Текст книги "От винта! : Не надо переворачивать лодку. День не задался. Товарищ Сухов"

А в июне 44-го меня сняли со всех постов и уволили из армии. 32-й полк базировался в Любляне. Мы засекли взлёт американского полка в сторону Югославии, когда они пересекли фронт, мы уже были в воздухе. Более сорока «Лайтнингов» шло в направлении колонны войск 6-го гвардейского стрелкового корпуса, который должен был сменить другой корпус, наступавший на Удину. Перед этим состоялся бой «восьмёрки» «яков» 866-го ИАП с «шестёркой» «лайтнингов». Американцы сбили три «яка» и сами потеряли три самолёта. Мы взлетели двумя эскадрильями. Первую вёл я, вторую – новый командир полка Ворожейкин. Американцы снизились для штурмовки, и в этот момент я отдал команду: «Атака!». Предупредил, что использовать только вертикальные манёвры. На возглас кого-то из лётчиков, что самолёты имеют другие опозновательные знаки, и что это – американцы, я зло бросил в эфир: «Повторяю! Атака, валить всех! Я – четвёртый!» Под огнём американцы уже кричали в эфир, что, дескать, мы же союзники, но группа, разбившись на пары, уничтожила 38 самолётов, два упали в море. Назад никто из них не вернулся. Я не мог поверить, что можно ошибиться на 400 километров. Мне приказали прибыть в Москву. Больше всех раззорялся бывший наркоминдел Литвинов: «Он хочет вбить кол в отношения между союзниками! Он совсем зарвался!» – «Мне всё равно, кто атакует наши войска, товарищ Литвинов. Любой противник должен быть уничтожен. В другой раз они крепко подумают, стоит ли устраивать провокации». По требованию ЦК и союзников меня сняли со всех должностей и уволили из армии. Сталин сидел в кресле и молчал. Я развернулся и вышел: не член Ставки не имел права присутствовать на заседании. Львову сказал, что он свободен, скорее всего, получит новое назначение, а сам пошёл домой. Надо было собираться. Арестовывать меня, похоже, никто не собирался. Зашёл в караулку у Боровицких ворот и сдал пропуск. Медленно пошёл домой, благо не далеко. Радостная Людмилка подскочила поцеловать и вдруг остановилась:

– Что с тобой?

– Меня уволили из армии.

– А почему ты снял погоны и награды?

– А на фиг они мне нужны? Собирайся, поедем в Ленинград. С меня – хватит! Всё имеет свойство повторяться! – Я не стал ей рассказывать о Всесоюзном офицерском собрании августа 91-го года. Мне там тоже дали выступить, но через тридцать секунд отключили микрофон и обвинили в нарушении регламента, потому что я напомнил товарищам офицерам об их присяге. «Я клянусь, до последней капли крови, защищать…» Не защитили. Сдались «союзникам». История повторяется, вначале как трагедия, потом как фарс. Быть участником фарса я не желаю. Пусть делают, что хотят. Прошёл в кабинет, собираю книги, записки, тетради. Звонок! Всё-таки решили арестовать. Да и фиг с ними!

Иду открывать. На пороге стоит целый генерал НКВД. Власик.

– Павел Петрович! «Хозяин» просил подъехать. Одевайтесь.

– Чай?

– Да нет! Спасибо! Хотя, если с мёдом, то не откажусь. Что-то горло садится.

– Люда! Сделай чайку с мёдом Николаю Сидоровичу.

Генерал-лейтенант Власик прошёл в столовую, а я пошёл одеваться. Через пять-семь минут мы выехали, но не сторону Кремля. Власик повернулся ко мне и махнул мне рукой с первого сиденья. Мы приехали на Ближнюю дачу в Кунцево. Власик открыл входную дверь и жестом пригласил меня пройти. Я здесь никогда не был. Раздеваясь, внимательно осмотрел помещение, затем меня провели в кабинет, нет, скорее в гостиную, потому что в ней горел камин. Сталин сидел в кресле перед камином и что-то читал. Мундштуком трубки указал мне на второе кресло. Спустя несколько минут он отложил бумаги в папку, взял следующую папку, полистал её, вытащил отпечатанную бумагу и передал мне. Представление на награждение орденом Отечественной войны I степени всех участников боя у Крыжа.

– Подпиши! – я увидел свою фамилию, вычеркнул её и подписал.

– Обиделся? О, даже погоны и награды снял.

– Вообще, хотел в гражданку одеться, но ничего не нашлось. Это – моя гимнастёрка сорок первого года.

– Не понимаешь, что есть внешние враги, а есть внутренние. Двух сегодня ты на чистую воду вывел. За то, что тебя не предупредили, извини! Так надо было, чтобы заставить их раскрыться. Пока в твоём присутствии на фронте особой надобности нет. Поэтому поработай с трофеями. Тут под Мюнхеном нашими войсками было захвачено много очень интересного: ракеты, реактивные самолёты, новые танки, «панцеркнаке». В технике ты разбираешься получше многих. Тебе и карты в руки. И ещё, по данным нашей разведки, американцы создают новое оружие. Очень большой мощности. Мы тоже ведём эти работы. Занимается этим нарком Берия. Ему требуется помощник. Он просил дать ему тебя, потому, что кроме самого оружия, требуются средства его доставки. Займёшься этим. Ну, а скандал с твоим увольнением нам только на руку. Уволили, и он исчез куда-то. Вот приказ о твоём назначении. А это – о новом звании. Заслужил. Там нам замечательный ужин приготовили, Павел Петрович. Договорим в столовой!

Ужин и вправду был замечательным! Седло барашка с картофелем фри, деревенский салат, отличное кинзмараули, фаршированная ветчина с сыром пармезан. Сталин хотел познакомиться поближе с человеком, которому будет доверена самая большая тайна страны: ещё не закончив эту страшную войну, СССР начал подготовку к следующей. И противники уже определены.

– По достаточно точным данным, американцы ведут работы по созданию так называемого атомного оружия, товарищ Титов. Работы они начали давно, ещё в 41-м году. Ожидаемое время готовности – июнь-июль следующего года. Мы начали эти работы позже, и у нас очень мало делящихся материалов, так как раньше мы этими работами не занимались. Сейчас в Чешских Татрах мы обнаружили достаточное количество урановой руды, которую заготовили немцы для своих исследований. Наши товарищи приступили к вывозу её в СССР. Мы начали строительство завода по обогащению этой руды. Строительство ведёт НКВД. Съездишь, познакомишься. Однако наши учёные говорят, что вес бомбы будет очень большим, и что нужен специальный самолёт для её транспортировки. Таких самолётов у нас нет. Мы поручили бюро Туполева скопировать американский тяжёлый бомбардировщик В-29, интернированный на Дальнем Востоке. Это и будет твоё направление: будешь курировать его постройку и создание этой самой бомбы. Чтобы это можно было использовать, и в кратчайшие сроки. Кроме того, наши специалисты пришли к мнению, что эту бомбу можно запускать при помощи ракет. Это второе твоё направление. Там ещё не сложился коллектив, работу ведут несколько конструкторских бюро, надо разобраться, кто из них реально сможет выполнить эти работы, так как, сам понимаешь, денег у нас немного, и финансировать всех мы не можем. Говорят много, предлагают много, а пока один пшик выходит. Что сам думаешь по этому вопросу?

– Товарищ Сталин, для выполнения этих задач нам требуется активизировать работу над турбореактивными двигателями. Наиболее удачной разработкой был патент профессора Люльки в Ленинграде.

– Он в Новосибирске у Гудкова сейчас работает. Что-то подобное он предлагал сделать в прошлом году. Но было не до этого. Хорошо, привлекай его к работе. Забирай его из ОКБ-301. Мы планируем возобновить работу 36-го завода в Рыбинске. Забирай его туда и форсируй эти работы. И ещё, ты в курсе, что твоих родителей расстреляли немцы?

– Нет, я не помню, где родился. И кто они. Знаю из личного дела, что из Полоцка. Больше ничего не помню.

– Всех в 43-м арестовали и расстреляли.

– Надо бы съездить на могилу.

– Не езди, нет могилы. Неизвестно, где захоронены. Где-то в Минске или под ним. – Я расстроился из-за этого сообщения, посчитав, что «подставил» этих людей. Но потом вспомнил, что такие же сведения были опубликованы и в Интернете. Так что их судьба не изменилась, и я здесь ни при чём. Впрочем, даже если и так, то как я мог повлиять на более благополучный исход для них?

– Да, товарищ Сталин, большого смысла в этом нет.

– А вообще, съезди в Полоцк, город сильно разрушен, и твоим землякам будет приятно тебя увидеть.

– И опять объяснять людям, что я их не помню? Не поеду.

– Сам решай! Скольких людей эта война покалечила!

– Да не калека я, товарищ Сталин. Неудобства это создаёт, не спорю, но больным или ущербным себя не чувствую. Да, врачи говорят, что рано или поздно это аукнется. Так всё равно: все там будем. «Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт!» – Сталин усмехнулся здоровой шутке.

– Я как-то и не сомневался, Павел Петрович. Мужик ты молодой и крепкий. Есть ещё одно поручение. Я хотел его Голованову отдать, да заболел он крепко.

– Я его с месяц назад видел, всё было в порядке!

– Заболел. Сердце остановилось. Едва жив остался. Он человек очень исполнительный, работоспособный, но, похоже, что перегрузили мы его… Поэтому возьмёшь на себя формирование воздушно-десантных войск. Те, что у нас есть, ни к чёрту не годятся. Днепр отчётливо это показал. А требуются войска, способные совершить вертикальный охват противника. Это как раз то, что ты и предлагал, когда тебя в Ставку переводили.

– Тогда понадобятся новые транспортные самолёты, самолёты, могущие сесть на неподготовленную площадку и взлететь с неё, а площадка может быть очень короткой. Поэтому лучше взлетать вертикально. В 32-м году Сикорский демонстрировал геликоптер. Что-то похожее на эту машину.

– Делай! Средства – найдём. Сейчас проблема состоит в том, что нет у нас человека, который бы всерьёз занялся бы авиацией. Бегают тут разные, типа Жигарева. Ну не верю я ему. Не верю. Под Москвой он всех так подставил! А сейчас – опять на коне, Новиков ему благоволит, дескать, нужный и своевременный человек. В чём дело, понять не могу.

– Удобный он. И задницу лизать любит. А некоторым это приятно.

– Да, за словом в карман ты не лезешь, Павел Петрович. Но точнёхонько. Водится за Новиковым такой грешок. В общем, круг обязанностей ты понял?

– Так точно, товарищ Сталин.

– Сейчас подъедет Лаврентий с бумажками, он введёт тебя более полно во все вопросы по всем этим вопросам. Кроме ВДВ. Докладывать обо всём только мне лично. Больше ты никому не подчиняешься. Только мне. И ещё, ты же морской лётчик! Загляни в Молотовск, посмотри, что делается. Свежим взглядом.

Сталин сегодня был не совсем обычным. Не знаю, что на него повлияло. Скорее всего, извинялся за историю в Ставке. Не заслуживал я увольнения из армии: наших потерь было три человека, и в линейном полку, никаких армий я не потерял, то, что врезал изо всех сил «по наглой рыжей морде», «ну, господа, так получилось!». Но, видимо, он уже всё решил. Я ему был нужен в новом качестве. Меня это устраивает. Честно говоря, хочется себя попробовать на более высоком уровне. Да и «должки» надо собрать. Приехавший Берия долго и упорно объяснял мне, что с «физиками» надо помягче! «Особенно с Сахаровым». Фиг тебе! Я, конечно, помню плачущего Харитона. Вот же ЧЕЛОВЕЧИЩЕ! Но и сучку, крутившуюся возле Сахарова, отлично помню. Посчитаемся. За всё! С другой стороны, я прекрасно понимал и меру ответственности: добрейший и заботливейший, как человек, Сталин мгновенно становился жестким и требовательным, когда дело доходило до неудач. Он любил удачливых. Игрок по своей сути. Плюс, он любил исключительно тех людей, которые отдаются своему делу без остатка. А те области, в которые он меня засовывает, полны неудач, катастроф, людских страданий.

– О чём задумался, Павел Петрович? – послышался вопрос Берия. Они оба с интересом меня рассматривали.

– О вас, о том, что сегодня случилось. О том, жизнь порой преподносит такие сюрпризы, что хоть стой, хоть падай. – Послышался смех Сталина и Берия.

– Поздно метаться, товарищ Титов! Попал ты, как кур в ощип! Доказал ты мне, что работать ты умеешь! Теперь я с тебя не слезу! – вытирая слезу с глаза, сказал Сталин.

Домой я вернулся поздно, Люда не спала, вещи были собраны.

– Люда! Получив приказание, не торопись его исполнять! Может быть, последует команда: «Отставить!». Вот, пришей, пожалуйста. – Я вытащил из кармана новые погоны, которые передал мне Сталин. – Всё отменяется, меня просто перевели на другую работу.

– Ну, нельзя же так! Я места себе не находила. Ты что, позвонить не мог? Кушать будешь? У меня всё готово!

– Я ел, у Сталина. Но компанию тебе составлю. И выпить хочется. День был очень нервным. Серёжка спит?

– Конечно. Давай тогда на кухне поедим, сил убираться потом – просто нет. Я так перенервничала! А мне сейчас этого нельзя. – Я посмотрел на неё – Да-да! У нас будет ещё один ребёнок. Хочу, чтобы это была девочка.

Я притянул Людмилку к себе и поцеловал.

– Пусть будет мальчик! Уж больно много мужиков повыбило!

Люда накрыла ужин всё-таки в столовой. Зажгла свечи и погасила верхний свет. Мне налила коньяка, а сама пила сухое вино. На ужин был печёный карп в белом соусе, очень вкусный. Люда очень любила готовить рыбу. Особенно у неё удавалась маринованная корюшка и миноги. Но это Москва, а не Ленинград, достать корюшку здесь невозможно. А миноги продаются, но уже маринованные и не вкусные. Как хочется вернуться домой! В Питер!

– И куда тебя на этот раз посылают?

– В оборонную промышленность.

– Ты же лётчик!

– Как раз по этому направлению, почти. Хотя чуточку шире.

– Ладно, ты у меня умненький, ты справишься.

– Всё равно жалко, что с ребятами пришлось расстаться.

– Что-нибудь придумаешь. Без них, конечно, грустно и трудно. А я хочу вернуться в университет. Я уже ходила в МГУ, надо съездить в Питер и взять справки. Война для нас кончилась. Займусь своей любимой физикой.

– Для тебя она кончилась, малыш. А у меня она только начинается. И у нас снова сорок первый год.

– Что так?

– Долго объяснять. Но где-то, по большому счёту, это так. Поэтому и принято такое решение.

– Я на фронт ушла с четвертого курса, поэтому мне всего год остался. Беременность мне не помешает. А то я уже от безделья совсем с ума начала сходить. Тебя же практически не бывает дома. Как раньше хорошо было: отдежуришь на НП и летишь домой. Прижмёшься к тебе, Ёжика подхватишь, все дома! Ну и что, что землянка, бомбят, стреляют. Зато все дома! А тут! Вечная пустота в квартире, поговорить просто не с кем. Люди, видя охрану, шарахаются. Так и хожу одна по садику возле Кремля. Зато всю физику повторила! – улыбнулась Людмила.

Поспать, естественно, не дали. В 11.00 появился Львов, которому уже накрутил хвоста Берия. Мы поехали с ним осматривать новое помещение, которое нам выделили в Академии Можайского. Оттуда поехали в Кубинку. Там на полигоне на складах находились трофеи. В первую очередь я заинтересовался не самолётами, а фаустпатронами и кумулятивными минами. Вернувшись в Академию, вызвал Котина и Морозова, Люльку, Сухого, Лавочкина, Швецова, Климова, Ивченко и Янгеля. А сам поехал в Калининград к Туполеву. Туполевцы «раздевали» В-29 и тщательно измеряли каждую деталь. Андрей Николаевич набросился на меня, как будто я придумал это копирование. Причём лично Сталин запретил что-либо изменять в конструкции: «Не надо делать лучше, сделайте точно такой же!» Это, естественно, очень ограничивало Туполева. Но, вспоминая, как долго у Туполева «болели» машины детскими болезнями, я мысленно соглашался с Иосифом Виссарионовичем. Единственное, что хотелось бы изменить, памятуя о судьбе Ту-4, так это дюралюминий, из которого сделана эта машина. Он оказался нестоек к усталостным напряжениям и к погодным условиям. Я обратил внимание Туполева на корпус «Кинг кобры» и попросил параллельно исследовать и его. Из всех машин, которые я помню, эта «Кобра» служила дольше всех. Туполев недовольно поморщился, но сразу в атаку не бросился, видимо потому, что сам материал я подал ему очень мягко. Просто обратил его внимание на небольшое отложение солей на месте небольшой царапины на лаке руля глубины.

– Хорошо, товарищ маршал, мы уделим этому внимание. Если материал «кобры», по вашим словам, не имеет этого недостатка, и близок по прочностным характеристикам, то можно будет попробовать и его в качестве конструкционного. Я получил распоряжение о том, что вы являетесь куратором этого проекта. Так что вся ответственность на вас. Есть два узла, назначение и принцип действия которых нам остался непонятен. Давайте пройдём вон туда, – и он показал мне на небольшой домик за ангарами. Там на столе лежали вычислители Нортена и фон Неймана.

– Это аналоговые вычислители. Этот от бомбового прицела, а этот от бортовой РЛС. Похожими устройствами в Уфе занимался академик Лаврентьев. Три месяца назад мы передавали ему аналогичный прибор.

– Прекрасно, Павел?..

– Петрович.

– Замечательно, Павел Петрович, наконец-то в качестве куратора прислали человека, который хоть в чём-то разбирается! Кроме сроков реализации проекта! – сарказм из АНТ так и лился. – Как оно работает?

– Нортен по засечкам двух точек и данных от радиовысотомера и гирокомпаса вычисляет истинную скорость и направление полёта, а по ним точку сброса. Со вторым мне сталкиваться не приходилось, но принцип действия примерно такой же. Там вычисляются поправки к углу наведения бортового оружия в зависимости от курса и угловой скорости цели, также по двум засечкам локатора.

– То есть вот это – провод от радиовысотомера, а это от гирокомпаса? Так? Мы не смогли пока точно определить: куда идут провода. Они уходят в большой жгут, который мы ещё не разбирали. А как работает высотомер?

– Как радиолокатор, но с неподвижной антенной, направлен только вниз. Высоту вычисляет такой же вычислитель в зависимости от тангажа и крена самолёта.

– Ну, хотя бы понятно, кому отдавать в разработку. Спасибо. А то обычно от кураторов можно услышать только слово «когда». Там ещё очень сложная система наведения огневых точек. Разветвлённая сеть с возможностью управления как вместе, так и порознь, и через перископы.

– Вот второй вычислитель, он для этой сети.

– Да, их несколько. А вы уже видели эти самолёты?

– Да, в Полтаве, заодно поинтересовался, как они устроены.

В общем, мы расстались с Туполевым уже дружески, он понял, что я буду не только контролировать, но и помогать. А я понял, что к проекту подключены недостаточные силы, что надо расширять количество привлечённых специалистов.

На следующий день приехали «танкисты», которых я встретил с лежащими на столе гранатомётами и минами, разложенными фотографиями танков после детонации боеприпасов.

– Знаем, товарищ маршал, но решения пока нет. Пробуем различные приспособления, но результатов нет. В войсках применяют кроватные сетки.

– Кумулятивную струю можно разрушить взрывом. – И я набросал на броне Т-34-85 коробочки пассивной защиты. – Вовнутрь закладываем бризантное ВВ. При попадании пуль, осколков, бронебойных снарядов детонации не происходит, а в случае взрыва кумулятивного снаряда происходит детонация и разрушение струи. Ходовую часть можно прикрыть всем чем угодно, лишь бы граната до брони не достала. А против антенных мин поставить лёгкий трал впереди. Действуйте!

Звание «маршала авиации» избавило меня от объяснений: откуда я это знаю.

– Мы делали это. И испытывали, но начальник ГБТАУ, оглушённый взрывом накладки, он, как мы его ни уговаривали, забрался в танк и приказал бить по нему, выскочил из танка и заорал, что ни один танкист в этот гроб не сядет. И закрыл всю тему. Мы понимаем, что он боевой генерал и необыкновенной смелости человек, но он так и не понял, что он живым остался только благодаря этой «коробочке»!

Буквально через неделю я увидел идущий на фронт эшелон с танками, на броне которых были коробочки с пассивной защитой. В войсках их прозвали «черепашками». Были люди, которые ни за какие коврижки не соглашались в них садиться. Танковый десант тоже их не любил. Но башня и борта фаустниками не пробивались. Хотя случались и тяжёлые случаи. Ранняя серия, при близком взрыве 100-кг бомбы могла сдетонировать. Хотя взрыв бомбы на таком расстоянии выводил танк и экипаж и без детонации. Избавились от этого много позже. Всё равно количество безвозвратных потерь уменьшилось, и значительно.

Авиаторы приехали все и сразу. Восемь человек, которых я приглашал, и человек пятнадцать, которые прибыли вместе с ними. Я улыбнулся и пригласил всех пройти в аудиторию с кафедрой. Там и состоялось первое заседание будущего самолётостроительного комитета. Мне представляться надобности не было. Практически всех я знал лично, а остальные товарищи знали или, по крайней мере, слышали обо мне. Смотрю я на них, а в ушах песенка от «трёх восьмёрок» звучит:

 
Нам поставлена задача!
Вот бы нам ещё удачи!
Мы торопимся, иначе
Там погибнет целый взвод!
Запускаюсь без газовки.
Техник, в старенькой спецовке,
Хлопнет борт по законцовке:
Два «грача» идут на взлёт!
А здесь цена не взвод, а вся страна.
 

– Товарищи, ещё полгода назад, в Баку, после Тегеранской Конференции, нам, лётчикам, товарищем Сталиным была поставлена задача: Не допустить, чтобы у нас украли Победу. Мы, со своей стороны, сделали всё возможное, чтобы выполнить эту задачу. Поэтому сегодня у нас не совсем обычное совещание. Требуется быть на несколько шагов впереди всей авиации противника и вероятного противника. Поэтому будем говорить о том, что мешает нам выполнить эту задачу.

Я показал захваченный «Мессершмитт-262», Ме-162, чертежи английского «Метеора». И сразу перечеркнул их.

– Они летают, товарищи, но это – тупиковая ветвь развития. Многокамерные двигатели и центробежный компрессор слишком сложны в настройках и имеют кучу неприятных особенностей. Среди нас присутствует человек, который, ещё в 40-м году создал будущую схему реактивной авиации: двухконтурный ТРД с осевым компрессором. К сожалению, война помешала реализации этих достижений. Слово предоставляется профессору Люльке. Пожалуйста, Архип Михайлович. – Я сдернул схемы двигателей «Мессершмитта» и открыл схему ДТРД Люльки. Тот медленно подходил к кафедре, внимательно рассматривая схему.

– Что-то не так, Архип Михайлович?

– Да! Вот это нарисовано не мной. Я этот узел не знаю. Кольцевая камера сгорания с охлаждением топливом? Я правильно понял?

– Конечно. Именно она. Продолжайте. Основное находится в ваших рисунках 40-го года.

Справившись с первоначальным волнением, Люлька уверенно начал докладывать ТДХ двигателя. Через некоторое время он остановился и задал мне вопрос:

– Температура на внешней стенке камеры какая?

– 600–660 градусов.

– Ух! – и он продолжил.

Больше всех вопросов задавал Климов. Его этот вопрос очень заинтересовал. А Швецова больше интересовали сплавы, применяемые для высокотемпературных элементов. После доклада мы перешли в раздел аэродинамики околозвуковых скоростей. Я показал сверхзвуковую трубу Мессершмитта, сказал, что сама труба уже перевозится в Москву, в ЦАГИ из Мюнхена. Заострил внимание товарищей на разработки Лаврентьева по прицелам и вычислителям. На работу ушёл весь день, без остатка. Лишь поздно вечером удалось поговорить с Люлькой и предоставить ему КБ на 36-м заводе.

– Товарищ маршал. Я что-то не понимаю: это было самое узкое место в проекте. Я бился об него лбом три года, если не больше. Кто это сделал?

– Вы.

– Но…

– Вы, Архип Михайлович. И меньше задавайте глупых вопросов, пожалуйста.

Это и вправду сделал он, только у него на это ушло одиннадцать лет, из них пять лет войны. Пусть считает, что это данные разведки. Пока таких двигателей ни у кого нет. Сделает их он. И уже в этом году! Мессершмитта мы почистили в Баварии очень основательно! У нас уже есть металл для кольцевых камер и газовой турбины, вакуумные печи и от союзников, и из Германии. Вся немецкая документация по жаропрочным сталям у нас. Мы, наконец, выровнялись с ними по высотности, скорости пикирования, подтянули навесное оборудование и, вообще, принципиально отличаемся от советской авиации образца 44-го года. Во многом благодаря усилиям Новикова, который, наконец, получил инструмент воздействия на промышленников: военную приёмку. Военпредами обычно становились бывшие лётчики, после окончания курсов военной приёмки. Они, как никто, были требовательны и безжалостны. Никакие ссылки на смежников, гонящих брак, в расчёт не принимались. Они точно знали, что за их подписью стоит жизнь их товарища по оружию: свежая могилка и нестройный залп из пистолетов. Авиация ошибок не прощает.

Люлька сказал, что на переделку его ТР-1 требуется два-четыре месяца. Климов запросил полгода. Швецов сказал, что очень сильно загружен поршневыми машинами, но создаст отдел по разработке одноконтурного ТРД, который выигрывает по диаметру у двухконтурного. Но сроков реализации не указал. Хитрит. И это хорошо! На самом деле, у него самый мощный завод и очень неплохие конструкторы. Просто решил поставить на копирование «ЮМО». Его я нагрузил М-82В с принудительным охлаждением. Сухой занялся продувками стреловидных крыльев в ЦАГИ, Ивченко в Уфе взял на себя свободные и связанные редукторы. В общем, идея создать общий мозговой центр оказалась востребованной. Каждый из них понимал, и я тоже стремился донести до них то, что всё, что они делали до сих пор, уже история, мы на пороге новой революции в авиации.

Однако через день у меня в кабинете оказался Артём Микоян, который узнал о нашем «сборище» и решил поинтересоваться, почему его на него не позвали.

– Артём Иванович, а пока нечего делать! Никаких государственных заказов я не распределял. Пока работа идёт на перспективу.

– Как так? Я же получил государственный заказ на МиГ-9 с двигателем BMW! И Яковлев – тоже!

– А мы не работаем с этими двигателями, Артём Иванович. Поэтому вас и не пригласили. Вполне вероятно, что с ЮМО и BMW вы сделаете самолёт, и даже быстрее, чем мы создадим двигатели. Государственное задание на МиГ-9 никто не отменял!

– Но там же были представители ОКБ Сухого, Лавочкина и Поликарпова! Почему их пригласили, а нас нет?

– Сухой получил задание на работу в ЦАГИ, ОКБ Лавочкина и Поликарпова получили задание на разработку неавиационной техники.

– А какой?

– Вы задаёте нескромные вопросы, Артём Иванович. Другая техника.

– Но нас уведомили, что вы являетесь куратором и наших работ! Как же так, Павел Петрович?

– Да успокойтесь вы, Артём Иванович. Совершенно разные направления, и существует старинный принцип не складывать все яйца в одну корзину. К вам я обязательно загляну в ближайшее время. Но не сегодня и не завтра, и даже не в течение ближайшего месяца. С постройкой самолёта из готовых деталей вы справитесь и без меня. Опыт у вас есть. Будет готово – докладывайте! Пока у меня времени нет. Я же только назначен на эту должность, и у меня свой график работы.

В этот момент вошёл Львов и доложил, что прибыли Лавочкин и Янгель, машины у подъезда. Я извинился перед Микояном и вышел из кабинета. Следом вышли Львов и недоумевающий Микоян. В машине Янгель и Лавочкин передали мне свои соображения по крылатой ракете с воздушно-реактивным двигателем и баллистической ракете на основе монотопливного бутилкаучука. Предложения Лавочкина мне не сильно понравились. Он ещё весь в самолётах практически, это совсем не то, что требуется. А Янгель, этот далеко пойдёт! Мы подъехали к ангару в Кубинке, минут пять ждали разводящего, затем нам открыли ангар и заперли нас в нём.

– Вот, смотрите: ФАУ-1 и ФАУ-2. Конструкции Вернера фон Брауна. Сам конструктор или погиб, или где-то в Германии. Пока он нами не обнаружен. Ведём его поиск. Им сильно интересуются и союзники. Конструктор двигателей погиб в этом году во время английской бомбардировки острова Пенемюнде. Эти ракеты нами найдены на подземном заводе в Альпах.

– Я же предложил такую же схему, Павел Петрович! И даже двигатель такой же!

– Вот это и плохо, Семён Алексеевич! Смотрите сами: дальность маленькая, скорость маленькая, грузоподъёмность просто никакая. А будущий наш противник находится за океаном.

Мы присели возле крыла ФАУ-1, и я набросал ему примерную схему будущей «Бури».

– Вот такой вот конгломерат: это – ускорители, на ЖРД. Это – маршевый двигатель, прямоточный, не пульсирующий, как здесь, а прямоточный. Дальность – 8000 минимум! Грузоподъёмность – до трех, может быть, до четырех тонн.

Лавочкин задумчиво смотрел на рисунок.

– Без работ Сухого, это всё работать не будет, вы же понимаете! И двигателя такого нет.

– Да, товарищ генерал. Это всё надо делать. Ну что? Возьмётесь? По схеме управления есть разработки у Расплетина. У немца можно посмотреть…

– Берусь, товарищ маршал. Берусь!!!

– Вот и отлично. – Мы встали и пошли к лежащей ФАУ-2.

– Вот смотрите: жидкостно-реактивная ракета. Топливо: этанол и жидкий кислород. Довольно хороший двигатель, но время подготовки к старту – огромное, и в снаряжённом состоянии не хранится. Её можно скопировать, но боевая ценность этой штучки – ничтожна. Требуется, чтобы ракета стояла на постоянном дежурстве ГОДАМИ. Выход один: монотопливо или высококипящие окислители. Хранить жидкий кислород невозможно. Хотя – это лучший из окислителей. Так что, выручай, Михал Кузьмич! Долг платежом красен. В том, что у вас всё получится, я нисколько не сомневаюсь. Вас, обоих, отобрали как лучших, из всех.

– Однако задачки ты ставишь, Петрович! Это ж не По-3. В Новосибирске мы такое не потянем. В Москву надо возвращаться.

– Согласен. Перебирайтесь, оба. На старое место, вопрос согласован. По срокам пока спешки нет, но поспешайте не спеша.

Не успел толком познакомиться со всеми делами, как пришлось лететь на юг Германии, где начиналось, видимо, последнее наступление Красной Армии: по нашим оценкам Гитлер мог собрать максимум полтора миллиона солдат и офицеров. Остальные либо погибли, либо находились в плену. Армия Гитлера съёжилась, потеряв большую часть своей техники. С востока её обороняли 5-й горный корпус СС, 32-я гренадерская дивизия СС, 11-й армейский корпус СС, 25-я танково-гренадерская дивизия, 712-я пехотная дивизия, 101-й армейский корпус в составе двух пехотных дивизий, пехотная дивизия «Берлин» и пехотная дивизия «Дёбериц».

С запада 12-я армия генерала Венка, состоящая из пяти пехотных дивизий, с юга – две армии: 11-я армия Грассера и 8-я армия Крезинга, основательно потрёпанная в боях в Румынии и Венгрии. Ему, правда, перебросили последний резерв Гитлера: 4-й танковый корпус генерала Клемана, состоящий из одной танковой дивизии СС и трех народно-гренадёрских дивизий фольксштурма. Эти силы противостояли нашим десяти фронтам, общей численностью почти шесть миллионов человек. И с юга не было ни одного естественного рубежа обороны. 16 сентября ударили все фронты. Сорок суток громыхало сражение.

Англичане и американцы, высадившиеся в июле 44-го на южном побережье Франции, никак не могли преодолеть горные районы юга Франции. Только после нашего удара они двинулись вперёд, проходя в день 20–30 километров. Войска двух наших Украинских фронтов прорвали оборону немцев и двинулись на Дортмунд, Прибалтийские фронты обошли Берлин с севера и ворвались в Данию. 30 сентября в Ставке Гитлера произошёл взрыв, Гитлер был убит. Но генерал Роммель, объявивший себя новым фюрером Германии, продержался у власти менее трех суток. Он был арестован в Париже рейхсфюрером Гиммлером и казнён по приговору трибунала. 25 октября во Франции была подписана предварительная капитуляция Германии перед американцами и англичанами, но бои в Германии продолжались, несмотря на то что дисциплину в немецких войсках удавалось поддерживать только массовыми судами и расстрелами.