Текст книги "Любовь с чудинкой"

В памяти сразу всплыл Жозеф – атлетически сложенный чернокожий студент из Конго, постоянно снующий по этажам общежития в длинной пальмово-экзотической рубахе со сковородкой в руках. А тут со сцены, едва я объявил его номер, как в свете софитов появился «Поль Робсон» в кремовом костюме, белоснежной сорочке и ярком галстуке – последний, как мне показалось, был сделан из той же ткани, что и его повседневная африканская униформа. Он подошёл к микрофону, профессионально откашлялся и подал знак оператору, включавшему фонограмму. Сразу поправлюсь, это была не профессиональная в современном смысле фонограмма, а судя по качеству, записанная через микрофон с телевизора или радио мелодия. Итак, зазвучала музыка, и Жозеф, особо не стараясь попадать в ноты и ритм, забасил гортанным голосом текст, от которого не знаю, как зрители, но мы за кулисами зашлись в приступе истерического хохота. К величайшему сожалению, я не помню рифмы, но по смыслу это, бесспорно, был политический памфлет:

 
Советский Союз строит коммунизм,
Конго строит социализм.
Враги будут разбиты,
А люди будут счастливы.
 

Далее шло ещё несколько четверостиший в том же пропагандистском духе, и всё лирично-идеологическое содержание венчала строчка, за достоверность которой я отвечаю:

 
…Советско-конголезская дружба будет жить вэчно!
 

С учётом того, что припев повторялся рефреном раз пять или шесть, произносимое всякий раз в одной интонации «вэчно» вызывало дикий восторг – зал взрывался аплодисментами, свистом и улюлюканьем. Едва музыка закончилась, зрители-студенты повскакивали со своих мест и со ржанием ещё минут пять кричали браво, не отпуская африканского самородка со сцены. Купающийся же в лучах славы представитель Чёрного континента, оценив происходящее как личную победу, снова подал знак включить запись, и всё повторилось с тем же успехом ещё раз и… ещё раз. Продираясь сквозь катающихся по полу закулисных поклонников новоиспечённого шлягера, проректор по работе с иностранными студентами с испугом на лице бросил мне:

– Если ты сейчас же не прекратишь этот цирк, твой следующий сольный концерт будут слушать дяди с Лубянки!

Встречаться с упомянутыми всемогущими «родственниками» мне абсолютно не хотелось. Поэтому я подошёл к Жозефу и аккуратно попробовал утащить его со сцены. Но конголезец в своих порывах был неудержим. Схватив меня за руку, он сделал шаг назад, изобразив в пластической миниатюре «Рабочего и колхозницу». Начавшие было успокаиваться зрители снова сорвались в штопор веселья. Я же, повернувшись назад, заметил, как бледный проректор в предчувствии завтрашних объяснений на ковре у начальства начал медленно оседать. Тут уже надо было спасать положение! Но как?!

– Товарищи! – провозгласил я серьёзным тоном. – Не будем забывать, ради чего мы здесь собрались! Каждую минуту в далёкой Африке умирают дети. Наш голос солидарности с детьми Конго! Эль пуэбло унидо хамас сера венсидо!..

– Нет, в Конго дети не умирают… – пытался прорваться к микрофону озадаченный Жозеф.

Но я уже крепко вцепился в микрофон, продолжая митинговать на испанском, поддерживаемый скандирующим залом…

– Эль пуэбло унидо хамас сера венсидо! – взорвалась смехом Стелла.

– Давай не будем вспоминать минуты моего позора! – улыбнулся я.

– Какой позор! Между прочим, после того вечера мы оценили тебя по достоинству.

– Спасибо и на этом! А чем закончилось, помнишь?

– Была какая-то заварушка?.. – начала припоминать она.

– Ничего себе заварушка! Битва! Что-то среднее между Первой Пунической войной и боксёрским восстанием в Китае!

Да уж, всё по-взрослому! Когда интервечер подошёл к концу и зрители разошлись, а проректор с валидолом под языком умчался писать объяснительную, мы с ребятами направились в гостиничный бар успокоить нервы игравшим лучами молдавского солнца коньяком «Белый аист». Лишь только первые капли потекли по пищеводу, как за моей спиной раздался знакомый голос:

– Гриса! Насых бьют!

Вслед за голосом возник сокурсник – вьетнамец Нгуен.

– Кто и кого? – спокойно поинтересовался мой верный друг Ромка.

– Негры против нас! – на одной ноте выкрикнул Нгуен. – За нас есё лаосцы и монголы!

– Кранты интернационалу! – только и смог вымолвить я и залпом вылил в горло недопитый коньяк.

– Похоже, сегодня придётся учить диалектику не по Гегелю, – констатировал мой друг Ромка, бывший в ту пору председателем студсовета общежития. – Бряцанием сапог она врывалась в стих!

Поначалу мы ещё пытались их растаскивать, но я, после подбитого вражеской рукой глаза, разозлился не на шутку. А вскоре появившийся милицейский наряд уже грузил всех в гостиничный автобус для доставки в отделение милиции. Клетку заполнили быстро, поэтому не поместившихся за решёткой расставили в коридоре вдоль стен в позе «зю» без каких-либо различий по расовому признаку. По одну сторону от меня оказался Жозеф, а по другую – Ромка.

– Ты зачэм бил мэне по щэкам? – приглушённо, но гневно забасил Жозеф.

– Я? – спросил я.

– Не ты! Р-р-ромка!

Надо отметить, что до того вечера Жозеф вполне лояльно относился к общажной власти, хотя ему очень и не нравились двое приятелей предстудсовета. Один из них, интеллигентнейший общительный Славка Кручинский, обладатель превосходного франсийского[3]3
  Франсийский – относящийся к диалекту провинции Иль-де-Франс, который является исторической основой современного французского языка.


[Закрыть] произношения, любимчик преподавателей кафедры французского языка. Его друг – Николай Яковлев – был, напротив, личностью замкнутой, угрюмой, но кому довелось узнать его поближе, неизменно отмечали в нём почти детскую доброту и непосредственность. Такие разные – они нашли друг друга. Вместе увлеклись новомодным тогда качковым спортом и весьма в нём преуспели. Конечно, до Шварценеггера им было далеко, но для нашего института они были почти Арнольдами. Раскачав трапециевидные мышцы спины, они неспешно прогуливались по коридорам между парами в люберских клетках, не в состоянии прижать руки к бокам, за что и получили прозвище «братья Скафандровы». И тем не менее интеллигентность одного и природная доброта другого не мешали им в составе своей качалки то и дело выходить на разборки с неграми на московских улицах.

– Я же тебе сказал «стоп», а ты ручонками начал махать! – спокойно ответил Жозефу Ромка.

– Ты за кого? За мэне или за монгол? – шипел конголезец.

– Да мне по барабану за кого! И вообще, я филантроп!

– Ты нэ филантроп! Ты есть вэликий р-р-расист!

Последние слова, произнесённые африканцем весьма злобно, вызвали у Ромки должную реакцию потомственного терского казака. Забыв на мгновение, что он член коммунистической партии, Ромка от души отвесил оппоненту мощный пендель, который со звоном врезался в угнетённую африканскую задницу.

Не знаю, как другие, но именно в тот самый момент я почему-то ясно осознал, что никакого коммунизма мы никогда не построим. Впрочем, и Конго с другими развивающимися демократиями Азии и Африки мечты о светлом будущем также обломятся. А виной всему – увы! – пресловутый человеческий фактор!..

– Посмотри сюда, узнаёшь? – прервала мои воспоминания Стелла и протянула очередное фото.

Прижавшись друг к другу, на снимке сидели двое – он и она. Оба удивительно красивые и словно созданные друг для друга.

– Это же… Наташка… м-м-м… на «к»… – напрягся я, вспоминая фамилию однокурсницы.

– Коваленская! – подсказала Стелла. – А рядом?

– Из вашей группы. Мы с ним не общались. В лицо, конечно, помню, но…

– Игорь Портнов.

– Точно, Портнов! Теперь вспомнил. Они ещё вместе ходили. Наташка, поди, уже заботливая бабушка? А Портнов качает внуков на располневшем животе.

– Не угадал, – произнесла Стелла, и лицо её погрустнело. – Ты ничего не знаешь?

– Нет, – признался я. – Последние воспоминания о них у меня ассоциируются с общей фотографией с институтского выпускного.

– С этой? – она достала ту самую фотку, которая висела у меня дома над столом.

Боже, как же это было давно! Тогда позади были развесёлые студенческие годы, и будущее рисовалось исключительно в розовых тонах. Однако уже через полтора месяца от иллюзий ничего не осталось: ни великой страны, ни работы, ни уверенности в завтрашнем дне.

Стелла поднялась, подошла к окну и молча простояла так несколько минут. Было понятно, что воспоминания даются ей непросто – ведь они с Наташей Коваленской были подругами. Наконец, она повернулась и, печально улыбнувшись, спросила:

– Вина хочешь?

– Спасибо, дорогая, я за рулём. Да и завтра у меня с утра важная встреча.

– А я выпью.

Сделав глоток, она отставила бокал и неспешно начала рассказ, увлекая меня всё глубже и глубже в прошлое.

Глава I

С заунывным скрипом дверь приоткрылась. Как по команде разговоры смолкли, и группа застыла в ожидании нового преподавателя, который должен был заменить всеми обожаемую Татьяну Сергеевну, ушедшую в декрет посреди учебного года. С утра прошла информация, что фамилия сменщика – Кот, а инициалы «И. К.», что заранее обрекало его на прозвище Котик. Попытки выяснить у знакомых со старших курсов, насколько «Котик приручается» успехом не увенчались, а секретарь кафедры Людочка по большому секрету лишь сообщила, что замена временная, пока не найдут кого-то более постоянного.

Неугомонный Димка Воробьёв даже предложил заключить пари со ставкой пятнадцать копеек на варианты: Котик – мужчина или женщина, молодой или нет и, соответственно, насколько привлекателен. Собственно, этим азартом и было вызвано прикованное к входу внимание.

Несколько мгновений дверь нерешительно дёргалась взад-вперёд, доведя интерес студентов до высшей точки накала, словно тот, кто был за ней, чувствовал драматизм происходящего и медленно подводил сюжет к кульминации. Наконец в проёме возник… мужчина лет шестидесяти пяти, совершенно седой, в старом, но ухоженном костюме. Под мышкой он сжимал кожаную папку, которая, судя по внешнему виду, приходилась ему ровесницей.

– Кхе-кхе, – откашлялся старичок и спросил: – Простите, это четвёртая группа?

– Так и есть, – ответил кто-то.

– Значит, не ошибся! – радостно произнёс он и присел за преподавательский стол.

Кое-кто начал было уже подниматься, чтобы поприветствовать педагога, но преподаватель тут же пресёк эти попытки:

– Я ещё с вами не здоровался. И вообще, давайте обойдёмся без коллективных прыжков – вы не школьники, а я не педагогический цербер, – он обвёл кабинет взглядом, очевидно, пытаясь убедиться, что стоящих не осталось. – А вот теперь, коллеги, здравствуйте.

– Здравствуйте… – нестройно понеслось со всех сторон.

– Разрешите представиться. Зовут меня Иван Кондратьевич, а фамилия моя, стало быть, Кот. Вот такая фамилия и такие инициалы. Впрочем, уверен, что вы уже поглумились над этим. Скажу вам больше, несколько раз приходилось сталкиваться со случаями, когда ваш брат заключал пари: Котик он или она. Надеюсь, что ваша группа до такой банальщины не скатилась?!

На последних словах Иван Кондратьевич, расплывшись в улыбке, снова посмотрел на присутствовавших. От этого разоблачительного взгляда Воробьёв даже втянул голову в плечи, словно сменив пернатую фамилию на что-то более земноводное, например, Черепашкин.

– То ли это жизненное совпадение, то ли выработанная практикой метода, но по стилю общения я, как правило, соответствую сути данного сочетания, – продолжил преподаватель. – Мне нравится, когда студенты показывают на семинарах не тупо заученные упражнения, а демонстрируют свободное владение языком, что в моём понимании и делает студента vulgaris студентом sapiens. Сразу хочу отметить, что деление студентов на упомянутые категории не влияет на экзаменационные оценки. Кого-то из вас ожидает карьера посредственного переводчика, а кто-то, возможно, станет знаменитым лингвистом. И это решать не мне. А теперь позвольте пройтись по списку, и, если вам не трудно, поднимайтесь, пожалуйста.

Котик начал медленно зачитывать фамилии, не забывая при этом говорить каждому что-то персональное.

– Инина Стелла.

– Это я, – поднялась сидевшая на первом ряду красавица Стелла, обладательница волшебной копны золотых волос.

– Прекрасно! – произнёс Иван Кондратьевич, посмотрев на неё. – Вы полностью оправдываете значение своего имени. Именно звезда! Спасибо.

– Коваленская Наталия, – продолжил он опускаться по списку.

Из-за своего стола поднялась темноволосая, небольшого роста девушка с тонкими и выразительными чертами лица. Котик буквально впился в неё взглядом, с каким-то упоением натянул на нос очки, словно пытаясь не обмануться в увиденном.

– Прекрасно! – сказал он, не отводя от Наталии взгляда.

– Что именно? – переспросила та.

– У вас очень редкая фамилия.

– Да, вы правы. Я нечасто встречаю однофамильцев.

– А вы что-нибудь знаете о ваших предках.

– Не очень много, – ответила она.

– Присядьте, пожалуйста, – предложил Иван Кондратьевич и откинулся на спинку стула. – Прекрасно! Дело в том, что я впервые в жизни встречаю человека этой фамилии. Вы, часом, не из Рязанской губернии будете?

– Да. А как вы догадались? По говору? – спросила обладательница редкой фамилии.

– Нет, у вас классическое русское произношение. Если интересно и группа мне позволит, я сделаю небольшое лирическое отступление.

Студентам нравится, когда на семинарах преподаватели время от времени позволяют себе подобные вольности. Поговорка, что солдат спит – служба идёт, популярна и в студенческой среде.

Оценив ожидаемую реакцию группы, Котик продолжил:

– Сначала отвечу, почему Рязань. Смею предположить, что вашим возможным предком был некий Михаил Иванович Коваленский, который на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетий имел честь служить рязанским губернатором. Он происходил из малороссийского дворянского рода, который, в свою очередь, был основан поляком, паном Станиславом Ковалёнским. Именно поэтому на вашем семейном гербе развеваются красные и белые ленты в цветах польского флага. А шляхетское происхождение подтверждает изменённая лада, сиречь геральдический герб.

– А что на гербе? – раздался голос Воробьёва, который осознал, что тема пари более преподавателя не заботит.

– На гербе рыцарь в доспехах, шлем которого увенчан королевской короной, а над ней стоящий на задних лапах лев. Но сама лада в отличие от польского оригинала видоизменена. Вместо красного щита – голубой. Да и рыцарь повёрнут вправо. Вместе с гербом изменилось и ударение на второй слог.

– Значит, наша Наташа графских кровей? – спросил Игорь Портнов, слывший факультетским донжуаном, похитившим не одно девичье сердце.

– Не совсем так. Род дворянский, но не графский. Хотя и оставил свой след в истории. Кстати, известный русский поэт Сергей Соловьёв – троюродный брат Александра Блока и закадычный друг Андрея Белого – тоже представитель рода Коваленских. А вот отец Сергея, Михаил Сергеевич, помимо того, что являлся братом знаменитого историка Соловьёва, сам был известным издателем и переводчиком. Поэтому, уважаемая Наталия, с вами переводческая стезя рода продолжается.

– Наташка, да ты историческая личность! – не удержалась от искреннего комментария в адрес подруги Стелла. – Ты вся такая таинственная!

– Да ну тебя! – попыталась отшутиться Наташа.

– Нет-нет! – вмешался Котик. – Наша Звезда недалека от истины. С рязанской ветвью вашего рода действительно связана одна таинственная история.

– Не расскажете? – спросил кто-то.

– Отчего же. Я знаю только общие подробности, но тем не менее. Всё дело в том, что сын того самого губернатора Михаила Ивановича, соответственно, Илья Михайлович, в молодости слыл тем ещё повесой. Увлекался поэзией, при этом не стеснялся, как бы сейчас выразились, откровенных форм. А его творчество подпитывал гарем прекрасных девушек, который он сколотил из крепостных.

– Ловелас, значит! – опять раздался чей-то комментарий.

– О! Не то слово! Ловелас с большой буквы. Думаю, если бы его забавы были направлены на светских дам, то он непременно снискал бы себе лавры первейшего в Российской империи дуэлянта. Рязанское общество его осуждало, но не сильно. Как я уже сказал, он в свет не лез, довольствуясь крестьянками, тем самым доставляя проблемы только своей семье. И вот однажды доведённая до отчаянья очередной оргией родня втайне сговорилась и отправилась к местной знахарке-ведунье. Та, будучи не обременённой высокими моральными принципами, приняла от ходатаев крупную по тем времена мзду и совершила магический средневековый обряд, который должен был привести Илью Михайловича на путь исправления. И всё было бы ничего, если бы вошедшая в транс ведунья вдруг не начала бессознательно бормотать одну фразу: «Душа за душу – сие есть приговор». Перепугавшиеся до смерти родичи, едва знахарка вернулась из потустороннего мира, учинили ей допрос, мол, что значили те слова. А старуха лишь молча смотрела на них и тряслась. Наконец, собравшись с силами, знахарка воскликнула:

«Быть повесе степенным, но за него расплатится другой!» Сказав это, она испустила дух.

– А что с Ильёй Михайловичем?

– С ним всё нормально. После того случая он стал благочестивым человеком, всем сердцем полюбил простую девушку из крепостных, женился на ней и, скорее всего, был счастлив.

– Выходит, что знахарка своей жизнью расплатилась за грехопадение Наташкиного предка? – поинтересовалась Стелла.

– Возможно и так… – буквально промурлыкал Котик.

– Вы что-то не договариваете?

– Как сказать. Есть версия, что последние слова ведуньи были переданы не совсем точно. Поговаривали, что на самом деле она сказала: «Душа Илюшки за родственную душу– сие есть приговор!» И после этого каждый Коваленский стал бояться, не его ли душа будет возмещением по тому приговору.

– И кто-нибудь отдал свою душу? – поинтересовался Игорь.

– А кто ж его знает? – улыбнулся Иван Кондратьевич и расслабленно откинулся на спинку стула. – Все участники и свидетели тех событий умерли, а кто, когда и отчего – этого я не знаю.

– Вы сами, случайно, не из Коваленских будете? – уточнил у преподавателя Портнов.

– Увы. Я, как говорится, из разночинцев.

– А откуда так хорошо знаете историю их рода? – не унимался Игорь.

– Хобби. Геральдика – моя страсть. А когда изучаешь герб, так или иначе погружаешься в историю владельцев. Ну, довольно мистики… Продолжим. Портнов.

– А это я! – улыбнулся Игорь и поднялся с места. – Не подскажете, Иван Кондратьевич, а мой род не из дворянских будет?

– Портнов? – преподаватель задумался. – Нет. По крайней мере, в Общем гербовнике Российской империи Портновы не упомянуты.

– Не повезло же тебе, Игорёк, – из самого дальнего угла неожиданно раздался монотонный голос Николки «Скафандрова». – Вот так живёшь, надеешься, а оно раз – и пу-сто-та!

Не избалованные частым присутствием на занятиях обычно молчаливого Яковлева, все буквально прыснули со смеху. Котик тоже засмеялся и, чтобы погасить праздное веселье в академических стенах, осаживая жестом эмоции молодёжи, произнёс:

– Если вас удовлетворят мои познания, то предположу, что Портновы – одна из старинных славянских фамилий. Происходит от прозвища «портной». Потом уже за счёт словообразования к корню был добавлен суффикс – ов. У нас меньше, а вот на Украине до сих пор значительное число фамилий-прозвищ: Бондарь, Волошин, Дегтярь, ну и дальше в том же духе…

Едва семинар завершился и Иван Кондратьевич, простившись, вышел из аудитории, в кабинет на полных парах влетела Зоя Дудкина, активная комсомолка и общественница на всевозможных направлениях студенческой жизни.

– Народ, задержитесь! – крикнула она с порога и прикрыла за собой дверь, отрезая путь к свободе.

– Зоя! Отойди в сторону! – низким голосом произнёс «брат Скафандров».

– Нет уж, Коля! Подождёт твой буфет! – она жёстко осадила его. – Товарищи, сегодня очередь вашей группы заниматься с детьми в подшефном детском доме. Мне нужно три добровольца!

Тут же со всех сторон раздались «убедительные» доводы о том, почему именно сегодня это невозможно. Аргументы были разные – никто не горел желанием скоротать вечер в детдоме. Сама обстановка казённого учреждения была гнетущей, усиливалась детскими взглядами, полными печали последней надежды. Обучать их иностранному языку было тяжело и не каждому-то опытному педагогу под силу, а тут студенты!

– Друзья, не унижайте себя процедурой жребия! – продолжала настаивать Зоя.

– Я поеду, – раздался тихий голос Наташи.

Гомон стих и все с изумлением посмотрели на неё, словно на мать Терезу.

– О! Коваленская – раз! Кто ещё? – ободряюще призвала Дудкина.

– Их, дворян, не поймёшь! – попытался разрядить ситуацию Воробьёв.

Но, похоже, добровольцев больше не было.

– Кстати, Воробьёв! – воодушевлённо произнесла Зоя. – Ты вообще ни разу в детдоме не был!

– А у меня нервы расшатаны! – парировал тот и для убедительности добавил: – Когда я нервничаю, у меня по ночам, Дудкина, энурез случается!

Шутку не оценили.

– Народ! Ну хотя бы ещё одну кандидатуру! – Зойкин крик потонул в гвалте рвущихся к выходу.

– Я пойду!

Однокашники остановились и дружно посмотрели на застывшего с поднятой рукой Портнова.

– Игорёк, ты чего? – обескуражено произнесла Оля Ляпина, считавшаяся в данный период его фавориткой и не скрывавшая далекоидущих планов на видного парня. – Ты же обещал съездить со мной на фотосессию. Там же договорились. Приехал известный фотограф из Германии. Сейчас не время красивых жестов!

– Вообще-то, именно красота и требует жертв! – игриво ответил ей Игорь. – От меня там никакого толку. Пока будешь позировать, я буду умирать со скуки. А вот когда появятся фотки – тогда и полюбуемся!

С нескрываемой досадой Оля первой выбежала из кабинета, грубо оттолкнув при этом самого «Скафандрова». За ней просочились и все остальные, оставив двоих ненормальных в аудитории.

– Любишь ты красивые жесты! – по ходу отметила Наташа.

– Мне казалось, что ты оценишь жертвенный поступок.

– Оценивать глупое ребячество не по моей части. Пока не поздно, догони Ляпину – она того не заслужила!

– Какие мы сердобольные! – Игорь показушно хлопнул в ладоши. – Голубая кровь, что и говорить!

– Тема дворянства мне сегодня уже порядком поднадоела, – сдержанно произнесла Наташа. – Так что если у тебя всё – то пока!

Она повернулась и решительно направилась к выходу.

– Не пожалеешь? – с напряжённой улыбкой сказал Игорь, когда она поравнялась с ним.

– На досуге подумаю! – коротко бросила она и вышла.

«Конечно же, он недурен собой… Кошмар, ну и стиль – это всё от Котика!.. Игорь красивый. Даже умный. Немного ленивый, ну а какой красивый парень пусть хоть чуточку не ленивый, – рассуждала она. – При этом совершенно пустой, искусственный. Всё у него напоказ. Новая девчонка – так должны знать все. Джинсы модные – тоже требуется всеобщее одобрение… Но ведь красивый!»

С небес на землю Наташа спустилась, когда в лицо ударил морозный ветер. Выйдя из института на улицу, она подняла капюшон куртки, прячась от всепроникающего холода. Мелкий жёсткий снег нещадно хлестал по лицу. Что и говорить – настоящая погода для сидения дома закутанной в тёплый плед, с кружкой горячего чая и интересной книгой. А вместо этого ей предстояла поездка через весь город.

Наконец, вдоволь причастившись к народной забаве под названием «выжить в метро» и вытолкнутая из подземелья, словно пробка из бутылки, Наташа оказалась на улице. До детдома было минут двадцать пешком, но ледяной ветер продувал до самых костей. Она вспомнила, что была короткая дорога – через стройку. «Можно сократить минут семь – десять…» – подумала Наташа и посмотрела на безлюдную улицу московской окраины, известную двумя достопримечательностями – промзоной и детским домом.

Отодвинув доску забора, она решительно зашагала наперерез. Нельзя сказать, что участие в судьбе детей было осознанной потребностью. Она даже не думала об этом. В прошлый раз ездила Стелла. А сегодня никто не захотел. «Но если никто не хочет, чем дети виноваты? – блуждали мысли в голове. – Будем считать, что сегодня мне просто не повезло! Хотя грех жаловаться, так можно против себя судьбу настроить…» Не успела она придумать, какую же подлость судьба может ей подкинуть, как почувствовала, что земля в буквальном смысле ушла из-под ног. Ей показалось, что состояние невесомости продолжалось очень долго. А потом только – бум! – и ничего. Вообще ничего!

Наташа открыла глаза и почувствовала солёный привкус во рту. Сняла варежку и коснулась пальцами губ – липко. Тёплая кровь стекала из носа и замерзала на морозе. Она огляделась вокруг и поняла, что находится на дне довольно глубокой ямы. Первая попытка подняться на ноги не увенчалась успехом – боль в ноге вернула её в исходное положение. «Вот это совсем некстати!» – запаниковала Наташа и почувствовала, как в груди учащённо забилось сердце. Собравшись духом, она всё же потихоньку приподнялась. Нога болела, однако сразу появилась убеждённость, что перелома нет – разве что сильный ушиб. Заметив кусок торчавшей из стены арматуры, она уцепилась за него и, подтягиваясь, подумала, что свались она на эту железяку, последствия могли бы быть куда печальнее. Превозмогая боль, вскоре выбралась наверх. Под тусклым фонарём она осмотрелась и, не найдя на себе серьёзных следов происшествия, уже было начала себя успокаивать, как шестым чувством ощутила спиной пристальный взгляд.

– Кто здесь?! – выкрикнула Наташа.

Она обернулась, но никого не заметила. В то же время ощущение чьего-то присутствия только усилилось. «Только не это. Пожалуйста, только не это…» – нехотя опустила взгляд и тут же судорожно дёрнулась, заметив пару огромных глаз, недобро рассматривающих её.

«Волк? – мелькнула первая мысль. – Господи, Наташка, какие волки в Москве!» Присмотревшись, она поняла, что перед ней огромная грязная собака.

«Главное – не испугаться. Собаки чувствуют страх!» – сказала она мысленно и в голос добавила:

– Здравствуй, маленькая, как тебя зовут?

В ответ псина зарычала, оголив жёлтые клыки.

– Давай по-хорошему, поговорим… – попыталась она продолжить миролюбиво. – Если я зашла на твою территорию, то случайно. Честное слово!

Но, похоже, настрой псины был далеко не мирный. Наташа успела заметить, как из темноты вальяжно возникли ещё два собачьих силуэта, которые начали обходить её.

– Только попробуйте! – в отчаянии вскрикнула она и, сорвав с плеча сумочку, отмахнулась ею.

Собаки отступили, но, видимо, ощущая численное превосходство, сдаваться не собирались. Они начали медленно сжимать кольцо вокруг неё, то и дело оскаливая пасти и низко рыча.

– Только попробуйте! – снова крикнула Наташа, увидев, как та, первая, – судя по всему, вожак – изготовилась к прыжку.

Занеся над головой сумочку, она от страха зажмурилась. Мгновение и… Слух уловил глухой хлопок, сменившийся громким лаем. От ужаса происходящего глаза отказывались открываться, а глухие шлепки вперемежку с визгом продолжились. Внезапно всё смолкло, но Наташа так и продолжала стоять, зажмурив глаза.

– Скажите, вы живы? – бросила она в тишину и через секунду дрожащим голосом добавила: – Я могу вам помочь!

– Блин, Коваленская! Ну кто в такое время по стройкам гуляет?!

Голос спасителя показался Наташе очень знакомым.

– Игорь? – оставаясь всё ещё незрячей, переспросила она.

– Нет, святой дух! – ответил тот же голос. – Да открой же ты глаза!

Победитель бродячих псов стоял с лопатой в руках и улыбался. Обрадованная избавлению от напасти, Наташа сделала шаг, но больная нога предательски подвернулась.

– Что с тобой? Собаки? – заботливо спросил Игорь, подхватив её на руки.

– Упала. Вот нога. А ещё нос разбила, – призналась она.

– Горе ты моё! – совсем нежно произнёс он. – Идти сможешь?

– Смогу, но небыстро.

Ей было приятно! И касание его рук, и ощущение облегчения от внезапного спасения.

– Как ты здесь оказался? – тихо спросила она.

– Как-как? Так же, как и ты! Дудкина отметила мою «глупость» галочкой в своём списке. Ляпину, опять же по твоему совету, я не догнал…

– Ой ли? – улыбнулась Наташа.

– Если по правде, то не догонял. Сел на метро, приехал в эту тьмутаракань, и чтобы перехватить тебя, решил срезать. Ну а дальше смотрю, ты собак дрессируешь. Дай, думаю, помогу! Ты лаской, я силой. Это же готовый цирковой номер, а на афише крупными буквами: «Наталья и Игорь Портновы со своими дрессированными собаками!»

После этих слов Игорь рассмеялся, а Наташа, выждав паузу, тихо прокомментировала:

– Да уж, дрессированные!

Он перестал смеяться и бросил на неё пронзительный взгляд.

– А по поводу фамилии артистов вопросов нет?

– Пустомеля! – улыбнулась она. – Пойдём. Дети ждут.

– Ты же хромаешь!

– А я не собираюсь с ними танцевать. Пошли!

Наташа опёрлась на руку спасителя и, осторожно ступая, подтолкнула его вперёд. Больше всего в этот миг ей хотелось, чтобы, как в известной сказке, карета не превратилась в тыкву, кучер в крысу, а принц…

Но ни после того, как они миновали стройку, ни уже в самом детском доме сказочные чары не спешили рассеиваться. Портнов принял на себя всю педагогическую ответственность и направился к скучающим детям, оставив спутницу на попечение медсестры. Минут через двадцать, с тугой повязкой на ноге и рекомендацией подержать несколько дней «красивую ножку в покое», Наташа дохромала до класса. Подходя, уже из коридора услышала детский гам из смеси английских и русских слов. Тихонько подкравшись к приоткрытой двери, она заглянула внутрь. Игорь стоял в центре комнаты, окружённый со всех сторон детьми, словно новогодняя ёлка. Он и сам так увлёкся занятием, что больше походил не на педагога, а на такого же ребёнка.

«А ведь он совсем другой! Мой храбрый портняжка!» – подумала Наташа и, не веря глазам, на всякий случай ущипнула себя.