Текст книги "Разные дни войны. Дневник писателя, т.2. 1942-1945 годы"

Я жмусь и ничего не могу с собой поделать. Мысль об этих чертовых немцах, которые могут сейчас, после войны, стрельнуть по мне оттуда, из леса, угнетает меня. Кривицкий кипятится, и мое положение в конце концов становится стыдным. Мы садимся в машину и выезжаем на эту лесную дорогу. Другие машины сейчас же вытягиваются в колонну вслед за нами. Я понимаю, что если бы не мы, то кто-то другой все равно, озлившись, сделал бы это через пять минут и мы бы поехали вслед за ними, как они сейчас едут за нами, но мне не легче от этой мысли, потому что я все равно боюсь.

Въезжаем в лес. В лесу тихо, и мы, не выдержав напряжения; сами начинаем стрелять по лесу из автоматов из несущейся полным ходом машины. Проскочив лес, мы так и не можем дать себе отчета, стреляли там, в лесу, немцы или нет. Мы слышали только собственную отчаянную, испуганную трескотню автоматов. Нам стыдно друг друга, и мы молчим. Мы уже не можем вернуться к тому состоянию войны, в котором, конечно, боясь смерти, в то же время саму возможность ее мы считали естественной и даже подразумевающейся. И мы еще не можем без чувства стыда перед самими собой вернуться к тому естественному человеческому состоянию, в котором сама возможность насильственной смерти кажется чем-то неестественным и ужасным…

* * *

В октябре 1945 года, когда в Америке вышли мои «Дни и ночи», я написал письмо своему американскому издателю, несколько абзацев из которого мне хочется привести здесь: «Война окончилась, и теперь уже можно сказать, что профессия военного корреспондента была в общем нелегкой. Во мне всю войну боролись два чувства: желание увидеть все своими глазами, чтобы потом, после войны, написать об этом как следует, и боязнь быть убитым, и как следствие этого невозможность написать об увиденном.

Чем дальше шла война, чем ближе было к ее концу, чем больше становился запас наблюдений – тем острее делалось это противоречие. Видеть по-прежнему хотелось, но чем больше увиденного было за плечами, тем обидней казалась мысль о возможности смерти.

Теперь все это позади, и, как это свойственно человеку, когда опасность осталась уже позади, упрекаешь себя за все случаи, когда не рискнул сделать то-то и то-то или не хватило храбрости побывать там или здесь.

Но рядом с этим существует и другое чувство, пожалуй, более сильное хочется описать пережитое самому, не передоверяя этого ни современникам, ни, тем более, потомкам…»

Так с долей молодой самонадеянности писал я сразу после войны.

Потом, много лет работая над этой книгой, я много раз думал: чем же я ее кончу, что скажу в заключение? А сейчас вижу, что, наверное, и не надо никаких заключений. Если все, что мною рассказано о четырех годах войны, хоть в какой-то мере дает почувствовать, чем она была, и заставляет лишний раз подумать, что третьей мировой войны не должно быть, – то к этому чувству и к этой мысли мне нечего добавить. А если я не сумел этого сделать – то бессмысленны всякие послесловия. И чем они длиннее, тем бессмысленнее.

Фото с вкладок

«Говорову было на вид лет сорок пять. Это был крупный черноволосый мужчина с умным и насмешливым лицом» (стр. 51).

«…вернувшись из-под не взятого еще вопреки ожиданиям Можайска, увидел свое «Жди меня» напечатанным на третьей полосе «Правды» (стр. 41).

«Детей до 12 лет усыпляли и отдавали матерям. Матерей расстреливали, а их, по существу, закапывали живыми» (стр. 20).

Здание гестапо в Феодосии.

«Этот человек был мне отвратителен» (стр. 21).

Бургомистр Грузинов.

«Так в первый же день немецкого контрнаступления одним ударом была обезглавлена 44-я армия…» (стр. 26).

«…Дмитрий Орлов и Ростислав Плятт играли в «Русских людях»… Глобу и Васина» (стр. 95).

Слева направо – Р. Плятт, Д. Орлов, М. Орлов, П. Аржанов.

«Русские люди» в Лондоне. Майкл Голден в роли Сафонова.

«С благодарностью думаю о покойной матери и о покойном отце, сохранивших у себя мои письма того времени. Порой только эти письма и помогают мне сейчас разобраться, что и когда было» (стр. 260).

«…мы сели на аэродром неподалеку от противотанкового рва, в котором немцы убили и закопали больше семи тысяч человек» (стр. 62).

«…Среди многих погибших там весной 1942-го… был и генерал-лейтенант Владимир Николаевич Львов…» (стр. 94).

« – А вы знаете, по-моему, в этих стихах нет никакой двусмысленности… – Он улыбнулся» (стр. 108).

А. С. Щербаков. Довоенный снимок.

«В сорок втором году, после гибели Петрова, я написал стихи, посвященные его памяти: «Неправда, друг не умирает» (стр. 137).

Е. Петров, 1942 год.

«…об Алеше Хлобыстове, совершившем двойной таран, я напечатал в «Красной звезде» очерк «Русское сердце» (стр. 126).

Первый справа – А. Хлобыстов.

«Одна из корреспонденции была о людях добровольческой Башкирской дивизии и о командире этой дивизии полковнике Шаймуратове, человеке непоколебимого авторитета…» (стр. 150).

Второй слева – М. М. Шаймуратов.

«Во время боя Шуклин подавал команды, сидя верхом на лошади, потому что ему так, сверху, быливидней танки!» (стр. 151).

«Мы выехали из Москвы вместе с Иосифом Уткиным».

Справа налево – И. Уткин, Е. Кригер, В. Темин.

«…Мы переправлялись через Волгу вечером» (стр. 167).

Справа налево В. Коротеев, Д. Ортенберг.

«В конце ноября 1942 года… в газетах промелькнула фамилия старшего лейтенанта Ткаленко, с той, сталинградской, стороны первым пробившегося навстречу войскам 66-й» (стр. 171).

Второй справа сидит В. Я. Ткаленко.

«Фотография солдата была напечатана вместе с корреспонденцией на третьей полосе «Красной звезды» 11 сентября 1942 года» (стр. 166).

С. Ф. Школенко.

«…Корреспонденция «Дни и ночи» была передана в Москву тогда же в сентябре 42-го, по военному проводу…» (стр. 166).

Руины Сталинграда.

Ночь под Сталинградом.

«…побывали в волжской речной флотилии, базировавшейся где-то в рукавах и затонах левого берега» (стр. 184).

«…обратно до Камышина, до пересадки на «дуглас», мы летели на этих самых У-2» (стр. 188).

«…поехал… еще раз к Утвенко, который после Сталинграда успел стать из полковника генералом» (стр. 264).

Перед строем – генерал-майор А. И. Утвенко.

«Есть у нас в дивизии девушка Маруся, военфельдшер, по прозванию Малышка. Так уж все ее кличут… за то, что очень маленькая» (стр. 246).

«Казак Урюпинской станицы генерал Горшков» (стр. 242).

«…это и есть Парамон Самсонович Куркин, такой, каким его сняли тогда на Миусе» (стр. 244).

«Переход за переходом едем. Холодно… Зайдешь в деревню – деревня сожжена» (стр. 243).

«…В сорок пятом году в Праге генерал Шумилов подарил мне маленькую любительскую карточку, снятую зимой сорок третьего во время нашей остановки в Сталинграде» (стр. 253).

«Редактор сказал, что Западный и Калининский фронты начали наступление на Ржев и Вязьму…

– На семь утра подготовлена машина, поедешь» (стр. 251).

«Разбить то, что показано на выставке, было трудно, и слава тем, кто это сделал» (стр. 286).

«…очень хорошо помню то утро, когда немцы прекратили наступление на участке 75-й гвардейской» (стр. 301).

Крайний слева – В. А. Горишный, крайний справа – И. А. Власенко.

«…Николай Васильевич Петрушин, командир бригады, 39 лет. Со Смоленщины» (стр. 309).

«…Федор Андреевич Моджонок, из Приморья, дальневосточник. Девятнадцать лет… сбил “юнкерс”» (стр. 295).

«Там, за станцией, на горке стоят сожженные «тигры» и «фердинанды»… Работа моей батареи. Поедете мимо, посмотрите» (стр. 319).

В тех же местах, под Понырями, через много лет.

«…Женщина, с ней пятеро детей… Шестого ребенка я в первую минуту не разглядел…» (стр. 313).

Курская дуга. 1943 год.

«День с утра теплый. Тяжелораненых вынесли из хат…» (стр. 318).

«Вернувшись из этой поездки, я дописал наконец тот рассказ о рядовом пехотинце, которого требовал от меня Николай Павлович Пухов» (стр. 327).

«…Когда Батов был военным советником в Интернациональной бригаде… Там, в Испании, псевдоним у Батова был – Фриц…» (стр. 331).

«…Освобожденное на рассвете село… Две трети домов сожжено. За речкой… расстрелянное немцами из пулемета стадо» (стр. 335).

«Пользуясь перерывом между немецкими артиллерийскими налетами, переносят через реку раненых…» (стр. 348).

«Командиры полков все время вместе, с самого начала наступления. И, судя по разговору, дружат» (стр. 347).

«…был конец апреля, впереди маячило третье лето войны… я уезжал в Алма-Ату, где Столпер продолжал снимать «Жди меня», а Пудовкин заканчивал работу над фильмом «Русские люди»…» (стр. 282).

Слева направо – М. Жаров, Н. Крючков, В. Пудовкин, Б. Волчек на съемках «Русских людей».

Справа – А. Столпер.

«На процесс, чтобы писать о нем, поехали… Илья Эренбург и Алексей Толстой… Было такое чувство, что мы ухватились за самый кончик чего-то безмерно страшного…» (стр. 356 – 357).

«Полковник Кучеренко и его сын были убиты одним снарядом на наблюдательном пункте дивизии…» (стр. 392).

«Много лет спустя, вспоминая этого человека… я написал одного из действующих лиц своего романа «Живые и мертвые» – генерала Кузьмича.

Офицеры 232-й Сумско-Киевской стрелковой дивизии. Третий слева сидит – командир дивизии М. Е. Козырь.

«…несколько тысяч немецких солдат-фронтовиков… были проведены через весь Майданек… Цель была одна – дать им возможность самим убедиться в том, что здесь делали эсэсовцы» (стр. 438, 439).

«…Барак с обувью. Длина 70 шагов, ширина 40, набит обувью мертвых» (стр. 434).

«Двенадцатого августа была напечатана моя последняя, третья, корреспонденция о Майданеке. Помнится, на той же неделе в ВОКСе состоялась встреча нескольких писателей-фронтовиков с иностранными корреспондентами» (стр. 439).

Выступает В. В. Вишневский.

«Хочу догнать штаб 5-го мехкорпуса генерала Волкова. Вчера мне сказали, что это тот самый Волков, с которым я когда-то встречался под Керчью. Хочется посмотреть, какой он теперь» (стр. 447).

М. В. Волков.

«…Командир разведбата капитан Плотников… волнуется… Как-никак, а в столицу иностранного государства приходится вступать первый раз в жизни…» (стр. 451).

Д. П. Плотников. Послевоенный снимок.

«Последним пунктом нашей поездки на юг был Рильский монастырь» (стр. 476).

«…Борис почти не переменился, только к шести прежним орденам за Испанию, Монголию и эту войну… прибавилось еще два» (стр. 466).

За столом первый слева сидит Б. А. Смирнов. Халхин-Гол, 1939 год.

«Наши части вели бои, углубившись на югославскую территорию. Мы с Кригером провели на плацдарме полтора дня…» (стр. 484).

На площади собралось иного народа. Митинг с участием жителей и солдат – партизан и болгар. Речи с балкона на втором этаже. Первым го–ворит Коча…» (стр. 510, 511).

«После этого я поехал в село Кремпахи… и около двух недель записывал там рассказы участников Словацкого восстания…» (стр. 535).

«…худенький долговязый партизанский доктор вымахал в здоровенного средних лет мужчину…» (стр. 535).

Слева – Юрий Бернард.

«…Гречко – хозяин, – сказал он. – Скупо тратит, осторожно действует, бережет людей» (стр. 569).

А. А. Гречко.

«С командармом Кириллом Семеновичем Москаленко мне предстояло встретиться уже в четвертый раз… встречался и с членом Военного совета армии Алексеем Алексеевичем Епишевым» (стр. 541).

Слева направо – А. А. Епишев, К. С. Москаленко, К. В. Крайнюков

« – В добрый час, – говорит Мельников и, застегнув на все пуговицы свое кожаное пальто, нахлобучив папаху, выходит» (стр. 646).

«Бондарев был почти такой же, каким я его видел на Курской дуге в сорок третьем году, с печальными глазами и устало сбитой на затылок тогда – фуражкой» (стр. 588)

Второй справа – генерал-лейтенант А. Л. Бондарев.

«…воевавшим на территории Чехословакии Четвертым Украинским фронтом командовал генерал армии Иван Ефимович Петров…» (стр. 533).

«…попадаем на окраину Зорау… Саперы идут, щупая мостовые впереди танков. За их спиной грохочут танки… Видим стоящих около дороги Петрова и Мехлиса… Их задержало скопление машин…» (стр. 650, 653).

«Лицо было обветренное, красноватое, но от этого на нем только ярче выделялись голубые упрямые глаза» (стр. 540). Генерал Людвик Свобода.

«…Ни на что, ни на одну минуту не отвлекающийся и неспособный отвлечься от своегоединственного дела – войны, – таким сохранился в моей памяти Конев ранней весны сорок пятого года» (стр. 639).

И. С. Конев.

Встреча после войны. Справа – И. С. Конев.

«На этот раз задание редакции… было одно-единственное, но категори–ческое – во что бы то ни стало первыми оказаться там. где произойдет первое соединение наших войск с американцами… Встреча эта, как теперь всем известно, состоялась 25 апреля на берегу Эльбы, недалеко от городка Торгау» (стр. 751, 752).

 Встреча с американцами. Слева на–право – Г. В. Бакланов, К. Ходжес, А. С. Жадов.

«Слева от шоссе продолжается просека. Часть немецкой колонны уже прорвавшейся через шоссе, была уничтожена там» (стр. 757, 758).

«Рыбалко сидел на бампере «виллиса», упираясь спиной в радиатор, и смотрел на свои проходящие танки» (стр. 761).

Фотографируемся на память…

«…и рейхстаг взят, и имперская канцелярия захвачена… И ничего больше, чем взятый нами Берлин, взять уже нельзя…» (стр. 769).

«Прилетели английский главный маршал авиации Теддер и командующий американской авиацией дальнего действия генерал Спаатс» (стр. 773).

Темпельгоф. Почетный караул.

«…опустился еще один «Дуглас», из него вылезли немцы… Первым шел Кейтель в длинном плаще… подчеркнуто не глядя по сторонам, крупным, размашистым шагом» (стр. 773).

«…Капитуляция, первоначально намеченная на два часа дня, начинается только вечером…» (стр. 774).

«Смотрю на Жукова, на его красивое, сильное, тяжелое лицо и вспоминаю встречи с ним во время боев с японцами на Халхин-Голе… Могло ли мне тогда хотя бы на минуту прийти в голову, что в следующий раз я увижу его в Берлине принимающим капитуляцию германской армии…» (стр. 775).