Текст книги "Истории иркутских охотоведов. 50 лет вместе. Том второй"

Пупышев Виктор Семёнович

Фото автора

Я, Пупышев Виктор Семёнович, родился 27 августа 1955 года в Алтайском крае, с. Березняки Ельцовского района в рабоче-крестьянской семье. В 1957 году семья переехала в Кемеровскую область, Беловский район. Отец работал проходчиком на шахте «Инская», мать заместителем директора продовольственного магазина. Кроме меня, в семье было ещё две старших сестры. В 1972 году окончил среднюю школу и сразу поступил в Иркутский сельскохозяйственный институт на факультет охотоведения (3 группа). В 1977 году с отличием его закончил.

После окончания института, в августе месяце 1977 года, по распределению поехал работать главным охотоведом в госпромхоз «Ивдельский», расположенный на севере Свердловской области.

С 1977 по 1981 год работал в Свердловской области в госпромхозах «Ивдельский», «Карпинский», «Серовский».

В 1981 году поехал переводом работать в Красноярский край, где был принят на должность охотоведа Вороговского госпромхоза. Проработал там до сентября 1982 года. Жена по специальности преподаватель музыки (виолончель), условия работы ей на севере не очень подходили, и мы поехали обратно на большую землю поближе к моим родителям.

В 1982 году устроился на работу в Кемеровский госпромхоз начальником Успенского участка, проработал год.

Володя Андреев позвал работать на Байкал, я согласился и в 1983 году в кооппромхозе «Байкальский» приступил к исполнению обязанностей заведующего орехо-промыслового участка. В кооппромхозе проработал до 1988 года.

В 1988 году поехал работать к Возовику Василию в Новосибирскую область в госпромхоз «Южноозёрный» начальником Карасукского участка. Как сообщал ранее, я был уже женат, женился сразу после института. Жена была родом из Свердловска, она-то меня и уговорила поехать работать снова в Свердловскую область, ближе к её родителям. Карасукские степи мне не очень понравились, и я махнул обратно в Свердловск.

С 1988 года по 1990 год проработал начальником Шалинского производственного участка Шалинского госпромхоза. Это 200 км на запад от Свердловска.

Начались лихие 90-е годы, решил заняться бизнесом и я. Уволился из госпромхоза в строительный кооператив и там проработал до 1995 года.

В 1995 году окончательно с семьёй, уже было трое детей, переехал жить в г. Свердловск. Все эти годы в кооперативе чувствовал себя виноватым, что предал охотоведение и променял его на коммерцию, понял, что так больше жить не могу, плюнул на всё и пошёл в 1995 году работать начальником отдела охоты Свердловского областного общества охотников и рыболовов. Там проработал до 2003 года.

В 2003 году перевёлся работать главным охотоведом в Облпотребсоюз. В то время у них ещё было два кооппромхоза. В Облпотребсоюзе проработал до 2005 года.

Пошли реформы, и мне предложили должность заместителя Руководителя Управления Федеральной службы по ветеринарному и фитосанитарному надзору по Свердловской области, так как управлению были переданы полномочия по охоте и рыбалке по Свердловской области. Я и курировал эти два направления. В Россельхознадзоре проработал до 2008 года.

Опять началась перестройка, рыбинспекцию отдали федералам, а полномочия по охоте от федералов перешли опять в область. Руководить растениеводами – это точно не моё, и я уволился.

В 2008 году был восстановлен Департамент по охране животного мира Свердловской области. Я стал работать начальником отдела охраны, надзора, воспроизводства животного мира и административного права в Департаменте по охране, контролю и регулированию использования животного мира Свердловской области.

В Департаменте проработал до 2016 года.

Исполнилось 60 лет, и я вышел на пенсию.

Награждён Почётной грамотой Правительства Свердловской области, Благодарственным письмом Губернатора Свердловской области.

Женат, имею троих детей (две дочери, сын) и четверых внуков.

Медведь
(очерк)

I

Из всех видов охоты в нашей стране медвежья, пожалуй, самая опасная, но и самая азартная. Весь её процесс иногда похож на контртеррористическую операцию, и потому медвежья охота в одиночку – штука редкая и опасная вдвойне.

В 1997 мне довелось работать начальником отдела охоты Свердловского областного общества охотников и рыболовов. За плечами моими к тому времени уже было высшее охотоведческое образование и долгие годы работы охотоведом в самых разных уголках нашей необъятной страны.

И, как вы сами понимаете, я имел поистине огромный опыт самых различных видов охоты. Охота на медведя в этом списке занимала отдельное почётное место. Мне доводилось добывать медведя и с лабаза, и с подхода на приваде, и на овсяных полях.

Но была и мечта – взять особенно крупного медведя в одиночку с подхода.

– Самоубийство! – скажете вы, но для меня это казалось вполне реальным. К тому времени я уже добыл немалое количество медведей, и именно знания и опыт придавали уверенность в успешном итоге. Шкура гиганта больше 220 см – это великолепный трофей.

В то время в моём подчинении было несколько десятков охотничьих хозяйств. Я попросил егерей сразу звонить мне, если на их овсяных полях появится особенно крупный медведь.

Охотился я в то время с охотничьим карабином ЛОСЬ-7 и патронами барнаульского производства со скоростью пули 910 м/сек. Замечательные были патроны! Поражающая способность была удивительная! С одного выстрела мне удавалось добывать лося, кабана и медведя, если, конечно, попадёшь в убойное место. На карабине стояла советская оптика: 4-кратный ПО-4.

Прошёл август. Егеря звонили, но всё не то, что надо – медведи были средние по размерам. Начался сентябрь. Я добыл среднего по размерам медведя. Оставалась ещё одна лицензия, и я берёг её на тот самый случай.

Около 20 сентября раздался звонок. Звонил егерь Иргинского хозяйства, что в 200 км от Екатеринбурга, Толя Иванов.

Толя тарахтел сбивчивым голосом: «Виктор Семёныч, приезжай! Я утром охотился на пшеничном поле на глухаря, а тут из кустов вывалил огромный медведь, задница больше лошадиной! Выперся из леса, вальяжно этак прошёлся вверх по полю! Ну, хозяин же! Я чуть в штаны не навалил! Как истукан замер, пока он в лес не ушёл, да и дал дёру в деревню!»

Толя с детства панически боялся медведей. Уж не знаю, была ли у него история об источнике этого страха, но от медведей он старался держаться подальше. В то время телефоны были только стационарные, и Толя позвонил мне в час дня, как только добрался до деревни.

– Семёныч, приезжай! Покажу поле!.. Ой! – егерь замялся, помолчал и добавил извиняющимся тоном: – Я расскажу, куда ехать, где это поле. Только, Виктор Семёныч, с тобой не поеду, не обессудь. Боюся я их – медведей этих!

Ну, что же! Если я сейчас запрыгну в «Ниву», сгоняю домой за оружием, то до темноты наверняка смогу успеть.

Места эти были мне знакомы – приходилось раньше охотиться там на лося.

Примчался домой, скидал свои нехитрые пожитки в машину, сунул термос с чаем и уложил оружие.

Бедная «Нива»! Я выжимал из неё 120–130, спеша успеть до темноты. И тут, как только проехал Красноуфимск, случилась неприятность. Ну, а если точнее, случился коршун!

Откуда он взялся, когда я проезжал маленький мостик через местную речушку? Не иначе как вылетел из-под моста. И прямиком мне в радиатор!

Удар. Визг тормозов. Коршуна отбросило, но каким же крепким парнем он оказался! Поднявшись на ноги и подперевшись крыльями, он потихоньку ковылял по дороге метров пятнадцать, потом с трудом поднялся и улетел.

А радиатор?

Радиатор тоже оказался цел. Слава Богу! Только защитная панель разбилась.

Время нещадно стремилось к сумеркам, и я рванул с места, выжимая из машины всё, что мог…

II

Урал. Вторая половина сентября. Берёзы уже вовсю золотятся осенней листвой, но ещё хватает и зелёного цвета. Эта жёлто-зелёная палитра местами нарушается кровавыми кляксами осинников.

Толя, видно, ждал меня и выскочил из избы, как только я подрулил к дому. Он, несомненно, подготовился и описал мне маршрут до поля точно и подробно. Договорились с ним о том, что, если я не вернусь до десяти часов вечера, они с отцом едут ко мне.

Мало ли!

Дорога к медвежьему месту оказалась непростой. Прошли дожди, и проехать стало возможно, только включив все блокировки. «Ниву» нещадно мотало и разворачивало на глинисто-земляной хляби, но я торопился и гнал с максимально возможной скоростью.

«Только бы не опоздать дотемна. Только бы медведь вышел кормиться» – мысли роились в голове, пока я крутил непослушный руль подскакивающей на ухабах машины.

Остановился примерно за километр до места. Переоделся наскоро и пошёл пешком.

Воздух, особенно после дождя, пахнет в это время прелой травой и грибами. У меня оставалось чуть больше часа светлого времени, потом начнутся сумерки и проблемы с оптикой.

А вот и поле под пригорком! 350 метров в длину и 300 в ширину, внутри лесного массива.

Сердце заколотилось в груди от возбуждения и предвкушения – там ли медведь?!

В углу заметил какое-то чёрное пятно. Посмотрел в оптику.

Это был ОН! Несмотря на то, что видел я только голову стало понятно, что медведь необычайно крупный для этих мест.

Ветер стих совсем. Поле горело в лучах заходящего солнца, запах спелой пшеницы щекотал ноздри.

«Только бы не расчихаться», – подумал я.

Прикинул, как подобраться на выстрел к медведю. Если попробовать по лесу, то сейчас там сухо – услышит хруст и даст дёру. У меня уже был опыт охоты на овсах, и я понимал, что придётся красться через пшеницу. Особенно крупные медведи очень осторожно и долго подходят к полю, нюхают, несколько раз обходят поле вдоль края, и, если медведь решает, что ему ничего не угрожает, он выходит на кромку поля и начинает кормиться. Вот в этот момент корм для него становится наркотиком, и он напрочь теряет осторожность. Эта-то особенность и губит медведей. Я, бывало, подходил к ним, кормящимся на овсяных и пшеничных полях, незамеченным на дистанцию в 15–20 метров.

«Ну, что ж. Здесь можно пойти по проторённой дорожке», – решил я.

Посреди поля, как сторож в тулупе до земли, стояла одинокая пихта. От неё до медведя было около 20 метров.

Так я и решил: сначала добраться до пихты, а потом разобраться с медведем.

Пшеница в тот год уродилась густая и высокая – выше метра.

Начал потихоньку подкрадываться. Но понял, что всё у меня шуршит. Ветра нет, и естественных природных звуков от пшеницы тоже нет. Решил ползти по-пластунски, благо медведь проворошил в пшенице длинные и довольно широкие тропы. Ползти трудно, а может, с непривычки – в армии-то я, увы, не служил! Метров через двадцать я был уже мокрым от пота и почувствовал, что надо бы снять суконную куртку и остаться только в штормовке. Снял и пополз дальше. Дыхания хватало метров на 20–30, пот заливал лицо, и на теле вскоре не было сухого места. Солнце уже почти село, и наступили сумерки.

«Доползу до пихты, там и отдохну, – думал я, – а уж потом буду смотреть, где медведь, не убежал ли».

Так и дополз. Пульс выпрыгивал под 200, в глазах темно. Надо передохнуть пяток минут, иначе так и промазать недолго! Тогда пиши пропало!

Карабин на земле, с правой стороны от меня, головой опёрся на ладонь левой руки, локоть упёрт перпендикулярно в землю. Лежал минуту-другую. Ветерок подул некстати и прямиком на медведя. Но несильный, подумалось, не учует. Уже собрался приподниматься, и тут почувствовал локтем какие-то удары по земле. С каждой секундой всё сильнее и отчётливей.

Я всё же привстал, и тут волосы стали дыбом на моей голове, мысли понеслись бешеным галопом, и страшно захотелось жить!

Прямо через пшеницу на меня галопом нёсся огромный медведь. Вероятно, он услышал меня, принял за кабанов и решил атаковать. Фиолетовый язык болтался из пасти зверя сантиметров на сорок, почти задевая землю, и слюна разбрызгивалась по сторонам.

До меня оставались считанные метры.

Не знаю, как это называется! Возможно, подсознание!

Я абсолютно машинально схватил карабин, слава Богу, спусковой крючок был не на предохранителе, и выпалил прямо перед мордой медведя. Столб огня и грохот выстрела в вечернем полумраке взорвали лесную тишину, ослепили зверя. За полметра до меня он развернулся и сиганул прочь, обдав меня зловонным дыханием и брызгами какой-то гадости.

И тут я вскочил, и такая злоба во мне вспыхнула, и не из-за того, что он на меня напал, а из-за того, что я впервые самым острейшим образом почувствовал, что я – никакой не Царь Природы, а мелкая козявка, которую плевком раздавить можно. Сама природа показала мне в тот момент, что мы ещё не всё решаем на этом свете…

Медведь уже далеко мелькал в пшенице. Я пустил ему вдогонку несколько пуль. Но, конечно же, это были чистейшие промахи. Потом рухнул на землю в полном бессилии от перенесённого стресса, задыхаясь от бешеного прилива адреналина.

Минут через 20 я начал приходить в себя и подмерзать.

Встал на ноги и едва не рухнул снова – качало как пьяного.

А испуга как не было, так и нет.

Немного оправившись, побрёл к машине.

Подумалось: «Да! Стрелял я куда попало. Но попасть в глаз или в позвоночник мчащемуся на всех парах медведю… вряд ли это бы получилось. А если не уложить на ходу, то мишка разорвал бы меня в клочья или попросту задавил. Прикопал бы под пихтой всё, что сразу не доел».

Выходит, я сам себя спас или Боженька сподобил сделать так, как надо!

А где же машина? Совсем стемнело, а фонарик-то я впопыхах не взял и вот – потерял машину. Что за несчастье! Ходил кругами, ходил, и тут услышал звук мотора. Рванул из оставшихся сил наперерез. Оказалось – знакомые охотники.

– Привет, Семёныч! Это не твоя ли «Нива» там у дороги стоит?

А мне стыдно стало, что бывалый лесной человек так по-глупому забыл фонарик дома.

– Моя, – говорю, – что-то припозднился, надо домой ехать!

И ни слова о том, что потерялся. Сообразил – по их колее к машине и выйду.

Побалагурили о том, о сём, и парни уехали, а я по их следу доковылял до машины, уже совсем выдохшийся. «Нива» оказалась совсем в другой стороне от направления, где я искал. Надо ж, повезло напоследок! Но вот ведь беда! Медведя-то я не взял! И чем спокойней становилось на душе, пока ехал в деревню, тем острее чувствовал досаду.

– Виктор, ты чего расстроенный? Ну не подфартило! В другой раз повезёт! – Владимир Андреевич, отец Толи, налил всем чаю после ужина, и тут я рассказал, как всё было.

Какое-то время молчали…

– Вот, Виктор Семёныч, почему я этих косолапых с детства боюсь! – подал голос Толя. – Ведь задерёт, сожрёт, и никто не найдёт! Слушай, Семёныч, это получается, что моей охоте на глухарей – хана, пока ты с этим монстром не разберёшься! Тока не бросай это дело! Я договорюсь с мужиками. Пусть не всё поле косят, а верх, у леса, оставят специально для медведя! А как сожнут, я тебе обязательно позвоню!

На том и порешили.

И вот тут я почувствовал такую усталость, которую редко доводилось ощущать. Стресс от встречи с медведем, ползание по пшенице, поиски машины – это отняло все силы. Выпил рюмочку на ночь, лёг и отключился.

Наутро проснулся рано, ещё все спали. Тихо оделся и поехал на поле.

Это надо же было такого медведя упустить! Шок от вчерашнего прошёл, и остались досада и обида! Ну что ты за медвежатник, Витя! Весь свой авторитет поломал разом!

А вот и поле. От пихты до остатков кормёжки медведя оказалось всего шагов двадцать пять. Вот он и услышал меня. Видно, подумал, что закуска сама к нему в пасть стремится… И снова внутренне похвалил себя, что не попытался сходу завалить чудище, – шансов тут минимум, и жизнь – на волоске. Вернувшись в деревню, снова обговорил с егерем все его действия, когда пшеницу скосят, и поехал домой в Екатеринбург.

III

Прошло дней десять. Я снова и снова представлял в воображении ту медвежью атаку. Очень уж хотелось взять реванш у Топтыгина. Наконец раздался звонок.

Это звонил Толя:

– Привет, Виктор Семёныч! Только что тракториста видел. Говорит, что всю пшеницу скосили, но для тебя соток 15 оставили. Ходит ли туда мишка – не знаю и проверять не буду. И не проси! Я то место до сих пор за пять вёрст обхожу. Сам приезжай, высматривай своего знакомца!

Сентябрь уже перевалил за второй десяток, утром и к ночи в лесу подмораживало.

Ждать субботы я, конечно же, не смог. Но надо было всё хорошенько обдумать. Толя, когда описывал свою встречу с медведем, особенно отмечал, что медведь его видел, но даже ухом не повёл – как шёл, так и продолжал двигаться, не обращая внимания. Особенно показалось Толику страшным, что этот медведь человека совершенно не боялся. А значит такой и перекусить человечинкой будет не против. Ибо всеяден!

Пристрелял карабин на 50 метров. Возможно, придётся и в упор стрелять с короткой дистанции. А может и такое случиться, что от одного точного выстрела и жизнь будет зависеть. Это же реально! Страха у меня не было совсем. Скорее я чувствовал азарт и какое-то странное раздражение от того, что не смог победить противника с первого раза. Как, вероятно, у снайпера, от которого прямо из-под прицела ускользнул враг.

Ехал, не торопясь, чтобы успеть за полчаса до сумерек. Пусть медведь всё обнюхает, осмотрит и спокойно начнёт кормиться. Он мне нужен потерявшим бдительность, обалдевшим от корма.

К полю подъехал около семи вечера. Для начала охоты было ещё рано.

Залюбовался вечерними красотами, за эти две недели всё поменялось, поля были скошены, и жнивы тянулись к горизонту. Листва уже полетела с деревьев, и лес стал какой-то весёлый, словно подвыпивший гуляка. Ещё раз осмотрел внимательно карабин и каждый патрон. Выбрал 5 патронов и зарядил оружие. Потом потихоньку стал продвигаться по лощине к краю поля. Вечер выдался холодный, температура чуть ли не минусовая, и под ногами предательски хрустела трава. Так и подошёл к полю.

Ммдаа!.. Ну и картина! Пшеница вся убрана, только в углу поля оставлен некошеный клочок. Пшеница мне показалась такой редкой, что я подумал, что зря приехал, Миша уже всю пшеницу доел и ушёл готовить себе берлогу. Это всё я увидел в оптику, но решил пойти проверить. Уже наступили сумерки, медведя нигде я не увидел, хотя минут пять обозревал всю округу.

Надо бы посмотреть, осталось ли что-то от пшеницы или Михал Иваныч уже всё сожрал. Закинул карабин на плечо и двинулся на поле. Жнива под ногами хрустела на всю округу так, что никакой зверёныш не остался бы поблизости. Дошёл до края поля и присел на межу передохнуть. Карабин рядышком к берёзке прислонил.

Сижу, размышляю, сокрушаюсь, что Топтыгин опять перехитрил меня, зараза! Всю пшеницу пожрал, пока я ждал покоса. Надо было раньше ехать!

Так сидел пару минут и тут вдруг почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Есть такое чувство у нас, людей лесных. Повернул голову вправо – никого, повернул влево, где как раз клок редкой пшеницы для меня оставлен был.

И тут – глазам не поверил! Метрах в восьми из пшеницы медленно, как перископ подлодки, поднялась огромная медвежья голова, фыркнула и так же медленно опустилась вниз.

«Вот это фарт! – подумалось мне, и никакого страха не было в помине: – Здравствуй, дружок! Лопаешь? Сгубила тебя твоя прожорливость»!

Медленно дотянулся до карабина правой рукой. Уже стало совсем темно, и медведя я не видел. Приложил карабин к плечу, и тут голова медведя снова показалась над пшеницей.

Прицелился между глаз и спокойно нажал на спусковой крючок, уверенный на двести процентов, что медведь ляжет мёртвым от одного моего выстрела.

И началось!

Сразу следом за выстрелом раздался громоподобный рёв, и мимо меня, буквально в метре-двух, пролетел мой медведь, едва меня не сбив, и рванул к лесу. С разворота перезарядив карабин, я выстрелил ему вдогонку. Потом начал внимательно слушать. Впереди был только треск от ломящегося через лес медведя и ни одного болезненного звука.

Это же надо! Смазал! Дважды!

Тем временем сознание начало возвращаться и адреналин проявился, как и положено. Зубы зашлись в мелкой тряске, и всего меня начало колотить.

Но как же так! Не попасть в огромную башку с 10 метров?

Так как фонарик я опять оставил в машине, то не стал ничего топтать, чтобы утром всё внимательно осмотреть и понять причину промаха. Вернулся в деревню к егерю, мы сели за стол, мне налили полный стакан водки с напутствиями, чтобы я эту затею с медведями бросил. Ну их к чертям! Пусть живут!

Конечно же, мне не сразу поверили, что медведь меня так близко подпустил по открытому полю. Поначалу решили, что я их просто разыгрываю. Ну не бывает так с медведями! Даже об заклад бились на коньяк.

После стакана водки я уснул как убитый. Проспал аж до девяти утра. Толя тем временем уже сбегал к знакомому охотнику, у которого была собака, по уверениям Толи, натасканная на медведя. Для храбрости все выпили по паре рюмок самогонки – в лесу гаишников нет, а медведи есть! И поехали к полю: я – на «Ниве», мужики – на «Уазике». Встали у той самой пихты, где медведь мог мной перекусить две недели назад. Дальше пошли пешком.

А вот и место, где я присел на меже! Чётко видны на земле мои следы от сапог и от приклада, где стоял карабин. Я стал внимательно осматривать каждый колосок пшеницы. В пяти метрах от того места, где я сидел, из земли торчало несколько веток поросли молодняка берёзы, всего где-то по сантиметру в диаметре. Пуля попала в эту ветку, как назло, срикошетила не влево, не в право, а прямо, чуть ли не перпендикулярно, и ушла вниз в землю, ещё смяв на пути несколько колосков пшеницы.

Оставалось только материться! Мужики стояли рядом и крутили пальцами у виска: «Ну ты, Семёныч, и дурак! С судьбой играешь!»

Да! Странный это был медведь! Как будто заговорённый. Я стрелял в него четыре раза! Дважды он прощал меня, маленького слабого человечишку, и не замял, не вернулся, чтобы задавить! Меня – своего лютого врага! Меня поразило то, что я бы назвал благородством, если бы речь шла не о звере! В тот момент я очень хотел, чтобы медведь не был ранен! Чтобы всё для него закончилось благополучно!

Но в жизни происходит всё наоборот. Обследовав место, куда медведь убежал после выстрела, через 20 шагов я увидел капельки крови, и так мне стало больно и тошно в душе от этой крови, что завыть захотелось! И как же я себя в эти минуты ненавидел – свою непонятную страсть! Не хотел показывать перед охотниками эту слабость, но заметили мужики, что что-то со мной происходит. Спросили, всё ли в порядке.

– Нормально! – ответил я.

Добирать такого раненого зверя без собак смерти подобно, а наша собачка, учуяв кровь медведя, поджала хвост, и только мы её и видели. Но я, как у нас говорят, уже закусился. Решил идти до последнего – всё равно меня уже посчитали ненормальным! Мужикам сказал оставаться на поле и ждать меня. Идти толпой в лес и греметь на всю округу означало бы заставить зверя залечь в засаду, если он ранен легко, или просто убежать.

Прошёл по следу метров двести и понял, что рана несерьёзная. Можно было предположить, что пуля прошла по касательной около лопатки. Кровь на ветках виднелась слабыми мазками. Метров через пятьсот она и вовсе исчезла. И не поверите – на душе у меня полегчало. Если бы ранение было тяжёлым, медведь уже залёг бы. И как бы это ни было удивительно, но в тот момент я мысленно просил у него прощения. Просил прощения у того, которого не убил сам и который не убил меня, хотя и мог. Вернулся к товарищам. Все были на взводе и уже собирались идти за мной.

Я их успокоил. Рассказал, что ранение для медведя не серьёзное. Жира он накопил достаточно, рана затянется, и всё будет с ним нормально. И не опасен он для людей, тем более что время ему пришло ложиться в берлогу.

Долго после этого случая я не стрелял в медведей. На выстрел подходить доводилось, но убивать не мог – останавливало что-то…

г. Екатеринбург, 2022 г.