Текст книги "От винта! : Не надо переворачивать лодку. День не задался. Товарищ Сухов"

Геринга мы поддели очень здорово! В середине марта было отмечено наращивание сил немецкой авиации в Крыму. Прибыло по меньшей мере две полнокровные дивизии, шла поставка топлива и боеприпасов. Англичане поставили Науменко перфорацию, и он укрепил аэродромы. Кроме того, ему были поставлены локаторы РУС-2 и более совершенные «Редуты». Мы обучили операторов и штурманов наведения. В войска прибыли настраевыемые химические взрыватели АВД, 15 позиций, задержка до 8 суток, поставленные на неизвлекаемость, с двумя ловушками. Реагирующие на три действия: вибрацию, давление и время. И ротационные бомбы: после сброса на малой высоте раскрывались плоские стабилизаторы и раскручивали контейнер бомбы. По достижения высоты сто метров, контейнер раскрывался, и из него вылетали заложенные туда мелкие осколочные бомбы и мины-лягушки, рассеиваясь по площади. Наши две эскадрильи И-185 каждую ночь, занимались «посевной». Особое внимание уделялось дорогам, мостам и аэродромам. Днём этим же занимались «пешки» четвёртой и второй Воздушных армий. Наш фронт получил подкрепления. В Крыму подсохло чуть быстрее, и немцы первыми начали атаку на десант и флот у Новороссийска. Первый, самый массовый налёт немцев мы отражали совместно со 2-й и 4-й армиями. Черноморский флот, насчитывавший 15 крупных вымпелов и около 150 мелких, за восемь часов до атаки снялся с якорей и начал отход в сторону Поти. Четыре разведчика Ю-86р были сбиты эскадрильей специально переброшенных из-под Архангельска «спитфайров». Немцы в первую волну поставили более 580 самолётов всех марок. Всего немцы сосредоточили на этом участке фронта почти тысячу боевых самолётов. Третья и четвёртая эскадрильи только вернулись из налёта на аэродром в Красносельском. Удалось блокировать его работу на несколько часов. Самолёты спешно пополняли боезапас и заправлялись.

– Я – Гора-2, наблюдаю массовый взлёт самолётов противника в Крыму. Оценить количество затрудняюсь. Много.

Противник шёл тремя колоннами к месту, где ещё недавно стояли корабли Черноморского флота. Сейчас там находился «дивизион плохой погоды»: 12 СКР должны поставить дымовую завесу и изобразить зенитный огонь.

Из Крымской поднялись остатки немецкой истребительной эскадры, надеясь перехватить основные силы нашей авиации. На бой с ними была направлена 217-я ИАД. Остальные дивизии вылетели через пятнадцать минут и следовали в район Новороссийска. Нам приказали встретить противника на траверзе Керченского пролива. Самое пекло. Мы вытащили на себя все истребители прикрытия и начали оттягивать их к Анапе, недавно освобождённой нашими войсками. Более ста истребителей немцев против семи восьмёрок наших. Даже не полный полк. Науменко и Савицкий поставили задачу максимально оттянуть их от бомбардировщиков. Требовалось продержаться 12–15 минут. Мы разыграли всё ещё за три дня до этого. Немцы «клюнули» на нас: «синих» ночников. Я на «кобре», с ведомым, находился почти на километр выше и чуть сзади первой эскадрильи и руководил боем, кроме того, моя задачей была ликвидация «охотников». Бой начался на лобовых, затем «кобры» и «мордастые» начали вертикальный хоровод с «фокке-вульфами» основного прикрытия. Бой распался на отдельные свалки. В этот момент я увидел пару «мессеров»: немного выше общего боя, и пошёл на них в атаку. Немцы бой приняли. Обменявшись безрезультатными очередями, каждый стал разыгрывать свои козыри. Ведущий немец заложил косую петлю, а мы с Костей пошли строго наверх с переворотом, не став сразу пытаться пристроиться к «мессерам». Оказались чуть выше и в немного более выгодном положении. Более тяжёлая «кобра» легче разгоняется на пикировании, чем Bf-109g-6. Это мы проверили на трофейном «мессере». Сверху, разогнавшись, идем в атаку из задней полусферы. Атакуем ведомого. Одна из трасс крыльевых пулемётов коснулась его. Он с переворотом уклонился вниз, оставив ведущего. Тот, видимо услышав ведомого, тоже перевернулся и пошёл вниз, надеясь оторваться на пикировании. Но у нас «Кобра К», у него ничего не получилось. Я ушёл круче него и оказался чуть ниже. На выравнивании немец выпустил щиток и чуточку вспух, в этот момент четыре трассы крупнокалиберных «браунингов» прошили его от хвоста до носа. Горит! Ведомого не видно, мы отошли немного и начали набор высоты, потерянной из-за манёвров. Три колонны «девяток» бомбардировщиков начали атаковать «яки», «ла» и «кобры» «сухопутчиков». Подняться нам не дали! На нас накатилась волна истребительного боя, пришлось уклоняться от атаки, затем атаковать самому, опять выходить из боя и подниматься выше. Костя зацепил какого-то немца на «фоккере». Наконец, прорвались на высоту 5500. Запросил Гору-2 про своих, дали курс, подхожу ближе, опять над боем висит пара «мессеров», но мы выше! Атакуем из задней верхней полусферы! Я бью по ведущему, Костя по ведомому! Горят! В этот момент Дима Макеев дал «777», выходит из боя. Что-то случилось. Пытаюсь его найти в общей свалке. Вроде он чуть спикировал. Он один, ведомого нет. «Кобра» повреждена, но не горит.

– Первый, я – четвертый. Тебя вижу, прикрываю.

– Заклинило крыльевые. Основного БК нет.

– Где Виктор?

– Не знаю.

Ниже нас появляется ещё одна «кобра».

– Первый, я – «Ось», вижу тебя, на подходе!

Подождав минуту, начинаем набор высоты. Так и подмывает нырнуть в схватку, но нужно «держать» высоту и не допустить работу охотников. Подходят основные силы Савицкого. Полк свою задачу выполнил. «Коса» даёт добро на сбор и отход полка. Дав команду сбор, контролирую отход: срываю атаки немцев, если они уцепились за нашими, но у немцев отход по топливу, а у Савицкого много топлива и свежий боезапас. Чуть в стороне видим горящий СКР. Немцам удалось всё-таки прорваться к рейду. Остатки боезапаса расходую на отходящий 88-й «юнкерс». В общем, удачный бой. Посмотрим, как у остальных. Иду последним, так как задержался с «юнкерсом». Пришлось покрутиться над базой.

Сел, Михаил Иванович докладывает: не вернулось семь машин. Топливо у них ещё есть. Минуты через три села повреждённая «кобра». Затем вторая. Ещё одна машина вышла на связь и сообщила, что сидит в Анапе. Запросил ноль первого. Сведений нет. Ждём. Несмотря на три сбитых, никакой радости нет. Немцам удалось прорваться, их очень много. Надо менять тактику. То, что флота у Новороссийска нет, фрицы уже знают.

Касание! Машину встряхнуло, тормоз, накладки повизгивают. Скорость 40, следую к месту стоянки. Зажимаю левый, разворачиваюсь. Толик машет руками: «Стоп!», нагибаясь, ныряет под крыло и вскакивает на него. Я поднимаю обе руки, они как свинцом налитые, и отбрасываю замки фонаря. Толик сдвигает фонарь назад. Наконец-то свежий воздух! В кабине около 50 градусов! Сил расстегнуть парашют и привязные просто нет. Пытаюсь потянуть руки к замку подвесной системы. Тщетно. Толик сдёргивает с меня шлемофон, раскрывает замки:

– Как аппарат?

– Норма! БК пуст.

Толик скользнул вдоль капота и откидывает замки.

– Пал Петрович! Мешаешь! Вылезай!

– Сил нет!

Толик подаёт руку, с его помощью встаю и перешагиваю через направляющие фонаря. Весенний ветерок холодит мокрую гимнастёрку.

– На торможении повизгивает правая стойка.

– Сделаю! Воды?

Сел на краешек крыла и сбросил ноги:

– Если не затруднит!

Толик выливает на меня ведро холодной воды.

– Чёрт! В сапоги попало! – Отряхиваюсь, как собака. Живой! Надо идти в штаб. Сегодня это уже пятый вылет.

– Толик! Сели все?

– Все!

Хлопнув «мордатого» по фюзеляжу, отошёл на несколько шагов от самолёта и сел в траву. Подошли Костя и лётчики «восьмёрки» четвёртой эскадрильи.

– Товарищ командир! Разрешите получить замечания!

Встряхнул головой и встал:

– Савраскин! Ещё раз опоздаешь с манёвром, спасать не буду! – Он стоит красный, как рак. Из-за него пришлось «разворачиваться на пятке» и в течение одиннадцати минут вести бой с «охотниками». Он зевнул и отстал от группы. А немцы не лохи, кого хочешь могут обидеть сами. Так что покрутиться пришлось! Поэтому и стою, как выжатый лимон. – Тарасов! Докладывай!

– Товарищ полковник! Цель поражена! Прошли семью бортами. Савраскин тоже, и бросал, и обстреливал. Чуть в стороне, но пожар в его створе я видел. Не злитесь на него!

– Я не злюсь. Устал очень. Немец непростой попался. Хоть и на «фоккере». Сбитые есть? Или только по земле отработали?

– Два «юнкерса» на посадке. И порядка пятнадцати на земле. Фотографии сделали.

– Молодцы! Айда в столовую, четвёртая!

Полк перевели на «другую работу»: наша основная задача – срывать нормальную работу немецких аэродромов и охрана района от «охотников». Создано 16 пар «вольных стрелков». Благодаря тому, что у обеих армий сейчас собственные РЛС наведения, наш НП на Надежде стал работать только на нас. А третья и четвёртая эскадрильи в основном работают по аэродромам противника. Но каждую восьмёрку обязательно прикрывает пара «егерей». Их задача – «мессера»-охотники. Поначалу немцы не понимали, что мы открыли на них «охоту», и пытались сами атаковать «егерей». Но довольно быстро до них дошло, что на этих «кобрах» летают не самые простые лётчики, что подойти незаметно к ним невозможно, а в манёвренном бою они не уступают, а превосходят их. Что опыта боёв у них не меньше, есть неожиданные приёмы, а самолёты не хуже их «мессеров», а превосходят их и на горизонтали, и на вертикали. Поэтому сейчас, обнаружив высоколетящую пару, немецкие наблюдатели дают команду: «Ахтунг! Егер!» А на фронте всходила новая звезда: Покрышкин! Получив полк, он продолжил интенсивно летать, активно перестроил работу всего полка. За полтора месяца боёв он лично и в группе сбил 36 самолётов противника, большая часть из них были бомбардировщики. Его полк показывал лучшую результативность во всех ВВС. Наш полк в основном уничтожал бомбардировщики на земле, а в воздухе занимался только истребителями. У меня за этот же период 24 сбитых: один «Юнкерс-88», 18 «мессеров»-охотников и пять «фоккеров». Третья и четвертая эскадрильи, пользуясь тем, что у И-185 – самая большая скорость у земли: 650 км/час или 600 с бомбами, работали у самой земли. Мы направляли их вслед отходящим по топливу немцам. Они обгоняли их, и «обрабатывали» полосы аэродромов ротационными бомбами перед самой посадкой немцев. Истребитель – не штурмовик и не бомбардировщик. С пикирования он может работать точно, с горизонтального полёта – нет, но ротационные бомбы не требуют точного прицеливания. У них большая площадь накрытия. Поэтому самые большие потери немцы несли на земле! Из-за нас они вынуждены были постоянно держать в воздухе дежурное звено, а это и моторесурс, и бензин, и усталость лётчиков. В «ту войну» немцы держали высокую активность авиации в районе Голубой Линии два месяца. В этот раз они «сдулись» через месяц и пять дней. А затем начали вывозить свои войска в Крым. Полк опять перешёл на ночной образ жизни: топили всё, что могло перевозить войска. 5 мая мы выполнили последний взлёт на Тамани. Курс – Ленинград! Летим домой на отдых и замену техники.

По прилёту меня направили в госпиталь Бурденко, в Москву. Там на рентгене была обнаружена пуля, убившая Титова. Входного отверстия не было. Николай Нилович с удивлением рассматривал рентгеновский снимок.

– Впервые в моей практике, полковник. С таким ранением не живут.

– А может быть, я – мёртвый? – сказал я, улыбаясь. И похлопал себя по щекам.

– Я боюсь, что не смогу её извлечь. А вам всё шуточки! Она вам не мешает?

– Нет. Никогда её не ощущал. Очень сильно болела шея после боя 21 июля 1941 года. Несколько дней.

– Каким образом она не оставила следов входа – мне непонятно. Удивительно, но факт! Кстати, это объясняет, почему у вас изменился почерк и походка: реакция повреждённого спинного мозга.

– Так ведь она застряла в кости?

– Хм, молодой человек! А импульс она передала куда? Вот утолщения от перелома шеи. Списывать вас надо!

– Николай Нилович! Только не это! Ведь два года летаю и всё в порядке!

– Пожалуй, вот с этой стороны её можно извлечь. Ну, что, согласны? Или списание.

– Режьте!

Пулю извлекли. Немецкая, из авиационного пулемёта. Проделал в ней дырочку и повесил на шею. Можно сказать, что полностью легализовался. На грудь повесил желтую полоску. Выписался из госпиталя и прибыл в кадры ВМФ. Прошусь домой, в полк. Но отправляют к наркому.

– Товарищ адмирал! Гвардии полковник Титов прибыл по вашему приказанию!

– Прибыл! Молодец! Что с комиссией?

– Годен без ограничений, товарищ адмирал. Прошу разрешения убыть в полк.

– Нет. Садитесь. – Он снял трубку ВЧ и попросил соединить с товарищем Ивановым.

– Товарищ Сталин! Вы просили сообщить, когда полковник Титов сможет приступить к дальнейшей службе. Он у меня в кабинете. – Он замолчал, слушая Сталина. – Есть, товарищ Сталин. Всё понял! До свидания, товарищ Сталин. – Он повесил трубку.

– Вас вызывает товарищ Сталин к 22 часам сегодня. Вы где остановились?

– Нигде. Планировал сегодня вылететь в Ленинград.

Нарком вызвал небольшого толстенького капраза и поручил ему разместить меня в Москве, обеспечить мою доставку в Кремль и обратно. Мы прошли в его кабинет, он позвонил куда-то и решил этот вопрос кардинально, поселив меня в гостинице «Москва» в номере с видом на Кремль. Пробивной товарищ. И никаких заморочек с транспортом. Пообедал в ресторане, вкусно! В голове пустота, никаких мыслей и бешеная усталость. Лёг поспать, но не спится. Сосед-артиллерист предлагает выпить, но я не могу, предстоит поход в Кремль. Он обиделся и ушёл куда-то. Я тоже вышёл прогуляться по Москве. На улицах патрули, несколько раз проверяли документы, но больше похоже, что просто хотели рассмотреть поближе трижды Героя. Вдруг голос: «Павел! Ты?» Оборачиваюсь: стоит незнакомый мне человек в ватнике. Один рукав засунут под ремень. Инвалид. Недоумённо смотрю на него.

– Не узнаёшь? Я – Коля Сизов! Мы с тобой в одном полку служили!

– Извини, не узнаю!

– Ты что, совсем загордился?

– Нет, после контузии ничего и никого не помню.

– Как так? Совсем ничего?

– Абсолютно!

– Меня сбили 21 июля под Кингисеппом. Я был левым ведомым у Карташевского, а ты – правым. Ты оторвался от нас и ушёл наверх к СБ. Нас тогда всех сбили. А ты, выходит, выжил?

– Меня тогда не сбили, я сбил четыре «мессера» и сел у бомбёров. Потом меня перевели в 13-й полк. Так там и остался.

– И меня совсем не помнишь? Мы ж дружили!

– У меня снаряд в тот день за бронеспинкой разорвался, а сейчас ещё и пулю в шее нашли. А ты руку тогда потерял?

– Нет, это позже, уже у партизан. Я здесь в командировке. Пошли, выпьем за встречу!

– Не могу! К начальству иду.

– А что, начальство не поймёт, что ты старого друга встретил?

– Я в Кремль иду.

– Так это же в другой стороне?

– Ну, не прямо сейчас, чуть позже, а пока я гуляю.

– Ну, так… – Я еле от него отбился. Чего меня именно сегодня все тянут напиться?

Вечером подошёл к Боровицким воротам. Сдал оружие, получил пропуск и прошёл приёмную Сталина. Несколько раз проверяли пропуск, сличая его со списком. В приёмной пробыл всего несколько минут. Вошёл, доложился.

– Проходите, товарищ Титов. Садитесь. Как себя чувствуете после операции?

– Нормально, товарищ Сталин.

– Мы решили вас направить в Липецкую высшую лётно-тактическую школу воздушного боя!

«Опять в Липецк! Когда ж я от него избавлюсь!» – пронеслось в голове.

– Учиться, товарищ Сталин?

– Нет, товарищ Титов. Командовать и преподавать. Готовить кадры для наших ВВС.

– А у меня есть возможность отказаться от этого назначения?

– Почему, товарищ Титов? У нас остро не хватает высококвалифицированных лётчиков. Их требуется учить.

– Гораздо острее, товарищ Сталин, стоит вопрос об уровне квалификации старшего командного состава ВВС, чем о подготовке отдельных лётчиков. А высокая аварийность в сухопутных ВВС, да и в ВВС некоторых флотов, связана с низким качеством сборки самолётов и в отсутствии военной приёмки на заводах. Основные потери у нас не в боях, а в катастрофах и аварийных ситуациях.

Сталин встал, я тоже поднялся.

– Сидите, товарищ Титов. Продолжайте, я вас внимательно слушаю.

– Вот возьмём, к примеру, мой полк. Сейчас машины выработали свой ресурс, и полк убыл на переформирование. В течение полутора-двух месяцев нам будут менять двигатели, пушки, колёса, некоторые машины будут заменены полностью. Фактически полк в течение этого срока будет небоеспособен. За это время растеряются наработанные навыки, полк потребуется снова вводить в строй. А в это время, вместо опытных боевых лётчиков, будут воевать пацаны из лётных училищ, которые едва научились за ручку держаться. Соответственно, наши потери возрастут. А немцы будут только рады, будут докладывать о том, что они мастерски сбили огромное количество наших. А на Кубани наши даже заставили их закрасить эмблемы, которыми они всё время пользовались. Поэтому необходимо по-другому готовить смену машин в полках: полк должен иметь второй комплект самолётов к моменту окончания ресурсов основных машин. Неделя для отдыха, и снова в бой. Благодаря этому уменьшится и количество лётных происшествий, и количество потерь. Мне кажется, что именно здесь находятся наши резервы.

Сталин молчал и курил свою трубку. Я тоже замолчал.

– Мне доказывают, что это вовсе не так, товарищ Титов. Что лётчики не выдерживают нагрузок и им требуется отдых.

– Нет, товарищ Сталин. Дело в том, что техническая служба отстает и не успевает подготовить новые машины. Мы сейчас будем ждать самолёты.

– Что требуется для того, чтобы исправить положение?

– Увеличить на двадцать пять процентов технический состав полков, возложить на инженера полка обязанность подготовки второго комплекта самолётов. Ввести военную приёмку на всех авиазаводах.

– Сколько вы потеряли людей в последней операции?

– Шесть человек, товарищ Сталин. Остальные вернулись или вернутся в строй в ближайшее время из-за ранений.

Сталин прошёл к столу и сел. Открыл какую-то папку и стал читать.

– Вы в партию вступили? – неожиданно задал он вопрос.

– Пока нет, я кандидат в члены ВКП(б).

– Поедете на Юго-Западный фронт, в 17-ю воздушную армию. Она недавно сформирована. Заместителем командующего по истребительной авиации. Ваше предложение о введении военной приёмки будет нами рассмотрено. По второму вашему предложению… В Саратове, на Энгельсской авиабазе, сейчас около трехсот И-185. Я знаю, что вы дали очень лестные отзывы об этом самолёте. В вашем полку все лётчики готовы пересесть на него?

– Да.

– Кто сейчас командует вашим полком?

– Подполковник Хабаров, но я бы хотел передать полк майору Макееву.

– Тогда так: 14-й полк получает новые самолёты в Саратове, и будет включён в 17-ю воздушную армию. В порядке эксперимента, мы изменим штатное расписание так, как вы сказали, для истребительной авиации 17-й ВА. До сих пор все ваши предложения приносили успех. Посмотрим, что будет на этот раз. Насчёт Макеева? Поступайте так, как сочтёте нужным, товарищ генерал.

Я посмотрел на Сталина.

– Да-да! Приказ о присвоении вам звания генерал-лейтенанта я только что подписал. Мы внимательно следили за тем, что и как вы делаете на Кубани. Были некоторые сомнения по вашему поводу, да вы о них знаете. Так как всё подтвердилось, то… Командуйте. Тем более что у меня есть претензии к командованию 17-й армии. – Он передал мне приказ, в котором рукой Сталина было зачеркнуто слово «майор» и написано «лейтенант». Второй раз я получаю это звание. В первый раз всё было значительно дольше и муторнее. 17-я Воздушная армия? Не зря я вспоминал Кушку! Всё моё детство прошло на аэродромах этой армии. Мой отец, с кратковременными перерывами на учёбу в академии, работу в Чкаловском, «загранкомандировками», всегда служил в ней. Командовал эскадрильями, полками, дивизиями, был замполётом армии, а в конце службы и. о. командующего. Да и сам я «не мимо проходил». Тоже отметился. Был и командиром полка, и командиром дивизии, и последним командующим знаменитой воздушной армии.

Если вы думаете, что можно собрать толпу мужиков, назвать её «армией», и это будет армия, то вы глубоко ошибаетесь! 17-я воздушная имела три истребительные дивизии, три «ночных» бомбардировочных авиакорпуса: это которые на По-2: «Я думала, что вы – ас, а вы – У-два-с!» Это про них! Одну штурмовую и одну бомбардировочную дивизии. Когда я приехал в Миллерово, где располагался штаб армии, принял доклад начальника штаба, сразу после него ко мне зашёл член Военного Совета армии и рассказал, что творится на местах. Полтора года в тыловом округе разложат любую армию! Именно тогда я понял, почему Иосиф Виссарионович изменил приказ. На представлении командующему я понял, что «у нас есть проблема»! Генерал-лейтенант Судец воспринял моё назначение как личное оскорбление. Он вёл третью войну в своей жизни, но первую авиационную. Я – пятую. Но для него я был «молодым выскочкой», которого надо укоротить. Желательно «отрубив хвост по самую голову». Самое обидное заключалось в том, что тот же Судец, в своё время, рекомендовал меня на дивизию, дал рекомендацию в Академию Генштаба. Мы жили «душа в душу»! Лучший мой «командующий»! Но сейчас армия представляла собой небоеспособный сброд тыловиков. В полках двадцать шесть процентов летчиков имеют боевой опыт, остальные – сержанты ускоренного выпуска. Пьянство, есть дезертиры. Питание в полках просто никакое: всё разворовано. А через полмесяца немцы ударят в стык 57-й армии и Воронежского фронта. Пришлось наводить порядок. Заслужил прозвище «Цербер». Это такая трехглавая собака, охранявшая вход в царство Аида. Но больше тридцати начальников тыла поехали в места не столь отдалённые: в штрафбаты. Хабаров и Макеев перебазировали полк почти мгновенно. Хабарова сделал командиром резервного полка. Он попытался обидеться, но я пообещал ему дивизию. Он – службист, в мирное время ему цены нет! А воевать будет Макеев! Полк мгновенно прозвали «придворным». Он, действительно, расположился в Миллерово.

Армия – это снабжение и планирование! В первую очередь занялся этим, а Дима Макеев и Василий Хабаров занялись проверкой лётной подготовки в истребительных частях. Кстати, их восприняли в армии ещё хуже, чем меня! Они меня «обрадовали»: потерь будет много! Сидят передо мною.

– Командир, что делать будем? «Ночники» с нами работали по Котельниково, остальные – «тыловики».

– Трясти. Всех трясти! Но к 5 июля у нас должны быть дивизии.

– Легко сказать! – заметил Хабаров.

Единственный гвардейский полк, конечно, стал «эталоном». Все были задействованы на проверке трех дивизий. Они тасовали полки, создавали пары и звенья. Проверять их не приходилось. Все они «довоенного разлива», прошли ад Ленинграда, Сталинграда и Кубани. Элита! Ночники-истребители. Дату начала я знал точно, поэтому действовал до последнего часа. В одном из полков неожиданно встретил отца. Он должен быть в другом полку! И летать на «яках»! Он увидел, что я внимательно на него смотрю, вытянулся. В «той истории» через шесть дней его тяжело ранят в воздухе. Что будет сейчас? Воюй, сержант! И не забывай оглядываться!

Третьего приказал Макееву собрать полк и перебазироваться на правый фланг фронта в Вейделевку, куда я перебросил дополнительно два дивизиона КЗА. Против нас был наш «старый приятель» генерал-фельдмаршал авиации Вольфрам фон Рихтгофен, который расположил свой 4-й флот в Харькове и Чугуеве более чем на 20 аэродромах. Повторять крымский опыт он не хотел. А придётся!

В ночь на 5 июля 14-й полк до пяти утра «обработал» четыре самых крупных аэродрома противника по крымскому варианту: заминировав полосы и стоянки. Важно было сразу перехватить инициативу у немцев. Нас выручало то, что мы находились на левом фланге, чуть в стороне от мест основных боёв, поэтому могли постепенно вводить необстрелянные полки в бой. Нашим соседом справа была пятая ВА Горюнова: обстрелянная, прошедшая много километров фронтовых дорог от Одессы до Кавказа и от Кавказа до Курска. Её штаб сейчас в Старом Осколе. Утром пятого июля мы наблюдали с НП армии, какой бой разгорелся на правом фланге. Днём 14-й полк разбился на пары и перешёл к свободной охоте, помогая Горюнову. 306-я штурмовая дивизия нанесла несколько ударов по Чугуевскому узлу. Ближе к обеду позвонил Горюнов и попросил перебросить на правый фланг штурмовиков и истребителей. Ввели в бой 236-ю и 189-ю дивизии. Остальные продолжали работать над нашим фронтом. Здесь высокой интенсивности боёв пока не было. Отпросился у Судеца на правый фланг и улетел в Вейделевку. Отсюда до линии фронта всего 25 километров. Немцы ударили на северо-восток, ввели крупные силы танков и самоходных орудий. В воздухе черно от самолётов с обеих сторон. Полковник Кудряшов, командир 236-й дивизии, единственная «боевая» дивизия у нас на тот момент, доложил о значительных потерях при сопровождении штурмовиков. У немцев очень сильное ПВО в танковых дивизиях. А у него два полка «яков» и только один полк Ла-5. Ла-5 все пятибачковые, тяжёлые. Но полки обстрелянные, воевали на Кавказе в 42-м. Выдержат! Связался с Макеевым. Он доволен! Немцев искать не надо, сами летят. Попросил его не расслабляться, а работать. Кудряшову перебросил от Аладинского полк И-185. Кудряшов, по старинке, использует «шестёрки», вместо «восьмёрок», сделал ему замечание. В этот момент доложили, что его «шестёрка» под командованием капитана Лавейкина сбила семь «хейнкелей». Потерь не имеет. Кудряшов расцвёл, но при мне передал приказ увеличить группы до двух «восьмёрок» в каждой. День стремился к закату, немцы продвинулись всего на четыре километра. Новые кумулятивные бомбы в тот день вывели из строя большое количество танков. 291-я ШАД разрушила двенадцать переправ через Северный Донец. Своевременный удар по аэродромам, перенесённый на ночь, а не на туманное утро, позволил в первый день боёв резко снизить интенсивность действий ВВС противника в полосе нашей армии. Мы совершили более 2000 самолетовылетов, немцы на южном участке произвели меньше полутора тысяч самолетовылетов. Небо осталось за нами! Сбитый немец, недавно переведённый с Западного фронта, удивлялся:

– Я не ожидал, что меня так быстро собьют, в первом же вылете. Похоже, что у вас сохранилось большое количество опытных лётчиков.

Он сообщил много интересного: например, о том, что немцы сняли две ночных эскадрильи Ме-110 в Югославии и переправили их сюда. Партизаны Тито получат больше оружия. Немец назвал и аэродром, где будут базироваться «ночники». Интересно, как они на тихоходном 110-м будут ловить «мордастых», но вот для АДД – это серьёзная угроза. Передали сведения командованию АДД. Ответ пришёл немедленно: «По возможности нейтрализовать или уничтожить!» – подпись: генерал-полковник Голованов. Ночью занялись разведкой и продолжили минирование аэродромов противника. Три ночных авиакорпуса, ну и что, что на У-2, но их МНОГО! Немецкие «ночники» нашлись на правом берегу Ворсклы в районе Головчина. Прятались в лесопосадках. Немцы построили для них настоящие капониры, благо леса много. Сожгли напалмом.

Утром на Белгородском направлении у немцев смогло взлететь меньше половины 4-го флота. На каждого немца приходилось четыре-пять наших. Они попытались атаковать наши аэродромы ночных бомбардировщиков. Над Бурлуком состоялся большой и тяжёлый воздушный бой. Примерно такой же, как вчера был над Покровкой! Вот только места базирования У-2 немцы определили неправильно. Основная масса У-2 базировалась в Валуйках, в четырёх больших лесных массивах, гораздо южнее. Это они высоту набирали над Бурлуком! Ловушка себя оправдала! Истребителей и бомбардировщиков 4-го флота мы изрядно пощипали. Особенно досталось пикировщикам: основной ударной силе немцев. На отходе по топливу мы нанесли тремя штурмовыми полками и четырьмя истребительными полками удары по аэродромам противника в Микояновке, Сокольниках, Померках, Основе, Рогани, Барвенково и Краматорской. Атаки были неожиданными и успешными, кроме Краматорской, где потеряли много самолётов. Немцы успели поднять крупные силы с соседних участков. Сорвав воздушную поддержку и уничтожив больше сотни самолётов противника, мы обеспечили успех 5-й ВА и 7-й гвардейской армии. Немцы завязли у станицы Черкасской.

Ещё три дня и две ночи прошли в такой же напряжённой обстановке. В этот момент Жуков перебрасывает к нам на наш участок части Резервного и Степного фронтов. Немцы, увлечённые прорывом обороны 7-й гвардейской армии, пропустили подготовку к удару. Ночью 11 июля, форсировав Северный Донец, 57-я и 5-я гвардейская армии ворвались в Белгород, подрезали основание прорыва Манштейна. Для трех «элитных» немецких танковых дивизий: «Адольф Гитлер», «Великая Германия» и «Мёртвая голова», отчётливо замаячил новый «Сталинград». В условиях завоевания нами полного господства в воздухе, что на Северном, что на Южном фасе, и многократного превосходства в силах и средствах, эсэсовцы были обречены. И они ослабили наступление, пытаясь укрепить фланги. Но штурмовики нашей и 5-й армий буквально ходили у них по головам. Через пять дней ударил Воронежский фронт, форсировал Ворсклу и начал подрезать Манштейна с его левого фланга. На Северном фасе начал наступление Центральный фронт. Манштейн начал массовый отход. Ночью мы обнаружили 12 отходящих колонн противника и обрушили на них удары всех «ночников». Действуя во взаимодействии с АДД, мы наводили на колонны тяжелые бомбардировщики. Блокировали дороги минными постановками, подсвечивали противника напалмом. Наносили удары сами и корректировали огонь. Ночь превратилась в день. Немцы не выдержали, и началось бегство, вместо организованного отхода.

Это была худшая ночь в моей жизни: не приспособлен У-2 к штурмовке маршевой колонны тяжелого танкового полка! Но выпустить немцев из готового захлопнуться мешка я не мог. А когда из выливного прибора льётся горящий напалм, самолёт виден как днём. Я комбинировал удары: сначала наносился удар ротационными бомбами, а следом за ним шли «вошебойки», всё равно потери были большими. Лишь к 2 часам ночи удалось подавить зенитную артиллерию, но и огонь пехоты опасен для «рус-фанера». В ту ночь мы помирились с командующим. Он стоял рядом и практически не вмешивался в управление. Слышал всю ругань, болезненно морщился при докладах, слышал, как орёт Макеев, подгоняя своих ночников. Слышал благодарность Голованова за подсветку. С двух часов докладов о потерях стало меньше, затем на связь вышел Жуков и передал благодарность Ставки за действия ночников.

– Сколько «ночников» действовало, Владимир Александрович?

– Все три корпуса, и 14-й гвардейский полк КБФ.

– Пишите представление на звание «Гвардейских» всем участвовавшим полкам, дивизиям и корпусам. Не выпустили вы Манштейна из мешка.