Текст книги "Любовь с чудинкой"

– Ничего личного, Тима! – бросил он на ходу. – Как ты любишь повторять? Такова судьба!

Я опустил голову, потому как ни видеть, ни слышать его не хотел. И в этот самый момент отчётливо пришло понимание фатальной трагикомичности произошедшего. Взъерошив на голове волосы, словно пытаясь вырваться из Зазеркалья, я направился на свет к выходу.

Мама с порога встретила меня вопросом:

– По дороге Владика Круглова не встретил?

Я покачал головой.

– Надо же! Владик ушёл несколько минут назад, но предупредил, что обязательно заедет вечером. Кстати, звонили из прачечной, сообщили, что плащ готов.

– Тогда пошёл в химчистку, – произнёс я монотонно.

Работница химчистки аккуратно уложила плащ в пакет и торжественно передала его мне.

– Знаете, молодой человек, я сегодня нашла телефон, когда убиралась. Случайно, не ваш?

Я посмотрел на аппарат, который мог опознать из тысячи других по характерной трещине на стекле в виде буквы Z.

Зет! Конечно же!

– Да, мой. Если хотите, наберите номер, – и я продиктовал ей цифры.

Приёмщица набрала номер. Экран загорелся, но вызова не было слышно.

– В самолёте отключал звук…

Из химчистки вышел с единственным желанием – побыстрее добраться до дома и заказать билет в Питер. Я понимал, что на этом мои московские похождения завершились. На душе было темно и больно, а в глазах повсюду мерещилась Вероника. Я брёл к дому и тихо напевал бабушкину песню:

 
…Тебе одной, единственной на свете,
Свою любовь и верность берегу.
Вероника, Вероника…
Свою любовь и верность берегу.
 

– Тимка! Старик!

Я обернулся и увидел Владика. Он бежал ко мне с распростёртыми объятиями и всё той же мальчишеской улыбкой на слегка раздобревшем лице. Через мгновение он уже мял меня своими руками.

– А я был у тебя! Не застал! Стари-и-ик!

– Здравствуй, Владик! – поприветствовал его я и попытался улыбнуться. – Тебе сейчас надо к свадьбе готовиться, а не со мной по дворам обниматься!

– К свадьбе успею! А сейчас пойдём, где-нибудь посидим. Поговорим!

– Пошли ко мне, – предложил я. – Мама будет рада.

– Ну что мы будем стариков напрягать. Пойдём, я тут недалеко видел приличное с виду заведение. Ты уже обедал?

– Не успел.

– Вот заодно и пообедаем!..

Кафе действительно было неплохим. Приглушённый свет и ароматы, вызывали ассоциации с чем-то далёким из юности. Судя по всему, у Владика день тоже был не простой, и он сходу принялся за еду.

– Ты чего ложкой ковыряешь, будто потерял что? – спросил он, глядя на мои потуги.

– Всё нормально, – ответил я и практически насильно влил в себя несколько ложек супа. – Где пропадал?

Владик отставил от тарелку и, откинувшись на спинку стула, сказал:

– На северах был на рыбалке! От ближайшего населённого пункта ещё двести пятьдесят кэмэ на вертолёте. Но зато какие эмоции! Какая природа, старик!

– Пока ты эмоционировал, тебя все обыскались, – добродушно произнёс я.

– Да ты понимаешь, собирался вернуться раньше. Но что-то случилось, и вертолёт за нами прилетел только через неделю! Но главное, что я здесь. Завтра свадьба! И мы снова вместе, как в былые времена!

– А с невестой уже объяснился? – поинтересовался я.

– Еле дозвонился, перебросились парой слов и условились вечером встретиться. Ника – прекрасная девушка, она всё поймёт.

– А если нет?! Тебе необходимо придумать убедительные доводы, которые тронут её сердце. Ведь пока ты удил рыбу, она здесь одна… переживала… наверное.

– Узнаю тебя – такой же сердобольный. Не волнуйся! Ника – классная девушка, и притом с пониманием. А вообще, считаю, что мне не стоит особо её баловать. Я же собираюсь прожить с ней всю оставшуюся жизнь. Поэтому необходимо сразу установить правила игры. Муж – он то здесь, то там. Добытчик, глава, двойной мозг семейного дуумвирата. Жена же – мягкая сила. Приходишь на нервах, она встречает лаской, успокаивает, привносит в семью умиротворение.

– Считаешь, что Ника согласится с такой ролью?

– Не об этом речь, Тима. Мужчина и женщина равноправны только по конституции, а в жизни или ты её, или, старик, она тебя! И здесь меня не переубедишь! Я это вот здесь зарубил! – Владик постучал ребром ладони по шее. – Вот отсюда и до пяток всё знаю: сверху на меня садились и низвергали на землю. Любовь, Тимочка, коварная штука. Это ты думаешь, что любишь, а на самом деле тебе позволяют любить. Отдаёшь всего себя, а на той стороне размышляют, что из предложенного взять! Неужели ты до сих пор этого не понял! Женщинам надо, чтобы мужчины испытывал перед ними чувство вины. Они только и ждут, что мы начнём извиняться, и тогда всё – пропал! Один шажок, и женщины командуют парадом, а мы только ходим стройными рядами и тянем ножку: ать-два, ать-два! А если дадим слабину сверх нормы – бросают нас! Потому как не уважают слабаков. И дело случая, когда дорогуше подвернётся очередной самец, от вида которого у неё снова задрожат коленки.

– Вероятно, Владик, я отстал от жизни. Слышу тебя и догадываюсь, откуда подобное восприятие. Вот только поймёт ли Ника? Не думаю, что она должна держать перед тобой ответ за всех женщин сразу, и за конкретную, которая когда-то обидела тебя.

– Ты хочешь сказать, что я мщу Нике за Полину? Абсурд! Но и повторения былого не хочу!

– А почему ты считаешь, что обязательно должно быть повторение? – сказал я и положил руку на его плечо.

– Знаешь, старик, что-то не пойму тебя, – несколько растерянно произнёс Владик. – Куда клонишь?

– Клоню, как ты выразился, исключительно к твоему счастью. Я заготовил свадебный тост и собирался завтра произнести его в торжественной обстановке, но, видимо, не суждено. К сожалению, меня на свадьбе не будет. Поэтому какие-то мысли пытаюсь донести до тебя сейчас.

– Погоди-погоди! Это почему тебя не будет?

Я на мгновение ушёл в себя. Мне не хотелось рассказывать о том, как, сам того не желая, встретил в Москве девушку, которую полюбил.

– Мы люди подневольные. Звонили с работы, завтра нужно быть в Питере. Увы, – я подмигнул Владику. – Поэтому здесь и сейчас пожелаю, дружище, тебе и твоей жене счастья.

– Так не пойдёт! Мы сейчас же едем к Нике. Познакомитесь! И я не я буду, если она не уговорит тебя остаться!

– Нет, Владик! Объясняться по поводу вертолётов и превратностей рыбалки поедешь сам! И я даже подскажу, как это будет. Ты сядешь в свой прекрасный автомобиль. Предварительно купишь, если уж не миллион роз, то как минимум штук сто с довеском. Твоя невеста откроет дверь, ты опустишься на одно колено, положишь цветы к её ногам и тихо произнесёшь слова извинений. И когда она положит ладонь на твои шикарные волосы, ты поднимешься, подхватишь её на руки и будешь нести всю жизнь!

– Занавес! – с долей сарказма воскликнул Владик. – Тима, какой же ты романтик! Жизнь меняется!

– Твоя правда. А знаешь, кого я сегодня встретил?

– Ну-ка, поделись со старым другом! Кого-то из наших? – он хитро прищурился в предвкушении интересной истории.

– Именно – кого-то из наших, а точнее, Полину.

– Кого?! – улыбка скатилась с лица Владика, словно капля воды с сосульки в апрельский день.

– Полину. Твою бывшую жену.

– Где? Здесь? – Владик ткнул пальцем в стол.

– Ну не конкретно здесь, но в Москве.

– Так она же должна быть…

– С её слов, здесь по делам…

– С мужем была? – перебил меня Владик.

– Одна. И как я понял, с мужем они того… разбежались.

– Похоже на неё! – напряжённо произнёс Владик.

– Так к чему я это сказал? Всё меняется. Когда-то я даже не мог представить себе жизни в одном городе с вами, а сейчас сижу с тобой, до этого разговаривал с ней. И понял, что прошлое ушло навсегда – растворилось, как и не было. Видишь, не такой уж я и романтик.

– Она вспоминала обо мне?

– Было дело.

– Что-то конкретное или так?

– Скажу честно, не было настроения разговаривать, поэтому весьма быстро ретировался.

Владик опустил глаза и задумался. Затем улыбнулся и добродушно сказал:

– Верю, Тимка, ты такой! Чуть что, бежишь! А может, фортуна дала тебе шанс? Я же знаю, как ты её любил! И вот она… Такая же красивая?

– Если и изменилась, то только в лучшую сторону, – вполне объективно согласился я.

– Значит она… такая. Надо было… а ты дёру!

– В твоём совете мне не нравиться неопределённая необходимость. Любовь – это когда делаешь, а потом начинаешь думать, надо или не нет.

– Телефон-то хоть оставила?

– Я же тебе говорю, Владик. Встреча была случайной, можно сказать, на бегу.

– Ну, ладно! Довольно ворошить прошлое! Поеду мириться с Никой! Рад был повидаться и поговорить. Вот кажется, много друзей, да только с ними так говорить не получается, – Владик явно погрустнел, но потом немного взбодрился и добавил: – В конце лета собираюсь в Питер, может, пересечёмся? Возьму Нику, сходим куда-нибудь втроём. Она тебе понравится – даже не сомневайся!

– А я и не сомневаюсь!

Мы вышли из кафе, обнялись на прощание, и каждый пошёл в свою сторону.

Шестая глава

поведает о пристрастии к холодному пиву, вмешательстве в литовскую избирательную систему и обречённости принцев при выборе невест, доверии президента, ещё раз – о великой силе Режима, разгадке слуха о тайном визите Дэвида Копперфильда в Питер и, конечно же, о старой дружбе и новой любви

Все гости Северной столицы делятся на тех, кто любит Питер в любое время года, и тех, кто, будучи избалованными солнечными египтами и чопорными европами, попадая сюда не в сезон, ворчат о промозглой осени, сырой весне и невыносимом январском ветре. Справедливости ради стоит упомянуть ещё вездесущих китайцев. Понять, что у тех на уме, ничуть не легче, чем разобраться с иероглифами. Мне вообще кажется, что для туристов из Поднебесной солнце, мороз, дождь, жара – всё едино, лишь бы в китайском ресторанчике была привычная еда.

Не являясь петербуржцем по рождению, в данной классификации я, бесспорно, отношу себя к первой категории. Люблю его восторженно, преданно, вне зависимости от температуры и осадков. Сколько живу, всякий раз нахожу что-то новое, доселе неизвестное. И с нежным трепетом понимаю, что полностью познать мой город не суждено никому и никогда.

Трёхнедельная командировочная разлука отозвалась в моей душе приступом пронзительной ностальгии. Именно поэтому, даже несмотря на жуткий недосып из-за позднего прибытия поезда, сегодня я встал пораньше, чтобы неспешно пройтись до института и с питерским воздухом впустить в себя ритм любимого города.

Я шёл по знакомым улицам. С каждым шагом меня наполняла невозмутимость, выдавливая тревожность последних дней, проведённых на полигоне. Наша работа завершилась долгожданной викторией и ожидаемым утолением научных амбиций. Однако на пути достижения нирваны были ещё дорожные приключения.

Когда определилась дата возвращения домой, перетрудившийся мозг уже рисовал сладостную картину отдыха в виде сорокачасового сна без формул расчёта и недоверчивых взглядов военных. Я уже мечтал, как голова касается подушки… и дальше только равномерный стук колёс. Но сколько раз убеждался, что мечты всегда сладки, а жизнь это сплошное разновкусие! В конкретном случае кислинку добавил глубокоуважаемый Борис Серафимович. По понятным причинам наш директор находился на более высокой ступени институтской иерархии, что предполагало его перемещение по железной дороге в спальном вагоне. Мне же, как начальнику лаборатории, пока приходилось довольствоваться вагоном купейным. Но надо же такому случиться, что заместитель Бориса Серафимовича, который и должен был следовать с ним в СВ, отбыл в Питер досрочно. Директор же – человек весьма и весьма сердобольный, этакий «рожден был хватом: слуга царю, отец солдатам». Его забота о подчинённых особо проявлялась в неформальной обстановке.

Накануне отъезда с полигона, дяденьки с большими звёздами на погонах устроили достойные проводы. Столько лестных слов я ещё никогда не слышал. Мы в долгу не остались и сыпали комплиментами в ответ. Как и полагается среди мужчин, процесс сопровождался соответствующими возлияниями. В какой-то момент протокольного мероприятия Борис Серафимович положил руку на плечо и по-отечески сказал:

– Нечего тебе, Тимофей, болтаться в купе с чужими людьми. Поедешь со мной!

Будучи наслышанным о страсти директора института к вагонным дискуссиям на жизненные темы, я сходу попытался отказаться:

– Спасибо, Борис Серафимович, но не хотелось бы вас стеснять.

– Ерунда, брат! Мы такое дело сделали! Какие могут быть стеснения. Решено!

– Борис Серафимович! – всё ещё сопротивлялся я. – Вам надо хорошенько выспаться, а со мной это будет проблематично.

– Поясни.

– Дело в том, что я во сне буйный… кричу, ругаюсь. И самое ужасное, храплю!

– Во напугал! – улыбнулся директор. – Тем более не могу позволить, чтобы такого ценного подчинённого, упаси господи, кто-нибудь ненароком побил. Нет, Тимофей, как руководитель я принимаю эту карму!

Осознав, что решение уже принято и дальнейший ход событий предопределён, я сник, но всё же подлил ему в рюмку горячительного в надежде, что Борис Серафимович – обычный человек, может и позабыть о своём предложении. Сознаюсь, что проделал это ещё несколько раз, наполняя сосуд до краёв. Однако большой научный и практический опыт – ведь далеко не каждый может стать директором – разбил в пух и прах мои старания. Это я понял уже на перроне, когда, поднимаясь в вагон, слегка оступился и был подхвачен сильной директорской рукой, которая уверенным движением буквально внесла меня в тамбур.

Разговаривать с Борисом Серафимовичем на самом деле было интересно, если бы не предательски слипавшиеся глаза и зевота, которую приходилось тщательно маскировать, дабы не создать о себе отрицательного впечатления. В какой-то момент он разошёлся до такой степени, что говорить ему хотелось всё больше и больше, но и его биологические часы требовали отдыха.

– Тимофей, не сочти за наглость! Сгоняй на ближайшей станции за холодным пивком. Только дошли до душевного общения, а меня вырубать начинает!

Делать нечего. Едва состав тормознул на каком-то невзрачном полустанке, я метнулся в буфет и, прикупив четыре бутылки «Балтики», вскоре с гордостью водрузил их на столик перед Борисом Серафимовичем.

– Вот спасибо! Уважил! – торжественным голосом произнёс он, разливая пиво по стаканам.

И наши разговоры понеслись с новой силой. Директор пил пиво неправильно, отпивая из стакана небольшими глотками. Поэтому ничего удивительного не было, что по прошествии полутора часов нам так и не удалось допить первую бутылку. Наконец, когда его стакан оказался пуст, я взялся за вторую, но Борис Серафимович перечеркнул рукой воздух. В глубине души я выдохнул, и мечта поспать вновь расцвела молодой яблоней в майском саду. А директор сказал:

– Не стоит, Тимофей! Фу! Пить тёплое пиво – извращение! Никогда не практикуй!

Порывшись в карманах, он достал несколько купюр и панибратски попросил:

– Давай лучше на остановке возьмём холодненького!

– Сколько? – переспросил я на всякий случай.

– Возьми бутылочки четыре – по две на брата!

После следующей станции я так же поставил на стол выуженную с самого дна холодильника «Балтику» в четырёх экземплярах.

– Ах! Смотри, как слеза! – умилился Борис Серафимович побежавшей по бутылочному телу капле конденсата.

В какой-то момент времени я понял, что спать расхотелось. При этом причина перемены желаний была вовсе не в задушевных беседах и даже не в пиве, а в ощущении, что вагонно-пивная церемония обязательно должна повториться. Очевидно, мозг подсказывал, чтобы я не расслаблялся, ибо станций ещё будет много, да и пиво нынче не в дефиците…

– Вот, Тимофей! Что за подлость. Опять пиво нагрелось! – искренно расстроился Борис Серафимович через какое-то время.

– Так… сбегаю? – неуверенно предложил я.

– Если нетрудно! Сейчас дам денег.

– Не стоит, Борис Серафимович! Теперь моя очередь, не обижайте!

Директор понимающе кивнул, а я тем временем убрал под стол непочатые бутылки, которые составили пары предыдущей троице.

– Четыре? – набравшись смелости, переспросил я.

– Конечно! Что нам с тобой с литра будет…

Если память не изменяет, пивные вылазки повторились ещё раза три или четыре. Хотя не исключаю, что и пять. Точно не помню! Но запомнилось выражение лица проводницы, которая, заметив у меня очередную покупку, сурово сказала:

– Молодой человек, у нас в поезде торговля с рук запрещена!

Я сделал виноватое лицо и в ответ лишь жалостно попросил:

– Умоляю! Только не закрывайте туалеты!

Оставляя её в состоянии крайнего недоумения, подумал, как же ей потом будет приятно убираться в нашем купе.

– Холодное? – в очередной раз поинтересовался директор.

– Обижаете, Борис Серафимович! Прямо с полюса!

– Наливай!

Под утро я стал замечать, что директор теряет интерес к солодовому напитку. Но при подъезде к очередной станции на всякий случай спросил:

– Пивка?

Он помотал головой и ответил:

– Стоп, Тимофей! Не забывай, что нам скоро на работу! Хотя мне нравится твой задор, но давай остановимся!

– Как скажете, Борис Серафимович! – с облегчением выдохнул я.

Тем временем директор полез в карман пиджака и достал портмоне.

Неужели передумал? Но нет. Он аккуратно вытащил фотографию и положил её передо мной.

– Смотри, Тимофей!

Я посмотрел. На фото был сам Борис Серафимович, а по обе стороны от него две девушки.

– Дочери мои: Зоя и Тамара. Зоя старшая, искусствовед, работает в Эрмитаже. Тома в аспирантуре учится, юрист от бога!

– Прекрасные дети! – прокомментировал я. – Гордость отца.

– Ну и?..

– Что и?..

– Выбрал? – директор постучал пальцем по столу.

– Что?

– Кого?

– В каком смысле?

– В смысле, жену!

– Какую жену? – не понял я.

– Единственную на всю жизнь.

– Вы имеете в виду, Зою или Тому?

– Ну не меня же!

– Борис Серафимович, но…

– Никаких но! Фотографию видел? В руках держал? А как у вас на Кавказе говорят: за руку взял – женись!

– Вы это серьёзно?

– А что, девчонки не нравятся?

– Очень нравятся, но только…

– Никаких только. Выбирай! Я смотрел твоё дело. Ты холостой, вроде как не из этих… – директор сделал вид, что сплюнул в сторону. – Девчонки у меня славные, ты мне нравишься. Так за чем же дело стало? Выбирай!

От такого поворота в разговоре я на какое-то время онемел. Однако, собравшись с силами и понимая, что обычная логика здесь не прокатит, выдал:

– Не получится, Борис Серафимович.

– Поясни почему?

– Семейная тайна.

– Но мне-то можно, я директор!

– А вы никому не скажете?

– Не понимаю тебя… – он напрягся.

– Дело в том, что об этом никто не должен знать.

– А я?

– Вы – другое дело!

Мой проникновенно звучавший голос, явно его заинтриговал.

– Говори.

– Если читали дело, Борис Серафимович, то должны были обратить внимание, что моя мама – осетинка.

– И? Я не против дружбы народов.

– Есть вещи посильнее интернационализма.

– Продолжай!

– Родовая честь.

– Что за хрень?

– Видите ли, я Василиаускас по отцу, а по матери Талинов. А Талиновы – это царский род. У осетин, как и у евреев, наследование идёт по матери, – врал я. – Будучи наследником монаршего рода, не могу жениться просто так. Мне жену будет выбирать вся Северная Осетия и Южная тоже.

– Это как в песне: тра-ля-ля, жениться по любви не может ни один король?

– В точку! – прошептал я, для убедительности приложил палец к губам и, приоткрыв дверь купе, загадочно выглянул в коридор.

– Врёшь! – также шёпотом произнёс Борис Серафимович.

– Вам? Никогда! Знаете, как мне самому жениться хочется?! Думаете, так просто всё сам да сам?

Глядя мне в глаза, он неспешно вложил фотографию и убрал портмоне в карман пиджака.

– Ты даёшь, Василиаускас! С кем приходится работать! – наконец заключил он. – Ладно, давай спать!..

Сейчас, шагая вдоль набережной Мойки, я виновато улыбнулся, понимая, что объяснений с Борисом Серафимовичем не избежать.

Подумаешь, соврал! Ну и ладно! Главное, не обидел уважаемого человека. Он ведь ко мне со всей душой. Не буду же объяснять, что есть на свете та самая любовь! И зовут её Вероника Единственная!

Вероника! Вот уже пятый месяц всякий раз от мысли о ней сердце сжималось и начинало проверять прочность грудной клетки. Дальше так продолжаться не могло! В Москву!

Вдали от цивилизации в свободные минуты я мысленно возвращался к последнему разговору с Владиком Кругловым. Он сдержал обещание и приехал в Питер ровно за день до моей командировки.

Мы сидели в уютном итальянском ресторанчике на Крюковом канале и пили неплохое вино. Владик рассказывал о своей работе, планах развития бизнеса, отдыхе в Доминикане и прочих несущественных для меня вещах. Я делал вид, что интересно, хотя на самом деле ждал только одного: когда он заговорит о Веронике. Наконец за изрядно затянувшимся вступлением пришло время главной темы:

– Ты ничего не спрашиваешь, старик, о моей свадьбе! Совсем неинтересно?

– Почему же. Думаю, ты оставил самое задушевное на кульминацию.

Владик хитро прищурился, словно проверяя мою искренность. Мне даже стало немного не по себе под его пристальным взглядом.

– Правильно думаешь! Сейчас, брат, расскажу тебе такое, что взорвёт твою голову!

– Уже интересно!

– Помнишь наш разговор в Москве?

– Конечно. Ты рассуждал о принципах домостроя и собирался ехать к невесте.

– Точно! – Владик хлопнул в ладоши. – И вот что случилось. По дороге к Нике мне надо было заскочить в клинику. Там мне рассказали интересную историю. Представляешь, незадолго до нашей встречи Ника привезла туда какого-то парня, которого то ли покусала собака, то ли он упал… в общем, суть не в этом. Страдальца повезли на перевязку, а он сбежал…

– Если он был покусан собакой, может это симптомы бешенства, – вставил я.

– Кто знает! Но тогда я сообразил, что из той истории может получиться вполне достойный вариант примирения: я опоздал на свадьбу, а за день до неё Ника спасает какого-то мужика. Одним словом, мы всё выясняем, понимаем, что каждый из нас чуточку виноват друг перед другом, а дальше пламенные объятия, марш Мендельсона и всё, что к этому прилагается.

– Но судя по всему, задумка не прошла.

– Ага. Приезжаю к Нике, начинаю методично отрабатывать легенду о раненом незнакомце, а она мне с порога заявляет, что свадьбы не будет.

– Так и сказала?!

– Практически цитирую! Я, разумеется, на попятную. Мол, так и так, не торопись, мы созданы друг для друга. А она стоит на своём! Понимаю, что вся моя жизнь рушится. Не поверишь, Тима, встаю на колени и прошу прощения. А Ника говорит, что ты, в смысле я, здесь ни при чём. И она сама просит у меня прощения, так как полюбила другого.

– Другого? – как последний идиот, переспросил я, и моё лицо предательски расплылась в улыбке.

– Тебе смешно, а мне тогда не до этого было!

– Прости, Владик, непроизвольно вышло, – извинился я.

– Так вот, спрашиваю Нику, что же произошло? А она в ответ, мол, ничего не спрашивай, прими как есть.

– И… кто же… разлучник? – спросил я, осторожно подбирая слова.

– Ответа не последовало! Она тихо попросила меня на выход и прикрыла за мной дверь.

– И всё?

– Практически! – ответил Владик и хитро подмигнул мне. – Сначала подумал, что утро вечера мудренее. Я высплюсь, Ника успокоится… А потом вспомнил твой рассказ о Полине. И знаешь, старик, не знаю почему, но я направился к ней, в смысле, к её матери.

– Только не говори мне… – смекнул я.

– Ни минуты не сомневался, что догадаешься! – громогласно провозгласил он. – И с того самого вечера и поныне мы с Полиной вместе. Даже открою небольшую семейную тайну – мы счастливы! Теперь, когда я думаю о том, почему у нас не сложилось в первый раз, единственное, что приходит на ум – наш эгоизм, неумение слышать и прощать.

– Я рад… за вас! – пролепетал я, переваривая услышанное.

– Что-то не замечаю радости! Может, ты до сих пор не простил меня?

– Глупости говоришь. Мы прошли через всё, а вот сидим вдвоём и нам хорошо. Что же это если не дружба?

– Я знал, что ты поймёшь! – Владик протянул руку, и мы обнялись.

– Если уж сегодня вечер откровений, хочу спросить – а меня ты сможешь понять?

– Что именно?

– Тем незнакомцем, который сбежал из твоей клиники, был я.

– Ты?! – у Владика был такой ошарашенный вид, словно он впервые сейчас узнал, что Земля круглая.

– Мы встретились совершенно случайно. Я не знал, кто она. Она не знала, кто я. Только в клинике, когда назвали твоё имя, а потом увидел твою физиономию на стене – пазл сложился. Как понимаешь, у меня не осталось другого выхода.

– А почему тогда не рассказал?

– Потому что у нас с Вероникой ничего не было, а встать между вами…

Я затих. Молчал и Владик. Наверное, минуты три мы переваривали хитросплетения наших отношений. Затем Владик наполнил бокалы, чокнулся о мой и молча выпил. Я последовал его примеру.

– Знаешь, Тима!.. Получается, что ты с Вероникой попал в такую же ситуацию, как и я тогда с Полиной. Но ты оказался лучше меня…

– Перестань! – прервал я его.

– Лучше! И знаешь, что тебе скажу?

– Что?

– Такого друга, как ты, у меня никогда больше не будет! – он опять задумался, закачал головой, словно, не веря в услышанное, а потом спросил: – И что же у вас?

– Ничего.

– Это как? Ты свободен, она…

– Этого не всегда бывает достаточно, чтобы два человека нашли друг друга. Не судьба, говорят!

– Ты не хочешь или она?

– Мы с того дня больше не говорили… Думаю, что Вероника не простит меня.

– Ну и дурак!..

Из воспоминаний меня вырвал автомобильный клаксон, заоравший чуть ли не в ухо. Обернувшись на звук, я увидел вечно довольных друг другом и всем остальным чету Сладкопоповых.

– Эй, товарышч! – послышался голос Валерки. – Не хотеть ли продавать важный государственный сикрет за недорого?

– А что, на загнивающем Западе стало трудно с идеями? – бросил я в ответ.

– Йес! Крызис, санкции! – отозвался весело он.

– Ну, раз кризис – платите натурой!

– Я согласная! – раздался задорный голос Светки.

– Тогда другое дело! – подыграл я.

– Ладно! Садись, обсудим! – сделал обиженный вид Цукерман.

– Признаюсь, хотелось бы пройтись…

– Тима! В машину! – рассмеялась Света. – А то Валерка передумает!

В этот момент небо закрыла тёмная туча и начал накрапывать мелкий ноябрьский дождь, что сподвигло на принятие их предложения.

– Наслышаны о ваших ратных подвигах! – начал Валерка. – Разрешите сначала поздравить официально! А затем рассказать о небольшом бонусе… Свет, может быть, ты?

Светка недовольно посмотрела на мужа и фыркнула:

– Что за несправедливость! Валерочка у нас собирает сливки, а мне всегда достаётся осадок!

– Кажется, начинаю догадываться по поводу осадка! Мой ответ – категоричное нет! – решительно отрезал я.

– Пойми, Тима! Тут такая штука… Проходили мимо турагентства… Объявление: концерт «Рам-штайн» в Мюнхене. Два билета практически даром! Ты же знаешь, как я от них завожусь! – простонал Валерка и преданно посмотрел на меня.

– О, я знаю, как ты заводишься! – подтвердила Светка. – Прямо весь заводной такой!

– Слышишь, что говорит мудрая женщина! – подтвердил её слова Цукерман. – Всего-то на три дня!

– Нет! Пусть эти три дня мучится ваш академический папа! – не соглашался я.

– Тимочка! – теперь Светка закатила глаза так, что, того и гляди, из них вот-вот польются слёзы. – Наш еврейский папа не может. Иоганн-Себастьян хоть и имеет благородное имя, но по ареалу обитания выходец с Украины. Как говорится: когда хохол родился – еврей заплакал!

– Нет! Не могу. Потому как сегодня намереваюсь оформить причитающийся отпуск в количестве двадцати восьми суток и отбыть в столицу нашей Родины город-герой Москву.

– Что-то с родителями? – озабоченно поинтересовалась Светка.

– С ними всё в порядке. Но хоть раз в году может быть у меня личная жизнь, и так, чтобы подальше от вашей вонючистой животины?

– А я его вымою! Хочешь – французским шампунем от «Диор»? – с готовностью произнесла Светка.

– Москва почти девятьсот лет стоит, и за три дня ничего с ней не случится! – простонал Валерка.

– Не уговаривайте. Не соглашусь. Только через мой труп! – отбивался я.

– А что, дорогой, это мысль! – задумалась Светка. – Грохнем Тимку, завладеем ключами от квартиры, труп оставим на полу в ванной, в саму ванну нальём водички…

– Ещё туалет надо оставить открытым! – вставил Валерка.

– Согласна. Запускаем Иоганна-Себастьяна. На три дня… – Она окинула меня взглядом с головы до ног. – Еды хватит. Вернёмся, косточки сметём в мешок и подарим Насте, которая иногда с особой душевной теплотой вспоминает загадочного ночного джентльмена!

– Сволочи же вы! – ответил я и достал из кармана ключи от квартиры. – Но только на три дня! Задержитесь хоть на минуту – будете вытирать ноги о новый рыжий коврик с ароматом от «Диор»!

– Замётано! – сурово сказала Светка и забрала связку. – А как вернуть ключи?

– Оставьте пока себе. У меня на работе запасные лежат.

– Тогда после обеда привезём Иоганна!

– Жду не дождусь! – выдохнул я.

– А он-то как будет рад! – пропел Валерка.

– Не знаю, как он, а вы так просто светитесь!..

Добравшись до кабинета, я первым делом достал из ящика формализованный бланк на отпуск и, быстренько его заполнив, тут же направился в приёмную директора.

– А, Василиаускас! Доброго дня. Хотя кому добрый, а вам, возможно, и не очень! – с порога огорошила секретарь.

– Намёками говорите, Наталья Игоревна. Что произошло в моё отсутствие?

– Не знаю, не знаю… – подозрительно произнесла она. – Борис Серафимович с утра уже интересовался вами. Запросил в кадрах личное дело.

– Ах, личное дело! Тогда всё ясно!

– Что? – переспросила секретарь, которой явно не хотелось оставаться в неведении.

– Всё.

– А конкретнее? – напряглась Наталья Игоревна. – Неужели, Василиаускас, у вас могут быть тайны от секретариата дирекции?

– От секретариата дирекции – никогда! Что же я – враг себе?!

– Молодой, а размышляете очень даже здраво! – улыбнулась она. – Так что же?

Я присел за стол рядом с ней и наклонился ближе.

– Но только никому!

– Мы свою работу знаем! – несколько обиженно заметила секретарь.

– Вы, наверное, слышали, что после испытаний на полигоне был праздник?

– Не без того, наслышаны.

– А что президент лично звонил и разговаривал с Борисом Серафимовичем, знаете?

– Лично? И что? – переспросила она.

– Поблагодарил.

– И всё? А ваше дело зачем понадобилось?

– Так президент и мне поздравления передал.

– Лично?

– Ха! Президент и я? Не тот ещё уровень, но надеюсь, скоро буду соответствовать, – подмигнул я. – А вот Борису Серафимовичу на днях указом будет присвоено звание Героя.

– Да ну!

– Не ну, а Героя России.

– А вам?

– Увы, – бросил я и откинулся на стуле, заметив, что Наталья Игоревна начинает терять ко мне интерес. – У президента на меня другие планы.

– Какие?

– Даже не знаю, уважаемая Наталья Игоревна, могу ли об этом рассказывать.

– Ну говорите, раз уже начали! – возмутилась она.

Я опять склонился над столом.

– Если про Бориса Ефимовича ещё кое-как и кое с кем можно, то про меня ни слова, даже с собственным мужем, – предупредил я.