. Там нам собаки соболя загнали.

– Припоминаю что-то, но очень смутно. Был у нас такой поход. И мороз был сильный. Помню, спали по очереди, чтобы костёр не погас.

– Да не костёр был, Лёха, не костёр, а печка старая-престарая, вся проржавевшая и две стены от зимовья.

– Вот то, что мы замёрзли, помню, а потом, когда глаза сами стали закрываться, решили в ночь по своим следам выходить к нормальному зимовью, тоже помню. Остальное, извини, – продолжил разговор Леонид, – мы же не тот поход вспоминаем. Мы же про выход в деревню говорим. Когда пели – «Врагу не сдаётся…» Так вот, тогда мы решили не ночевать в промежуточном зимовье. Мы даже печь в нём не топили, а, хорошо перекусив, выдвинулись к устью Мадры. Решили: пусть ночью, даже под утро, но дойдём. И отойдя недалеко от зимовья, увидели открытую гладь воды, уходящую вдаль за поворот, а мы стояли на крепком льду. Кстати, а скажи мне, кому первому пришла в голову мысль сплава на отколотой льдине? Не помнишь? Жаль, я тоже не помню, но думали недолго. Решили отколоть приличную льдину и плыть по ней сколько возможно. Ну а если перекат, подплывём к берегу с помощью шестов, перетащим рюкзаки и до новой полыньи. С каждым километром, приближаясь к устью реки, полыньи должны были увеличиваться. Так мы думали тогда. Сказано – сделано. Вырубили шесты, откололи хорошую льдину, по центру уложили рюкзаки и оттолкнулись от ледового покрова. Льдина тронулась и плавно пошла по водной глади вниз по течению. А вспомни, как мы смеялись и ликовали! Помнишь? Нам тогда казалось, что мы такие умные, сообразительные, так ловко и здорово обманули природу.

– Как не помнить, помню, конечно, такое не забывается. А вот кому в голову пришла мысль назвать льдину крейсером «Варяг»? Впрочем, не важно!

– Само собой не важно, тем более что веселье длилось недолго. Природу-то не обманешь. Она быстро обнаружила обман и решила нас наказать. И как только мы доплыли до поворота, сразу услышали шум переката и приготовились протолкнуться к берегу. Но, к нашему ужасу, за поворотом, перед перекатом, русло реки оказалось зажатым между обрывистыми берегами. Выскочить на сухое не было возможности, и наш корабль гордо пошёл на камни переката, и через несколько минут он разбился о них, а мы оказались в воде, в последний момент успев схватить рюкзаки. Сушиться у костра не имело смысла (зима).

– Лёха, не просто зима, мороз уже был под сорок. И едва мы выкарабкались на берег, как наша одежда встала колом, а мы превратились в подводников в тяжёлых скафандрах, могли только неуклюже и медленно ковылять по снегу, – перебил приятеля Алексей, – потому мы решили хоть как-то подсушить одежду и разожгли костёр. Вначале маленький, а потом раскочегарили его до вполне приличных размеров. И крутились вокруг него до тех пор, пока одежда не просохла до гнущегося состояния. И вот тогда, оставив около кострища рюкзаки, мы поковыляли до зимовья. Бежать мы не могли.

– Ну да, припоминаю. Однако что-то с памятью нашей стало… – продолжил свои воспоминания Леонид, – действительно, тогда мы, кое-как выжав одежду, хорошо её подсушив, бросились, согласен, побрели обратно в избушку. Растопили жарко печь, скинули с себя всё мокрое и развесили сушиться. А после нескольких кружек горячего чая нас разобрал смех до гомерического хохота, до коликов в боках. Вспомнили и матросов с крейсера «Варяг», которые, как и мы, не бросили корабль и стоя ушли под воду; и наши надежды на лёгкий поход; и о нашей сверх сообразительности; и про тяжёлые скафандры и многое другое. Наржались вволю. Тогда мы посчитали, что больше с водой шутить не будем. Пойдём тропой вдоль берега. Пусть труднее, тяжелее, но надёжнее.

– Какие ж мы были наивные! – дополнил рассказ Алексей, – но мы ж не знали, что Лена ещё более коварная река, чем Мадра!

– О, наивности у нас было предостаточно, бесспорно, – вернулся к своему повествованию Леонид, – и мы на следующий день, хорошо выспавшись, отлично позавтракав, сухие и бодрые, вернулись к своим рюкзакам и дружно потопали по тропе, а поздно вечером вышли к реке Лена. Мороз не спадал. Небо было всё обсыпано звёздами, а до посёлка предстояло пройти ещё около 3 или 4 км либо по дороге, на которой оставался одинокий след конных саней, либо по льду. Тогда мы решили оставить тяжёлые рюкзаки в устье Мадры, а до деревни пройтись налегке, чтобы утром вернуться за мясом. Устали мы к тому времени изрядно. Скинув рюкзаки, мы вначале честно попытались идти по санному следу но быстро поняли, что так мы будем до деревни плестись до утра. Снега на дороге было предостаточно, а вот на Лене его практически не было, и мы решились снова пойти на риск – идти по руслу реки. Шли легко. А что? Рюкзаки-то были полупустыми. Лёгкий снежок, что прикрывал реку, лежал местами, а где его сдувало ветром, был чистый лёд, изумительно блестевший в волшебном лунном свете. Памятуя о своих купаниях в ледяной воде, для перестраховки по таким местам двигались медленно, постукивая впереди посохом. Река Лена, безусловно, намного серьёзнее Мадры. Здесь можно и не вынырнуть. Но когда впереди уже показались огни посёлка и оставалось преодолеть последнюю полоску чистого льда, под ногами булькнула вода. Резко остановились и задом, задом отошли на почтительное расстояние. Сделали большой крюк, чтобы обойти это место, и уже в полночь добрались до посёлка. Уставшие, рухнули спать и проспали практически до обеда.

– Ага, а наутро пошли за мясом. Вышли на Лену, посмотрели на свои вчерашние следы и ужаснулись, – завершил рассказ за Леонида Алексей, – прямая цепочка, которая упиралась в самый край огромной полыньи. Ещё бы шаг и буль-буль без шансов на спасение. Но, самое удивительное, мы обошли не одну полынью. При обходе большой полыньи мы не заметили вторую. И получилось так, что мы прошли точно по перемычке между двух промоин. Наши ангелы-хранители уже без шуток спасли своих глупых и самонадеянных подопечных. Стало как-то жутковато, но и радостно, что всё позади. Дневной поход прошёл без всяких приключений, и вскоре мы вернулись с оставленным в устье реки Мадры мясом. На этом практика и закончилась.

– Ну, не совсем закончилась. Лосей-то на наш институтский значок не зря прикрепили! У нас же прозвище было, нас не только Лёхами, нас ещё и Лосями звали!

Потому значок с лосем и победил в конкурсе. Ты чего, опять забыл? – спросил Леонид и без всякого перехода перевёл разговор совсем на другую тему, – а помнишь нашу практику по учётным работам? Мы её тоже вместе проходили у меня дома в Васюганском КЗПХ.

– Лёха, довольно, – перебил его Алексей, – ты глянь в окно, глубокая ночь на дворе. Утро скоро. А если мы сейчас начнём вспоминать все наши приключения в студенчестве, а их было не мало, то нам точно и недели не хватит. Согласись, что мы эту-то практику с трудом восстановили в памяти, на свежую голову, а засыпая, вообще ничего не сможем вспомнить. Вот если записать наши воспоминания раздельно, твои и мои, то получатся два разных описания одного события. И вот их уже сравнить. Точно говорю, получится, что мы не вместе были на учётных работах, а как будто мы в разных промхозах её проходили. Вот ты помянул про значок. А как я помню, значок мы делали на первом курсе, на третьем заказывали его повторно, для тех, кто потерял или кому на первом курсе не досталось. На первом же курсе наши с тобой приключения ограничились предновогодним блужданием на Тальцинке и моим первым глухарём, которого я добыл не на току, а из-под собаки. Какие такие лоси были на первом курсе?

– Да, – согласился Леонид, – если продолжить, то точно переругаемся, вспоминая детали. Надо же, как по-разному память реагирует на события давно минувших дней: тут забылось, тут стёрлось, а тут вообще все факты перепутались. Время определённо влияет на нас не лучшим образом.

– Вот потому я и предлагаю: сейчас ложимся спать, а завтра действуем по плану, как договаривались. А вот уже дома практику по учётным работам опишем по отдельности, без подсказок. Кто как помнит. А потом сравним. И порассуждаем на темы памяти, её особенностях, и у кого она сохранилась лучше. По рукам? – высказал своё предложение Алексей.

– По рукам! – поставил последнюю точку в этом разговоре Леонид.

И друзья пошли спать. Перед рабочим днём любому организму требуется отдых.

Краснодар, Санкт-Петербург, 31 марта 2022 года

Катков Павел Викторович

Фото автора

Родился 20 ноября 1954 года. Поступил в ИСХИ – август 1972 г. Окончил ИСХИ – сентябрь 1977 г.

С 1977 по 1992 год работал в НИИСХ Крайнего Севера (г. Норильск). От старшего лаборанта до директора Туринского опорного пункта.

В 1989 году в АН СССР (Институт эволюционной морфологии и экологии животных, г. Москва) успешно защитил диссертацию по теме «Биологические основы ресурсосберегающих технологий пушного промысла…» на соискание учёной степени кандидата биологических наук. Соавтор крупной монографии «Эвенки бассейна Енисея», изданной СО АН в 1992 году, г. Новосибирск.

В 1990 г. создал и стал директором первого в СССР и России предприятия по заготовке и реализации промысловой пушнины на основе новых экономических и правовых принципов.

В настоящее время являюсь одним из ведущих экспертов в сфере традиционной деятельности коренного малочисленного населения Крайнего Севера и Дальнего Востока.

Вспоминая Баргузин…

Было тепло и удивительно чисто в приютившем нас домике на въезде в крошечное село Ягдыг, что почти в самой вершине р. Баргузин. Казалось, ещё спать да спать, когда с характерным для зимнего морозного утра грохотом вошёл проводник и наставник на ближайшие два месяца таёжной жизни и промысловой студенческой практики Михаил Малыгинович Тупанов. Это был довольно высокий, худощавый, с красивыми, на мой взгляд, чертами лица, эвенк, по-старому – тунгус, лет 60 или чуть больше. До выхода на пенсию, с год назад, он был прокурором Баунтовского района, соседнего с нашим Баргузинским, охватывавшим в те годы всю долину. Да, серьёзный такой мужчина. В то же время, как я понял позже, эвенк есть эвенк – чем бы он по жизни ни занимался. Став, как сейчас говорят, «возрастным» и потому практически свободным, теперь уже бывший прокурор Тупанов откочевал, аргишил, по выражению эвенков, в тайгу. Насовсем…

Мой однокурсник и напарник, Очир, известный в институте больше, как Олег, умный, скромный и всеми любимый, местный бурят, лет двадцати пяти, тоже скоренько поднялся. Без лишних слов и чаёв, ещё впотьмах, мы двинули куда-то за Малыгиновичем. Это «куда-то» оказалось обычной для той поры половинкой колхозного дома на другом конце села. Малыгинович постучал палкой по изгороди – для проверки собак на наличие, злобу и длину привязи, культурно прокашлялся, подав сигнал обитателям, и кивком указал мне с Олегом следовать за ним.

Хозяева, ещё совсем молодые супруги, как выяснилось из разговора, тоже эвенки, колхозники. Их жильё состояло из одной комнаты с кирпичной печью внушительных размеров посередине и примыкающей к ней дощатой перегородкой, якобы отделяющей спальню от гостиной. Во всяком случае – визуально. Мужчина работал на тракторе, и надо было с ним договориться отвезти нас до заимки, через которую лежал путь в Икатский хребет, на речку Суя, где и был охотничий участок Тупанова. То ли из-за раннего времени, то ли по другой причине, не знаю какой, но электричества не было. На столе стояла старая, добрая керосиновая лампа, а под её волшебным светом, все знают, в любом жилище всегда вполне прибрано и уютно. Для правильного хода разговора от нас на столе появилась пол-литра белой, с козырёчком, от хозяев – что-то на сковородочке и разнокалиберные кружки. Почему, думаю, их с избытком – шесть? Хозяйка как-то засмущалась и говорит: «Сынишка вот с дружками вчера что-то отмечали. Ну и…» Повернулась лицом в тёмный угол и ласково так позвала: «Петя, вставай, позавтракай и в школу собирайся».

Тут же сразу с постели, устроенной по-походному из излишков одежды и старых одеял, проворно поднялся парнишка лет 11–13. Одет он был, по всему видно, ещё со вчера, по полной деревенской форме тех лет, включая ватную телогрейку. И, конечно, просторные валенки, в которые он только что запрыгнул. Правой рукой, вернее локтем, наш школьник придерживал кожзамовую папочку, видимо, с тетрадками, полными пятёрок, левой – поправлял шевелюру из смоляной черноты ершистых волос. Вообще, скажу, несмотря на весь, как мне казалось, курьёз, выглядел малец очень даже браво. Моментально оценив обстановку, он ловко, с дальнего от отца конца стола, видимо, из предосторожности, прихватил кружку с «налитым» и, не дожидаясь вполне вероятных реплик, макнул палец свободной руки в спиртное, капнул с него на пол, как говорят, духам: так положено и непререкаемо исполняется, резко выдохнул – но не полностью, выпил – с понятием, осмотрелся, выдул остатний воздух и шумно «занюхал» принятый напиток рукавом – закусил… Грамотно. Толковый паренёк, ничего не скажешь. Скосив лукавые глаза, чуть видневшиеся из узких щелок, в сторону отца, он медленным, каким-то кошачьим движением «прибрал» со стола пачку «Севера», красиво так выбил папироску щелчком большого пальца, аккуратненько взял её губами, по-прежнему не спуская глаз с отца. Вернул курево на стол, сделал полшага назад. Как-то осмелел, даже чуть, мне показалось, улыбнулся. Думаю, для куража, вынул папиросочку изо рта, размял в пальцах, выступал выкрошившийся в мундштук табачок о спичечный коробок, подкурил, шмыгнул носом и – на выход. Больше я его никогда не видел, но, знаете, почему-то сразу подумал, что Петруха вырастет хорошим и дельным человеком…

А я, скажу, по молодости редко когда в чём-либо или в ком-либо ошибался. Это потом, с годами, опыт и «многия» знания придавили во мне интуицию, благодаря которой, помнится, оценивал всё навскидку и точно, в «десятку».

Однако продолжу. Выпив всё и напоследок чаю с обязательным молоком – иначе за Байкалом не бывает, мы уже через пару часов тряслись с провиантом и двумя собаками в промороженном тракторном прицепе по дороге, точнее – направлению, к следующей точке нашего пути на промысел.

Это была заимка, понимай – бригадная база, где на удалённом участке, на «отгоне», откармливался скот. Пара-тройка жилых домов, кошары, выгулы, сено, горы навоза… Короче, всё как везде. Встречать трактор вывалил, похоже, весь наличный состав, человек шесть-восемь. Обычные для бурятской скотоводческой заимки того времени люди: в большинстве – трудяги, доброжелательные, улыбчивые, отзывчивые на шутку, толковые и всегда готовые помочь. Как тут же выяснилось, пару дней нам придётся задержаться из-за крайней загруженности работой главного на объекте транспортного средства – быка. Но не отказали же – опять удача.

На постой я и Олег, по совету бригадира, направились в одинокую избёнку, стоявшую поодаль, как бы в стороне от заимки, но на том же высоком левом берегу Баргузина. Приняли нас уже совсем немолодые и очень приветливые супруги. Эвенки. Не было особенных слов или какой-то нарочитой суеты, но уже с первых минут возникло ощущение, что хозяева нам искренне рады, что мы нисколько им не в тягость. Ощущение родного очага. Я так почувствовал… Навсегда запомнил их лучившиеся добротой глаза, без всякой хитрости и корыстного внимания. Вы тоже помните стариков той поры, я бы сказал – эпохи? Помните, их по по-детски чистые глаза? Пусть не у всех. Но такие были! Сегодня, спустя многие годы, мне кажется, на нас уже никто и никогда так не смотрит, с такой теплотой и какой-то реликтовой человечностью. И дело, думаю, не только в нас самих, ставших нечувствительными, ну или – почти, к этой стороне человеческой натуры. Просто ушли такие люди. Не буду делиться своими соображениями на этот счёт. Не об этом сейчас речь…

Помню ещё, мужчина тогда, в первые минуты встречи, тихонько, с некоторым смущением, нас спросил: «Какое сегодня число?» Узнав, он улыбнулся и поспешил к кухонному столу, к стене, на которой висел отрывной календарь. На глазах у вдруг притихшей в изумлении супруги он не без артистизма оторвал два листка. Старики при этом дружно рассмеялись, как-то неожиданно для их возраста, озорно захихикали, показывая друг на друга, вспоминая на своём языке о чём-то, похоже, для них забавном. Мог только гадать, почему никого с заимки они не спрашивали о дате сразу, как возникло сомнение в собственном учёте времени. Ну, вроде, что такого, малость подзапутались, с кем не бывает. Не мудрено: ни работы по графику, ни радио. Самое вероятное, я подумал, не хотели, не могли они показаться слабыми. Особенно перед своими…

Сегодня, спустя много лет, я понимаю, что это была никак не боязнь каких-либо ущемлений или неудобств в связи с неизбежными, ничего не поделаешь, возрастными проблемами. Отнюдь. Просто они не хотели, больше того, не могли быть и даже казаться хоть сколько-то бесполезными! А это, знаете ли, совсем иное, нежели оказаться обузой. Совсем иное…

Вскоре на плите в огромной кастрюле забурчало ароматное варево, а я не переставал удивляться проворству хозяйки, способной успевать везде, а руками, казалось, по отдельности каждой, одновременно делать разную работу. Ох уж эти эвенкийские старушки, многотруженицы, прошедшие через долгие годы бесконечных забот и кочевий… Одета она была в плотно и глубоко запахнутый, под поясок, чистенький сатиновый синий халат, наверняка с колхозного склада. Именно синий, какие всегда очень нравились сельским женщинам в Бурятии. На её ногах были хорошо подогнанные юфтевые ичиги, обувь такого же типа, как, скажем, мокасины. Тоже на мягкой, кожаной подошве, с ремешками-оборками, придерживающими голенище по щиколотке. Но особенное внимание привлекали носки обуви, приподнятые на монгольский манер, с учётом буддистского правила – «землю не царапать», нарушать которое никак нельзя… Надо сказать, такая форма носков обуви, даже которую тачали местные кустари, встречалась тогда по Забайкалью достаточно редко. Не как сейчас, когда повсюду декларируется возврат к традициям, замечу, очень часто деланный и не всегда к месту. Больше, думаю, пиара ради…

Кто знает, откуда были приютившие нас люди, какую жизнь прожили. При том что родились они хорошо до семнадцатого года. Вот и я ни о чём их не спросил, не расспросил. Всегда жалею о таких оплошностях. Да и не оплошности это, не малый просчёт, скорее наша привычка узнавать историю и жизнь по книжкам, как правило, идейно подогнанным под заданные политиками установки, ставшие общепринятыми. Нередко ложные.

Вскоре на речке Суя, то есть совсем недалеко от заимки, где сейчас жили люди, о которых это скромное повествование, я увидел признаки некогда расположенной здесь группы довольно крупных построек. Малыгинович пояснил, что когда-то здесь был дацан – буддистский монастырь. Уже в те годы хорошо были видны только обширный пустырь да покосившиеся столбы коновязи у каких-то развалин. Много ли надо времени, чтобы сотлеть разрушенной обители? Не знаю, что там сейчас… Да и какое это имеет значение? Даже если неугомонные «прорабы» возрождения того, что они называют духовностью, добрались и до этих, совсем не близких мест…

Вскоре на столе в глубоких мисках перед каждым стоял наваристый суп с большими кусками жирного мяса. В общем блюде на столе тоже красовалось аппетитное разварное мясо – для добавки по желанию, рядом ломти вкуснейшего свежеиспечённого хлеба. Давно мы с Олегом так не пировали! После ужина на наше «большое спасибо» хозяйка восклицала: «А пошто не ели-то?!» И так это было искренне, что даже, признаюсь, мелькнула мысль, может, правда, действительно сглупил, перескромничал. Да вроде нет… И так было в каждый раз: ешь до отвала, потом хозяйке – «спасибо», она тебе, удивлённо так: «Пошто не ели-то?!» Становилось сразу легко на душе и совсем не стыдно за своё обжорство…

На следующий вечер старики, поговорив меж собой, спрашивают, а вы, мол, в здешние места в первый раз, или как? Что?! Никогда не были? Тогда, однако, надо обряд делать… Этой же ночью, при лампе, у открытой печной дверки, старик, глядя в огонь, произносил на эвенкийском важные слова, озвучивал туда же подсказки старухи. Мы с Олегом строго сидели на корточках рядом. Каждый после этого бросил в огонь кусочек мяса, старик плеснул из кружки туда же немножко спирта. Яркая вспышка. И всё… Посидели ещё немного у печки, в тишине, наблюдая за игрой огня, каждый со своими мыслями. Перешли за стол, выпили по стопке, дождались чаю. Поговорили за жизнь…

Долго не мог уснуть. Несмотря на удивительный душевный покой от ощущения новой, необъяснимой привычным языком, связи с миром. Да и вообще, как рассказать словами – но я сразу это почувствовал – облегчение гнетущего бремени одиночества. Одиночества человека, ограниченного в познании сущего возможностями разума…

Тогда и на всю жизнь я полюбил людей, которых, пусть наивно, определяю как природных, настоящих. Общение с ними открыло для меня важность понимания цели и смысла жизни, в способности видеть её главную ценность в отношениях с людьми, которых посылает судьба. Вехи жизни – их, этих людей, и наши поступки. От того, насколько они соответствуют личным представлениям о разумном и красивом, в конечном счёте зависит видение собственной жизни, с точки зрения её наполненности счастьем. Или отсутствия такового…

Тягловый бык, как нам и обещали, оказался очень «ходким». Запряжённый в тяжело гружённые деревянные сани-розвальни, он споро шагал по ещё не хоженой в этом сезоне тропе и, казалось, норовил наступить на пятки кого-нибудь из нас, идущего впереди с поводком, привязанным к кольцу в носу нашего «трактора». Уже в сумерках, пройдя километров 15–20, мы пришли в дивной красоты место, на промысловую базу «Суя». Там мне исполнилось двадцать лет. Было немало трудностей, в основном из-за неопытности и на редкость свирепых морозов той зимы. Там же я узнал много нового и поучительного о тайге и жизни. Но об этом уже в следующий раз…

г. Москва, апрель 2022 г.