Текст книги "Ты – мне, я – тебе"

38

Два месяца спустя. Международный аэропорт Лос-Анджелеса. Мальчик с матерью входит в самолет. Бизнес-класс. Кресло для него слишком большое, застегнутый ремень свободно болтается, приходится его затягивать. Мать наклоняется к нему, чтобы поцеловать, но он немного отклоняет голову: он только что решил, что со всеми поцелуйчиками покончено. После взлета он может посмотреть мультфильм на маленьком экране, прикрепленном к подлокотнику кресла. Приключения веселого Шрэка. «Холодно», – говорит Тим. Так, началось: фильм ему кажется холодным. Сколько лететь из Лос-Анджелеса до Парижа? Почти двенадцать часов. Мальчик часто ходит в туалет, явно только для того, что размять ноги. Убрав подносы с едой и напитками, стюардессы раздают подушки и по просьбе пассажиров укрывают их одеялами. Они гасят свет, пассажиры спят или делают вид, что спят. Те, кто покрепче и справляется с разностью во времени, зажигают над собой индивидуальные светильники. Тим дремлет. После изнуряющей псевдоночи следует официальное пробуждение, суета, раздача сложенной в шкафчики верхней одежды. Стуард раздает влажные горячие салфетки.

– Протри ею лицо, – говорит Элен.

– Она слишком горячая, – отвечает Тим.

Он играет застежкой своего ремня. Как умаслить его? Разве можно играть в сквош со стеной, от которой не отлетает мяч?

– Путешествие тебе понравилось? – спрашивает Элен.

– Да.

– Кушать хочешь?

– Нет.

– Может, фруктового сока?

– Нет.

Перед мальчиком стоит вкусный завтрак: круассаны и горячий шоколад.

– До приземления еще целый час. Намазать тебе круассан маслом?

– Нет, спасибо.

Элен в отчаянии. Ей этот их совместный отъезд представлялся свадебным путешествием. Такой продолжительный полет был уникальным случаем, чтобы проявить свою любовь, высказать слова, которые он не слышал в ее отсутствие, вспомнить эпизоды, которые стерлись из памяти. «Со мной хотели отправить собаку тебе в подарок, но я отказалась…» Он мог бы высказать какие-то сожаления, она – упрекнуть его в чем-то. Нет. Это не тот метод. Но почему же этот загадочный человечек, так часто просивший маму, теперь не хочет с ней разговаривать? Неужели запретная мать ему уже не интересна? Ей надо завоевать доверие Тима, услышать от него хотя бы одну успокаивающую фразу.

– Не можешь ли ты сказать, каким образом я могла бы тебя порадовать?

– Не знаю.

И он почти рассеянно добавил:

– Я хочу вернуться домой.

– Именно это мы и делаем. Мы возвращаемся.

– Домой?

Для того чтобы понять, не надо было изучать психологию. Тим хотел вернуться в дом своего отца.

– У тебя будут два дома: один в Лос-Анджелесе, а другой в Париже.

– Мне не нужны два дома. Хватит и одного. Дома папы.

* * *

В аэропорту Руасси Элен вздрагивала при виде малейшего непорядка. Ей хотелось показать ребенку несравненную страну: Францию. Чтобы он окунулся в языковую среду, чтобы на него лились слова, чтобы он впитывал как губка любовь к стране и гордость. Он покачивается в ритме движения толпы. Получив багаж, он тащит за собой свой чемоданчик.

Элен хотелось бы, что их встретили, она заплатила бы любой добродушной женщине за то, чтобы та сыграла роль любящей бабушки. Какой-нибудь фигурантке. Автор и восхищенный почитатель Пиранделло, она смогла бы сформировать целое семейство. Подставных тетушек и дядюшек, раскаявшегося биологического отца – «Я ничего не требую по закону. Нет, хочу только обнять его». Чтобы кто-нибудь обнял ребенка – «Ну, вот, ты и вернулся… Мы тебя побалуем…» Но ничего этого не было. И никого – тоже. Мать Элен приехать не смогла: «Приезжайте сами ко мне в Нормандию». Элен не закрывает рта:

– У моих друзей не было времени приехать нас встретить. Через несколько дней мы организуем праздник…

Она не осмелилась сказать: «дома».

По пути домой в такси Элен иногда восклицает: «Посмотри, какой это город! Великолепный, не так ли?» Такси доставляет их по указанному ею адресу. Маленькая улочка позади Триумфальной арки. Квартал ресторанов, проституток, агентов. И ни единого деревца. Это – старый Париж? Еще более старый, чем обычно.

Элен забыла о том, что шел ремонт фасада дома. Ну почему ремонтники хотя бы раз не перенесли сроки выполнения работ? Внутри дома все закрыто чехлами, накрыто побелевшим от пыли изоляционным материалом. На лестничной площадке стоит противный запах растворителя. В кабину лифта приходится втискиваться.

– Я вернусь за чемоданами, – говорит она. – Я поставила их под лестницу. Лифт не сможет поднять нас и чемоданы.

Пятый этаж.

– Постой, нам надо направо. Ты не помнишь? Да, конечно, ты был совсем маленьким. Видишь, я говорю всякие глупости… Не могу повернуть ключ…

Она идет вперед и пересекает вестибюль. В квартире нечем дышать. Она открывает окно в первой комнате. Окно затянуто сеткой, она его закрывает.

– Иди сюда… Я оставила комнату в том же виде, какой она была перед твоим отъездом.

Несколько детских рисунков на стене. Пустой шкаф.

– Средняя комната – бабушкина. Теперь я там сплю. Кухня в этой стороне… Ты хочешь кушать?

Ответа нет.

– Завтра пойдем по магазинам, недалеко есть рынок… Постой, сейчас мы застелем чистые простыни, в левом шкафу их достаточно.

– Почему я должен оставаться здесь, мама? – спрашивает Тим.

Для него убранство квартиры представляется грустным набором стен и дверей.

В бабушкиной комнате на написанном маслом изображении Святой Девы висит крест. Дева выглядит задумчиво. Комната Тима. Его забытая много лет назад игрушка лежит на подушке: несчастный матерчатый кролик с оторванным ухом.

– Я уже не сплю с игрушками… Мы здесь будем жить, мама?

– Конечно. Немного терпения, и ты привыкнешь. Пойду за чемоданами.

– Я помогу.

– Нет, мы вдвоем с чемоданами в лифте не поместимся. В туалете на полу стоят бутылки с водой. Можешь поставить их в холодильник. Я его уже включила.

Она возвращается с чемоданами, тащит их, волочит по полу. Один чемодан очень тяжелый: там не принятые рукописи. И слышит, как Тим говорит по-английски: «Я уже начал считать дни. Приезжай за мной… Почему не можешь? Какое соглашение?»

Она входит в маленький салон, Тим кладет трубку, даже не попрощавшись с тем, кому звонил.

– Ты звонил отцу?

– Да.

– Ты, наверное, разбудил его… Не надо было бросать трубку: здесь ты можешь делать все, что тебе угодно.

– Он был рад моему звонку…

Он поворачивается к матери. Под глазами у него синева.

– Почему я должен жить во Франции? – спрашивает он. – Давай, вернемся в Лос-Анджелес…

И вдруг произносит взрослую фразу:

– Город достаточно большой, чтобы принять вас обоих.

Он где-то услышал это и запомнил ее. Он уже давно понял причину войны, которая велась между родителями. Должен ли он был выбирать: кого любить? Один из них должен был умереть, тогда и спора бы не было. «Если мама умрет, я смогу вернуться домой. Я люблю живую маму, но она в Париже, а я – там… Папа не любит Ронни. Он не такой уж плохой, этот Ронни. Иногда он навещает маму…»

Элен старается вести себя, как уверенная в себе женщина, решившая выиграть поединок.

– Хватит дуться! Ступай в ванную… Я включила воду. К счастью, емкость с горячей водой не сломана.

Он со злостью бросает свою одежду на пол. Встает в ванну, вода едва доходит ему до щиколоток. Он моет свое тщедушное тело мылом, которое выскальзывает у него из рук.

– Потереть тебе спинку?

– Не надо, – отвечает он.

Из ванной он выходит со следами мыла.

– Подожди, я тебя сполосну…

Она боится, что снятый с крючка душ выпадет у нее из рук. Она вытирает его махровым полотенцем.

– Сейчас мы тебя вытрем… Иди в кровать. Пижаму я положила на покрывало.

«Я готова взорваться», – думает она чуть позже, оставшись одна, колотя кулаками по подушке.

* * *

Тим ночью часто встает. И бежит к телефону. Он разговаривает с отцом. Два мира. Время совсем разное. «Можешь звонить мне когда захочешь. На разницу во времени внимания не обращай. Я всегда рад тебя слышать», – сказал Шиллер. Когда Элен жалуется подруге, та отвечает: «Как только у него появятся приятели или подруги, все придет в норму…»

– Я могу вернуться к папе на Рождество? – спрашивает Тим спустя пару недель.

– По нашей с ним договоренности ты проведешь рождественские каникулы со мной, а летние каникулы – с ним.

Договоренность? А кто-нибудь спросил мнение предмета этой договоренности по имени Тим? Здесь ведь даже нет места для новогодней елки. «Когда ты приедешь на летние каникулы, я вручу тебе рождественские подарки», – сказал отец. – Рождество в июле?» спросил Тим.

* * *

Ронни часто звонит Элен. «По компьютеру я говорю бесплатно». Он вспоминает о фильме «Потребность»: фильм до сих пор дает неплохие сборы. Гибель Джимми Гаррисона добавляет ему успеха. Неутешная мать Элизабет Гаррисон вернулась в Нью-Йорк. «Представляешь, – продолжает Ронни, – Франческа делает великолепную карьеру… Я скоро стану помощником режиссера. Ему нравятся мои фотографии… Могу я поговорить с Тимом?» – «Конечно… Тим… Ронни звонит! Подойдешь?

Мальчик подбегает охотно: Ронни – это Лос-Анджелес. С ним Тим смеется.

* * *

– Если хочешь съездить к отцу на Рождество, – говорит Элен, – можешь ехать, но при условии, что он пришлет тебе билет.

– А ты? – спрашивает Тим. – Ты с кем проведешь праздники?

– Наверное, с бабушкой. Она стареет, ей нужна компания. Ей так бы хотелось повидаться с тобой.

Его первый, со слезами вытребованный отъезд в Калифорнию на Рождество. Когда куда-нибудь входишь, тебя приветствуют словами «Счастливого Рождества!». На улице двадцать градусов тепла, а тут «Счастливого Рождества!». Когда Шиллер сажает Тима в самолет, получает наличными деньги. Ему почти стыдно брать в руки конверт. «Эти деньги я сохраню для Тима», – решает он.

Ребенок настолько утомлен тринадцатью днями пребывания в Лос-Анджелесе, настолько бледен, что Шиллер с Элен по взаимному согласию решают придерживаться установленных соглашением условий его пребывания. У отца он будет проводить только два летних месяца, и баста! Тут уже не родители оспаривают близость, симпатию, любовь ребенка, а два континента.

* * *

В Париже Тим ходит в колледж. Он честный и посредственный ученик. Друзей у него мало. Иногда одноклассники издеваются над ним: их раздражает его легкий акцент. «Теперь тебе здесь лучше?» – спрашивает его однажды бабушка в своем доме в Нормандии. На каждый вопрос Тим отвечает, что «все прекрасно».

Он худеет. Ему недостает спортивных упражнений. Детский врач-психиатр пытается приобщить его к жизни во Франции.

– Есть ли у тебя проблемы с родиной твоей матери? – спрашивает его психиатр. – Ведь это – и твоя страна. Что-то не ладится?

– Все в порядке…

– Знаешь, у меня времени достаточно: я могу и подождать, пока ты ответишь… Так что не так?

– Франция очень отличается…

– От чего?

– От страны, где живет папа.

– В каком плане отличается?

– Она такая маленькая.

– И что же здесь маленькое?

– Все. Улицы, дома, квартиры, парки, кинотеатры.

– А какие у тебя отношения с матерью?

– Мама меня любит. Она столько работает… Иногда мы кушаем вместе, но нам нечего сказать друг другу. Друзей у нее нет. Мой день рождения не был «Happy Birthday». Знаете, у нас всегда именинника ожидает сюрприз: ты входишь в комнату, внезапно загорается свет, и ты видишь множество людей…

– Но когда ты жил с папой, тебе недоставало мамы…

– Да.

– И чего же ты хотел бы?

– Не знаю.

* * *

Однажды психиатр говорит Элен:

– Полагаю, что дело стронулось. Он начинает разговаривать со мной. Мало-помалу Тим найдет свое место.

– Когда же? – восклицает Элен. – Когда? Если бы я умерла, он стал бы меня оплакивать. Но пока я жива, он меня проклинает.

– Не преувеличивайте. Он – ребенок. И не забывайте, что на все нужно время.

Каждый год Тим совершает путешествия. Его чемоданы увеличиваются в размерах. Он не разлучается со своим компьютером. Иногда он по два раза в день говорит с отцом. Электронная почта. Счастье.

Тим вежливо ждет, когда ему исполнится шестнадцать, чтобы поговорить с матерью

– Ты часто говоришь, что я неловок, не умею общаться с приятелями. Всему этому есть одна причина, и ты знаешь это, мама. Тебе прекрасно известно, что…

Она хочет помочь ему произнести эту убийственную фразу. Поддержать его руку, всаживающую ей нож в сердце. Трагедия папье-маше. Повсюду люди умирают от голода, а она старается упросить остаться с ней сына, которому она больше не нужна.

– Ты хочешь вернуться в Лос-Анджелес?

Он кивает.

– Да. Я хочу там жить.

– И бросить меня?

– Я не хочу тебя бросать, а просто уехать к папе…

Он задумывается.

– Если захочешь, я могу приехать к тебе на Рождество.

Элен уже не удивлена, она просто убита. Еще одно расставание. Еще один мужчина бросает ее.

– А кем ты хочешь стать в жизни? – спрашивает она.

– Посмотрим, мама. Здесь я могу получить диплом бакалавра, диплом +3 или +5… Потом стану стажером на какой-нибудь фирме и начну носить бумажки из одной конторы в другую, когда нет возможности их отправить.

– Ты смеешься надо мной?

– Нет, мама. Если я смогу прожить с отцом целый год, я определюсь, чего хочу.

* * *

Констатировав, что ребенок испытывает моральные страдания, Шиллер и Элен начинают теперь разговаривать друг с другом. Каждый заставляет себя быть терпеливым. Не подчиняться порывам гнева и не бросать трубку на середине фразы. Большой прогресс в отношениях. Их первый «контакт» имеет место в ходе бурного разговора. Они сжимают в руках трубку, каждый из них знает, что не стоит прерывать разговор и разбивать телефонный аппарат. Как нехорошо ворошить прошлое! Но с Тимом не все в порядке. Они не хотят его терять. Каждый из них по-своему его любит – Элен настойчиво, Шиллер неловко.

Однако они делают все что могут. Каждый из них придерживается обязательств, принятых сразу после заключения перемирия. Шиллер старается казаться одним из самых занятых людей Калифорнии. От этого сын только сильнее восторгается им. «Папа, неужели ты будешь работать даже во время моих каникул?» Шиллер на это хитро отвечает: «Да. Даже когда ты здесь, я вынужден это делать».

Элен получает хорошие известия: ей удалось, наконец, добиться разрешения продать ювелирную лаву тетки – но хочет ли она теперь ее продавать? Она признана законной наследницей и должна приехать в Лос-Анджелес. Прекрасный повод. Она приезжает туда внезапно в разгар лета. Берет напрокат небольшой автомобиль и селится в одном из мотелей в Колвер-Сити. Звонит бывшему мужу:

– Я в Лос-Анджелесе по вопросу о наследстве тети Эллы…

Причину своего приезда она объясняет словно извиняясь. Шиллер встревожен.

– Ты хочешь украсть у меня мое время пребывания с Тимом? Разрушить нашу близость?

– Кажется, что ты очень занят по работе, – говорит она с язвительной наивностью.

Как было бы прекрасно ненавидеть друг друга, не будь между ними этого препятствия: ребенок, подросток, молодой человек.

– Нет, это просто обман, – отвечает он. – Кто может запретить мне казаться занятым человеком? Кстати, я собираюсь сделать перерыв: хочу отвезти его в Рашмор. Очень поучительная экскурсия.

– Зачем? – спрашивает Элен. – Чтобы туда добраться, нужно потратить два дня…

– Тим посмотрел фильм «Смерть идет по пятам». Он хочет взобраться со мной к огромным лицам президентов, вырубленным с скале. Как в фильме. Там я ему скажу: «Гордись, это – символ Соединенных Штатов…» Ты могла бы поехать с нами, – скромно предлагает он.

– Ты приглашаешь меня для того, чтобы в моем присутствии показать Тиму величие Америки?

– Почему бы и нет? – спрашивает он, сожалея о своем порыве.

И добавляет:

– Когда он вернется во Францию, свози его в Версаль. Покажи Галерею зеркал. Ваш Лувр с его сокровищами тоже очень поучителен. Знаешь, Элен, своему мальчику стараешься показать то что можешь…

Они стараются уколоть друг друга глупостями и примитивными замечаниями. Шиллер отошел от своей профессии. Великий проект «Бриллиантовые Глаза» провалился после года проб. Ради достижения посредственного результата были потрачены огромные деньги. Показывать Индию, снять поездку туда ради двух исключительных драгоценностей? Старо как мир! Сегодня люди бронируют места на межпланетные путешествия.

Элен объясняет, что намерена снова отрыть магазинчик тетки.

– Если верить описи, – говорит она, – там лежат настоящие сокровища: драгоценности, уникальные вещи, некоторые из них ровесники немого кино. Киношные украшения до наступления эры кино. Я могла бы также снова поселиться в квартире тети Эллы.

– У нее была квартира?

– Она снимала ее на Западном Бродвее. В семиэтажном доме.

– Советую тебе сделать это как можно скорее, – говорит Шиллер с усмешкой. – Там ты сможешь написать новый сценарий. Встреча на лестничной площадке, когда сломался лифт. Новым соседом случайно оказывается француз. Но он – какое несчастье! – женат. Супружеская измена между двенадцатью и шестнадцатью часами. Законная супруга, честная и доверчивая, находится в это время на работе. Большие чувства при маленьких расходах.

– А у тебя нет вообще никаких чувств, – отвечает Элен. – Никаких.

– У меня есть сын.

– У нас есть сын, – упрямо поправляет она его. – И еще не ясно, нужны ли ему мы. Мы ему уже надоели. Из-за нашего эгоизма.

– Он сможет получить образование где пожелает, – говорит Шиллер. – Здесь ему надо проучиться два года для того, чтобы выйти на уровень первого курса университета. Я заплачу за все.

Элен спрашивает нежным голоском:

– А ты знаешь, кем он хочет стать? Ты осмелился его об этом спросить?

– Да, как мужчина мужчину.

– Надеюсь, он не заразился вирусом кино?

– О Нет! – говорит Шиллер. – Ничуть… Должен тебе сказать по секрету: он намерен порвать с нами.

– Порвать?

– Так и есть, ты уже насторожилась! Прими очевидное. Это – горькая пилюля, но тебе нужно будет ее проглотить. На некоторое время он больше не желает видеть ни тебя, ни меня. Наша борьба ни к чему хорошему не привела. Он хочет заниматься животными, поступить в знаменитую «Ветеринарную академию ЮК Дэвис Скул». А потом уехать в Намибию и там проводить изыскания… И бесполезно покупать собаку породы чихуа-хуа, чтобы его от этого удержать.

– Ты огорчил меня этим и доволен? – спрашивает Элен.

– Доволен, поскольку он сам вынес себе приговор. «Я больше не желаю видеть мать и отца в слезах по поводу моего отъезда. Мне надоела моя жизнь, состоящая из прощаний и расставаний. Отныне я буду приезжать и уезжать без предупреждения». Элен, мы с тобой боролись за воздух. Знаешь, почему мы с тобой не смогли прийти к согласию?

– Мы не были созданы друг для друга, – говорит Элен. – Все твое поведение было сплошное кино. Я поверила, что все это – настоящее, но оказалось, что все – фальшь. Ты женился на мне по расчету: тебе нужен был Тим.

– Нет ничего плохого в том, чтобы жить, как на экране, – говорит Шиллер, – постоянно освещаться в новостях, время от времени сниматься. А потом исчезнуть, как солнце, которое ныряет в Тихий океан. Когда его огненный диск касается голубой воды, которая принимает стальной цвет, можно умереть, поскольку красота – невыносимая… История про Тима и нашу с тобой борьбу за него могла бы стать сюжетом великолепного фильма, но эта тема уже начинает устаревать. Повсюду идут войны за право воспоминания ребенка… Элен, давай честно признаемся, что каждый из нас искал себе оправдания. Мы внушили себе, что невозможно хорошо работать, добиваться успехов, если человек страдает из-за ребенка… Нам с тобой следовало бы поразмыслить, как заключенным, и сказать себе: «У нас впереди восемнадцать лет. После чего он сам выберет себе жизнь». Он уезжал и возвращался во все более хмуром состоянии. Я терял остатки достоинства, беря деньги у мисс Гаррисон. А ты встречала в Руасси молчаливого, полного горечи подростка. Для него все было не так, все было плохо. Только чудом мы не расшатали до основания его нервную систему. Мы были истеричными родителями…

– Рудольф, – прерывает его Элен, – мне кажется, что есть и удовлетворительный итог этого. Возможно, мы не зря страдали. Возможно, из него получится прекрасный ветеринар, известный ученый. Он будет жить среди животных.

Шиллер с нежностью говорит:

– Он мне также сказал, что никогда не женится… Элен, а тебе не кажется, что у нас в руках великолепный сюжет фильма? Дети разведенных родителей, которые хотят оставаться холостяками. Подумай над этим. Может быть, мы смогли бы снять фильм об этом…

39

В те времена, когда Элен по приглашению тетки переехала с ребенком жить в Лос-Анджелес, Элла выделила им на двоих только одну комнату. «Можешь оставаться здесь сколько захочешь, а Тим будет сидеть со мной в магазине, пока ты не найдешь себе работу или способ получить пособие». Скромная и не любопытная, Элен никогда не открывала шкафа и ящики в квартире, за исключением, естественно, тех, которые были в ее комнате. После смерти Эллы жилище было опечатано, а плата за него изымалась из наследства.

Вернувшись в эту тихую гавань, она была вынуждена произвести инвентаризацию. И обнаруживает кучу пересыпанных нафталином дорогих мехов: ей надо было найти возможность избавиться от них. Находит также забытый в углу выдвижного ящика солитер. Она надевает его на палец, но он соскакивает с него. «Я не создана для ношения украшений», – решает она.

Повсюду ее сопровождает запах духов Эллы – даже шторы пропитаны этим запахом. Тетка так и не рассказала ей истинную причину своего переезда в Лос-Анджелес. Может быть, из-за женитьбы? Вряд ли. Чтобы сниматься в кино? Элен неуверенно открывает альбомы с фотографиями, все они сопровождаются датами и комментариями. Ей не хочется прикасаться к прошлому Эллы. То, о чем она так и не сказала, должно оставаться тайной.

Она приоткрывает дверь своей комнаты. Детскую кроватку она отдала благотворительной организации. В этой комнате теперь просторно, а главное, на столе вскоре появляются стопки документов.

Ронни находит это место «клевым». Он все еще хранит свой арго двадцатипятилетней давности – ему это идет, его английский до сих пор имеет оттенок грассирования. Он только и ждет, чтобы поселиться в этой квартире.

– Я могу здесь быть тебе полезным.

Потом добавляет:

– Если ты хочешь расширить круг знакомств, особенно с нашими французиками, просто скажи мне об этом.

– Об этом не переживай. Тебя я всегда рада видеть, просто предупреди меня о приходе.

Ронни счастлив. Он только и ждет случая, чтобы сжать Элен в объятиях, пусть только один-единственный раз.

– Я буду приходить с суперпиццей.

– Не всякий раз, и без своей гигантской пиццы. Главное, позвони заранее.

Ронни задумывается и делает вывод:

– Я не нужен тебе в качестве любовника, но ты считаешь меня своим лучшим другом. Предлагаю тебе перекрасить квартиру: бежевый цвет просто отвратителен. Мне больше нравится белый. Я очень хороший маляр.

– Если настаиваешь…

После закрытия дела по наследству наличных денег остается очень немного, но Элен на вершине блаженства: стены магазина принадлежат ей. Есть возможность начать новую жизнь. Если повезет, она сможет получить гринкарту. Ронни в настоящий момент увлечен художественной фотографией. За неимением лучшего он снимает некоторые редкие предметы в магазине и Элен за прилавком. Репортаж будет опубликован в бесплатной газете.

Когда Ронни в один из выходных дней появляется у нее с неаполитанской пиццей и очаровательной индианкой, Элен чувствует себя одураченной.

– Она в меня влюблена, – объясняет Ронни. – Она считает меня сказочным героем. Ей хочется сниматься в кино, она уже имеет некоторый опыт работы в Болливуде.

«На каждый товар свой покупатель», – думает про себя Элен.

Она чувствует себя лишней в этом мире. Шиллер звонит ей только тогда, когда ему нужен какой-нибудь документ или справка. Сын иногда заходит и целует ее в щеку. Тимоти теперь стал худым и элегантным молодым человеком. Он вежлив и до боли отдален от нее. «Мама, обещаю: с тобой я всегда буду говорить только по-французски…» А другие? Те, кто был у Элен в прошлом? Те, кому она доверяла свои тайны? Настоящие или притворные «друзья»? Очевидно, она вычеркнута из списка лиц, которым «надо позвонить». Одна лишь Сольвейг время от времени скупо бросает ей по телефону свои короткие «Хелло, дарлинг». Элизабет Гаррисон просто-напросто отшила ее. «Истина в том, что я спасла вам жизнь, а вы отбили у меня Джона Крейга. Для него вы были мирным миражом. Я потеряла своего сына, вернула вам вашего Тима. Бог ли в этом помог или счастливая звезда? Это не имеет никакого значения: все произошло по принципу “дашь на дашь”. Теперь мы квиты. Я живу в Нью-Йорке, мой номер находится в красном списке, сотовым телефоном я никогда не пользуюсь. Мой отец слабеет с каждым днем. Франческа – великолепная сиделка… Вы являетесь часть прошлого, о котором я больше не желаю слышать. Я даже запретила своему окружению называть меня “миссис Кларк”. Я – Элизабет Гаррисон. Я намерена учредить “Фонд Гаррисона”, который будет принимать наркоманов и помогать им избавиться от наркотической зависимости. Бесплатно. Надеюсь, что вашему сыну это никогда не понадобится». Элен мужественно выслушала эти ядовитые фразы. К этому она уже привыкла.

* * *

Украшения покупают охотно, клиенты интересуются редкими вещами. Старлетки удивляются тому, что можно радоваться вещам, которые не сделаны из золота. Когда дверь за покупателями закрывается, Элен остается одна.

Как можно жить, не имея человека, с которым можно поговорить? Кому высказать свои человеческие страдания? Кому? Шиллеру? С ним она разговаривает по вечерам. У него работы совсем немного. Он живет на заработанные ранее деньги и намерен продать свой дом на Беверли-Хиллз.

– Ты все испробовала, – говорит он однажды Элен, – но твоя рациональная черта характера и твой замедленный ритм жизни все затормозили. Ты создана для европейской литературы, которой свойственны неторопливость развития событий и описание деталей. Напиши историю своей жизни. Опубликуй ее в Париже. Французам, – продолжает он, – нравятся горькие автобиографии. После их прочтения они чувствуют себя лучше – особенно если речь идет о крахе жизни с США. И потом, почему бы не снять фильм о твоей жизни? Ты приложила много сил, чтобы достичь малого. Добейся успеха своими историями… Меня недавно пригласил к себе один продюсер и спросил, не могу ли я что-нибудь ему предложить. Не очень дорогой сюжет. Я подумал о тебе и сказал ему «Да, у меня есть набросок сценария. И мне нравится его название…» – «А как оно звучит?» – спросил он. – «Моя жизнь – кино». – «Это звучит банально, – сказал он мне, – но публике нравится банальность. Она от этого не страдает». – «А “Француженка в Лос-Анджелесе” понравится вам больше?» Он поднял брови – это знак одобрения – и сказал: «Их тут много. Но если это будет история любви… возможно. Как только у вас будет что показать, мы пообедаем в “Поло Баре”». Поскольку никто не любит читать, я могу продать твою жизнь только в том случае, если хорошо о ней расскажу В «Поло Баре» на людей находит вдохновение… Ты согласна? Если откажешься, тем хуже, он никогда больше не захочет обо мне слышать.

Элен слушает его, но отвечать ей не хочется.

Как-то в один из нескончаемых дней в магазин входит призрачного вида женщина. Она хочет продать перламутровую стрекозу производства 40-х годов авторской работы Джозефа. Очаровательная стрекоза. Ее будет трудно продать, поскольку крылышки при ее ношении зацепляют любую ткань. Охваченная волнением, понять причину которого она не в состоянии – только впечатление, воспоминание о чем-то, – Элен покупает эту вещь за довольно большую цену. Перед тем как уйти, женщина оборачивается к ней. Лицо ее цвета жухлой пастели.

– Я часто приходила к вашей тетушке. Какая замечательная была женщина. Она говорила мне о вас. У вас есть ребенок, не так ли? Как у него дела?

– Он учится. Хочет стать ветеринаром, – отвечает Элен.

– Вы меня не узнаете, не правда ли? – спрашивает клиентка после непродолжительного размышления.

Элен стыдно, она никак не может вспомнить этот персонаж из киноархива. И решает солгать, чтобы не разочаровывать женщину.

– Конечно же узнаю, но мне показалось, что вы хотите сохранить инкогнито.

– Правда? – восклицает дама – щеки ее розовеют. – Приятно это слышать. Хотя со времени постановки фильма «Поющие под дождем» я сильно изменилась: там я была такой молодой. Но я еще жива… Напомните-ка мне вашу историю…Помнится, вы…

– Француженка.

– Очень интересно. Приехать из Франции и оказаться в этом магазине в Лос-Анджелесе – это прямо-таки сюжет для фильма… Видите, даже в моем возрасте люди продолжают жить кадрами, которые показываются на экране… Вы ведь работали в кинематографе, не так ли?

– Да, – говорит Элен. – Я знаю, что и как люди в Лос-Анджелесе смотрят, чем и как живут. Или не живут.

Актриса сделала знак рукой.

– До скорой встречи. Я еще приду вас навестить, хорошо? У меня есть еще в запасе голова тигра, но мне не хочется расставаться с ней немедленно. К вам меня привело вовсе не отсутствие денег. Нет. Вон вещи будут чувствовать себя гораздо спокойнее, если вернутся сюда. Я так боюсь, что их выбросят по незнанию…

Элен думает, что надо бы заменить стул перед прилавком на небольшое кресло. Она протягивает даме карточку магазина.

– Я чаще всего бываю на месте, но на всякий случай позвоните перед приходом. Я могу отойти ненадолго.

Вечером того же дня в магазин входит довольно молодой еще мужчина, что-то среднее между атлетом и мыслителем. Жеребец лет сорока. Ухоженный. «Не все спортсмены дураки, да и философы могут бегать, особенно после того, как были развенчаны их иллюзии», – подумала Элен. Ей доставило удовольствие заранее быть несправедливой к этому мужчине, тайно за ним наблюдая. Ей захотелось поскорее выпроводить из магазина этого посетителя: на вора он не был похож, но и на потенциального покупателя – тоже. Что ему нужно? Она не хочет вступать в контакт все с новыми незнакомыми людьми. Ей куда больше нравится видеть одни и те же лица, говорить одни и те же слова.

– Здравствуйте, – произносит он почти смущенно. – Я могу говорить с вами по-французски?

– Конечно. Я – француженка.

– Я знаю. Просто спросил, для приличия… Я поздоровался с вами, когда вошел, но вы не ответили.

– Я, наверное, задумалась о чем-то своем. Что вам угодно?

Мужчина мнется. «Он застенчив, – думает Элен. – Не выношу застенчивых». Это она-то, королева застенчивых. Она не переносит людей с этим недостатком.

– Хотите посмотреть какое-нибудь украшение?

– Да… По правде говоря…

«Все ясно, – решает Элен. – он хочет всучить мне какую-нибудь штуку… типа оружия самозащиты для одиноких женщин…»

Он опять мнется и наклоняется над стеклом прилавка. Видит там великолепное украшение в виде петушка из слоновой кости с рубиновым гребешком и изумрудными глазами.