Текст книги "Зарубежное Россиеведение"

С другой стороны, сотрудники всех научных учреждений были обязаны соотносить свои исследования с идеологическими установками и в рамках своих исследовательских интересов заниматься разоблачением «пороков капитализма», хотя эта деятельность носила вторичный характер. Объектом разоблачений выступали советологические работы в различных областях – экономике, истории, философии, юриспруденции и пр. Но на всех уровнях специалисты – критики западной историографии были включены в идеологический монолит власти, которая практически всегда использовала их для подтверждения правильности своих решений²⁵⁷.

Принципы советской критики советологии. Понятие «советология» в СССР начало применяться к англо-американским работам с 1960-х гг., хотя еще раньше в трудах различных авторов встречались неоднозначные варианты его перевода и трактовки: «советоведение», «большевизмоведение», «марксология», «россиеведение» и др.²⁵⁸

Советология рассматривалась в советском обществоведении в рамках истории СССР за рубежом, которая являлась для советской историографии далеко не однозначной. Существовала иерархия «идеологических» оценок. На первом месте по степени идеологической опасности для СССР стояли страны Запада во главе с США. Советология, ее официальная часть, рассматривалась советскими идеологами как главный идейный противник. Но в западных странах писали о Советском Союзе не только ярые антикоммунисты, но и коммунисты и социал-демократы. Ревизионисты в рамках советологии, например, были с точки зрения советской идеологии менее опасными противниками, чем сторонники тоталитарной школы исследований, и т. д.

Не менее сложно относились советские исследователи – критики советологии к «своим» ревизионистам, т. е. к представителям обществоведческих исследований по СССР из стран социалистического блока, – тем из них, которые критиковали СССР с позиций «правильного» марксизма.

Особая осторожность от советской историографии требовалась в отношении зарубежных историков, придерживавшихся идей западной социал-демократии (реформисты), еврокоммунизма и т. д.

Исследования советологов в рамках общей проблематики истории СССР за рубежом рассматривались через призму холодной войны и трактовались как инструмент борьбы Запада с Советским Союзом и его сторонниками, а собственные оценки – как контрзадача «развенчать» фальсификаторов советской истории и советского строя как такового²⁵⁹.

Официально борьба с «фальсификаторами» истории в СССР началась в 1948 г., когда вышла в свет брошюра «Фальсификаторы истории»²⁶⁰.

В основу деятельности советского обществоведения по критике советологов был положен принцип партийности – «генеральная линия партии, обязательная для всех членов партии». Этот принцип господствовал во всех сферах культуры, общественных наук, в частности исторической науки, так как только за партией признавалось право интерпретации советской истории и реальностей современности.

Методологические установки полемики с инакомыслящими, ставшие обязательными для советских обществоведов, своими корнями восходят к В. И. Ленину, который не стеснялся применять ненормативную лексику к своим политическим оппонентам, а в качестве аргументов использовал классовый подход и апелляцию к «истинному Марксу».

В 1930-е гг. продолжателем разработки принципов критики политических оппонентов и антисоветских исследователей за рубежом выступил И. Сталин. В ряде статей [ «О некоторых вопросах истории большевизма. Письмо в редакцию журнала “Пролетарская революция”» (1931), «Замечания по поводу конспекта учебника по истории СССР» (1934, в соавторстве с А. А. Ждановым и С. М. Кировым), «Замечания о конспекте учебника новой истории» тех же трех авторов, «Об учебнике истории ВКП(б)» (1937)] и «Кратком курсе истории ВКП(б)» (1938) он сформулировал информационное кредо в отношении не только истории страны, партии, философии и других общественных наук в СССР, но и принципов критики тех, кто его нарушал.

«Аксиомы большевизма», зафиксированные Сталиным, не могли быть подвергнуты сомнению и не требовали новых доказательств.

Сталин включил в политическую лексику слова и словосочетания «пошляк» и «перерожденец», «фальсификатор истории партии», «троцкистский контрабандист» и др. в своей борьбе против идей Л. Троцкого. Эта лексика стала господствующей в отношении советологии. Советский словарь критики советологов пополнялся на протяжении нескольких десятилетий. Обратный процесс происходил с самими текстами советологов. Цитаты из них стали запрещаться в те же 1930-е гг., а редакторы, допустившие их в опубликованных статьях и монографиях, рассматривались как пропагандисты враждебных взглядов. Так случилось, например, с книгой «Третья империя в лицах» (Госполитиздат, 1937), в которой цитировалась автобиография А. Гитлера в книге «Моя борьба».

Советские цензоры стали «облегчать» авторам и редакторам аргументацию в гуманитарных науках, не давая возможности ссылаться на слова тех, кого подвергали критике, на запрещенные произведения и др.

Итогом эволюции принципов критики советологии стала выработанная к 1950-1960-м гг. система обществоведческих дисциплин под общей рубрикой «Критика современной буржуазной… (историографии, философии, социологии, политэкономии и т. д.)». Эта своеобразная дисциплина сосредоточивалась в созданных для нее отделах научных учреждений и на кафедрах соответствующих факультетов вузов и университетов. Сама степень критики советскими обществоведами представителей западной историографии дозировалась научной цензурой, которая существовала во всех академических изданиях СССР и подчинялась Отделу науки ЦК КПСС и одновременно – Отделу пропаганды ЦК КПСС. Корректировка критики осуществлялась на самых высших этажах власти.

Парадокс ситуации состоял в том, что, являясь критиками буржуазных точек зрения на СССР, советские ученые становились и наиболее знающими эти точки зрения, со временем превращаясь в их хранителей, имея внушительные списки советологической литературы, информацию об авторах и т. д. Кроме того, поскольку большая часть текущей зарубежной литературы была недоступна читателям, статьи и книги, в которых она использовалась, имели большой успех независимо от того, были ли они критическими, реферативными или обличительными.

К началу 1970-х гг. в СССР сформировалась мощная академическая среда со специализацией и профессионализацией обществоведческих знаний, хотя были и сугубо конъюнктурные работы, сделанные в исключительно пропагандистских целях²⁶¹.

Крупные журналы по истории – «Вопросы истории», «История СССР» и др. – имели рубрики «История СССР за рубежом» или тематические подборки по советологии. При этом в позднесоветский период значительно расширялась аргументация критики, использовались академические исследования, порой вполне обстоятельные по содержанию²⁶².

В условиях конца 1970-х – начала 1980-х гг., когда между СССР и США начался поворот от разрядки к конфронтации, тон советских антисоветологических исследований стал более резким. «Американская администрация присваивала себе “право” вмешиваться во внутренние дела социалистических государств, давать оценку их внутреннему положению, применять “санкции”, наказывать суверенные государства»²⁶³.

В конце 1970-х гг. вошел в употребление новый термин в пропаганде между США и СССР – «психологическая война». Правда, следует признать, что на Западе этот термин был далеко не нов. Он начал употребляться еще накануне Второй мировой войны гитлеровскими пропагандистами в виде тезиса «ведение войны духа». Среди подобных работ появились: «Военная обязанность духа» B. Блея (Мюнхен, 1935), «Ведение войны духа» майора А. Блау (Потсдам, 1937), «Готовность к ведению войны духа» К. X. Рюдигера (Берлин, 1944). После войны идею и сам термин стали использовать американские пропагандисты. Показательно, например, «Пособие по ведению психологической войны» (У. Догерти, М. Яновиц. 1958).

Для советского населения советология выступала лишь одной своей стороной – наиболее агрессивными и действительно политизированными работами некоторых зарубежных авторов, имена которых упоминались на страницах многотиражных газет и журналов исключительно в контрпропагандистском контексте, а аргументация сводилась к обобщенным характеристикам всего западного мира как враждебного и необъективного.

При несомненных различиях между откровенно пропагандистскими статьями в СМИ и академическими статьями в научных изданиях общими были аргументы и доказательства идеологического свойства, а следовательно, из партийных источников и высказывания классиков марксизма.

Типичный принцип критики советологов, допускавшийся в советских партийных инстанциях высшего статуса, выглядел следующим образом: «…(у советологов. – Н. Е.) в ход пускается целая система средств, рассчитанных на подрыв социалистического мира… при этом наши классовые противники учатся на своих поражениях, действуют все более изощренно и коварно»²⁶⁴.

Примерная аргументация советскими идеологами западных советологов

В совокупности блок советских работ по зарубежной литературе, посвященной советской истории, был сравнительно невелик, если обратиться к библиографии (см. Приложения 1–2).

Периодизация. На советском академическом уровне критика западных исследований по советской истории велась в двух планах.

Первый план – пропаганда советских ценностей путем дискредитации советологических исследований в глазах научной общественности. Аргументы этой критики в основном состояли из умело подобранных цитат классиков марксизма-ленинизма и партийных официальных документов. Такая «лаборатория» контрпропаганды уже с середины 1960-х гг. перестала работать эффективно, так как советское научное сообщество было слишком образованно и понимало, что сразить противника цитатами из Маркса, Ленина или очередного Генерального секретаря невозможно. Не воспринималась такая критика и оппонентами советских ученых.

Второй план – анализ аргументов, эффективности методов и прагматическое использование методологических наработок советологии. В какой мере в работах по советологии второй план присутствовал, решается весьма неоднозначно и сегодня. Специальные исследования по истории философии, социологии, экономию! проводившиеся в российских обществоведческих науках в последние годы, изобилуют признаниями о наличии такого плана в большинстве исследований советского времени. Появился даже термин «внутренний диссидент», т. е. специалист любого профиля, формально разделявший идеологические установки советского государства, но внутренне позитивно воспринимавший аргументацию идеологического противника.

I. Конец 1940-х – 1950-е гг. В этот период в советской исторической науке интерес к советологии был невелик в силу крайней ограниченности доступа к западной литературе. Кроме того, поздний сталинизм не допускал в принципе серьезного отношения к западной обществоведческой мысли со стороны советских исследователей. Имел значение только социальный заказ со стороны государства, что достаточно наглядно просматривается в библиографии. Переводные издания советологов крайне редко появлялись на страницах советских журналов (см. Приложение 2). Их критика в советских изданиях была преимущественно критикой первого плана, т. е. пропагандистской²⁶⁵.

II. 1960-1980-е гг. Как направление историографического типа антисоветология стала реальностью только в это время. В зарубежные библиотеки и центры по всему миру началась отсылка определенного количества экземпляров основных академических журналов издательства «Наука» АН СССР. Расширились научные контакты с западным миром, разрослась сеть спецхранов, редакции издательств стали усиленно заниматься переводами западной литературы по философии, истории, социологии. Общий образовательный уровень населения, языковая подготовка специалистов в вузах – все это подспудно содействовало распространению немарксистской мысли²⁶⁶.

В это время в советской историографии по советологии начался систематический обзор зарубежной литературы. Были предприняты попытки оценить масштабы деятельности советологов по анализу СССР в советском академическом стиле²⁶⁷, наметилась тенденция обобщать и анализировать информативные возможности советологии. Ряд специальных работ этого времени был посвящен обзорам советологических исследований и их источниковой базе²⁶⁸.

На протяжении 1960-1980-х гг. число переводных публикаций и их критики в советской историографии непрерывно возрастало (см. Приложение 1). В это время сложилась тематическая структура зарубежной историографии. Она разрабатывалась в соответствии с тематической структурой освещения истории СССР, принятой в официальной концепции советской истории после XX съезда КПСС (1956 г.). Полное представление об этой структуре дает анализ тематики публикаций в журнале «История СССР». Созданный в 1957 г. как академическое издание, этот журнал систематически публиковал статьи, сообщения и рецензии на литературу западных исследователей по истории СССР под рубрикой «История СССР за рубежом». Эта задача определялась следующим образом: «Журнал ведет непримиримую борьбу с искажениями нашей истории в буржуазной историографии. В то же время он стремится благожелательной и принципиальной критикой помочь тем зарубежным исследователям, которые хотят добросовестно и объективно понять и изучить тот или иной период в истории нашей Родины, тот или иной ее регион или весь исторический путь страны в целом»²⁶⁹.

В содержательном плане советская история была представлена девятью разделами:

1) статьи по конкретным исследованиям всех периодов истории СССР;

2) историографические и источниковедческие статьи и материалы методологического и методического плана;

3) документы;

4) сообщения и заметки по конкретным вопросам истории;

5) критика и библиография;

6) обзоры, рецензии и заметки на работы по истории СССР в зарубежных изданиях;

7) памятники отечественной истории;

8) историческое краеведение;

9) хроника научной жизни, информация о конференциях и заседаниях, в организации которых принимали участие Институт истории СССР и другие исторические учреждения и вузы страны.

Весь материал о состоянии исторических исследований по истории СССР за рубежом давался в рамках этих разделов. По мере расширения исследовательского интереса советских историков к истории СССР возрастало число работ, посвященных той или иной проблематике в советологии. Наибольший интерес для советских исследователей представляла американская советология²⁷⁰. Колебания межгосударственных отношений США и СССР отражались на исследованиях в области советологии. Критика западных авторов то смягчалась, то ужесточалась²⁷¹.

В целом в советской критике советологов выработалось определенное «кредо», включавшее несколько позиций:

• Критика «научной» продукции советологов, публикация которой продолжается в массовом масштабе, должна вестись постоянно с нарастающей интенсивностью, тем более что с каждым годом во всем мире увеличивается число людей, стремящихся познать историю первого в мире социалистического государства, получить правдивую информацию о советском народе, об историческом опыте быстрого социально-экономического и культурного прогресса в СССР.

Чрезвычайно важными должны быть марксистско-ленинские методологические положения, касающиеся выбора предмета и цели критики.

• Необходимо учитывать, что Ф. Энгельс высказал мысль о том, что целесообразнее полемизировать «с родоначальниками того или иного воззрения, чем с перекупщиками залежалых товаров», причем не по мелким, а по принципиальным вопросам.

• Как требовал В. И. Ленин, нельзя забывать об «общественном содержании спора».

• Из огромной массы историков, экономистов, журналистов, политических деятелей, выступающих в роли «критиков» советской системы, необходимо выбирать наиболее известных, чьи работы оказывали решающее влияние на буржуазное советоведение, на общественное мнение.

Основное внимание в критическом анализе буржуазной историографии следовало уделять важнейшим теоретическим концепциям антикоммунизма, наиболее распространенным вариантам буржуазной трактовки истории социалистического строительства в СССР.

В 1970-е гг. в советской историографии возрос интерес к методологическим и методическим проблемам. Это повлекло усиление внимания со стороны советских историков к западным концепциям и методам исследований²⁷². Расширение контактов советских историков с западными стало систематически освещаться на страницах журналов²⁷³. В отечественной историографии в рамках борьбы с «буржуазной фальсификацией» советской истории критиковалась и западная методология. Советские ученые отрицали ценность западных методов и приемов исторического исследования²⁷⁴. Вместе с тем требование «быть в курсе» побуждало советских исследователей использовать многие инновации западной историографии. Так было, например, с историей развития математической школы советских исследований в СССР во главе с И. Д. Ковальченко. Востребованная как «ответ» на вызов западной историографии, благодаря интеллектуальным возможностям советской методологической исследовательской школы «квантификационная советская история» со временем приобрела самодостаточное значение и сыграла позитивную роль в развитии дискурсивной методологии, способствуя творческому осмыслению многих процессов истории России.

Особую проблему критики советологов для советских историков представляла история КПСС, так как именно партийная история была «на острие» полемики между советскими и западными обществоведами²⁷⁵. Информативную пользу отечественным исследователям американской россики приносили специализированные справочные издания ИНИОНа²⁷⁶.

Важное место в антисоветологичесих исследованиях заняли работы по критике западной литературы по экономическим вопросам²⁷⁷. Помимо работ многоплановых, в советской историографии публиковались монографии, многочисленные статьи, в которых критическому анализу подвергались взгляды буржуазных ученых на отдельные аспекты социалистического строительства в Советском Союзе²⁷⁸. Ряд публикаций был посвящен «разоблачению» литературы советологов, касавшейся новой экономической политики²⁷⁹"⁴. Большую группу антисоветологических исследований составили работы по истории индустриализации²⁸⁰, политике советской власти по отношению к крестьянству²⁸¹, национальным вопросам²⁸².

Поскольку в западной историографии велись споры о сущностной характеристике советской политической системы в рамках теории тоталитаризма, советские издания откликались на эту проблематику, как правило, в закрытых изданиях ИНИОН²⁸³.

IV. Трансформация советологии и ее советской критики в постсоветский период

I. Советология: организационные перемены. Новый этап развития советологии начался в середине 1980-х гг. и был связан с трансформациями самого объекта советологических исследований – Советского Союза и всего социалистического мира. Реформы 1985–1991 гг., инициированные советскими лидерами и закончившиеся распадом СССР как единого многонационального государства, включавшего в свои границы территории ныне существующих 15 стран Европы и Азии, и свершением в странах ЦВЕ (1989 г.) революционных переходов от коммунизма к демократиям, не просто внесли существенные коррективы в советологические изыскания, но поставили под сомнение весь аналитический результат деятельности советологии.

С прекращением биполярной конфронтации советологические структуры утратили самый надежный источник финансирования в форме прямых или опосредованных запросов власти на изучение проблематики борьбы с коммунизмом. Требовалось осваивать новую тематику и искать под нее другие источники денег. Прекращение конфронтации нанесло удар науке о международных отношениях, истории СССР, стран ЦВЕ не только в России, но также в США и других западных странах.

Наметившийся в 1990-х гг. кризис западной общественно-политической мысли особенно сказался на деятельности тех центров, работа которых была в большей мере окрашена идеологией. Некоторые из них попытались перепрофилироваться и стали разрабатывать различные программы либерального толка для стран, вступивших на путь строительства рыночных экономик. Темы преимуществ западных (в основном американских) ценностей и американской демократии стали доминировать и в консервативных, и в либеральных исследовательских проектах, сориентированных на гуманитарную помощь в преобразованиях бывших республик СССР и социалистических стран. Как американские, так и западноевропейские структуры были увлечены пропагандой этих ценностей в большей мере, нежели разработками новых концепций и подходов к изучению процессов и явлений современности.

Большое значение в западном мире приобрели такие межнациональные корпорации, как «РЭНД», «Римский клуб», «Трехсторонняя комиссия». Они перепрофилировали исследования по военной тематике, стали меньше заниматься вопросами военного потенциала России и гораздо больше – вопросами международного терроризма, торговли наркотиками, невоенными аспектами международной безопасности.

Финансирование основных в прошлом советологических структур все больше проистекало от транснационального капитала, который и поддерживал именно те из них, которые оказывали большее влияние на СМИ (специализированные журналы или газеты международной, а не национальной значимости).

Финансовые предпочтения отдавались простым по форме и доступным по содержанию поверхностным исследованиям. В идеологическом плане лидирующее положение по финансированию занимали те структуры, которые проводили неоконсервативные идеи. Например, по официальным данным, в 2001 г. финансовые поступления в самый влиятельный неоконсервативный центр мира – американский Фонд наследия – составили 33,5 млн долларов, а в 2004 г. – 37,4 млн долларов.

Как и в предыдущие годы, наиболее финансируемые структуры – это структуры, востребованные властью. Например, идеи неоконсерваторов в вышеназванном Фонде реализовывались при администрациях Дж. Буша-младшего.

В конце 1990-х – начале 2000-х гг. многие бывшие советологические структуры переквалифицировались в «мозговые центры» двух типов:

пропагандистские, идеологически ориентированные; специализированные на разработке достаточно узких тем.

Старое ядро аналитики (по крайней мере, в США) осталось в основном прежним. Его представители, как и раньше, выступали разработчиками политико-теоретических концепций, получали доступ к ведущим изданиям и телевидению, оказывали влияние на идеологию и принятие политических решений в США и других странах. Новым явлением стало создание разнообразных филиалов одних стран в других. Примером такого явления в России является созданный в 1993 г. американский Фонд Карнеги²⁸⁴.

2. Советология: кризис старых подходов. В содержательном плане трансформация советологии также началась в период реформ в СССР во второй половине 1980-х гг. Представители тоталитаризма и ревизионизма советские реформы и последовавшие в ходе их изменения в экономике, затем политической системе СССР первоначально восприняли как косметические преобразования. Советологи-ревизионисты расценили советские реформы как неизбежное ускорение демократических перемен и заявили о своей поддержке их. Советологи – сторонники тоталитарной школы были более консервативны и до 1988 г. заявляли, что рыночная децентрализация потребует отказа от марксистской идеологии, от руководства со стороны КПСС, на что КПСС никогда не пойдет²⁸⁵.

«Неожиданность» (которую признают далеко не все исследователи как в России, так и за рубежом) для советологии распада СССР и всего социалистического содружества государств повлекла серьезную критику советологии со стороны западных политиков и глубокие трансформации внутри сообществ советологов²⁸⁶.

Термин «советология» утратил смысловую нагрузку времен холодной войны, и многие западные исследователи начали склоняться к использованию в отношении изучения России более широкого и менее политизированного термина – «россиеведение».

Для советологии одной из задач стал поиск своего нового положения в системе гуманитарных наук Запада в связи с кардинальными изменениями изучаемого региона.

В методологическом плане западными исследователями современной России, стран ЦВЕ, новых постсоветских государств на территории бывшего Советского Союза представлено множество школ и концепций, что позволяет некоторым из них усматривать в этом факте раскол западной историографии по истории России и коммунизма и социализма вообще.

Подтверждением этому в какой-то мере служили оживленные дискуссии, содержание которых заключалось в попытках подвести итоги полувекового развития советологии, определить ее достижения и провалы и оценить советологическое наследие.

Одной из проблем этого наследия был «национальный вопрос в СССР», но теперь уже в глобальном контексте распада Советского Союза. Поводом для дискуссий послужил сборник «Посткоммунистические исследования и политическая наука» (1993 г.), продолживший тематику коллективного труда «Коммунистические исследования и общественные науки» (1969 г.).

На страницах журнала «Национальный интерес» вопрос о распаде СССР рассматривался с позиций ошибок советологии. В статье П. Рутленда с многозначным названием «Советология: заметки к свидетельству о смерти» было высказано соображение, что единственно правым в отношении СССР был представитель тоталитарной школы 3. Бжезинский, который упорно на протяжении 30 лет «плыл против течения» (ревизионизма) и настаивал на принципиальной нереформируемости советской тоталитарной системы, что и было подтверждено распадом СССР. Его оппоненты, напротив, исходили из идеи о реформируемое™ СССР, а его распад объясняли как своеобразную реформу, проведенную правящими партийно-государственными элитами Советского Союза.

Западные исследователи России и СССР задались вопросом о причинах кризиса советологии в новых условиях, об ошибках, допущенных в оценках советской истории, о слабостях тоталитарного и ревизионистского подходов к изучению СССР и других социалистических стран. В западном мире прошла серия конференций и дискуссий по этим и другим проблемам россиеведения. Институт Дж. Кеннана опубликовал материалы этих дискуссий. В российской печати этот процесс отразился в появлении переводных статей и интервью в период конца 1980-х – начала 2000-х гг.²⁸⁷

Дискуссии показали, что в методологическом плане в современной советологии нет предпочтения какой-либо единственной концепции, но достаточно широкое распространение получила транзитология. Однако и она вызывает критику. Так, американский исследователь С. Коэн в работе «Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России» подчеркивает, что и в этой относительно новой концепции присутствуют устаревшие идеи догоняющей модернизации, что свидетельствует об идеологической предвзятости исследователей, использующих эту концепцию при изучении России, ее современной истории.

Еще более сложной оказалась ситуация в зарубежной россиеведческой историографии по вопросам о научных подходах, о выборе предмета исследования, об определениях терминов, об интерпретациях данных. В новых исторических условиях в советологии возобновились дискуссии о тоталитаризме, который изучался с особой пристрастностью. Результаты исследований публиковались в виде огромного числа научных статей и монографий (так, только о нацизме в Германии, согласно подсчетам немецкого библиографа М. Рука, еще 10 лет назад насчитывалось более 20 тысяч публикаций).

Но в 1990-х – начале 2000-х гг. тоталитаризм и его производные – нацизм и коммунизм (спорное отожествление!) – обсуждались совместно с российскими исследователями, и водораздел проходил преимущественно по концептуальной, а не идеологической линии.

Несмотря на смену парадигмы, история XX столетия остается центральной темой западной историографии. В опубликованном в 1998 г. обзоре Е. Левиной констатировано, что, например, «на страницах журнала “Russian Review” не упоминается ни одной публикации, посвященной проблемам средневековой российской истории».

В целом следует признать, что в последние десятилетия исследовательские учреждения Западной Европы и США (а в определенной мере и Израиля и некоторых других государств) слились в единое академическое сообщество, в определенной мере разделяющее одни и те же исследовательские концепции и методы анализа. То есть процесс глобализации охватил и историографическое пространство, и россиеведение как научную, культурную и политическую реальность современного мира.

3. Современная российская историография о взглядах зарубежных исследователей на постсоветские реальности. Со второй половины 1980-х гг. начался новый период в эволюции партийных и академических исследовательских институтов в СССР. Под воздействием реформ резко менялся статус партийных структур, они лишались монополии во всех сферах идеологического пространства. Горбачев и его команда попытались опереться на те же самые аналитические центры, которые формировали антисоветологический дискурс на протяжении всей советской истории. Однако ни АОН, ни ИМЛ, ни другие партийные структуры уже не могли выступать в качестве инициаторов новых подходов к западной политической мысли. Некоторые представители идеологического фронта были привлечены к сотрудничеству с реформаторами. Феноменом стал сам список этих лиц: в него вошли творцы советской критики буржуазной историографии. Их было множество на каждом уровне идеологической лестницы. Но особо выделились трое – А. Н. Яковлев, Г. Арбатов и Дм. Волкогонов. Их советологические исследования советского периода послужили росту научной и административной карьеры, а их углубленные знания об идеологическом противнике позволили с легкостью отказаться от его критики с позиций ортодоксального коммунизма.

Монографии, написанные в советское время:

А. Н. Яковлев

1. Идеология американской «империи». Проблемы войны, мира и международных отношений в послевоенной американской буржуазной политической литературе. М.: Мысль, 1967.

2. Pax Americana. Имперская идеология: истоки, доктрины. М.: Молодая гвардия, 1969.

3. От Трумэна до Рейгана. Доктрины и реальности ядерного века. Изд. 2. М.: Молодая гвардия, 1985.

4. Кандидатская диссертация «Критика американской буржуазной литературы по вопросу внешней политики США 1953–1957 гг.»: автореф. дис…канд. наук. М., 1960.

5. Докторская диссертация «Политическая наука США и основные внешнейолитические доктрины американского империализма (критический анализ послевоенной политической литературы по проблемам войны, мира и международных отношений 1945–1966 гг.)»: автореф. дис…д-ра наук. М., 1967.