Текст книги "От винта! : Не надо переворачивать лодку. День не задался. Товарищ Сухов"

– Сокол, Горе! В точке М6 иди вниз. Тебя встретят! Молодец!

До неё ещё полчаса лёту! Прошёл над точкой, пошёл вниз. На несколько секунд оторвал маску от лица и вытер пот. Надо же, вспотел! А вот и наша восьмёрка! Ты смотри, сама сотка встречает!

– Сокол, сотке! Привет! Как оно?

– Бак пришлось сбросить.

– Понял! Там тебе баньку соорудили!

– Отлично, а то у меня всё изморозью покрылось. – Когда снижаешься с негерметичной кабиной вниз, всё заволакивает изморозь, приходится некоторое время идти по приборам, почему разведчиков и встречают. В этот момент мы ни хрена не видим и можем пропустить атаку. Всё! Касание, рулёжка, тормоз. Ласковые губы Дашеньки, забирающей парашют. Живой!

Банька!!! Промёрз я до костей! Лежу на средней полке, сил нет. Отхожу после полёта. Звал с собой Дашу, но она похихикала и не пришла. Дверь открывается, входит тётя Поля в длинной рубашке и шапке-ушанке. В руке два веника.

– Костенька, давай я тебя попарю, сынок! Что за мытьё в одиночку!

– Ой, спасибо, тётя Поля!

Вот это да! Парит она просто профессионально! Куда там турецким мойщикам! Распарила меня до изнеможения, потом холодной водой окатила, перевела пониже, там намылила, растёрла мочалкой, всё смыла, а потом сделала мне просто потрясающий массаж. Растянула все мышцы, все суставы повыворачивала, шею мою бедную промяла так, что никаких хрустов не стало. Через час мы выползли на привалок у баньки. Она помахала кому-то рукой, и нам принесли четыре бутылки ледяного темного «Бархатного» и раков.

– Ой, тётя Поля! Это просто сказка! А я звал Дашу из ПДС с собой, не пошла.

– Да дура она! Не понимает, что тебе не то самое нужно, а согреться да кости промять. Я слышала, как девчонки хихикали. Назвала их дурами и пришла. Зелёные, ничего в этом деле не понимают. А у меня у самой Сашенька, сынок, сейчас на Севере летает. Да и самой приятно. Это вам, мужикам, надо всё и сразу. А мы, бабы, и без этого можем своё дело сделать. Вон, пока тебя мыла да мяла, раз пять кончила, трусы пришлось менять! А спать с кем-то при живом муже – грех и грязь!

Я улыбнулся и поцеловал её за ухом.

– Щас как дам, охальник! А ты такой крепкий, с виду и не подумаешь. Одни мышцы! Мужик! Ладно, Костенька! Пойду я, надо закладку делать! Смотри, осторожнее там! – она показала на небо. – Ведь по ниточке ходишь. И с Дашкой осторожнее. С дерьмецом девка. Только, что красивая.

– Я знаю!

Дарью Михайловну я знал в другой жизни. Она была женой одного из крупных политначальников в ВВС. Вон он идёт, и даже не подозревает о своей судьбе. Но на Дарью он и сейчас засматривается. Рогов у него будет! Как только за провода не цеплялись. Она была притчей во языцех всей воздушной армии. За что она с ним так жестоко поступала – не знаю. В те годы меня это мало интересовало. Просто слышал разговоры матери, отца и других офицеров. Мы с ней познакомились в момент, когда я приехал из Ессентуков. Больше никого из лётчиков в полку не было. Мне понадобилось кое-что пришить к новой форме и новому комбинезону, и я, естественно, пошёл в мастерскую ПДС (парашютно-десантная служба), где были швейные машинки. Там и разболтался с ней. Отношения были цветочно-конфетные, я не сразу узнал в ней Дарью Михайловну. Она здорово изменилась впоследствии. При переходе к более серьёзным отношениям мне была рассказана потрясающая по трагизму и слащавости история про несчастного погибшего лейтенанта, унёсшего с собой её девственность. На самом деле она была ППЖ командира 66-го полка, но, когда она перешла в атаку и потребовала у него развода с его женой, он отказался. Возник небольшой скандал, который разрешил Вершинин, переведя её в наш полк. Если бы она сказала правду, я бы к ней по-другому отнёсся. Но она предпочла ложь. Да и бог с ней. Ореол героя-разведчика скоро рассеется у неё в голове: мы не сбиваем машины сотнями, у нас приказ любыми средствами избегать боёв, даже когда мы видим, что противник слаб и находится в невыгодном положении. Поэтому награды и денежные премии нам с неба не сыплются. А вокруг будет много молодых, способных и быстро продвигающихся по службе Героев Советского Союза. Всё-таки лучший полк ВВС. «Старики», а их совсем немного в полку, понимают, каким делом я занимаюсь, почему нахожусь на особом положении, а молодёжи этого не объяснить. А у молодых один вопрос: а сколько у него сбитых? Всего семь? Тоже мне – «старик!» Эти разговоры начались после очень удачного для полка периода освобождения Донбасса. На полк просыпался просто дождь наград, многие получили звания Героев. А я получил самый дорогой мне орден: «Отечественную войну» 2-й степени. Уж слишком дорого он мне достался: в разведке, на «Кобрёнке».

В начале ноября, в Днепропетровске, меня атаковали свои. Инициатором выступил будущий муж Даши. Я не входил ни в одну из эскадрилий, и у меня другая норма питания: высотная. Там всякие витамины, кобальт и прочие прибамбасы, и она существенно больше. Кислород выжигает жир очень эффективно, его необходимо восстанавливать. Поэтому у меня в столовой был отдельный стол. Захожу вечером в столовую, за моим столом сидят четыре летчика и курят. Три пепельницы, а я – некурящий. Скандала не получилось, хотя вырубить четырех «щенков» для меня раз плюнуть. Но мгновенно, при возникновении скандальной ситуации, подошёл Речкалов, зам командира полка, Клубов, командир 2-й эскадрильи и Голубев, ведомый Покрышкина. Двое – старики. Они укоротили четырех Героев:

– Это стол Константина Васильевича. Курилка – на улице, – сказал Голубев.

Стоящие рядом Речкалов и Клубов не дали возможности скандалистам продолжить историю. Но, уходя, будущий выдающийся политработник и рогоносец успел пробурчать:

– Ходют тут всякие, «стариков» из себя изображают, с семью сбитыми.

Гоша, видимо, рассказал об этом Покрышкину, потому что на следующее утро ко мне прибежал посыльный: «Товарищ лейтенант! Вас командир полка просил прибыть в тактический класс на занятия!» Захожу в тактику, прохожу в последние ряды: «старики» сидят там, поздоровался со всеми «стариками», пожав им протянутые руки. В воздухе – напряжённость. «Свои» решили дать бой молодым.

– Товарищи офицеры!

Входит майор Покрышкин, дважды Герой Советского Союза. Объявил тему занятий: тактические учения. После этого сказал:

– Лейтенант Сухов, большой! – нас разделили по росту: я – «большой», а младший Костя – «маленький». Я встал.

– Я звонил в разведуправление фронта, мне сказали, что сегодня у вас не будет вылета. Вы не могли бы нам помочь, так как тема занятий: «Уничтожение разведчика противника»? Товарищи! Вы все в курсе, что и у нас, и у противника, в качестве разведчиков летают не совсем простые лётчики, и не на самых простых машинах. Поэтому я и хочу провести учения: Перехват и уничтожение разведчика противника в составе звена. На перехват пойдут… – и называет четыре фамилии вчерашних моих «оппонентов».

– Товарищ майор, все четверо – ведущие пар, они не слётаны. Побьются.

– Мне кажется, что они сами хотят это сделать. Пусть попробуют! – и он широко улыбнулся. – Только, Константин Васильевич! Ваш «Кобрёнок» ходит на 11 тысячах, а у них самолёты выше четырёх с половиной подняться не могут. Вы не могли бы сыграть в поддавки с четырьмя «Героями», пройдя на этой высоте в квадрате р-2?

– Хорошо. Начальная высота 4000, скорость 520 километров. Так устроит?

– Да, конечно.

– Теперь о выбытии из боя! Если я фиксирую и уверен, что поразил «противника», я называю его номер, и он идёт на посадку, так как постоянно крутиться против четырех противников достаточно тяжело, но если кто-то из перехватчиков сможет сделать то же самое, то он говорит, что я сбит. Фотокинопулемёты на всех машинах должны быть. Идёт?

– Без вопросов! Товарищи, вам условия понятны? – Они помотали головой.

Я взлетел первым, затем взлетела эта четвёрка. Я, четко по заданию, шёл на высоте 4000 метров. Заданным курсом. При попытке сблизиться со мной уклонился и обстрелял ведущего первой пары. Саша последнее время довольно часто брал «Кобрёнка» на охоту над морем и пользовался моим, очень хорошо пристрелянным, прицелом. Поэтому, когда я сказал, что обстрелял ведущего, и он сбит, сказал по рации:

– Жердь, ты убит, на посадку!

Тот попытался побурчать и не поверить, но командир был непреклонен:

– Седьмой, вам посадка. Не мешайте остальным!

Я удерживал юнцов на максимальной дистанции и ловил их на выравнивании и зависании. Ещё двое четко зафиксированы в ФКП. И пошли на посадку. Остался герой-любовник. Он полез на вертикаль, идиот. У меня «кобра» легче и двигатель мощнее. Он полз наверх, а я сдерживал «Кобрёнка». Наконец, он совсем потерял скорость и свалился в штопор, а «кобра» из него очень плохо выходит. А у меня было почти треть оборотов в запасе. Я прибавил и ушёл на разворот. Вдруг слышу:

– 26-й, прыгай! – «Ох, блин, в плоский штопор свалился!» Я был уже и не рад, что затеял посмеяться над дураком. Смотрю – выпрыгнул, раскрылся, снижается. Зато повод познакомиться с Дарьей у него появился!

Жердев устроил скандал Покрышкину, что я не мог сбить его с такой дистанции. Саша, по моему приземлению, у меня спросил:

– Костик, ты сможешь рассчитать поправку, чтобы целиться по Жердяю, а попадать по конусу, который он будет тащить.

– Если известна длина троса и половина длины конуса, то нет проблем.

– 30 метров – трос, 5 метров – конус, общая длина: 32 и 5. – Я прошёл к «Кобрику» и внес поправки при Покрышкине.

– Атакуешь его на максимальной дистанции, как только заморгает. Все слышали? Жердяй, на взлёт.

Я зашел и отстрелялся по конусу. 29 пробоин.

После приземления все собрались в классе. Говорил Покрышкин.

– Значит так, дорогие мои Герои и не очень. Если бы вы по-настоящему попались бы Костику, от вас бы рожки да ножки бы остались. У него не засчитанных за последние четыре месяца 28 штук. А засчитать не могу: он один летает. И меня, и любого из вас немцы сожрут, если мы у них окажемся в одиночку. Он – единственный в полку, кто дрался в одиночку против четырёх «мессеров» – и сбил их всех, не получив ни одной пробоины. У него в лётной книжке всего два боя и семь сбитых. Есть желающие ещё с ним потягаться? Молчите? Мне пофиг, что вы там про себя про него думали. Ещё кто-нибудь рыпнется – вылетит из полка на хрен. Всем понятно? За сегодняшние учения лейтенант Сухов представляется к очередному воинскому званию – старший лейтенант. Извини, Костик, всё, что могу лично.

Нас перевели в Асканию-Нова. Полк прикрывал переправу, Покрышкин много летал на «свободную охоту» с Георгием, а я работал по побережью, аж до Румынии. В конце ноября Саша женился. Довольно шумно отметили его свадьбу. Перед самым Новым годом его вызвали в Москву, и он улетел. И. о. стал Речкалов. К нам прилетели наши «шефы» из Мариуполя. Новый год отмечали в условиях нелётной погоды и при большом стечении народа. На организованных танцах я стоял в сторонке, там, где меньше дыма, и смотрел на танцующих. Очень понравилось, как танцует одна девушка. Потом отвлёкся, разговаривая с Жердевым. Он, после того случая, на земле от меня просто не отходит. Перенимает опыт. Взрослеет! Вдруг высокий женский голос приглашает меня на танец. Поворачиваю голову: та самая хорошо танцующая девушка. «Белый» танец, отказываться неудобно. Повёл её в круг. Хорошо, что танго. Хотя бы чуть-чуть умею его танцевать. Не так стыдно будет. После нескольких па девушка неожиданно спросила:

– А почему так робко? Вы же прекрасно танцуете танго! Я же у вас училась танцевать этот танец. Вы меня не помните? Я – Света Истомина. Дочь Александра Ивановича. Вы же в Киеве служили? Перед войной.

– Да, служил. Но вас не помню.

Она уверенно повела меня, я выполнял роль статиста, но все почему-то расступились, и мы танцевали одни в кругу. Когда закончилась пластинка, раздались аплодисменты. Конечно, не мне, Светлане. Она не отпустила меня после танца, уцепившись мне за руку.

– Я вас нашла. Совершенно не ожидала вас увидеть. Вы – моя первая и единственная любовь. Как только вы у нас полку появились, в сороковом году, так я в вас и влюбилась. Но я маленькая была, и вы на меня никогда внимания не обращали. И даже сейчас не узнали. Ой, пойдёмте! Я вам письма свои передам. Я не знала: где вы, пока был жив отец, просила его разыскать вас. Потом оккупация. Два года прятались от немцев. Когда нас освободили, я увидела в газете фотографию, где среди летчиков были вы.

Она провела меня к гардеробу, достала кучу сложенных треугольников, на которых было написано моё имя. Я совершенно был не готов к такому повороту событий. Подошёл к полке, на которой висел мой планшет, и положил письма туда. Светлана продолжала рассказывать о себе, о жизни при немцах, о своей работе: они восстанавливали сталелитейный завод в Мариуполе. Она – сирота, отец погиб ещё в 41-м, инженер 12-го полка. Мать нарвалась на осколок, не дожив до освобождения нескольких дней. У неё красивые, но коротковатые, волосы, очень привлекательная девочка, большая грудь, красивые ровные ноги. Приятный голос, красивая правильная речь, слегка слышится южнорусское «гэ». Загляденье, а не девочка. После танцев все пошли в столовую на встречу Нового года. Она села рядом и продолжала что-то рассказывать, а я пытался разобраться в тех чувствах, которые она во мне вызвала. Потом мы гуляли по свежему снегу, она попросила показать ей мой самолёт. Довольно большой «Кобрёнок» немного смутил её.

– Когда последний раз была на аэродроме, у вас был самолёт меньше. С такой открытой кабиной. А вот тут под правой рукой была аптечка. Там лежала моя фотография, но вы об этом не знали.

– Здесь тоже есть аптечка. – Я вскочил на крыло и подал ей руку. Отстегнул чехол и откинул его на противоположную сторону. Открыл дверь «Кобрёнка и включил свет. Света заглянула в кабину.

– Как пахнет!

– Вот только не посидеть, парашюта нет.

Подошёл солдат-караульный и попросил уйти с охраняемого объекта. Светлана быстро откинула крышку сумочки, достала карточку и хотела сунуть её за аптечку.

– Не туда! – и я показал на целлулоид, под которым красовался «Кобрёнок».

– Можно? Правда? – она подсунула фотографию под пластмассу и неумело чмокнула меня в щёку. Я погасил свет, закрыл машину и поправил чехол. Солдат топтался возле нас.

– Всё, всё, уходим!

– Ну, товарищ Сухов, сами понимаете, придёт разводящий и будет мне наряд вне очереди.

– Ладно, с Новым годом тебя!

Светлана взяла меня под левую руку, и мы пошли в сторону посёлка.

– Завтра утром мы уезжаем. Но нам обещали, что часть лётчиков поедет с нами в Мариуполь. Вы не могли бы поехать с нами? Очень не хочется вот так разъехаться. Я так долго ждала этого момента. И давно уже про себя решила, что как только вас увижу, так всё вам и скажу. Как Татьяна Ларина. Вот только я не сразу вас увидела. А когда увидела, то мне чуть плохо не стало. Пришлось выйти на улицу, а после этого ждать «белый» танец.

Она ещё совсем молоденькая, интересно, сколько ей лет? Глаза красивые и умные, несмотря на весь романтический вздор, который она несёт. Навстречу нам шли Речкалов, Бабак, Глинка и Клубов, окружённые просто толпой женщин. Бедному солдатику точно достанется наряд вне очереди. Они шли показывать свои звёздочки на «кобрах». Позвали нас с собой, но я отказался. В их «кобрах» можно сидеть, у них парашют на месте. А в моей присесть негде. Зато решил вопрос о поездке в Мариуполь. Светлана рассказала ещё, что вообще-то она из Киева, там у них была квартира, но ей не удалось пока получить разрешения на реэвакуацию.

– Это сложно. Надо вначале собрать много справок и получить разрешение в НКВД, а для тех, кто был в оккупации, этот вопрос рассматривается в последнюю очередь.

Ну, да, 8-й пункт анкеты у неё всегда будет грузом на ногах.

– Наш поезд разбомбили, когда мы с мамой выехали из Киева. Нас подобрала Мария Андреевна, и мы всё время жили у неё. Она говорила всем, что мама – её дочь, а я – внук.

– Ты же девушка!

– Я стриглась под мальчишку и туго перебинтовывала грудь, чтобы её спрятать. Иначе… Очень многих девчонок забирали во фронтовые публичные дома для немцев. Вы не подумайте! У меня никого никогда не было! – сказала она и покраснела. И точно! Она даже целоваться не умеет. И глаза закрывает, когда её целуешь.

Она мне понравилась: и своей восторженной, может быть, выдуманной любовью, и жизненными устоями, и большим практицизмом, так как в жизнь она вступала трудно и опасно. В общем, из Мариуполя я вернулся в полк женатым человеком. Подвигли меня на это её письма, которые я прочёл в новогоднюю ночь, после того, как проводил её в общежитие, где расположилась делегация. Дашенька испепелила меня взглядом и взяла в оборот будущего политработника, который был рад открывшимся для него возможностям. Через три месяца она, прихватив с собой его денежный аттестат, отбыла в златоглавую по месту своего жительства. С этого момента он стал постоянно у всех занимать деньги. Ха-ха-ха! Вляпался мужик!

10 января в полк вернулся Саша из Новосибирска, и я привёз Светлану. Мы всем полком отгуляли нашу свадьбу. Светлана просто светилась счастьем. Но устроить её в полк не удалось: у неё нет специальности. Зато слетали в Киев, и Светлана поступила в Киевский университет, на картографию. Занятия начнутся через месяц. А сейчас ей удалось получить очередной отпуск и три дня по семейным обстоятельствам. Поэтому она пока живёт в полку со мной. Нам помогли снять квартиру. Тётя Поля постаралась: у неё всегда и везде связи, должность такая: шеф-повар и начальник лётной столовой в одном лице. Все дополнительные контракты на поставку продуктов в её руках. Так сказать – маркитантка. Уйти из армии, как она мечтала, и остаться в родной Кубаньщине ей не дали. Хоть она и вольнонаёмная, но дисциплина трудовых резервов была железная. Светлана ей очень понравилась, поэтому она с удовольствием исполняла роль мамки, свекрови и старшего товарища.

Мы расписались 3 января, за полчаса до моего отлёта обратно на фронт. За прошедшие четыре дня с момента знакомства мы даже поцеловаться толком не успели. Я прилетел на «Кобрёнке» в Мариуполь, когда получил телеграмму о том, что она получила отпуск, но есть проблемы с пропуском в район боевых действий. В полку мне дали меховой комбинезон, чтобы «любовь не заморозил». Я его бросил на радиостанцию. У меня там взрослые мужики помещаются, а не худенькие девочки. А на малой высоте отопления в кабине хватает, особенно там, в районе двигателя и радиостанции. Так и прилетели в Асканию-Нова. Там её все внимательно рассмотрели, завистливо причмокнули губами, тетя Поля помогла соорудить свадебное платье, по-моему, из какой-то занавески. В общем, невеста выглядела на все сто! Наша свадьба затмила остальные полковые свадьбы, которых в этом году было много. Но отпуск был только у неё, поэтому на второй день после свадьбы она провожала меня на вылет в район Одессы. Ждала долгие два часа тридцать шесть минут, потом видела, как меня извлекают из кабины, парила вместе с тётей Полей меня в бане. В общем, окунулась с головой во фронтовую жизнь. Но ей это нравилось, ей хотелось быть нужной и полезной. Когда опять занепогодилось, мы и отпросились у Вершинина в Киев. На «Кобрёнке».

Киев сильно разрушен. Я его вообще не узнаю, а Светлана уверенно ориентируется. Киевлянка! Нашли комиссию по реэвакуации, подписали все нужные бумажки, пришлось потрясти орденами и бумажками 4-й воздушной армии. В этот день случайно увидели объявление на стене, что Киевский университет возобновил свою деятельность, и требуются студенты. Переглянувшись, побежали туда. Там требовались только документы об образовании, они были и с одними «пятёрками». Выпуск 21 июня 1941 года. Самые-самые… Картографию выбрал я. С учётом послезнания. Войны осталось совсем ничего, звание у меня никакое, через полтора года мне грозит безработица. А если жена успеет закончить к тому времени хотя бы половину, будет возможность летать в картографии дальше. Снимать площади на плёнку я умею профессионально. Пора бы и о будущем подумать.

После собеседования Светланка выскочила от проректора сияющая. В бывшей квартире ей выделили комнату, но все остальные жильцы со временем выедут: ждут восстановления своего жилья. Все права на квартиру принадлежат Светлане и её законному мужу. То есть мне. Записал адрес: Киев, Льва Толстого, 21, кв. 11, в медальон. Через дорогу – Ботанический сад и университет. И бегать ей будет недалеко. Эти короткие сумасшедшие дни очень сблизили нас. Я не знаю, что сейчас творится в душе у Светланки, но для меня она сразу стала родной, желанной и близкой. Сразу, как обнял её десятого января на аэродроме в Мариуполе. Когда целовал её под шумное пьяное «горько» в лётной столовой в Аскания-Нова. Когда ощутил её пальчики на груди и увидел ликующие глаза ночью при свете луны в низенькой мазанке на краю села. Я нашёл, что искал. У меня появился тыл. До этого существовал только фронт. Светлана оказалась домовитой и расторопной хозяйкой, несмотря на небольшой возраст, война учит быстро. На первом месте у неё был я, на втором – пример мамы, по её словам, она была такая же и души не чаяла в своём муже. Всегда и во всём ему помогая. Такая типичная жительница южных районов нашей страны. Мы положили деньги ей на книжку, довольно много, поэтому за неё можно особенно не волноваться. Я зарегистрировал на неё трофейный пистолет, маленький удобный «Вальтер», подобранный мною у убитых немцев, которые хотели пленить Жорку. Время сейчас беспокойное, уголовщина разгулялась, поэтому жёнам офицеров разрешено иметь и применять оружие. Купили продукты, керосинку, керосин и посуду, я поцеловал её на прощанье на аэродроме и полетел на юг.

В полку выяснилось, что меня хочет видеть Вершинин, поэтому полетел в Днепропетровск. Там стало ясно, что моей службе в 16-м полку пришёл конец. Жалко, но приказ есть приказ. Мне приказано принять под командование отдельную разведэскадрилью армии. Эскадрилья – это громко сказано: чуть больше звена разномастных самолётов разведчиков. Три Пе-3, два «бостона» и один «Спитфайр МК IX». «Спита» ещё нет, его гонят из Архангельска. Первое, что я схлопотал на новой должности, был выговор. Немцы пригнали на наш участок Ю-86р и повадились гонять его в дальнюю разведку. Какой-то умник из штаба поднял меня на перехват. Я, естественно, его не достал. Он шёл на 14 000 и посмеялся в воздухе надо мной. Наверное, не лётчик, а стрелок-радист, тем более обидно. Сказал что-то вроде: «Гороху перед вылетом надо больше есть!» Я на него обиделся, да и на начальство тоже. Ловить его надо не здесь, а за линией фронта. Пошёл в разведотдел, собрал данные о пролётах этого змея. Всё сходилось на том, что сидит он где-то под Одессой. Рассчитал его время, сколько он болтается в тылу, доложился Вершинину. Выговор мне впаял не он, а комфронта Малиновский. Разложил расчёты, показал свой план перехвата между точкой «спуска» и точкой встречи с вероятным прикрытием. Прикрытие могло быть сильным. Константин Андреевич согласился, что это единственный способ реально перехватить этого гада. Ему тоже вкатили за него выговор. В общем, получив данные о его пролёте в наш тыл, я в расчётное время взлетел и набрал высоту, ушёл за линию фронта. Данные на разведчика я получал от Вершинина. Он лично руководил этой операцией. «Юнкерс» пересёк линию фронта, прошёл сто километров и начал снижаться, снизу поднимается восьмёрка «мессеров». «И тут выхожу я, весь в белом и с блёстками!» На десяти с половиной я его атаковал в лоб, прошил его от носа до хвоста, развернулся и отстрелялся по обоим моторам, приговаривая при этом, что мозги надо иметь, а не пердящую задницу! От «мессеров» я ушёл. Сел в Днепропетровске. Константин Андреевич приехал меня встретить. Улыбаясь, пожал мне замерзшую руку: «Видать, здорово тебя фриц зацепил! Хорошо сказал!» Самолёт мне засчитали, несмотря на то, что упал он за линией фронта и без свидетелей. Просто меня таким образом премировали двумя тысячами рублей.

А через полмесяца я неожиданно прочёл в «Красной Звезде» свою фамилию в списке Героев Советского Союза. Конечно, я сначала подумал, что это Костю-маленького наградили, но после запятой было написано: командиру N-ской отдельной разведывательной эскадрильи за систематическое образцовое выполнение заданий командования, проявленные при этом мужество и героизм. Вот так горох неожиданно повлиял на мою жизнь. Звезду вручали в Киеве, удалось побывать дома. Светланка радостно щебетала, готовя ужин на двоих. Потом была просто сказочная ночь. Мы оба соскучились и успокоились только к утру. А днём я пошёл на награждение. Неожиданно увидел очень знакомое лицо лётчика, но никак не мог его узнать. И тут я вспомнил, где его видел: на фотографии позорнейшего парада победы при Ельцине, когда голодных изможденных ветеранов войны провезли на грузовике по площади, а потом даже не покормили. Просто на потеху публике. И тут до меня с ужасом дошло, что меня тоже ждёт эта судьба. Я – один из них! И ничего не сделать. Я не политик и не маршал, я обычный солдат войны, такой же, как все. Нашу победу украдут и оболгут. Нашу страну растащат на части. Здесь будет «заграница». А на сцену выходит тот, с которого всё это началось. Именно он будет вручать мне Звезду Героя Советского Союза. Которую потом будут продавать открыто: на Садовой и в Интернете. А у меня на правой брючине эсэсовский кинжал, и ни одного шанса у этого козла нет. Заметив, как я напрягся, ко мне прижалась Светлана. Этого нельзя делать. Её замордуют. Зачем я женился! Слегка успокоившись, я вытащил из брючины кинжал и отдал его Светлане в сумочку. Иначе не удержусь. Я, конечно, могу убить его и руками, но надо держаться. Шел на сцену, а в ушах звучало:

 
Но надо держаться!
Если зарваться,
то можно нарваться.
И парни второй раз умрут,
Когда в урочище Джалал-Абада,
Свалившись на крыло,
«тюльпан» наш падал.
 

Его рукопожатия я избежал, не прикасаться же к Иуде. С обязательного застолья мы ушли, сославшись на то, что я плохо себя чувствую. И не надо говорить, что я трус. Я обязан защищать, в первую очередь, того человека, который прикрывает мне спину. Террором тут не поможешь. Только ухудшишь ситуацию. Нанесёшь непоправимый вред собственной семье. А это единственное, что у меня есть. То единственное, что я заработал на этой войне.

Сказать, что я вернулся в эскадрилью воодушевлённым, отдохнувшим и набравшимся сил, было бы самообманом. Не спал всю ночь, требовалось принять решение. Тем более что «коней на переправе не меняют». Я уже тут, и давно, с 41-го года. Капитан, ГСС, четыре ордена и командир отдельной эскадрильи 4-й воздушной армии. Худо-бедно, но… что имею… Вариантов несколько, все достаточно осуществимы, но требуют немалых усилий. Отсиживаться в стороне и слинять в Израиль? Первое время там на происхождение особо не смотрели: впереди была война с арабами и построение социалистического общества на землях обетованных. Это потом с СССР поссорились! Сейчас Сталин рулит! Не вариант! Эти маму родную продадут за тридцатку! На фиг они мне нужны? Перелететь к союзникам в Италию? Но нашу армию перебросят в Германию, а Светланка останется в Киеве. Так что, вариант единственный: служу Советскому Союзу. Тем более что и совесть не позволит предпринять что-либо против Родины. Требуется сделать всё, для того, чтобы планы Хруща и остальных остались в их болезненном воображении. Другое дело, как это сделать?

Светлана остро отреагировала на произошедшее:

– Костя! Что произошло в Доме Советов? Что случилось?

– Свет! Я ещё сам не разобрался в этом вопросе. Просто очень не понравился Хрущёв, скользкий он какой-то! И какую-то гадость сказал или пошлость. Жаль, что не запомнил, что именно. Вот и разбираюсь. И в себе, и в нём.

– Он же первый секретарь УКПб!

– И что? Не имеет права ошибаться?

– Ну, партия его поправит, если что!

– А если нет?

– Ну, не знаю! Все говорят, что поправит.

– Если будет иметь право и желание поправить, солнышко. Ладно, спи! Не бери в голову! Мало ли что лётчику-фронтовику могло показаться! Мне завтра возвращаться в Днепропетровск.

Первым, кто попался под руку, оказался адъютант эскадрильи. Была такая должность в отдельных эскадрильях, исполнял обязанности начальника штаба. Бывший политрук, в тактике и планировании – дуб дубом, много гонору и никаких знаний. Пришёл ко мне с доносом на экипаж одного из Пе-3: дескать, пьянствуют в условиях нелётной погоды, хотят выгнать из экипажа вновь назначенного штурмана, который рекомендован штабом ВВС: молодого пацана со знаменитой фамилией. В армии с 41-го года, старший лейтенант с ДВУМЯ боевыми вылетами за всё время войны. Командир, капитан Сердюков, ему не доверяет. Это сейчас разведчиков «ведут» и сопровождают две-три четверки истребителей. Потерь за последние полгода в эскадрилье не было. Почти. Если не считать стрелков и штурманов. Вначале влепил адъютанту выговор, что не может разобраться без посторонних, затем пошёл в землянку ноль третьего борта разобраться и поговорить по душам. Там только командир, штурманца нет.

– Где Ярославский?

– В другом домике живёт, у техников.

– Палыч, что произошло? Почему Романец с «телегой» прибежал?

– После вылета 12 февраля старший лейтенант Ярославский написал в политотдел фронта, что мы уклонились от боя с восьмёркой «мессеров» и трусливо сбежали с поля боя.

– Не понял! А почему вы должны были вступить в бой? Задание какое было?

– Произвести аэрофотосъёмку района Умани. Задание выполнено. Сняли с двух заходов, пленки сданы в разведуправление фронта.

– Почему два раза снимали?

– Ярославский доложил, что не уверен в качестве снимков узловой станции, могли попасться облака. Я развернулся и ещё раз прошёл над станцией.

– Ты с головой-то дружишь, Палыч? Сбить могли!

– Нет, там, на первом проходе, ахт-ахтов было негусто. Мы высоко шли, на семи километрах.

– Это что, высоко, что ли?

– Ну, относительно. Всего сорок пробоин с двух заходов.

– А буча из-за чего?

– «Мессера» нас нагнали у Пятихатки, восьмерка 16-го полка осталась их сдерживать, а мы и звено «кобр» на пикировании ушли.

– Пострелять мальцу не дали, что ли?

– Ну, где-то так. Понимаете, Константин Васильевич, он заканчивал Ейское, как лётчик, на Пе-2, а летает штурманом. Видимо, хочет сесть на первое кресло. Во всяком случае, больше всего похоже на это. Постоянно подставляет под удар. В методах и средствах не стесняется.

– Понял, Иван Павлович. Будем думать.

– А что тут думать! Я в эскадрилье с 42-го года.

– Успокойся, я не про тебя, Палыч. Я про этого говнюка. Но Романец пишет, что, дескать, пьянствуете всем экипажем.