Текст книги "Истории иркутских охотоведов. 50 лет вместе. Том второй"

Цыренов Цыден-Дамба Аюрович

Фото автора

Родился 19 октября 1950 г.

Поступил в ИСХИ в августе 1972 г. в 3-ю группу.

Окончил ИСХИ в сентябре 1977 г.

Работал:

– в период с 1977 по 1998 годы – старшим охотоведом, заместителем директора и директором ПО «Баунтовский коопзверопромхоз»;

– с апреля 1998 по февраль 2000 года – Председатель Правления ПО «Объединение коопзверопромхозов Буркоопсоюза» (Трест КЗПХ Буркоопсоюза);

– с февраля 2000 г. по апрель 2006 года – начальник ОМТС ОАО «Прииск Ципиканский» в г. Улан-Удэ;

– с апреля 2006 по сентябрь 2008 года – специалист ГУ «Бурприрода», Республиканского агентства по природным ресурсам;

– с сентября 2008 г. по январь 2015 года – специалист отдела учета Бурприроднадзора;

– с августа 2015 года – генеральный директор ООО «Охотничьи ресурсы» и с августа 2020 года по совместительству Председатель НКО Союза «Общество охотников и охотничьих хозяйств Республики Бурятия».

В настоящее время – член Совета по охоте при Бурприроднадзоре.

Награждён знаком «Отличник охотничьего хозяйства» в 2014 году.

Фото автора

Семейное положение – однолюб. Супругу зовут Цыпылма Дашицыреновна, родили дочь в марте 1977 года и сына 9 мая 1982 года. Желанный сын появился в день Победы, пять минут двенадцатого, в момент открытия вино-водочного магазина. Теперь балуем пятерых внуков, исполняя обязанности бабушки и дедушки, поддерживаем материально и морально. Дочери 45, а всё равно твоё дитя.

На солонец, или чёрная пятница

В соавторстве с Бочкарёвым А. Н.

По старой лесовозной дороге, подпрыгивая на ухабах, ехал мотоциклист. С трудом удерживая мотоцикл по краю бровки, рискуя в любой миг свалиться в глубокую колею, водитель гнал быстро, насколько возможно. Третья поездка на солонец стояла под угрозой срыва. Перед самым выездом со двора обнаружилась неисправность в виде пробитого заднего колеса. Ржавый гвоздь, торчащий из покрышки, убил надежду на быстрое решение проблемы методом простой накачки камеры. Её замена отняла почти час драгоценного времени, и сейчас Лёха Трошкин спешил успеть до шести вечера добраться до солонца. Впереди показалась большая лужа, перекрывающая всю дорогу, и лишь справа оставалась сухая полоска на обочине. Небольшому препятствию в виде зелёной метёлки, наклоненной ветви ивы над проездом, Лёха не придал значение и, пригнувшись, с ускорением ринулся вперёд. Ветка встретила мотоциклиста хлестким ударом, слегка изменив направление, толкнула его в сторону лужи, куда он с громким всплеском и влетел. На миг померк белый свет. Дышать было больно. Секунд через десять отпустило, Лёха сделал полувздох, раз, два, спазм от удара прошёл и задышалось полной грудью. Осторожно открыл глаза, розовые мушки, мельтеша, не давали толком что-то разглядеть. В голове звон. Зрение прояснилось, и в метре от себя он увидел лягушку. Земноводное изумлённо таращилось на невесть откуда шмякнувшееся двуногое чудище. Зачарованная необычным явлением, лягушка замерла, страх и любопытство читались в её выпученных глазах. Лёха тоже обалдел от увиденного. Лягушка была не простая, а двухэтажная. На спине пучеглазой амфибии восседал её сородич, крепко обхватив лапками подругу. Глаза его были закрыты, он пребывал в состоянии наивысшего наслаждения. Ему пофиг страх партнёрши, да и это, невесть откуда прилетевшее существо никак не повлияло на его праздничное настроение. Нижняя лягушка зашевелилась, повернулась боком, перебирая лапками, тяжело и неспешно поползла по мелководью прочь. Верхний лягух на мгновение приоткрыл глаз, глянул на пришельца и вновь погрузился в блаженство. Как будто подмигнул.

«Ещё бы лапкой помахал. «Козззёл!» – прошипел Лёха, неприязненно провожая удаляющийся тандем. Подташнивало, к боли в груди добавилась ещё и боль в затылке. Сунул руку за спину, нащупал рюкзак с карабином, ствол которого торчал из него, хоть и завернутый в штормовку, но по башке прилетело не хило. В паре метров наполовину погружённый в коричневую жижу валялся мотоцикл. Постепенно стал ощущать тело и своё положение в пространстве. Тело лежало на правом боку, нижней частью погружённое в лужу, а выше пояса – на грязной обочине. Правая нога ощущала неприятное наполнение сапога мутной жидкостью. Слегка подтянувшись, выполз из воды, достал из кармана рюкзака пакет с чистыми, сухими портянками, всегда носимыми с собой, и взялся переобуваться. К счастью, намокла только правая нога, левая осталась сухая. Переобувшись, встал, подошёл к мотоциклу и закипел от возмущения. На бензобаке примостились две пучеглазые лягушки. Их раздутые горловые мешки, как меха, то раздувались, то спадали, издавая негромко гортанное стрекотанье. Вокруг импровизированной сцены собралось скопище зелёных поклонников, одобрительно подквакивая смелому дуэту.

«Кыш, твари!» – шуганул Лёха лягушатник. Вода у мотоцикла закипела. Лягушки разбежались. Тихо ругаясь, выволок мотоцикл, осмотрел, потери небольшие: разбито правое зеркало и правый передний поворотник. Хорошо, хоть лужа без камней, одна глина. И какого чёрта понесло его в эту грязную лужу. Два раза подряд до этого не решался проскочить, а сегодня чёрт попутал, уповая на авось. И вот результат. Прислонив железного коня к берёзе, травой и мокрой портянкой убрал грязь, вытащил из рюкзака карабин, снял с него ветровку, загнал патрон в патронник, оттянув шайбу затвора, поставил на предохранитель. Рюкзак за спину, карабин на плечо. Глянул время на смартфоне. Ого! Уже почти шесть часов, надо поторапливаться. До солонца шагать ещё с километр. Метров пятьсот по дороге и столько же по тропе.

По дороге до тропы шёл быстро, минуя пару луж да столько же поваленных деревьев. На тропе справил малую нужду, чтоб на солонце сиделось без проблем. Путь лежал по заросшей квартальной просеке, полого спускаясь к луговой пойме речки, где на самой границе леса и был его солонец. Туда не ходят грибники, да и охотников этот выступ леса не привлекал. Место тихое, и живут здесь несколько косуль. Тем более, добывает он только по одному самцу в чётный год. Для отстрела гурана в нечётный год есть второй солонец в пяти километрах от этого.

Самое неприятное при ходьбе по тропе были не клещи, которых он с лёгкостью щелчками сбивал с плотной ткани одежды, не давая им подняться выше пояса, где их увидеть труднее, а паутина и её хозяева. С ружьём идти проще. Идёшь, неторопливо давая паукам удрать, и стволами сбиваешь впереди себя паутину. Но всё равно нет-нет, а белые нити неприятно липнут, да иногда и хозяин в панике промчится по лицу и фу, гадость, по губам. Тут без матов не обойтись. Метров за двести охотник перешёл на осторожный тихий шаг. Всякое бывает, вдруг косуля уже у солонца, да и вообще шуметь надо меньше. Осторожно подошёл к едовине, это и есть солонец, представляющий собой выеденную зверями в почве небольшую яму у основания пня, на краю небольшой поляны. Яма наполовину заполнена водой от недавних дождей. Лёха каждую весну бросал сюда соль лизунец и солонец исправно, в чётный год, выставлял хороший трофей. Метрах в тридцати на старой корявой лиственнице располагалась сидьба. Простейшее сооружение из пары досок и жердей на высоте восьми метров, которое, опираясь на толстые ветви, служило местом засады охотника.

Охотник снял рюкзак и карабин, привязал их к свисающей бечёвке, по вбитым в ствол дерева кускам арматуры добрался до первых веток и торчащих сучков, а там и до сидьбы. С помощью бечёвки поднял рюкзаки оружие. Закрепил страховочную жердь, которая ложилась спереди на ветви дерева чуть выше пояса, не давая упасть, если задремлет, и одновременно служила как опора для ружья. Страховочная жердь съёмная, чтобы не мешала забираться на сидьбу. По бокам жерди, прибитые к стволу и веткам, образовывали что-то вроде подлокотников деревянного кресла, спинкой которого являлся ствол дерева. Сиденьем служили две доски, закреплённые на толстых ветках. Под сиденьем – поперечная жёрдочка для опоры ног. Вот такое простецкое сооружение являло собой сидьбу.

Лёха вынул из рюкзака бутылку с водой, ручной фонарь, рюкзак засунул под задницу, положил карабин прикладом на колени, стволом на страховочную жердь, оттянул шайбу затвора, повернул вправо. Карабин Мосина встал на боевое дежурство. Карабин, конечно, штука неплохая, но для солонца не лучшее оружие. Для посиделок на дереве у него есть лёгкая и безотказная двустволка ИЖ-58 шестнадцатого калибра. Но на этот раз пришлось взять неудобное и тяжёлое оружие. Сегодня третий вечер подряд обитания на ветках. В первый вечер на солонец припёрся кабан, не особо осторожничая, плугом прошёлся по поляне, вскрывая прошлогоднюю листву, сделал почесон о пень, зашёл в едовину, поковырялся чуток и с наслаждением плюхнулся в неё, блаженно похрюкивая. Лёха от возмущения чуть с дерева не упал. Первое желание – застрелить наглую свинью, но мелкая картечь сразу не убьёт такого зверя. Ищи его потом. Надо прогнать. Как? Глядя на лежащего кабана, лихорадочно искал вариант изгнания этого нахала, желательно без шума и пыли. Может, сам скоро уйдёт! Хрюн шевельнулся, лёг на брюхо, приподнял рыло, прислушался и завалился уже другим боком, похоронив надежду о скором освобождении солонца. Время шло. Кабан лежал в луже, довольно помахивая грязным хвостиком, похожим на кусок мокрой веревки. Охотник тихонько достал патрон из кармана, бросил в кабана. Не долетев метров пять до цели, боеприпас с тихим стуком ударился о землю, чуть подпрыгнул и прокатился ещё с полметра. Кабан насторожился, встал, прислушался. Постоял с полминуты и опять погрузился в едовину. Блин, ветерок от него, вот и не учуял запах человека на патроне. Глянув на часы в смартфоне, Лёха ужаснулся, время показывало восемь вечера. Охота на грани срыва.

«Пошёл вон, скотина», – зашипело с дерева. Свинтус резко подскочил, вышел из лужи, прислушался.

«Иди отсюда», – уже громче донеслось сверху. Кабан, определившись с источником звука, с треском сорвался в кусты. И тут, совсем рядом, справа от солонца заорал козёл.

«Гаау, гах!» – с хрипотцой неслось по лесу. Всё! Приехали! Охота закончена, вечер коту под хвост. Гуран, лая, медленно уходил от солонца, оповещая лес об опасности. Лёха посидел ещё пару минут, хлебнул водички из бутылки, снял фонарь с ружья, сунул его в рюкзак, ружьё поставил на предохранитель. Всё это привязал к концу бельевого шнура и осторожно опустил на землю. Снял страховочную жердь, слез с сидьбы и по веткам и штырям спустился с дерева. Уже в сумерках, тихо ругаясь, цепляя паутину, выбрался к мотоциклу у первой лужи. Чуть в сторонке, повесив на еловый сук рюкзак с ружьем, завёл свой верный «Минск» и поехал домой. Это была среда.

На следующий вечер он повторил вояж на солонец. Подошёл к едовине, муть от вчерашнего купальщика улеглась, всё хорошо. Подняв брошенный патрон, охотник забрался на дерево, прикрепил к ружью специальный фонарь с кнопкой выключателя на проводе. На голову надел крохотный налобный фонарь и замер в ожидании. Июнь – месяц долгих красивых закатов и коротких ночей. Время птичьего пения и отсутствия изнуряющего гнуса. Лёха любил начало лета именно за это. Особенно его поражал переход от дня к ночи, когда солнце нехотя заходит за холмы. Наступает такой момент, когда весь птичий мир вдруг резко замолкает. На минуту наступает абсолютная тишина. Даже листья на деревьях замирают в ожидании таинства смены дня и ночи. И после, как-то сначала неуверенно, подаст свой голос дальневосточный соловей, набирая силу, и трели его будут звучать всю ночь. Его поддержит крапивник в кустах на границе леса с луговой поймой у речки. «Ток, ток, ток!» – монотонно затокает козодой. С болота слышны крики цапли, улетающей к своему гнезду. Кусты и коряги превращаются в силуэты зверей, то ли лося, то ли медведя, неподвижно стоящие в колдовском ступоре. Мозг человека всегда дорисует из не чётких форм какую-нибудь страшилку. Охотник к этому привык, как и привык к ночному хождению по лесу. Каждый год, первый раз возвращаясь с солонца в полночь, сидит в тебе лёгкое чувство страха от окружающего тёмного леса, идёшь, мотая паутину, подсвечиваешь фонариком тропу, бросая свет на коряги. Иногда оборачиваясь. Немного не по себе. Хотя чего бояться? Только медведь тебе опасен. Но вероятность, что он на тебя нападёт, очень мала. Шум человека, его говор зверь слышит очень хорошо и уходит. Хотя, если косолапый захочет тебя убить, он это сделает, и выстрелить не успеешь. Даже если выстрелишь ночью почти в упор, шансы невелики, что останешься невредимым. Глаза копытных от света фонаря горят как маленькие ярко-белые лампочки. У медведя слегка красноватые. Лёха как-то осветил ночного гостя на изюбрином солонце. Тогда мишка просто удрал. Был, правда, неприятный случай с совой, которая приняла его голову за какую-то движущую живность на дороге и сделала три атаки. Пришлось отбиваться ружьём, махая как палкой. А так, во второй и последующие ночные выходы из леса становятся обычным делом с любованием на звёзды.

От воспоминаний охотника отвлёк лёгкий шорох. К солонцу подходила косуля. Самочка. Сумерки ещё не начали свою игру теней и призраков, и косуля была настоящая. Осторожно подойдя к едовине, постояла, настороженно шевеля ушами, наклонилась, стала пить воду. Пила долго, иногда поднимая голову, прислушиваясь. Напившись, отошла к молодой поросли осины, скусывая нежные кончики веточек. Паслась спокойно, минут десять, вернулась к солонцу, ещё немного попила. Что-то услышала, напряглась и небольшими прыжками скрылась в лесу. Охотник насторожился, косуля убежала не просто так.

И действительно, слева, на тропе, по которой он подходил к солонцу, мелькнуло чёрное большое пятно. Через мгновение на поляну неслышно выбежал медведь. Поразительно, такое крупное животное может так тихо передвигаться, хотя, бывает, трещит на весь лес, не таясь, ломая валежник. Мишка быстрым шагом подошёл к едовине, фыркнул, отошёл, упал на спину, покатался, тихо урча. Поднялся, направился ко пню и стал в нём ковыряться, время от времени помогая лапам зубами отрывать гнилую древесину. Личинки жуков ищет. Сверху не сразу определил величину косолапого, но рядом с пнём стал понятен размер зверя. Медведь средний, года три от роду, наверное. Худой. В начале лета ещё нет обильной пищи в виде ягод и ореха. Вот и рыскает, ворочая коряги и пни, в поисках чего-либо съедобного. Мысленно матерясь, Лёха обречённо смотрел на непрошеного гостя. Второй вечер, скорее всего, безнадёжно испорчен. Стрелять в медведя не хотелось по той же причине, что и с вчерашним кабаном. А если ещё и выживет, враг людскому роду до конца жизни. Тихо свистнул. Мишка замер, резко развернулся и прямохонько направился к Лёхиному дереву. Наклонившись, охотник смотрел вниз на медвежьи действия, осторожно перекладывая ружьё стволами вниз. Кто его знает, что у него на уме. Молодой зверь мгновенно взлетит на дерево, и глазом не моргнёшь. Тем временем косолапый внимательно обнюхивал кусок арматуры, вбитый в ствол лиственницы, фыркнул, мотнул головой и быстро удалился в заросли, громко чуфыкая. Судя по этим звукам, постоял какое-то время и с тихим треском удалился.

Леха облегчённо вздохнул. Пронесло. В стороне удаляющегося медведя заорал козёл. Ну что ж это такое. День сурка какой-то. Опять пропал вечер. «Тварь, урод!» – неслись проклятья с дерева в адрес косолапого. Сиделец громко ругался, уже не скрываясь. Хлебнув водички из бутылки, спустил на бечёвке рюкзак с ружьём. Слез с дерева и направился к мотоциклу возле лужи с орущими лягушками.

И вот этот вчерашний визит мохнатого хозяина леса вынудил сегодня взять карабин вместо ружья, с твёрдым намерением завалить нарушителя спокойствия, если он появится.

Охотник вынул смартфон, время шесть тридцать вечера, поставил опцию «в самолёте», чтоб не было звонков, сунул в нагрудный карман и замер в ожидании. Немного болела шишка на затылке, слегка сдавленная резинкой налобного фонарика. Вообще этот день, пятница тринадцатого июня, как-то сразу не задался. С утра долго искал коробку с патронами. Еле нашёл. Пока чистил карабин, пал страшной смертью двухлетний гусак. Он стал жертвой Лёхиных охотничьих неудач. Супруга Катька, не дождавшись дикого мяса к субботнему приезду дочери из города, с суровой решимостью лишила жизни лапчатого, и две сидящие на яйцах гусыни с будущим потомство вмиг осиротели. Лёха был потрясён действиями жены. За тридцать лет совместной жизни она из кроткой и покладистой девушки превратилась во властную и жёсткую бабу. Борьба за выживание в девяностых сделала из милой медсестры напористую бизнесвумен обладательницей двух сельских магазинов, торгующих заморской одеждой. Какой гусь? Она и Лёху в бараний рог скрутила. Супруг не очень-то и сопротивлялся, постепенно сдавая позиции главы семьи. Ему это даже на руку, никакой ответственности. Колка дров, возня по хозяйству и непыльная работа в узле связи. Но посягательства на право охоты и рыбалки он решительно пресекал молчаливым неповиновением. Это святое. Плотный обед и ночной недосып разморил мужика, пошёл на диванчик. Катька ушла на веранду щипать гуся. В доме тишина и благостная прохлада. До выезда в лес есть ещё часа четыре. Можно и вздремнуть.

Тело с лёгкой истомой погружалось в сон, тихо тикали ходики на стене с безмолвной кукушкой, немного мешала муха, бьющаяся о стекло, но вскоре и она затихла. Башку разбила, наверное. Как хорошо, ей богу. Сон прервал Катькин крик: «Вставай, во дворе что-то творится, петух орёт, как будто режут. Сходи посмотри». Муж с кряхтеньем, нехотя, поднялся, тихо про себя выругался и неспешно направился во двор. Во дворе тишина. На толстой осиновой чурке лежала гусиная голова.

Остекленевший глаз смотрел на человека, как бы вопрошая: «За что? Жили дружно, не тужили, верой и правдой служил вам, порядок в пернатом хозяйстве держал исправно, столько сил положил, одни куры, дуры заполошные, с петухом придурком чего стоят, а вы вот так?»

Лёха гуся любил, и тот отвечал ему взаимностью, нежно перебирая клювом рукав его рубашки в минуты совместного общения. «Умная птица», – с грустью подумал он, отодвигая голову на край чурки и усаживаясь. У ног, натянув цепь насколько возможно, вертел хвостом хозяйский кобель. Его слегка кривая морда излучала преданность и подобострастие. Окривел барбос в драках с окрестными сородичами во время собачьих свадеб. В посёлке нередко на ночь отпускали собак, когда убраны огороды.

Что-то здесь не так, и нос Дружка заляпан землей. Тишина какая-то нехорошая. Да! Кстати, а где петух? Орал же, Катька говорит. Внимание привлёк небольшой холмик возле собачьей будки. Утром его не было. Из холмика торчала куриная нога. «Всё-таки достал!» – расстроенно подумал Лёха, помятуя вечную вражду пса с петухом из-за дурацких выходок кур. Куры имели наглость подходить к собачьей миске с целью поживиться какой-нибудь вкусняшкой, хотя сами не бедствовали, находясь на вольном выпасе с подкормом. Псину это крайне раздражало, он кидался на кур, пытаясь поймать нахалок, насколько хватало длины цепи. Птицы с кудахтаньем отлетали. На защиту несушек в бой вступал бесстрашный и крайне ревнивый петух. На границе цепной доступности происходила небольшая войнушка. Пёс получал крыльями и шпорами по морде, а петух терял пучок перьев и пуха. На этом баталия и заканчивалась. Но на этот раз что-то пошло не так. Или петух увлёкся, или пёс поменял тактику войны. Как всё это получилось? Да какая разница как. Петух прикопан, кобель доволен. Откопать да надавать по этой вечно ухмыляющейся морде. Вдруг холмик зашевелился, приподнялся. Куриная лапка, пару раз взмахнув по воздуху, упёрлась в землю, и о чудо, из земли являлось воскрешение петуха. Появилась голова, с ожившей птицы спадала земля, появилось тело, потрёпанное, но живое. Пёс, удерживаемый хозяйской рукой за ошейник, пялился на восставшего из недр врага, крутя башкой вправо, влево, выражая крайнее изумление. Дёрнулся добить, но, получив хорошего пинка, обиженно улёгся. Тем временем петух полностью освободился от земли и, припадая на правый бок, взлохмаченный, но не побеждённый, удалился в сарай. «Сдохнет, наверное!» – огорчённо подумал Леха.

Но на вопрос хозяйки: «Что там?», – ответил: «Всё нормально. На солонец пора ехать, а тут ещё и петухом занимайся!»

Надо сказать, что с Дружком у хозяина сложились непростые отношения. Полтора года назад ушёл старый верный пёс Полкан. Ему было уже лет тринадцать, когда он не вернулся домой после свободного выгула. Отпуская его, поймал на себе взгляд, кобель как будто попрощался. Пёс медленно подошёл к открытой калитке, обернулся, посмотрел на хозяина и, опустив голову, вышел со двора. Ещё какое-то время в траве через дорогу виднелась его провисшая старческая спина, и исчез. Навсегда. Жалко. Хороший был пёс.

Через неделю друзья принесли в их дом щенка. Раз друзья принесли, быть ему Дружком. Щенок трёхцветный, дворянин. Помесь всех окрестных сук и кобелей. Уши от спаниеля, хвост, свободолюбие и независимость от лайки. Некая собачья хитреца бог знает от кого. Брал с собой на рыбалку. К ногам хозяина брошенную в воду палку приносил не более трёх раз, после чего горячая лаячья кровь уносила псину в холмы гонять бурундуков и дразнивших его сорок. И никакие призывы и угрозы в это время на него не действовали. Набегавшись, тихо приходил к стану, тыкал носом в бок хозяину, словно извиняясь, и устало засыпал у машины.

Как-то этой весной взял собаку на охоту. Утиную. На вечернюю зорьку. На заднее сиденье «Нивы» постелил дерюжку. Пёс с удовольствием запрыгнул внутрь машины, и поехали. Машину поставил метрах в трёхстах от речки, текущей посреди заросшей кочкой поймы. Подошли. Неширокая речка тихо несла свои воды в Амур, берега топкие, но человека держат. Резкий свист над головой. Стайка уток пронеслась и ушла вниз по пойме. Свист от крыльев, ещё одна стая. Выстрел, одна утка падает в воду. В агонии бьёт крылом. Дружок от выстрела присел, увидел трепыхающуюся птицу, смело бросился в воду. Взял в пасть утку, поплыл к хозяину. Лёха от радости за себя и за собаку шагнул к урезу воды, подбадривая пловца, протянул было руку, осталось метра полтора. Но собака замешкалась, явно высматривая место для выхода на сушу, минуя хозяина. Резко развернулся и поплыл к противоположному берегу. «Дружок, ты чё? Иди ко мне! Иди сюда, мой хороший!» – ласково звал собаку Лёха. Пёс выбрался напротив охотника, отряхнулся, вильнул хвостом, мол, слышу, понимаю. Положил утку на траву, улёгся сам, прижал её лапами и взялся деловито ощипывать. Лёха понял свою оплошность. Надо было, наоборот, отступить от берега, дав возможность собаке выбраться из воды. Однако, судя по всему, уже изначально в собачьи планы не входило делиться добычей с хозяином, но хорошая затрещина быстро бы устранила непонимание текущего момента. Сейчас же пёс был недосягаем. Добрые увещевания перешли в угрозы вплоть до лишения жизни. Оторвав кусок кочки с осокой, кинул в пса, снаряд, не долетая берега, рассыпался, вспенив воду, стебли осоки тонкими корабликами медленно двинулись по течению. Пёс благоразумно отодвинулся внутрь суши метра на три и вновь занялся уткой.

«Застрелить тебя, что ли?» – устало подумал Лёха, но, увидев, с каким наслаждением барбос хрустит утиной лапкой, задрав голову, закралось сомнение. Может, мы его недокармливаем. Лёт уток продолжался, но, как на зло, убойное расстояние выпадало как раз над противоположным берегом. Разнообразить меню и удлинять ужин наглому барбосу не хотелось. Пасмурный день ускорил сумерки, закапал дождь, стемнело. Охотник встал с кочки. Ухо улавливало тихое похрустывание, за речкой ели утку. На полпути к машине его чуть не сбил, стремительно промчавшись, пёс, тёмный силуэт мгновенно исчез в траве. Вот тварь неблагодарная. С ускорением от хорошего пинка пёс влетел на заднее сиденье, получил ещё тычок по морде, крутнулся пару раз, удобно улёгся, со звуком зевнул, глубоко вздохнул, задремал. Сытая пёсья морда с застрявшим птичьим пухом в усах выражала глубокое удовлетворение. Охота удалась.

Пока прогревалась машина, Лёха решил перекусить. Достал термос с бутербродами, налил в его крышку чай, расслабленно отхлёбывая, уже беззлобно вспоминал проведённый вечер на природе. Мало времени уделял собаке, работать с ним нужно плотнее. Дух мокрой псины заполнял салон. Опустил стекло, свежий воздух разбавил густую вонь. Торопливо допил чай, медленно выехал на дорогу. Барбос ушёл в глубокий сон и захрапел. «Ещё пердеть начни, скотина!» – выругавшись, ткнул зачехленным ружьём собаку. Пёс проснулся, зевнул, полез целоваться, как бы прося прощения. «Не мешай рулить, дурак!» – подобревшим голосом проворчал Лёха. Приближались огни посёлка. Скоро будем дома.

Тихий шорох заставил охотника вернуться в реальность. Опять пришла самочка, попила водички, постояла, прислушиваясь, и бесшумно удалилась. Солнце давно ушло за холмы, придавая насыщенную синеву небу. Ярким светом засияла Венера на закатном небосклоне, словно подсвеченный алмаз, подвешенный неведомым волшебником. На восточной стороне и в зените небесного купола появились первые звёзды. Млечный путь ещё не проявился, и лишь самые яркие его обитатели пробивали густую синь воздушного океана. На северо-западе появилась быстро движущая звезда, по яркости не уступая Венере. Это МКС с огромной скоростью пересекала небосвод. Искусственный спутник, не долетая юго-восточного горизонта, стал меркнуть и через пару секунд угас. Станция зашла в тень Земли, но через полтора часа она вновь появится, и солнечный свет, отражённый от станции, будет сиять ещё меньше времени. А за полночь тень Земли накроет станцию уже в зените.

Лёха достал смартфон, время половина одиннадцатого. «Ещё с часок посижу», – с досадой подумал он, предвидя очередной неуспех. Тихо положил карабин рядом с собой на доски, локтями упёрся о боковые жерди, приподнял уставшее тело, немного повисел и снова замер, вернул карабин на место. Затёкшая задница и ноги на какое-то время перестали беспокоить. Темно, земли не видно, едва просматриваются силуэты вершин деревьев на фоне неба. Слабое пятнышко солонцовой лужи еле видно. Мёртвая тишина. Опаньки! Тихий шорох у солонца заставил напрячь слух, сердце учащённо забилось, стал дышать ртом, сопенье носом может быть услышанным в этой гробовой тишине. В еле заметной солонцовой лужице пошла лёгкая рябь. Кто-то пьёт воду. Это косуля. Очень медленно ствол карабина направляется в сторону солонца, приклад к плечу, ствол лежит на жерди, поддерживаемый левой рукой от скольжения, в этой же руке фонарик. Блин, как неудобно с этим фонарём. Тот ружейный фонарь не подходил по креплению к карабину. Пришлось взять обыкновенный бытовой фонарик. Он не закреплён, рука быстро устаёт. Фонарь выровнен по линии выстрела. Тихий щелчок, луч света падает на солонец, стоит косуля, опустив голову к едовине. Не торопись. Самец, самка? Зверь приподнял голову. Хорошо видны рога, самец. Прицелом ловит основание шеи у головы, задержка дыхания, плавное нажатие на спуск. Выстрел. Луч света ищет косулю. Её нет, промазал. Идиот! Это же не с гладкостволки пучок картечи летит, а одна единственная пуля. Привычка стрелять в голову или шею во избежание кровяного мяса в этот раз дала осечку. Но что это?

Фонарь поймал светящиеся глаза козла. Ничего не поняв, он отскочил в сторону, встал полубоком к стрелку. Белое пятно на заду косули и огоньки глаз хорошо видны. Стреляй, может, успеешь. Клац! Затвор назад, вылетает гильза. Клац! Патрон в патроннике. Фонарь выпадает из руки на колени. Пытаясь его поймать, дёргает коленом вверх, срывается страховочная жердь. Карабин и фонарь летят вниз. Выстрел. Сильнейший удар в лицо. В левом глазу оранжевое пламя. Чтобы не упасть, крепко хватается рукой за жердь. Другой рукой закрывает левую часть лица. Что-то липкое и тёплое под ладонью. Кровь. «Убил! Сам себя убил! Почему убил? Живой же», – в голове звон и гул. Прислонился к дереву, правой рукой осторожно и со страхом стал ощупывать голову, начиная с макушки. Сверху всё цело. Ниже. Вот резинка налобного фонаря, и даже фонарь на месте. Включил его. Опустил руку до брови слева, коснулся ладони, прижатой к лицу. Что это между пальцев торчит? Кость! Какая кость? Откуда кость? Навалился страх. Затрясло. Осторожно потянул кость. Резкая боль в брови, но кость выдернул. С ужасом, на свет фонарика. Это не кость, а окровавленная щепка. Уфф! Уже легче. Кровь течёт. Где-то был носовой платок. Лихорадочно ищет по карманам, нашёл. Приложил к рассечённой брови. Стал успокаиваться и соображать. Достал бутылку с водой. В смартфоне включил зеркало, снял налобный фонарь, направил на лицо. Даа… Получил не хило. Рассечена бровь, глаз цел, но видит мутно и, скорее всего, заплывёт огромным синяком. На щеке глубокая ссадина. Из рюкзака достал чистую портянку. Оторвал ленту по всей длине. Должно хватить на повязку. Обвязал голову. Осторожно надвинул на рассечённую бровь, подсунул под повязку платочек. Вроде держит. Водой из бутылки, как мог, протёр лицо. Посмотрел вниз. Яркая полоска света в траве. Фонарь целый, не разбился. Это хорошо. Без него можно и второй глаз на кустах оставить. Его налобник слабоват при ходьбе по лесу. Что же всё-таки прилетело? Ага! Вместо толстого полуметрового сучка под сидьбой виден свежий слом с торчащими занозами. Карабин, падая, достиг земли в вертикальном положении, прикладом вниз. При жёстком столкновении с ней сработал ударный механизм затвора. Оружие выстрелило, пуля попала в сучок, кусок которого прилетел ему в лицо. А если бы не сучок, а пуля? Местонахождение солонца никто не знает, нашли бы или нет – большой вопрос. Медведь быстрее бы схарчил протухшую тушку. От такого варианта события озноб по телу. Возможно, сучок спас ему жизнь, и он отделался временной порчей лица.

Полетел сброшенный рюкзак, осторожно слез сам. Подобрал фонарик, рюкзак и карабин. Перезарядил, но без боевого взвода. Рюкзак за спину, карабин, как палку на плечо, и не спеша потянул к мотоциклу, подсвечивая путь, равнодушно наматывая паутину. «Приду домой, как в коконе, раненой гусеницей». Представил картину явления с охоты: стоит Катька в прихожей, уперев руки в бока, ногой выбивая нервную дробь об пол, заходит он, весь в белом, в паутине, на голове кусок портянки, глаз затянут багровым бугром. Щеку рассекает кровавая полоса.

«Что? С козлом бодался? – ядовито вопрошает супруга. – Охотничек!»

Презрительно фыркает, величаво удаляясь в спальню, и небрежно бросает через плечо: «Еда в холодильнике».