Текст книги "Утерянное Евангелие. Книга 2"

– Ерунда! У нас оружие, – взволнованно произнес Салман.

– А-а-а-а-а! – ответил из джунглей дикий крик ужаса, и за ним последовала автоматная очередь. Это палил без разбору Салига, бьющийся в истерике у пальмы. В считаные секунды он выстрелил из автомата весь свой боезапас.

Но крики хищников не затихали, а, наоборот, все усиливались и раздавались все ближе и ближе. Через несколько минут к миссии сбежались все дозорные, которых выставил Салман.

– Вы с ума сошли! Я вам где приказал находиться?! – заорал предводитель.

– Сам там и стой! – грубо ответил один из бандитов.

Страх перед дикими животными был для него сильнее страха смерти от рук главаря.

– Салман! Ты что, не слышишь? – вопил второй бандит. – Джунгли идут на нас войной!

– Вздор! Какие джунгли? Здесь нет никаких джунглей. Так, небольшая посадка пальм.

Как опровержение слов молодого бандита из глубины леса прогремел громогласный зов слона во время брачного периода. Все африканцы знают, что, услышав этот звук, нужно бежать без оглядки и прятаться. Шеститонный обладатель бивней и хобота в этот особый период способен перевернуть грузовик и бежать со скоростью курьерского поезда.

– Слон?

– И не один!

Какофония звуков из джунглей привела бандитов в полное смятение: кто-то в панике побежал подальше от этого страшного места, кто-то влез на дерево, кто-то забежал в здание миссии. И только оцепеневший Салман и еще парочка разбойников молча смотрели на джунгли.

Ужасающие крики лесных зверей остались далеко позади. Пальмовая роща заканчивалась. Лавров, Хорунжий и Маломуж, бежавшие трусцой, как и велел старик-сомалиец, наконец остановились.

– Стоп! Передохнем, – борясь с отдышкой, скомандовал Виктор, глядя на Олега, который был очень слаб, хоть и храбрился. Для человека, который три дня назад пережил большую кровопотерю, оператор выглядел слишком хорошо. Понятное дело, что его освободили от всякой поклажи. Все вещи группы Лавров и Хорунжий взяли на себя. Но даже крепкие здоровые мужчины поняли, что так быстро им не уйти. Нужен был хотя бы небольшой отдых.

– Белый великан, вы теряете время! – из джунглей выступил старик Хуур.

– Аворебзак? Ты как тут оказался?! – в один голос удивились Олег и Игорь.

– Хуур. Меня зовут Ху-у-ур, – протяжно поправил шаман, затем обратился к Виктору, будто видел его одного:

– В тридцати милях к северу отсюда, у побережья живет племя дарод. Там – мой брат Вииль-Ваал. Найдите его, он поможет вам. Торопитесь! Мне пора, а то будут искать.

– Ху-ур! – воскликнул Виктор удивленно. – Откуда звери? У тебя что, дрессированный зоопарк?

Старик, который уже сделал было несколько шагов в сторону деревьев, остановился, приложил руки к губам и протрубил, как слон. Затем взмахнул рукой, выкинув горсть камешков, и они, будто рассыпавшись вокруг, загорелись яркими зелеными огнями, точно глаза хищников.

– Ох ё!.. – воскликнул Игорь Хорунжий.

– А ты думал, – хмыкнул в ответ Лавров.

Тем временем Хуур, издав львиный рев, скрылся в кустах.

…Это и было их прощанием со старым духом маленького леса…

На углях тлеющей веры

Глава 14
Чудесное спасение

Шла третья ночь великого пожара в Риме. Император Нерон наблюдал зарево с балкона своего дворца. Он театрально смеялся и облагораживал открывающийся ему ночной пейзаж игрой на кифаре, воображая себя Аполлоном.

– Гори, Рим! Гори! – патетически провозгласил Нерон, простер руку, выдержал драматическую паузу и сызнова принялся пощипывать и поглаживать струны своей лиры, декламируя:

 
Если там, в печальном мраке ночи,
Свет в домах любимой и друзей погаснет…
Мой огонь священный, негасимый
Будет вечно жить!
Играя с тенью, сокрушая смерть своею мощью!
 

Римский император, одетый в длинную тунику с широким золотым поясом, наклонился с балкона и принялся зловеще хохотать…

Римляне привнесли в архитектуру не только арку, но и очень важное изобретение: бетон. При возведении стен монументальных строений лавовый щебень заливали раствором из обожженной извести и вулканического песка пуццоланы. Здания из такого бетона получались исключительно прочными. В Риме до сих пор стоит инсула[17]17
   Инсула (лат.) – остров.


[Закрыть] – многоквартирный бетонный дом, возведенный во времена Павла. Инсула – это трех-четырехэтажный, иногда даже пяти-шестиэтажный многоквартирный доходный дом. Самые просторные и богатые квартиры располагались на первом этаже, там же находились торговые лавки. Сто квадратных метров насчитывали не очень большие квартиры, у богатых и зажиточных горожан они были гораздо огромнее: и сто пятьдесят, и двести метров, и еще просторнее. Света было много именно на первых этажах. Чем выше этаж, тем меньше окна и тем меньше квартплата. Бедняки же жили под черепицей либо в подвалах.

Все эти сооружения очень легко загорались. Казалось бы, бетон, знаменитая бутовая кладка – все это должно было быть очень прочным, но строители в древности, как и сейчас, порой прибегали ко всяческим ухищрениям и вместо той пуццоланы, которую было нужно положить, то есть красной, клали в раствор серую пуццолану. Она была дешевле, ее было легче добыть. Вместо каменных и кирпичных субструкций для перекрытий использовали дерево. Вследствие этого случались обвалы. Римские авторы пишут, что очень частые обвалы и пожары превратились в настоящий бич города. «Ты спокойно спишь, а инсула уже обрушивается». Доходные дома выгорали внутри, как колодцы. Ответственности строители за это практически не несли.

– Пламя рвется ввысь! – форсировал голос Нерон. От желания извлечь звук погромче он оборвал одну из двенадцати струн кифары, сделанных из овечьих кишок.

Император погрозил пожару своим музыкальным инструментом и рухнул в мягкое кресло, подперев голову левой рукой. К нему на балкон явился с докладом префект пожарной охраны.

– Нерон!

– Уйди, Эгелий! – властный актер закручинился.

– Огонь распространяется!

– Смотри! – император показал вошедшему префекту кифару с порванной струной. – А я ведь был в прекрасном голосе!

– Хочу тебе напомнить про пожар! Огонь распространяется!

Рим того времени – это узкие кривые улочки шириной не более семи метров и кварталы, сплошь застроенные инсулами. Удобства в римских квартирах были минимальными. В оконных рамах не было стекла: стоило оно безумно дорого, и матовое стекло использовали только в банях. В лучшем случае ставилась слюда, но и она была дорогой, поэтому беднота, ютящаяся под крышами, в зимнее время спасалась от холода деревянными ставнями. Закрывались они наглухо, но все равно продувались.

Римляне придумали отопление, но оно было только в частных домах и баня. Внутри стен и в полу прокладывали трубы, топили камины, и горячий воздух, распределяясь по трубам, обогревал помещение. Но эта система применялась только в домусах и банях, в инсулах же помещения обогревались дымящими и коптящими жаровнями, а это было крайне пожароопасно.

Освещали комнаты лампами и светильниками, в которые заливали масло, но от них было больше копоти, чем света. Санузлы в инсулах предусмотрены не были, все удобства – на улице. Помои также выносили на улицу и хорошо, если доносили до ближайшей выгребной ямы, а не просто выплескивали прямо из окна.

В городе была пожарная команда из семи тысяч человек, оснащенная ручными помпами, которые давали небольшое давление струи. За свою историю Рим полностью выгорал несколько раз. И все из-за пожароопасных систем отопления и освещения.

– Огонь? – переспросил император и сел прямо. – На это я и надеялся! Засранный Рим будет уничтожен, когда я умру. А почему бы мне не увидеть это при жизни и не насладиться зрелищем?

Нерон опять притворно по-театральному рассмеялся.

– Но дворец тоже в опасности!

– Эгелий, я построю другой, сказочной красоты… Чтобы Нерон жил, как император, – с этими словами император Нерон развел руки в стороны и повалился спиной на диванные подушки.

– И как бог, бессмертный цезарь, – подольстил префект.

– Да, – согласился двадцатисемилетний владыка Рима. – А теперь уходи.

Эгелий немного помедлил, но все же решился сообщить еще кое-что.

– Цезарь, – произнес приглушенным голосом префект и наклонился к молодому мужчине настолько, насколько позволяли приличия. – Злая молва гласит, что Рим поджег ты! Не мешало бы цезарю отвести от себя обвинения.

Лежащий с раскинутыми руками Нерон посмотрел на него озадаченно и сел.

– Обвинения? Что ты мелешь? Кто обвиняет властелина мира?

– Цезарь, когда гибнут тысячи…

– Будем надеяться, что большинство погибших… христиане! – Нерон задумался и принялся грызть ногти. – … Их число растет, ты знаешь это?

– Мы их выискиваем и убиваем, как крыс! Вся империя кишит ими.

– Это опасное суеверие, Эгелий, которое гласит, что кроткие унаследуют то, что принадлежит могущественным, и признает, что есть другой бог, помимо меня.

Рим за свою историю знал много богов. Празднества были частыми, пышными и богатыми. Шли нескончаемые процессии. Приносились жертвы, священнодействовали жрецы. Но в эти дни все это буйство творилось не во имя Юпитера или Венеры, а во имя правящего императора. Изваяний императора было множество. И не только в Риме, но и по всей империи. Культ цезаря – вот каких богов знал в то время Рим.

– Христианское суеверие быстро пройдет! – безапелляционно заявил префект, держа свой красногребневый шлем под мышкой.

– Эгелий! – обратился к нему Нерон.

– Да, божественный цезарь! – отозвался префект и опять наклонился к сидящему императору.

– Эти слухи, будто бы я поджег город… – Нерон сладко потянулся. – Нельзя ли перевести обвинения на…

– Христиан?

Нерон засмеялся, указывая на префекта потрясаемым пальцем.

– Если наши граждане станут бояться этих убогих, они их уничтожат! Чего не смог сделать Калигула… А теперь иди!

Префект Эгелий поклонился и покинул балкон. Нерон опять схватил кифару и принялся извлекать из нее звуки, которые за неимением другого определения можно назвать мелодичными.

 
Пламя рвется ввысь!
В волнах пожара, океаном охватившего город,
Головни шипящие повсюду ветер раздувает щедро!
И клубы кружащегося дыма тянутся вверх,
Чтобы достигнуть красным заревом расцвеченного неба.
 

Так декламировал царственный кифаред.

* * *

Кифара считалась инструментом Аполлона, в отличие от авлоса, инструмента Диониса – костяной дуды с высверленными в ней отверстиями. К дуде крепился мундштук с присоединенной к нему тростью. Именно на таком духовом инструменте играл музыкант на Аппиевой площади у трех гостиниц. О нет! Он не воображал себя богом Дионисом. Он просто хотел поесть и надеялся заработать своим умением себе на трапезу – кусок сыра, бобовую кашу с чесноком да несколько оливок.

Седовласый Павел, только что вернувшийся в Рим из Испании, покопался в кошеле, выудил оттуда самую мелкую монетку – унцию – и положил ее в подставленную деревянную чашу музыканта. Тот благодарно кивнул, не прерывая звучания своей дуды.

Павел давным-давно не был в Риме и шел с дорожным посохом, в гиматии поверх длинной туники и с длинной бородой, сильно отличаясь от снующих туда-сюда римлян: рабов с поклажей, мальчишек в сопровождении рабов-детоводителей, матрон, накрытых белыми плащами-паллами.

Рим очень хорошо снабжался водой. На одного человека приходилось от шестисот до девятисот литров воды в сутки, но вся она подавалась в общественные фонтаны. У одного такого фонтана устроился Павел, чтобы немного передохнуть. Через дорогу от него, в тенистой нише, двое бродяг играли в кости. Один из них – мелкий, полуголый и поросший кудряшками – радостно хохотал, расположившись на камнях мостовой. Другой – громила в коричневом от грязи хитоне – сидел на ручной одноколесной тележке с притороченным грузом и ворчал, что ему не везет.

– Сколько на этот раз, Страбо? – спросил мелкий, пересчитывая медные монеты секстансы и квадранты на своей ладони.

– А! Пара ассов – все, что у меня есть, – посетовал здоровяк.

– Тогда поймай христианина, – посоветовал волосатый пройдоха.

– Они прячутся в своих норах, как крысы! – безнадежно покачал небритым подбородком громила.

– А у меня на них нюх! – коротыш подбросил выигранные монетки в ладони, потом достал из складок спущенного с плеч грязного хитона мешочек и потряс им.

Там, судя по звуку, громыхали монеты побольше. Может быть, даже не медные ассы, а серебряные сестерции. Громила недовольно отвернул физиономию.

– Награда за поимку христианина двести моне-е-е-ет, – пропел босяк.

Услышав это, Павел перестал в открытую рассматривать бродяг и отвернулся, блуждая взглядом по прохожим. Его внимание привлек степенный старец с седой бородой и посохом, одетый в долгополые одежды, как иудей. Пожилой мужчина шел мимо хлебной лавки, откуда на всю округу разносился вкусный хлебный дух. В глубине пекарни два мальчика-раба вымешивали ногами тесто в огромной бадье.

Павлу этот старый иудей показался смутно знакомым. Но разве всех упомнишь? Позади были Македония и Балканы, храмы в Афинах и Коринфе, в Фессалии и на Кипре. Позади была христианская церковь, для которой нет ни иудея, ни эллина, ни варвара, ни скифа, ни раба, ни свободного, ни мужчин, ни женщин, но все едины в Боге.

Когда иудейский патриарх почти поравнялся с тем местом, где стоял Павел, то увидел, как путь ему преградил посох, начертавший на дорожной пыли полукруг. Сделавший это проповедник испытующе посмотрел на седобородого патриарха. Тот своим посохом нарисовал еще один полукруг, образовав рыбку.

Патриарх подошел к фонтану, зачерпнул горсть воды, выпил и спросил:

– Кто ты?

– Павел, – был ответ. – Я сегодня пришел в Рим…

– Откуда меня знаешь? – спросил патриарх.

– Петр, ты совсем меня не узнаешь? – спросил озадаченный проповедник.

– Подожди… – Петр коснулся собеседника рукой. – Не здесь. После большого пожара мы все живем в страхе.

Петр покосился в сторону бродяг, играющих в кости. Громила в этот момент говорил пройдохе:

– Если перебьют всю эту христианскую мразь, нам с тобой опять придется работать! – и он неприятно засмеялся.

Петр указал глазами на игроков – мол, видал? Павел прикрыл веки в знак того, что видал, и спросил:

– Сегодня собрание?

– Да, – подтвердил Петр. – У Свайного моста.

– Хорошо, – обрадовался Павел. – Я оглашу свое послание римлянам и…

Его перебила отвратительная брань громилы, опять проигравшегося:

– В рот потные ноги, натертые чесноком! Ты наслал на меня христианское проклятие!!!

Петр стряхнул воду с пальцев, слегка коснулся рукава Павла и позвал:

– Пошли!

Они скрылись, когда громила, посмотрев на неудачно выпавшие кости, швырнул их в сторону с возгласом «pathicus!» Один кубик попал по голой ноге нищего, и тот жалобно вскрикнул. А вот второй кубик упал прямо на нарисованную в пыли христианскую рыбку. Когда прохвост подбирал свои кости, то увидел ее.

– Эй! Страбо, – позвал босяк своего компаньона и указал на рисунок. – Смотри!

– Это же христианский знак! – каркнул Страбо, вглядевшись в уже почти затоптанную рыбку.

Охотники за христианскими головами скорым шагом пошли вслед за ушедшими бородачами, но напротив хлебной лавки дорогу им перегородил неловкий зеленщик со своей тележкой.

Ни помидоров, ни картошки на тележке не было, их римляне не знали. Роль картошки у них выполняла репа. Зато у зеленщика были огурцы, капуста, тыква и фрукты. Современная пицца – это лепешки римских легионеров, солдатская еда. Легионерам платили мукой, они кидали на тесто овощи, вот и получалась пицца. Мучного в рацион римлян входило очень много: двадцать шесть килограмм в месяц.

У булочника как раз покупала хлеб-панис семнадцатилетняя девушка в сером плаще-палле. Выглядела она скромно: ни волосы, ни шея, ни пальцы ее не были обременены украшениями.

– В такой день надо закрывать магазин, Пистор, – сказала она булочнику, игриво намекая на более древний способ приготовления муки – в ступке.

– Почему? – спросил пекарь, бывший одновременно и мельником.

– Закончились дожди, дома никто не сидит, ну и ты устрой себе выходной, – объяснила юная шатенка, разворачивая белую тряпицу, в которой принесла медную монетку триенс – 1/3 асса.

Она положила ее на прилавок.

– Тогда снова пойдут дожди! – пошутил Пистор и отправился за свежим восьмиломтевым караваем для покупательницы. Та с готовностью рассмеялась шутке.

– Да не-е-е-ет…

– Смотрите! Христиане! – не дал договорить шатенке чей-то возглас. Это пройдоха, поняв, что зеленщик намертво перегородил улицу, пытался привлечь внимание к пожилым иудеям, почти скрывшимся из виду.

– Где?!

– Вон! Вон!

– Смотрите, на земле нарисована рыба, это знак христиан!

С лица покупательницы хлеба вмиг пропала улыбка. Она опасливо озиралась.

– Вон они там! Идемте! – раздавалось в толпе, заблокированной тележкой зеленщика.

Наконец тележку развернули и освободили проход, по которому тут же побежали прохожие.

– Смотрите, – крикнула с балкона на втором этаже какая-то римлянка. – Христиан поймали!

– Там поймали христиан! Бежим, посмотрим! – Восторгу уличных мальчишек не было предела.

К этому времени громила Страбо уже связал Петра и Павла, усадил их на землю и оборонял от наскакивающих праздношатавшихся зевак. Его компаньон убежал за патрулем.

– Корм львам Нерона! – крикнул кто-то из толпы зевак и кинул в иудеев сливовой косточкой.

Императоры старались для народа. «Хлеба и зрелищ». На стадионах уже были и лошадиные бега, и борьба. Но если при императоре Тиберии дрались на деревянных мечах и просто на кулаках, то теперь толпе было этого мало. С Калигулы на аренах началась настоящая кровь.

– Подлые убийцы! – беспричинно обвинила бородачей пожилая римлянка с корзинкой, наполненной овощами.

– Собаки христианские, – согласился ее случайный сосед по толпе. Он выхватил у римлянки из корзинки репу и швырнул ее в Петра и Павла. – Их всех нужно перебить!

– Давайте побьем их камнями! – предложила римлянка, опасаясь за остальное содержимое своей корзины.

Появились патрульные легионеры с шестиугольными щитами. Они расталкивали зевак, пробираясь к захваченным иудеям. Девушка, так и не дождавшись, когда пекарь принесет ей хлеб, забралась на подножие колонны, чтобы увидеть, кого из христиан схватили. То, что она увидела, совсем ей не понравилось.

– Охраняй их, – кричал громиле пройдоха. – Если их убьют, мы не получим денег!

Громила сокрушительными ударами опрокидывал особо рьяных христианоненавистников, но толпа прибывала и подступала к Петру и Павлу все ближе. Вместе со всеми к пленникам удалось протиснуться девушке-покупательнице из булочной.

– Бейте христиан камнями! – призвал какой-то мальчишка.

Услышав этот призыв, девушка вырвалась из толпы и, раскинув руки с растопыренными пальцами, закрыла собой двух сваленных на землю седых бородачей. С одной стороны их закрывал огромный Страбо, а с другой – хрупкая шатенка.

К силам основного патруля присоединились гвардейцы-преторианцы в бронзовых шлемах с красными гребнями.

– Смотрите, это же Климент! – раздался восторженный женский голос с балкона.

И действительно, отряд преторианской гвардии возглавлял сорокалетний префект Климент.

Громила Страбо попытался подтащить пленников к патрулю, но особо злобный римлянин толкнул шатенку на Павла, а Петру нанес тяжелый удар маленьким винным бочонком по голове.

– А-а-а-а-а!!! – испустил вопль Петр и рухнул без чувств на землю.

Павел и шатенка прикрыли его собой.

Климент принялся нещадно стегать плетью по головам и спинам римлян, загораживавших ему дорогу.

– Дорогу, дайте дорогу! – требовали его гвардейцы, щитами раздвигая малопослушную толпу.

Наконец Климент, беспощадно избивая римских зевак, пробрался к фонтану, у которого на мостовой сгрудились Павел, Петр, закрывающая их собой девушка и громила. Последний удар плетью достался пройдохе, который аж взвыл.

– Что сделали эти старики?! – грозно спросил Климент у громилы, уперев руки, закрытые серебряными поручами, в бока такого же серебряного панциря.

– Мы их нашли, – пояснил пройдоха. – Нам полагается награда!

– Говорю вам, – закричала шатенка. – Они ничего не…

Она обернулась к вопрошающему и застыла с открытым ртом, настолько великолепен был этот высший офицер императорской гвардии в его пурпурном плаще и с пунцовым гребнем над серебряным шлемом. Климент заметил этот полный восхищения взгляд девушки. Он знал, что нравится женщинам, и после того, как развелся с женой, не спешил сковывать себя узами нового брака.

– Мы со Страбо требуем… – начал было пройдоха, но Климент оборвал его:

– Молчать!

– Ну, – обратился префект к девушке. – Говори, что ты замолчала?

– Я… – девушка была смущена и позабыла все слова чужой для себя латыни. – Я не знала…

– Чего?

– Что здесь префект Климент.

– Так это и к лучшему, – мужчина подтянул серебряные поручи на своих предплечьях. – Дело рассудит первый человек Рима после императора. Разве ты не довольна?

На балконе толстячок отправил в рот виноградину и обратился к своей напомаженной жене:

– Смотри, как ослепнет сейчас правосудие!

Та с врожденно брезгливой, как у верблюда, миной осмотрела милую опрятную девушку со спокойными грациозными движениями. У юницы было нежное лицо с гладкой смуглой кожей, вьющиеся темно-русые волосы, зачесанные назад и спадающие ей на плечи красивыми ровными прядями, большие кроткие глаза с огромными белками и темными райками почти такого же оттенка, как кора оливкового дерева.

Климент спросил у шатенки:

– Как тебя зовут?

– Авишаг.

– А тебя? – обратился Климент к Петру.

– Мое имя Петр, а моего друга зовут Павел.

Павел со связанными руками подошел поближе, чтобы Климент узнал его.

– Это твоя дочь? – спросил Климент у Петра, указывая на девушку пальцем.

– Да. Она пыталась защитить меня.

– М-м-м-м-м, я тебе завидую, – произнес префект великосветским тоном и спросил у Авишаг, указывая пальцем на Павла: – А кто он тебе?

– Я… – попытался что-то сказать Павел, но префект его оборвал:

– Пусть она говорит!

– Он мне… учитель, – пояснила девушка.

– Кто твоя мать?

– Ее звали Агарь. Она умерла, – ответила Авишаг и схватила за руку префекта. – Их можно отпустить?

Климент рукой, за которую ухватилась девушка, отодвинул ее от пожилых мужчин и спросил у них:

– Какая у вас вера?

– Мы с другом… философы, – ответил Петр, чуть замявшись.

– Он лжет! – вмешался пройдоха. – Они христиане!

– Точно, – раздался женский голос из толпы. – Христиане!

Снова поднялся гвалт.

– Гастаты, – обратился префект к патрульным. – Очистить улицу!

Сзади по шлему префекта постучал пальцем громила:

– За них положена награда, они начертили знак…

Он не успел договорить, потому что плеть римского офицера опустилась ему прямо на голову. Раздался хлесткий удар по спине девятью хвостами с узлами на концах. Громила закрыл лицо локтями. Удар вытерпел молча. Ротозеи вокруг тоже прикрыли головы руками.

– Я сказал очистить улицу! – обратился Климент к толпе.

Гастаты принялись тумаками, пинками и древками копий разгонять толпу с командами «Расходитесь!», «С дороги!», «Пошли вон!», «Вон отсюда!».

Авишаг развязала веревку на руках все еще сидевшего на земле Петра. Павел стоял связанный, с отрешенным лицом. Он отвернулся и не смотрел на то, как гастаты избивают громилу и пройдоху.

– Теперь вы свободны! – провозгласил свой приговор префект преторианской гвардии Климент, сын сенатора Пуда.

Девушка посмотрела на него с восхищением и благодарностью.

– Спасибо тебе! – ее брови дрогнули, она уже обожала этого блистательного преторианца.

Чтобы скрыть это, Авишаг склонила лицо и отошла к Павлу, дабы развязать тому руки. Климент последовал за ней и молвил таким тоном, чтобы Павел понял, что он разговаривает с ним, а не с девушкой:

– Могу ли я еще что-то для вас сделать?

Прошлые годы Павел жил со своим другом Лукой в доме сенатора Пуда. Павел проповедовал, Лука рисовал иконы и врачевал тарсянина. Тот был измучен и болен: «жало в плоти» извело его вконец. Как он сам писал в Послании «К Галатам»: «И уже не я живу, но живет во мне Христос». Префект не ожидал встретить своего крестного отца и проповедника в этой части Рима, где жили преимущественно бедняки.

– Спасибо тебе, добрый человек! – ответил за Павла Петр и обнял сзади за плечи свою дочь. – Мы тебе благодарны!

Петр подтолкнул девушку вперед себя:

– Пошли, Авишаг!

Они отправились восвояси. Павел, когда проходил мимо Климента, произнес «спасибо», имея в виду «потом все объясню».

Девушка намочила в фонтане небольшой белый платок, чтобы приложить его к ране отца. Это позволило ей украдкой взглянуть на Климента, чтобы проверить, не смотрит ли он на нее. Климент смотрел. Авишаг улыбнулась, засмущалась и с преувеличенным старанием принялась ухаживать за раной Петра. Напоследок она еще раз обернулась на Климента и увидела, что тот все так же смотрит на нее. Последняя улыбка девушки уже была заигрывающей.

– А жаль… – произнес префект, обращаясь к подошедшему помощнику. – Я мог бы сделать для них что-нибудь еще… Проследи за ними, узнай, где они живут и к какому фонтану она ходит.

– Будет исполнено, – уверил гастат с легким поклоном и пошел выполнять поручение.