Текст книги "От винта! : Не надо переворачивать лодку. День не задался. Товарищ Сухов"

– Сейчас Иванищева позову. Савелич! Покличь Иванищева сюда! – Через несколько минут вошёл полковник Иванищев, инженер-вооруженец 4-й армии, и мы продолжили обсуждать проблему минирования с воздуха.

– Удар будет сильным, из-за скорости, прыгать будет, всё равно взорвётся. Она должна взводиться не от удара, а от чего-то ещё, – возразил мне Иванищев.

– А если замедлитель поставить, механический? А скорость можно при помощи вертушки сбросить. – Я нарисовал раскрывающиеся стабилизаторы, которые будут раскручивать бомбу, как кленовое семечко. – А взвод на остановку вращения и удар.

– Да, так можно сделать. Николай Федорович, и с вертушкой-предохранителем можно похимичить, подумаем. Найдём решение.

В знак того, что он не напрасно потерял время, командующий пригласил Ермаченкова и нас двоих пообедать, хотя по времени это больше походило на ужин. Выехали обратно почти затемно. Я ехал довольный: разговор получился заинтересованный, явно, что Науменко приедет, всё посмотрит, и сам начнёт городить всё такое же. Ну и АВД-42 побыстрее в войска попадёт. Так как местность здесь пересечённая, много мостов, ущелий, оврагов, то подобное минирование будет затруднять передвижение резервов противника. Создавать пробки на дорогах, а мы по ним и будем работать. Сделают в одной армии, начнётся повальное совершенствование системы ПВО района боевых действий. Без этого, как летали по старинке, так и будут летать. Главное, идею подбросить, а там уж наш народ такой: коли дело нужное и своевременное – в лепёшку разобьются, но достанут, пробьют, сделают.

Неделя непогоды кончилась так же неожиданно, как и началась. Резко потеплело, начал сходить снег. Ручьи и речки переполнились, в горах частые лавины. Десант удержался на позициях, но на левом фланге пришлось оставить несколько кварталов города. Зато на правом начались бои за Цемзавод. Восточнее немцев прижали к разрушенному тоннелю, взята станица Неберджаевская, начались бои за Грушевую. Как только закончился шторм, корабли ЧФ вернулись на рейд и продолжили артиллерийскую поддержку десанта. Десант получил подкрепления, боеприпасы, а затем последовала ночная высадка на причал Цемзавода. Торпедные катера и тральщики флота выбросили пополненный батальон морской пехоты Цезаря Кунникова, героев Мысхако. На вспомогательном плацдарме их заменили части 18-й армии генерала Леселидзе. В ночном бою успех сопутствовал героям. Они перерезали дорогу Новороссийск – Геленджик. Части 1-й горнострелковой дивизии немцев оказались окружены в районе Кабардинки. Науменко перебросил к нам полк Ил-2 и полк Як-1. И добавил зенитной артиллерии. На аэродромах стало невыносимо тесно, особенно в Пади. Но остальные аэродромы раскисли, и на эти три полка легла вся нагрузка по сопровождению штурмовиков и ПВО района. Я сам практически не летал, на земле работы было выше крыши. Прибыли обещанные «ночники» из Гудауты: шесть человек во главе с майором К. Разговор с майором кончился тем, что я его отправил обратно. Меньше чем на командование эскадрильей он не соглашался.

– Я зам командира полка уже пять лет!

– На чём летали, товарищ майор?

– На И-16.

– Сколько у вас сбитых?

– Наш полк участия в боевых действиях не принимал!

– У нас очень специфичный полк и очень специфичные задания. После ввода в строй пойдёте ведомым во вторую эскадрилью к лейтенанту Смирнову. Освоитесь, покажете, что способны руководить, будет вам повышение. Лейтенант Смирнов очень опытный ведущий, на фронте с июля 41-го. Три ордена и одиннадцать сбитых.

– Вы не имеете права меня так оскорблять! Я на командных должностях уже пятнадцать лет! – Горячая кавказская кровь взыграла!

– Товарищ майор! Я начал войну рядовым летчиком, ведомым. Лейтенантом. В июле 41-го. Командирами в этом полку назначаются только те люди, в которых я уверен. Бывший командир 10-й отдельной эскадрильи ЧФ, несмотря на большое количество боевых вылетов, начал воевать в нашем полку ведомым. Сейчас он заместитель командира 4-й эскадрильи. Вас что-то не устраивает? Давайте ваше командировочное, вам его отметят, и возвращайтесь к своим обязанностям в своём полку. Вакантных командных должностей в полку нет. – Я обвел глазами строй остальных пяти лётчиков. – Кто-нибудь ещё недоволен переводом в гвардейский Сталинградский полк?

– Никак нет, товарищ гвардии полковник!

– Вопросы есть?

– Когда приступим к тренировкам?

– Немедленно. Поступаете в распоряжение штурмана полка капитана Игнатьева. Он вас расселит и назначит время занятий. Валерий Саввич! Принимай пополнение! И подберите со Смирновым из них одного, кто полностью сможет заменить Лешку Иванова. До свидания, товарищи!

Науменко прилетел на второй день полётов, несколько часов сидел на НП у Людмилы. Смотрел, слушал, потом переместился на наш КП. Пробыл у нас целый день. В тот день задача была очень сложной: полк работал в «теневом» секторе. И только несколько раз за день посылались «восьмёрки» на перехват разведчиков и охотников немцев в нашем секторе. Основные данные шли с крейсера «Красный Кавказ». Данные отражались на планшете, по планшету принималось решение. Вечером, ближе к концу дня, генерал подошёл ко мне:

– Полковник, вас отвлечь можно?

– Минуточку! Михал Иваныч, подмени! Вот макеевская, вот звено Михайлова. Вот цель, вот немцы. Слушаю, товарищ генерал!

– Здорово у вас тут всё устроено, Павел Петрович! Потери за сегодня у вас есть?

– Нет, товарищ генерал. Только технические. Два самолёта повреждены зенитками. Тринадцать немцев сбито. Но сегодня активность немцев низкая. Над Крымом низкая облачность. А вот над Крымской, по-моему, сегодня было жарко. Но мы не сопровождали ваших. Только штурмовиков, которые работали по Цемесской бухте.

– Как только 816,3 будет свободна, людей и технику я дам. Будем строить. Хорошее и нужное дело! Полк мне ваш понравился! К себе бы вас забрать! Пойдёшь ко мне? Дивизию дам! – заулыбался Николай Федорович.

Я тоже улыбнулся и покачал головой.

– Не я принимаю такие решения, товарищ генерал. Но полк никому не отдам. Я с августа 41-го в нём.

– Понимаю тебя, Павел Петрович. Ну, спасибо! Полечу!

– Так поели бы, товарищ генерал.

– Я уже. Сопровождения не надо. Свои проводят.

Дождались! Просто слов нет! Ивана подбили! На выходе из атаки он был атакован двумя «мессершмиттами», которые дали по нему очередь и ушли наверх. Ваня Елисеев был моим ведомым с августа 41-го. Опытнейший лётчик. Он дотянул до полосы и сел на брюхо. Скользнул по полосе и повредил ещё два самолёта. Ранен. Пробито правое лёгкое. Хрипит, идут красные пузыри.

– Паша… чёрные «мессы»… не «фридрихи»… у одного… чёрт на метле… второго бык… – Он потерял сознание.

– Люда, как же так?

– Там такая свалка, эти двое подошли и не атаковали, держались выше, потом всё смешалось, мы их потеряли.

Ваня, Ванечка! У-у-у, уроды!

Ночью ковырялся в своём «мордатике» и «кобре», у меня две машины. Снял зеркала с «кобры» Ивана, поставил на «И», сходил, взял расширительный бачок и поставил его в гаргрот. Подвел и отвёл топливо. На идиотские вопросы посылал всех. Толик крутился рядом, но его я посылать не стал. На его многочисленные вопросы я ему сказал: «Толик! Я знаю, что я делаю!» Взял жилет, обрезал ворот, прикрутил два шланга и подключил к кислородной системе через два клапана. Одел на шею, нажал на впуск, шею сдавило, нажал на выпуск, воротник сдулся. Опасно, конечно, если сознание потеряю, но делать нечего. В 08.00, после завтрака, я «на глазах у публики»: всего полка и командования двух полков 4-й армии, выполнил обратный пилотаж с «ручным управлением противоперегрузочным костюмом». За исполнение этого пилотажа, на чемпионатах мира, я дважды становился чемпионом. Ну что, JG-52, охотнички хреновы, потягаемся?

– Паша, ты куда собрался? – спросила Люда.

– Ты почему здесь, а не на НП? Твоя задача дать мне 200 метров между машинами. Понятно?

– Я поняла, Павел.

– Толик! Подвесь ПТБ и заправь машину полностью.

– Товарищ полковник…

– Ты не слышал команду?

– Есть!

– Вылетаю на разведку, один. Лейтенант Титова! Следить за моим хвостом. Они должны клюнуть на одиночную цель. Эскадрилье Макеева быть в готовности к взлёту. К запуску!

Сел, пристегнулся, проверил ошейник. Мотор чихнул, винт слился в прозрачный круг.

– Коса, я – четвертый! Как слышите, приём.

– Я – коса, вас слышу хорошо.

– Я – четвертый, добро на взлёт.

– Четверный, взлетайте.

Набрал 3.5, скорость держу 430, изображаю «ишака», по силуэту похоже, «ишак» чуть короче. Прошёл над Анапой, там немецкий НП, иду на Тамань. Энергично маневрирую, выполняя противозенитный манёвр. Пошёл на Тамань, прошёл станцию Кавказ. Зенитки бьют, но в небе никого. Довернул на Заветное, там у немцев аэродром подскока. На аэродроме пусто. Довернул на Феодосию. Прошёл примерно половину расстояния.

– Есть две цели, четвертый! Взлетели из Новониколаевки. Производят набор высоты.

– Понял, коса! Внимательнее! Рассчитай время отворота на дистанции тысяча. Надо продержать их на этой дистанции до траверза Кизил-Таша или Тамани.

– Поняла!

Спустя семнадцать минут:

– Четвёртый! Вам курс 180 с прежней скоростью.

– Выполняю!

– Четвертый, через четыре минуты – курс 135, скорость 480.

– Вас понял!

Мы начали затягивать охотников на нашу территорию.

– Коса, курс 135. Скорость 480.

– Они догоняют, выше тысяча.

– Пока не вижу.

– Четвёртый, через две минуты курс 92, скорость 520.

– Коса, вас понял! Следи за дистанцией! – сбросил ПТБ.

– Коса, курс 92. Скорость 520.

– Паша, они приближаются!

– Обнаружил, наблюдаю. Дистанция, вопрос?

– Примерно семьсот.

– Коса! Это черные «мессы»! Дистанция!

– Четыреста, выше тысяча.

– Наблюдаю.

Чуть прибавил скорость. Рановато для атаки. «Мессеры» начали снижаться.

– Четвертый, они пошли вниз!

– Понял! Следи за дистанцией!

«Мессеры» разогнались, а я потихоньку прибавляю обороты.

– Коса, других нет? Вопрос!

– Четвёртый, чисто!

Ещё прибавил оборотов и полез наверх, сбивая глиссаду. «Мессы» выравниваются.

– Четвертый! Превышение ноль, скорость целей 670!

– Понял, сближаемся!

– Точки слились!

Начинаю отсчёт, ещё, ещё, ещё, переворот! Слежу за «мессерами»: тоже перевернулись и выбросили дымки из моторов: винты облегчили! Пошли вниз, пытаясь срезать круг! Даю ручку от себя и нажимаю на кислородный клапан. Шею сдавил надувной воротник, и я пошёл вверх, а они пошли вниз! Ну что, козлы вонючие! Теперь потягаемся! Я выше и сзади, охотнички! В 1943-м такие маневры невозможны! Но не для меня! С переворотом на форсаже сажусь на хвост «мессам». В прицеле «Черт на метле». Очередь! Корми рыб, сука! Чуть сбрасываю скорость и повисаю в шестидесяти метрах от ведущего. Он влево! Молодец! Вот тебе впритирку! Он вправо, теперь впритирку справа, и вниз не ходить.

– Коса! Их канал связи! Срочно!

– Семнадцатый!

– Уйду со связи! Эй, Ochse, Kursrichtung 85, Geschwindigkeit 500, und hцr zu, Kalb, ohne Witze, sonst wirst Rind und ich mache aus dich einen Steik[1]1
  Эй, Бычок, курс 85, скорость 500, и не дергайся, телёнок, иначе говядиной станешь, а я начну из тебя отбивную делать (нем.).


[Закрыть].

Он молча попытался уйти на вертикаль, я не отставал, но прижимал его сверху короткими очередями. Потом мне надоело, и я воткнул ему три снаряда в левую законцовку.

– Эй, Кальб! Курс 85, высота 3000, скорость 500. Последний раз повторяю!

– Кальб понял! Выполняю! – «Мессер», практически потерявший ход, выровнялся, лег на курс 85 градусов, я пристроился за ним.

Он пытался поболтать и отвлечь меня, чтобы вывернуться. Но я его оборвал тремя снарядами над фонарём. Я переключился на свой канал и попросил настроиться на 17-й канал и переводчика.

– Веду бычка на верёвочке, сажать буду дома. Васильева срочно в штаб, у меня немецкого не хватает! Его позывной Кальб: Телёнок. Сажайте! Я сзади его придержу.

Он даже вырваться особо не пытался. На подходе к Геленджику попытался уйти на вираж, но получил снаряды в правое крыло.

– Брось, Кальб, не дёргайся! Я тебя держу.

– Яволь, их фольге.

Он выпустил шасси и пошёл на посадку. Я немного волновался: не изобразит ли немец капитана Гастелло? Нет, сел и выключил двигатель. Открыл фонарь и выбросил пистолет, как мне потом рассказывали. Отстегнулся и вылез из кабины на крыло. Поднял руки. «Их капитулире!» Опустил руки, спрыгнул на землю и опять их поднял. Его прыжок с крыла я уже видел сам. Зарулил на стоянку, снял воротник, пересел в «виллис». Догнал конвоирующих немца бойцов, притормозил возле них, я приказал вести его в штаб. Когда его привели, я пил холодный чай. Немец с ходу представился:

– Оберст-лейтенант люфтваффе Дитер Храбак, командир ягтгруппе 52. Бывший, видимо. – Васильев перевёл как: «Командир 52-й истребительной дивизии полковник Дитрих Храбак».

– Гвардии полковник Титов, командир гвардейского Сталинградского истребительного полка.

– Вы тоже были под Сталинградом, полковник Титов? Меня там сбила «Аэрокобра» в сентябре.

«Ваня его и сбил, а теперь он сбил Ваню!» – подумал я.

– Да, наш полк был под Сталинградом, на «кобрах».

– Насколько я понимаю, это вы меня «сажали»? Как вы выполнили «обратный иммельман»? Это же невозможно!

– Но вы это видели?

– Видел!

– Я после войны вам расскажу, как это делается. Вы вчера выполняли вылеты?

– Да, два.

– Над Цемесской бухтой были?

– Да, сбил одну «кобру».

– Не сбили, могу её показать. Но обстреляли. Почему вдруг командир дивизии летает на охоту?

– Из-за больших потерь на земле и в воздухе наблюдается некоторое падение боевого духа. Особенно с появлением у вас «ночных» истребителей и штурмовиков. Командование люфтваффе обеспокоено этими потерями. Рейхсмаршал приказал лично поднять воинский дух в частях. Лучшего лекарства, чем победы, не придумать.

Я заулыбался.

– Бой есть бой, господин гвардии полковник. Несмотря на вашу молодость, вам проиграть совсем не стыдно. Несмотря на то что у меня сто пять побед. Но сегодня я был телёнком, которого вы привели на верёвочке. Такому уровню пилотажа можно только позавидовать.

– Сто четыре. Старший лейтенант Елисеев вернулся на базу.

– Не буду спорить, господин гвардии полковник. Сто четыре.

Злость куда-то ушла, Ваню уже увезли, не показать ему, что я отомстил за него. Он уже в Кисловодске. Немец держался хорошо. Он сдался сильнейшему, в собственных глазах выглядел рыцарем. Я приказал увести его, снял трубку и позвонил Ермаченкову.

– Василий Васильевич! У меня подарок: посадили командира 52-й дивизии немцев у себя на аэродроме. На новом «мессере»: 109G-6.

– Выезжаю к вам! Науменко позвони!

Позвонил Науменко. Всё-таки первый за всю войну пленный командир авиадивизии. Вышел на поле, весь полк, не занятый на полётах, собрался возле «мессера». Пошёл к ребятам. «Ох, зря я это сделал!» Они качать меня задумали. Насилу отбился. Но погон на куртке мне оторвали, стервецы. Хорошо, что не уронили! «Мессер» новый: три пушки и два синхронных пулемёта. Носовая 30-мм и две крыльевых 20-мм в гондолах. Гермокабина и убирающийся костыль. Иные обводы крыльев и более толстые стойки шасси. Необычная окраска: черные и серые неправильной формы пятна. Нет привычной желтой краски на капоте. Только желтая «D» за кабиной. На носу герб с прыгающим быком. Стабилизатор украшен полосками, означающие сбитых. На обоих законцовках большие дыры от моих снарядов.

– Петрович, про бой расскажи! Как ты такую зверюгу схомутал?

– Заставил ошибиться в расчётах, они вниз пошли, а я наверх, перевернулся, зашёл в хвост, сбил ведомого. На вертикали И-185 превосходит «месса», в скорости пикирования – тоже. На «отрицаловке» нас моторы не глохнут. Деваться ему было некуда. Вот и привёл. В общем, мужики, один на один или один на два для нас на «мордатых» уже не страшно. Но они изменят тактику: сейчас начнут ловить на выходе, как Ивана зацепили. В прямую схватку они больше не полезут. Будут бить из-за угла. Так что, внимательнее следим за хвостами в верхней задней полусфере. И подстраховываем друг друга при атаках. Всем собраться в тактическом классе.

Во время занятий по тактике подъехала куча начальства.

– Товарищи офицеры! Товарищ вице-адмирал! 14-й гвардейский Краснознаменный Сталинградский полк проводит занятия по тактике. Командир полка гвардии полковник Титов.

– Вольно, товарищи офицеры. Садитесь. Полковник! Тема занятий? – спросил командующий флотом.

– Выход из-под атаки из задней верхней полусферы. Взаимодействие в бою с участием свободных охотников противника.

– Хорошо, полковник. Кто-нибудь может вас заменить?

– Так точно! Зам по лётной подготовке Хабаров. – Я показал Хабарову место в конспекте, на котором остановился.

– Тогда пойдёмте, покажете вашего пленника.

Октябрьский, Новиков, Тюленев и Ермаченков устроили перекрёстный допрос Храбаку. Затем полковника увезли в Туапсе. И все переключились на меня.

– Ты зачем сам, в одиночку, полез к немцам? В плен захотел? Не мог кого-нибудь послать?

– Не мог! Дайте самолёт, который ходит выше «месса», пошлю другого. А пока мы только начали отрабатывать выход из-под атаки охотников. На высотах от земли до 5,5 тысячи наши машины имеют решающее преимущество, а выше – оно теряется, так как падает мощность двигателей. А уйти из-под атаки движущегося на скорости 670 км/час «мессера» очень тяжело. Надо заставить его ошибиться в твоих намерениях. Я – заставил, результат – вон на стоянке стоит, а 52-я эскадра осталась без командира и одного «аса». Буду готовить специальный отряд «егерей»: охотников выбивать! А по поводу меня: как летал, так и буду летать. Нечего из меня птичку в золочёной клетке делать. Я – лётчик и командир, моё дело сбивать немцев и учить мой полк. А не быть вешалкой для орденов.

– Ладно, ладно, Петрович, угомонись! Ишь, как разошёлся!

– Операция «Охота» была подготовлена. На аэродроме была дежурная эскадрилья Макеева. Если бы немцы вылетели бы большей группой, их бы встретила она, я бы повел «охотников» по другому маршруту и вывел бы их на Макеева. А бой с парой «мессеров» на этой высоте мне вполне по силам.

– Тем не менее, товарищ Титов, не следовало так рисковать лично. – Я понял, что лучше заткнуться, не дразнить гусей, иначе последует отстранение от полётов, поэтому перевёл разговор в другую плоскость.

– Товарищ генерал-лейтенант! – обратился я к Науменко. – У нас с вами был разговор на тему фронтовой конференции, а воз и ныне там. Немцы меняют тактику, что и показало ранение старшего лейтенанта Елисеева, и что подтвердил полковник Храбак, а в частях об этом узнают на собственной шкуре.

– Я не забыл о разговоре. За нами едут командиры полков и лучшие лётчики армии. Клуб освободили от эвакогоспиталя. Так что вечером сегодня проведём.

– Можно начать сразу у нас в тактическом классе, думаю, поместимся, а к вечеру переместимся в клуб, чтобы дать возможность и вашим лётчикам выступить и поделиться опытом! – заулыбался я, стараясь сбить возникшее недовольство Науменко.

В комнату буквально на цыпочках зашёл Савелич, адъютант командующего армией, и что-то шепнул Науменко на ухо.

– Мои начали подъезжать, так что, полковник, встречай гостей.

Четыре командующих встали и начали надевать шинели, куртки и полушубки. Местом встречи стал «мессершмитт» Храбака. Я волновался: предстояла встреча с моим учителем по тактике: будущим маршалом авиации, капитаном Покрышкиным. Вон он идет: командир 2-й эскадрильи 16-го ГИАП. Рядом с ним Фадеев, Речкалов, Клубов, весь цвет нашей авиации. Большая делегация! С ходу летит вопрос Покрышкина:

– Товарищ гвардии полковник! А что это за пилотаж вы сегодня утром показывали?

– Потом, Александр Иванович. Не сейчас!

– Почему не сейчас? – послышался голос Науменко. – Капитан Покрышкин, вы о чём спрашиваете?

– Ребята из 66-го полка только что рассказали, что утром полковник Титов выполнил все фигуры высшего пилотажа в перевернутом положении, как бы в обратном направлении.

– Это правда, полковник? Ваши самолёты могут выполнить такой пилотаж?

– Эти – нет, вон тот может. – И я показал рукой на свой самолёт. – Остальные нет, и без специального оборудования это невозможно. Поэтому я и сказал, что об этом позже.

– А откуда у вас такое оборудование? – опять Науменко.

– Сам сделал. Но пока это оборудование в единственном экземпляре и нуждается в заводской доработке. Но обратный пилотаж возможен. Вот доказательство этому. – Я показал на «мессер».

– Покажите!

– Только вам и капитану Покрышкину.

– Ну, хорошо, пошли! Капитан! За мной.

Открыл кабину, сел, одел ошейник.

– Когда даю ручку от себя, нажимаю вот эту кнопку, из кислородной системы поступает кислород в воротник под давлением 220 мм/р. ст. и пережимает сонные артерии, как при замере давления. Закончив манёвр, нажимаю вот на эту кнопку, давление сбрасывается. Красная слепота не наступает. Надо делать автомат, потому что есть риск потерять сознание. Поэтому и не хочу показывать это всем. И вас, Александр Иванович, прошу не применять и не экспериментировать с этим изобретением.

Николай Федорович погрозил пальцем Покрышкину.

– Смотри у меня, капитан! Ну, удивил ты меня, Петрович, ещё раз! Так ты Храбака на чём поймал?

– На обратном иммельмане. Показал им переворот, они начали его исполнять вниз, как положено, а я вверх ушёл. Ну, а дальше дело техники.

– Ну, ты даёшь! Не отпускают тебя ко мне! Эх, мне бы такого командира!

– Вон стоит. – Покрышкин покраснел, но, видимо, ему было приятно, что его знают.

– Этот? Да он самый хулиган в армии! Вечно за ним сплошные неприятности тянутся.

– Товарищ генерал-лейтенант, знали бы вы мою характеристику из некоторых полков, пока не получил свою, самостоятельную часть. Разрешите, Александр Иванович? – я вылез из кабины. – А вот тут стоит дополнительный расходный бак топлива, специально для отрицательных фигур. Поэтому двигатель на них не глохнет. Всё это надо отдавать в ЦАГИ и в институт авиационной медицины. Нужен заводской противоперегрузочный костюм.

Конференция завершилась глубоко за полночь. После окончания ко мне подошёл Покрышкин. Половину конференции, посвящённую тактике ВВС на участке общевойскового фронта, он просидел, постоянно заглядывая к себе в толстую тетрадь. Во второй половине конференции он активно писал в этой тетради, лицо было заинтересованное, и он внимательно следил за выступлениями. Сейчас он подошёл ко мне, держа в руках эту самую тетрадь.

– Товарищ гвардии полковник! Разрешите обратиться!

– Конечно, Александр Иванович!

– Саша, меня все так называют. Извините, я не знаю вашего имени-отчества, товарищ полковник.

– Павел или Паша. Или Петрович, если это важно.

– Да нет, не важно. Вот мои записи, я их вёл с 22 июня 41-го. Это мои мысли о тактике ВВС. Они почему-то полностью совпадают с тем, что я сегодня услышал в начале дня. Даже названия построений и фигур полностью совпадают. Такое впечатление, что вы читали эту тетрадь, а я её никому никогда не показывал.

– Напрасно, Александр Иванович. Это бы спасло бы жизнь очень многих, которых с нами нет.

– Но вы же применяли те же тактические приёмы, что и я рекомендовал бы применять, причём ещё с 41-го года! Кроме локатора, о котором я узнал только сегодня.

– Вот что, товарищ капитан, давайте сюда вашу тетрадь. Мы её опубликуем, как Наставление по тактике истребительной авиации СССР, под вашим именем.

– А как же вы, товарищ полковник?

– Всё нормально, Саша. Мне моего креста хватит. Ты свой понесёшь самостоятельно. Действуй, «сотка»! Ты на абсолютно правильном пути!

– Науменко приказал принять 16-й полк вместо Исаева. Исаева он забирает к себе инструктором.

– Поздравляю, Александр Иванович. Я «сделал» эскадрилью героев, ваша задача – «сделать полк героев».

– Я постараюсь, Павел Петрович.

Фон у конференции был отменный! Их привезли с раскисших аэродромов, а наш полк и два полка 4-й армии с наших аэродромов продолжали интенсивно работать. Лихолет рассказывал о бомбометании с кабрирования на «живом» примере последнего вылета под Крымскую. Уж больно много там зениток у аэродрома. Лётчики и командиры полков побывали на НП, с интересом рассматривали планшет, наложенный на склеенную двухкилометровку. Посмотреть и потрогать вживую, да ещё и в момент реального боевого дня – это отличные запоминающиеся примеры, а не нудное сидение в зале в томительном ожидании перекура. Естественно, в конце дня в доме культуры возникли многочисленные «почему» к работе собственных командиров, ведь на их «почему так» они получали живой и заинтересованный ответ моих однополчан. Дзусов, например, очень точно определил, что у нас инженерно-техническая служба устроена по-другому, нежели у него в дивизии. Всем понравились наши «кобры» серии «К», манёвренность и вооружение И-185.

Один момент я упустил: не заметил я скромного небольшого плотного человека в форме старшего политрука. Погоны в армии только ввели, и многие ещё ходили в форме старого образца, в том числе и у нас. В петлицах были «крылышки». Он ничем не выделялся среди других лётчиков. Впрочем, это, наверное, ничего бы не изменило. Спустя две недели я проснулся оттого, что почувствовал, что на меня кто-то пристально смотрит. Люда была на КП, на Надежде. Я ночью летал и руководил полётами, поэтому спал у себя на квартире. Открываю глаза: Мехлис. Потянулся, потер глаза, поднялся.

– Здравствуйте, товарищ генерал! Чем обязан?

– Здравствуйте, товарищ полковник. Да вот, хотелось бы узнать: кто вы такой, полковник Титов. Читайте! – Он передал мне политдонесение старшего политрука Ю. А. Жукова. В нем было множество подчёркнутых красным карандашом выражений, типа: «речь и грамотность не соответствуют полученному образованию: 7 классов, аэроклуб, Качинская авиашкола», «легко использует американизмы, сложносочинённые предложения», «уровень инженерных знаний многократно превосходит уровень даже инженера», и тому подобное. Хороший у Мехлиса «писатель».

– Это ещё не всё, товарищ полковник! – И он достал из командирской сумки ещё несколько листов бумаги: Акт графологической экспертизы писем настоящего Титова и моих собственноручных показаний, сделанных в начале 42-го года, с резюме: «Написано разными людьми. Ни одного совпадения». – Так что нам с вами предстоит путешествие в Москву. Необходимо кое-что выяснить, товарищ Титов.

«Хорошо, что не гражданин», – подумал я. Но вслух сказал:

– Извините, товарищ Мехлис, а чем вызвано такое внимание с вашей стороны к скромному командиру полка? Что вас лично во мне не устраивает? Дело, документы из которого вы предъявляете, давно закрыто. Я нахожусь здесь по личному приказанию Верховного, выполняю ответственнейшее задание. А вы, своими действиями, ставите под угрозу его выполнение. Почему такая срочность? В деле сказано, что я получил сильнейшую контузию.

– С ваших слов, полковник. Я и хочу удостовериться, что это так.

– Я не могу сейчас оставить полк, товарищ генерал. Моим здоровьем займёмся чуть позже: в конце мая – начале июня, после выполнения этого задания Ставки.

– А если вы перелетите к немцам?

– Вы ничего более смешного придумать не могли? Делать такой подарок противнику я не собираюсь. Мне проще от вас отбиться.

Мехлис внимательно следил за мной.

– У вас очень крепкие нервы, полковник. И вы абсолютно уверены в своей правоте. Ну что ж, несмотря на то, что вы так и не ответили мне на вопрос, будем считать, что проверку мы проведём после выполнения задания. А почему вы не в партии, товарищ Титов?

– Из-за ареста. Подавал заявление в декабре 41-го. Кстати, Верховный знает о том, что я был под арестом.

– Я это выяснял у него. Он мне сказал то же самое, что и вы. И запретил мне что-либо предпринимать против вас сейчас. Мне просто хотелось увидеть вашу реакцию. После проведения этой операции вам предстоит большое повышение. Это решение товарища Сталина. Кстати, почему вы его называете Верховным, а не товарищем Сталиным?

– Я – человек военный. Для меня он – Верховный Главнокомандующий. В первую очередь. А уж потом – товарищ.

– Разделяете эти понятия?

– Да! С товарищем – можно поспорить, с Верховным – только ответить «есть», и выполнять приказание.

– Товарищ Жуков прав: не соответствуете вы образованию и воспитанию комсомольца Титова. Ну что ж, товарищ гвардии полковник Титов, извините, что разбудил!

– Да ничего, всё равно пора вставать! – В этот момент зазвонил будильник. – Завтракать пойдёте, товарищ генерал?

– Пойду.

Он ещё несколько часов находился в полку, всё осматривал, разговаривал с людьми, рассматривал какие-то бумаги. Очень долго разговаривал с Аксёновым. За обедом мы ещё раз пересеклись.

– У вас просто образцовый полк, полковник. И комиссар ваш мне понравился.

– Он всем нравится! Замечательный мужик и лётчик. И настоящий «комиссар». Вы тут абсолютно правы, товарищ Мехлис.

– Он сказал, что даст вам рекомендацию в партию.

После обеда Мехлис уехал. Аксёнов подошёл ко мне поговорить, но мне было некогда, он немного постоял, но потом дали команду второй эскадрилье на вылет, и он побежал к самолёту. Разговор в тот день так и не состоялся. Но тянуть с этим разговором не стоило, и с партийностью тоже надо было решать вопрос. Судя по всему, мне недолго осталось оставаться в полку. Надо готовить Макеева на полк. Он больше всего подходит. Хотя на моё место явно нацелился подполковник Хабаров.

Через несколько дней в полку появился тот самый старший политрук. На этот раз он представился. Несмотря на его словоохотливость, разговор по душам у нас не состоялся. Между нами навсегда легло то самое политдонесение. Вечером я ему прямо об этом и сказал:

– Юрий Александрович, вы напрасно стараетесь меня «разговорить». Не получится. Если реально хотите написать книгу о нашей авиации, езжайте под Краснодар в 16-й полк, к Покрышкину. Там вам будет много проще это сделать. И люди там замечательные. А начальнику вашему, Мехлису, я найду, что сказать, почему я не хочу вашего присутствия в полку. Подойдите к начштаба и отметьте командировку. Я вас не задерживаю.

Может быть, и зря я так с ним. Ему ведь по должности положено «стучать». Но не люблю я «дятлов». А вот Людмилку… надо бы предупредить. И о том, что может состояться в случае удачного стечения обстоятельств, и о последствиях, если обстоятельства сложатся не в мою пользу. Серёжку жалко. Но от судьбы не уйдёшь. Люда очень хотела этого ребенка, души в нём не чает. Прорвутся! Да и я – не лыком шит. Вот только сведения у меня смертельные. И для меня, и для многих. Ладно, «где наша не пропадала!» «Дальше Кушки не пошлют!» Зацепиться у них не за что! Людмилке сообщил только о визите Мехлиса и о возникших у него сомнениях, не вдаваясь в подробности. О том, что после Кубани что-то произойдёт, а вот хорошее или плохое – я не знаю. И чтобы она берегла Серёжку. Ответ меня просто потряс: «Ему сестрёнки будет не хватать, Машеньки». «Люда, меня может не стать». «Тебя каждый день может не стать. Я устала этого бояться. У нас всё будет хорошо. И даже если тебя не станет, у меня будут твои дети. Они завершат то, что не успел сделать ты. Я приложу к этому все усилия. Люблю тебя, и с твоей смертью это не закончится».