Текст книги "Ты – мне, я – тебе"

19

Элизабет покинула «гостью» с чувством глубокой вины. Надо было изменить тон ее разговора с этой француженкой. Их отношениям явно не хватало стабильности. У нее было все. А что у Элен? Только любовь к ребенку. Элизабет корила себя за то, что вела себя агрессивно. Какое лицемерие! Неужели это она, потомок племени преступников, утверждала, что закон есть закон?

Утром следующего дня она решила загладить свою вину. И сама принесла Элен завтрак на подносе.

– Доброе утро! Я вас разбудила? Приношу вам мои извинения: вчера вечером я была слишком резкой. Если вы не против, я выпью с вами кофе.

Элен сначала растерялась, а потом успокоилась этим любезным отношением. Взяв чашку, она стала наслаждаться кофе, а Элизабет принялась все объяснять француженке. Этой израненной женщине она могла рассказать о своей боли: о наркотиках, об английской студентке, которую она так ненавидела.

– Эта Хлоэ – какое-то проклятие для моего сына. Надеюсь, что его спасет роль, которую может ему предложить Шиллер, а также присутствие рядом Лорда… На самом деле имя Лорда – Джон Крейг. Он – мой любовник вот уже много лет. Думаю, что он намерен меня бросить. Мне так кажется… Если Шиллер возьмет Джимми сниматься в фильме «Потерпевшие кораблекрушение», мы будем на некоторое время спасены.

– Все это не так-то просто, – сказала Элен. – Деньги интересуют продюсера, а Шиллер старается показать всем, что он финансово независим. Он ищет сюжеты. Если он влезет к вам в доверие, то заставит вас разговориться. Рудольф – гений разоблачений.

– Вы можете мне помочь, – сказала Элизабет. – Вы были его женой. Какую линию поведения я должна выстроить в отношениях с этим человеком, который ведет себя так самоуверенно и который, обещая мне дать роль Джимми, продолжает держать меня в неизвестности?

– Ему не надо верить. Даже если он скажет вам, что все в порядке, что Джимми гениален, что он получит главную роль, он может вас предать, если у него появится хотя бы тень сомнения. Надо сделать так, чтобы он захотел моделировать своего актера, чтобы вдохновился им и его потенциальными возможностями. Чтобы понравиться ему, надо иметь талант. Шиллеру нужна трепетность и чувственность. Но он при этом любит также заставлять людей страдать. Я сама видела слезу Сольвейг во время кастинга для фильма «Любовники двух континентов»…

– Сольвейг участвовала в кастинге? – спросила Элизабет. – Невероятно!

– Конечно. Шиллер безжалостен. Он не был уверен в том, что она подойдет для сюжета фильма «Любовники двух континентов». И, несмотря на слезы Сольвейг, он в конце концов, отдал эту роль другой актрисе, копии Мэрил Стрип. Он даже посмел сказать двум-трем стоявшим рядом сценаристам: «Для этой роли Сольвейг недостаточно пышна. Уж и не знаю, то ли ей не хватает нескольких килограммов веса или прослоек чувственности, но я не представляю, чтобы кто-то из разумных мужчин смог поддерживать с ней виртуальную связь между Австралией и Калифорнией».

– Как же Джимми надо вести себя с Шиллером? – продолжала настаивать Элизабет.

– У него должен быть талант, – сказала Элен. – Шиллер вообще способен отказаться снимать фильм «Потерпевшие кораблекрушение», если ему будут выкручивать руки… Актер, который приходит к нему, должен быть скромным, но не застенчивым. Когда Шиллер видит, что его боятся, у него возникает желание оскорбить слабого. Он разогревает атмосферу, обещает успех, а потом внезапно наносит удар, который выводит дебютанта из состояния душевного равновесия. Какую сцену ему дали сыграть на кастинге?

– Он должен прочесть монолог, в котором признается в ненависти к матери. Потом он должен будет встретиться с актрисой и изобразить любовь с первого взгляда.

– А кто будет этой девушкой?

– Ни малейшего понятия.

Элен снова сказала:

– Джимми не должен быть слишком хорошо одетым. Не стоит провоцировать Шиллера, который вырос в крайней нищете. Его раздражают фирменные вещи. Если у вашего сына, к несчастью, на ногах дорогие кроссовки, пусть он их сменит. Шиллер может ему сказать: «Чувствуется, что ты богат. Я не желаю иметь дело с псевдохиппи!»

– Мне хотелось бы задать вам еще один вопрос… – сказала Элизабет. – Вы все еще влюблены в него?

– Влюблена? Теперь больше нет. Но все еще им восторгаюсь.

Как же помочь Элен? Элизабет нужно было за огромные деньги протолкнуть Джимми в фильм и добиться наилучших условий для молодой женщины. Сделка «ты – мне, я – тебе»? Но кто что кому даст в этой сделке, столь же рискованной, сколь и неуместной?

20

Наступило нечто вроде перемирия. Элизабет собиралась совершить поступок, которому суждено было изменить всю ее жизнь. Она решила организовать званый ужин. Надо было разрядить обстановку.

– Я познакомлю вас с моим другом Джоном Крейгом. В прошлом он работал в государственных органах Англии.

– Вот как? – сказала Элен. – И чем же он занимался? А почему я должна с ним познакомиться?

– Честно сказать, не знаю, – ответила Элизабет. – Он очень интересный человек. Много ездил в командировки. Был близок к разведслужбам и занимался важными расследованиями по поставкам наркотиков. Специалист по внедрению в преступные группировки…

– И в какие же?

Элизабет покраснела. Она говорила о своем окружении, о прошлой жизни своего отца, о своем прошлом, словно все это было так давно, словно часть ее баснословного состояния появилась сама собой. Нет. К этому был приложен острый ум Вильяма. Его изворотливость. Она хотела отчленить себя от этого прошлого. Удастся ли ей когда-нибудь стать другим человеком?

– …Поэтому, – снова заговорила она, – постарайтесь быть красивой…

– У меня нет ничего, чтобы казаться красивой.

Элизабет посмотрела на ней. Элен была хрупкого телосложения, тонкой в костях. Женщины отличались друг от друга только ростом.

– Я дам вам одно очаровательное платьице, – сказала Элизабет. – Мне оно доходит до колена, а вам будет до середины икры. Мы обе худенькие. У вас ведь тридцать восьмой французский размер?

– Примерно так, – ответила Элен.

Она добавила, что не стоило давать ей платье, что она могла бы остаться в блузке и джинсах, что можно было объяснить Джону, что она была здесь гостьей вопреки ее воле, что она и жива-то вопреки своей воле, что она всем мешала и что не стоила внимания. Что ее надо забыть.

– Пойдемте со мной, – сказала Элизабет, – я вас принаряжу.

Она испытывала непреодолимое желание приукрасить эту девушку, которая так переживала по поводу своего ребенка. Развлечь ее. Вернуть ей частицу ее женственности. Вернувшись из гардеробной комнаты, она положила одежду на покрытую розовато-палевым покрывалом кровать.

– Взгляните на это платьице цвета «металлик»: оно от Армани. Я предпочла его черному. Это молодит и немного отдает ретро. Примерьте его. Там, на столике перед зеркалом, есть все, чтобы наложить макияж.

– Не имею ни малейшего желания краситься, – сказала Элен.

– Надо! Соглашайтесь, или я сама вами займусь. У вас такие глаза! Я прекрасно умею их подкрашивать.

Спустя полчаса вместо Элен Алле появилась совсем другая Элен. Платье цвета серого металла на бретельках, слегка стянутое на талии шнурком, проходившим в ткани, могло бы сидеть мешком на ком угодно, но не на таких породистых женщинах, как Элизабет и Элен: оно казалось элегантным.

– Отлично, – сказала Элизабет. – К счастью, вы не знаете про мою жизнь. Как бы вам это объяснить? Мой отец очень богат, он любит бриллианты. Я всю жизнь была бедна до того самого момента, когда я согласилась стать его законной дочерью. Вы скажете: «Какое самопожертвование»». Это было не самопожертвование, а, скорее, самоубийство, потому что с этим родством я приняла и все его прошлое.

Волосы Элен были естественно вьющимися. Наложив на ее щеки легкий слой желтоватой пудры, Элизабет нанесла на глаза тени и удлинила ресницы с помощью туши. Она предложила ей на выбор целую коллекцию губной помады. Элен выбрала что-то между розой и бронзой.

– Это даже чуточку слишком хорошо, – сказала Элизабет.

Потом немного подумала:

– Не хватает чего-нибудь на шею. Одолжу вам одно из моих колье. Взгляните…

Открыв замок платиновой цепочки, она надела на шею Элен желтый бриллиант.

– Я никогда в жизни не видела такой красоты! – произнесла Элен.

Она потрогала колье.

– Не могу его носить. Пожалуйста, снимите его с меня.

– Почему? – спросила Элизабет. – Потерять его вы не сможете. Мы ведь из квартиры никуда не выйдем.

– Нет, – сказала Элен. – Это не для меня. У меня никогда не будет такой вещицы… Извините за неуместный вопрос: сколько стоит этот бриллиант?

– Да какая разница, – сказала Элизабет.

– Предположим: пятьсот тысяч долларов?

– Возможно.

– На эти деньги многое можно купить. Мне в голову сейчас пришла странная мысль. Несомненно, абсурдная. Этот бриллиант не мой, но, если предположить, что он принадлежит мне, как вы полагаете, отдал бы он мне за него Тима?

Элизабет подумала.

– Не знаю, – сказала она. – Мне неизвестны ни сущность Шиллера, ни его финансовое положение.

Она сменила тему разговора и спросила, не хотела ли та подушиться.

– Какими духами? – спросила Элен. – Когда я еще была достаточно богата, я могла позволить себе покупать духи «Голубой час».

– А не хотите подобрать что-нибудь другое?

– Возможно, – сказала она. – Пудра уже пахнет довольно приятно. Спасибо за все.

– Дайте мне несколько минут, чтобы переодеться, – сказала Элизабет. – Сейчас приду.

Как у нее все было просто! Черный блестящий костюм из туники и брюк: что-то сверкающее в ткани. Она надела только серьги. Не будучи большим специалистом по драгоценным камням, Элен спросила, что за черные камни были в серьгах.

– Черные бриллианты. Я переняла любовь к этим темным камням от моего отца. Пойдемте…

Они прошли в салон. Жозефа только что открыла дверь Джону. Тот вошел в комнату, подошел к Элизабет и слегка поцеловал ее в губы. Потом он обернулся к Элен и запечатлел, как это делается с помощью фотоаппарата в сотовом телефоне, ее глаза, щеки, губы. Это был некий моментальный снимок.

– Итак, это вы – Элен, о которой так беспокоится Элизабет?

– Здравствуйте, – сказала Элен. – А вы – Джон, которого она так любит?

Между ними моментально установился дружеский контакт. Джон задержал руку Элен в своей руке, она мягко отняла ее. Он сел рядом с ней на канапе. Элизабет посмотрела на них и почувствовала удовлетворение оттого, что собрала столь приятную компанию.

– Значит, вы по-прежнему любите Америку? – спросил Джон у Элен.

– Особенно когда не могу от нее защититься! Ее законы? Я от них страдаю. Сегодня вечером на мне платье, которое мне не принадлежит. Я раскрашена, словно кукла, и больше не плачу. Возможно, я и похожа на обычную женщину, но вовсе не нормальная. Посмотрите на меня: я могла бы так же запросто убить господина Шиллера, как пыталась убить себя несколько дней тому назад в отеле «Хгилз».

– Это все слова, Элен, – сказала Элизабет. – Слова!

Лорд встал, направился к бару и налил молодой француженке бокал шампанского.

– А мне, любовь моя? Я уже не имею права на шампанское? – произнесла Элизабет.

Она сказала «любовь моя» для того, чтобы подчеркнуть их близость и их взаимную привязанность. Однако она пока не чувствовала ни малейшей опасности. Джону Крейгу нравилась эта нереальная обстановка. Время словно остановилось. Именно в этот самый момент он понял, что все еще продолжает любить Элизабет, но что любви между ними уже не было. С первой минуты, как он увидел эту молодую женщину в платье металлического цвета, он влюбился в нее. Он не знал, была ли она живой представительницей другого континента или же просто видением.

В проеме двери появилась Жозефа, которая объявила, что стол накрыт.

– Итак, пойдем ужинать? – просила Элизабет, решив разорвать их магический круг.

Небольшая столовая была обставлена в классическом стиле: цветные свечи, скатерть и дорогой фарфор. Дом, который Элизабет сняла на несколько месяцев, которые рассчитывала провести в Лос-Анджелесе, был шикарным и располагал к интиму.

Они сели за стол вопреки обычаям страны и времени. Элизабет сидела во главе стола, справа от нее был Джон, а по левую руку – Элен. У Элизабет появилось неприятное ощущение того, что она стала арбитром какого-то матча в настольный теннис. Мужчина ее жизни едва поворачивал к ней голову, он все время разговаривал с молодой француженкой, которая рассказывала ему о своем детстве. Ах, это проклятое мирное детство в старой стране, где все еще есть деревни, поместья, замки, которые посещают люди! Как раздражал ее этот неподдельный и живой интерес Джона к тому, что рассказывала эта девица. В этот вечер старушка-Европа занимала слишком много времени в разговорах. Старушка-Европа вела себя как захватчик.

– Тебя явно заинтересовало прошлое Элен… Ты прав, что пользуешься ее присутствием и ее рассказами: она скоро туда вернется.

– Вот как? – произнес Джон. – А почему?

– Потому что ее виза действительна еще две недели, и она не будет продлена. Странно уже то, что ее сюда впустили, несмотря на процесс по опеке над ребенком.

– И ты полагаешь, что она сможет уехать, так и не увидев, если даже не забрав, ребенка? – произнес Джон, посмотрев на Элизабет.

Та была более любезна, чем обычно.

– Моя маленькая Элен, вы затронули чувственные струны моего друга Джона. Он просто обожает выступать на стороне вдов и сирот! Именно так он и поступил, когда я стала вдовой, а моего сына похитили, чтобы шантажировать его деда. Он сделал все возможное для его освобождения. Но я не думаю, что он сможет провести такую же операцию ради вашего ребенка. Тогда он имел дело с мошенниками, с наемными убийцами, с людьми, которым было наплевать на закон и на судебные решения. Тот мир был намного непригляднее того, в котором вы сейчас находитесь. Я хочу сказать: великий режиссер, адвокаты, судьи, богатые люди. Не так ли, Джон? Это намного труднее, чем когда стоял вопрос о спасении моего сына… Помнишь?

Естественно, он все помнил! Но теперь было не время вспоминать об этих кровавых днях. Он предпочел бы остаться с Элен наедине и выслушать до конца всю ее историю.

– Очевидно, ваш приятель бросил вас, когда узнал о вашей беременности?

– Так оно и было, – сказала Элен.

– И она была не первой, с кем такое случилось, – сказала Элизабет. – Так много девиц было брошено, когда возникала подобная проблема…

– Это вовсе не проблема, – сказал Джон. – Речь идет о ребенке.

– Видите! – произнесла Элизабет, обернувшись в Элен. – Вот благородная сторона его натуры!

Приятная атмосфера начала становиться напряженной. Элен отказалась от фруктового салата. Джон предложил ей еще шампанского, она сказала: «Нет, спасибо». Они вернулись в салон. Элизабет несколько раз оставляла их наедине: как только звонил ее сотовый телефон, она выходила из комнаты. Лорд сказал Элен:

– Когда звонит ее отец, где бы она ни находилась, в любое время дня и ночи она отвечает ему. Есть номер, по которому говорят только Гаррисоны.

– Элизабет очень повезло, что у нее есть вы, – сказала Элен. – Я очень за нее рада, потому что думаю, что она делает доброе дело многим близким людям. Ведь и я нахожусь тут только благодаря ей.

Она чувствовала в душе какую-то пустоту. Никогда в жизни у нее не будет такого мужчины, как Джон: слегка загорелого, с сильными руками, знающего мир и имеющего любопытный взгляд на мир. Она почувствовала это с первого мгновения их встречи, это было как разряд молнии. Она начала влюбляться в любовника Элизабет Кларк-Гаррисон.

А он? Он с огорчением переживал комплекс мужчины, попавшего под власть сильной женщины. Элен? Хорошо бы оказаться с ней на корабле. Голубое море. Пустынный остров. Или на Северном полюсе, в иглу. Жить только вдвоем. Не думать ни об освобождении ребенка, ни о Элизабет, ни о Джимми. Уехать бы из этой роскоши. Очутиться бы в каком-нибудь коттедже в английской глубинке. У него был доставшийся ему по наследству старинный дом, который он так и не смог привести в порядок – то не хватало денег, то не было времени. Да, именно в этом старом доме площадью триста квадратных метров он и хотел бы встретить старость с такой женщиной, как Элен. Он представил себе, как они вдвоем завтракают, потом отправляются гулять по своим необработанным землям в сопровождении двух собак – да, у них были бы две собаки. И никакого телефона. Никаких семейных забот – чей ребенок, когда и как родился. «Только она и я», – подумал он. Он вдруг почувствовал желание встать, обнять ее, только для того, чтобы ее приподнять, почувствовать ее легкость, оценить близость ее тела. Но это были только мечты. Кстати, она, возможно, вскоре про него забудет.

«Нет, – сказал он себе. – Все кончено: или я останусь с ней, или все брошу».

А Элен думала: «Я должна скрыться вместе с моим Тимоти и никогда больше не показываться в США. Этот мужчина – единственный, кого я буду любить до конца жизни, пусть даже мы с ним никогда больше не увидимся».

Тут вернулась Элизабет:

– Итак, вы тут сплетничаете?

– Вовсе нет, – сказала Элен. – Я любовалась вашей картиной, что висит позади Джона.

– А, Мэгритт и ее безумные видения. Голова лошади и яблоки. Там все смешалось.

– Как и в жизни, – сказал Джон.

– Надо помочь Элен, – сказала Элизабет. – Она должна как можно скорее вернуться во Францию с…

Она хотела было сказать «с малышом», но сказала «с сыном».

– …Надо вернуть их обоих в их замечательную страну. Там они будут так счастливы, как полагаешь, Джон?

21

Утром следующего дня перед домом миссис Кларк-Гаррисон остановилась спортивная машина европейского производства. Элизабет плохо спала ночью, ей пришлось принять сильное снотворное. Жозефа услышала, что открылась входная дверь, она вышла из кухни и прошла в холл. Джон Крейг нетерпеливо спросил ее:

– Хелло, Жозефа. Ваша госпожа дома?

– Господин Крейг? Так рано? Госпожа еще спит, не надо ее будить.

Джону повезло.

– Я приехал за вашей гостьей. Не могли бы вы сказать ей, что я жду ее тут? Или она тоже спит?

– Она? – воскликнула Жозефа.

На ее черном лице белки глаз казались еще белее, чем обычно.

– Она? – повторила экономка. – Она попросила приготовить ей кофе в три часа утра, в пять утра она вышла на террасу. В этой тишине я даже слышала, как она принимала душ.

– Позовите ее, – сказал Джон. – Я хочу с ней поговорить.

– Не желаете ли подняться наверх?

– Нет. Я подожду тут…

Он сунул десятидолларовую бумажку в карман фартука прислуги.

– Пожалуйста…

Жозефа тяжело поднялась на второй этаж, скрылась из виду в конце коридора, потом вернулась и сказала:

– Сейчас придет. Приготовить вам кофе?

– Хорошая мысль, Жозефа.

Спустя пять минут на верхних ступенях лестницы появилась Элен в легком джинсовом костюме. Джон махнул ей рукой.

– Спускайтесь.

– Я? Почему?

– Хочу побыть рядом с вами.

Этот великолепный мужчина, лицо которого она, продолжая защищаться, почти забыла, поскольку очень боялась, что ее он не заметил, а если и заметил, то потом бросит, высмеет, этот мужчина, который мог принадлежать только другой женщине, этим утром пришел к ней? Она была удивлена, поражена. В пустую прожитые годы, ее растоптанная любовь… Благодаря появлению Джона она могла снова ожить.

Джозефа принесла поднос и поставила его на столик между двумя креслами в углу салона, который занимал почти весь первый этаж дома.

– Тут тосты, масло и молоко.

– Спасибо, спасибо, – повторила Элен, не сводя глаз с Джона.

Ей хотелось запечатлеть в памяти эти особенные черты лица, настолько идеальные, что они могли стереться из памяти, как на детской рисовальной доске. Наконец-то они одни… Может быть, сказать ему прямо: «Я должна уехать, я безумно в вас влюблена». Да, уехать. Он принадлежит Элизабет. Дикая ревность, от которой хочется царапаться, кусаться.

– Разрешите?

Он налил ей кофе. Потом быстро заговорил. Он обычно не волновался, но ему нравилась эта девушка. Нравилась во всех отношениях.

– Мы скажем Элизабет, что вчера я пообещал отвезти вас к морю, допустим в Венецию, чтобы вас развлечь, или в Санта-Монику, на Третью улицу…

– Но я там уже была, – сказала Элен.

С каждой новой фразой в душе ее рождалась надежда. Она кому-то была интересна? Надо было смотреть в лицо Джону, чтобы не пропустить ни единого движения его губ.

– Поедем в Топанга Каньон, к старым хиппи.

У нее уже был свой период жизни хиппи. Не очень продолжительный: надо было заработать денег на ребенка. Венки из цветов? Это не ее. И все-таки жаль.

– Элизабет этого не поймет…

– Пусть думает, что ей угодно, – сказал Джон. – Поехали…

Вернулась Жозефа.

– Еще немного кофе?

– Нет, спасибо…

Джон поднялся.

– Скажите своей госпоже, что я не хотел ее беспокоить, что, пока она спит, я покажу госпоже Алле некоторые уголки, которые она не видела.

Милая, необъяснимая мужская глупость! Неужели он думает, что Элизабет этому поверит? Но, господи, в конце-то концов, он хотел сделать приятное ей, Элен…

Жозефа была умна. Она обеспокоенно спросила:

– Вы действительно не хотите, чтобы я ее разбудила?

– Нет. Передайте ей самое главное: Джимми чувствует себя хорошо, пока нет причин для беспокойства… Пойдемте, Элен.

Она пошла вслед за ним. Жозефа проследила за ними до тех пор, пока они не сели в машину и Крейг не нажал на педаль газа.

– Вы во что играете? – спросила Элен. – Предупреждаю: обмануть меня больше невозможно.

– Найду какое-нибудь тихое место. Допустим, что вам захотелось снова увидеть Китайский театр.

– О нет! – сказала она. – Когда я только что приехала в Лос-Анджелес, я сразу же отправилась туда пешком. Я шагала по звездам, опьянялась тем, что могу положить ладони в отпечатки ладоней Мерлин Монро. Мне такие игрушки уже надоели. В Лос-Анджелесе я прожила несколько лет, а вы меня считаете туристкой?

Сказать бы ему: «Я вас люблю. Умоляю, не играйте со мной».

– На улице напротив театра среди ларьков с сувенирами есть кафе. Я мог бы сказать, что у вас появилась ностальгия и желание снова посетить эти уголки, о которых мечтают все европейцы… и даже американцы. Рядом с Китайским театром есть паркинг: там я мог бы оставить машину. Мы совсем рядом.

«Совсем рядом?» Минут двадцать – тридцать езды. Этим утром неосвещенный и грязный бульвар Сансет был заставлен грузовиками, тротуары были завалены бесплатными рекламными материалами, по ним гуляли пьяницы, стараясь протрезветь. Джон свернул на бульвар Голливуда, потом немного проехал по бульвару Франклина, а затем они проехали вдоль усыпанного звездами тротуара, где уже толпилась группа японских туристов. Народа еще было не очень много.

– Подождите меня здесь. Я припаркую машину…

Она осталась стоять между двумя звездами. «Он никогда не вернется. А я превращусь в статую».

Джон оставил машину на соседнем паркинге – двадцать долларов за полчаса – и вернулся. Он взял Элен за руку, чтобы перейти улицу. Напротив находились кафе, в которых несколько туристов уже делали заказы – кофе, отбивные, яйца. Какой-то нищий, сумевший за ночь собрать достаточно денег, стараясь спрятать свои грязные руки, попросил принести блины и сосиски. Официантка вытерла стол губкой, мухи и крошки исчезли, на поверхности стола остались только влажные блестящие жиром полоски. За огромной плитой-прилавком толстые афроамериканцы играли с блинами, подбрасывая их в воздух и ловя на лету с очень серьезным видом. Листки с заказами были приколоты на острые стальные штырьки. Позади стена заставлена всевозможными кофейниками. Перед с Джоном и Элен остановилась мексиканка с блокнотом и ручкой. «Эта парочка должна бы сейчас быть в каком-нибудь мотеле и целоваться до потери сознания», – благожелательно подумала она.

– Два кофе, – заказал Джон.

Элен добавила:

– И один блин… Именно тут, – сказала она тихо, – то есть в одном из этих кафе, у меня рождались сюжеты моих историй. Потом я их прогоняла. Я занималась писаниной в ожидании того, что мне бросят кость. Я была как собака без ошейника. Я больше не хотела возвращаться во Францию, но зато я видела тут только Америку иммигрантов и туристов. Университет стал застенком, у меня там не было друзей. Тетя платила за обучение, но ее шикарного магазина не хватало для того, чтобы дать мне социальное положение…

«Зачем я ему все это рассказываю? Он вежливо меня слушает, но думать должен о другом».

Официантка принесла две чашки, налила в них кофе. Быстрыми движениями она поставила на стол налитые в уже потертые металлические емкости молоко и кленовый сироп для блина. Она была очень любезна. Ее зарплатой были пятнадцать процентов сверх суммы по счету. Сколько иностранцев тайком скрывались, чтобы не платить этих денег!

– Блин сейчас будет готов!

Джон достал из кармана небольшой плоский телефон, половина которого была занята экраном.

– Держите… Знаете, как им пользоваться?

Элен посмотрела на простой телефон.

– Конечно. Вы даете мне его на время?

– Я вам его дарю. Мне надо будет что-то вам сообщить, найти вас… Я чувствую к вам…

Элен оборвала его:

– Прошу вас, забудьте то, что вы собрались сказать! Элизабет вас любит.

– Да, – сказал Джон, – поскольку я ей полезен. А вами она манипулирует. И вашим другом Ронни – тоже. Элизабет понадобилось всего несколько секунд, чтобы оценить одновременно своевременность вашего появления и пользу от этого. И она взяла это дело в свои руки. Но я вас от всего этого освобожу.

На столе появился заказанный блин, источавший деревенский запах.

– Надеюсь, вы тоже попробуете, – сказала Элен.

– Чтобы составить вам компанию.

– Из вежливости?

– Нет, из любви, как мне кажется.

Официантка уже с первого взгляда поняла, что эти двое были влюблены. Она быстро принесла еще одну тарелку, нож и вилку.

– Вы должны знать все, – сказал Джон. – Я заблудился в лабиринте семейства Гаррисонов. Я был военным, офицером разведки. Когда я приехал в Нью-Йорк, чтобы раскрыть сеть поставок кокаина – теперь мода на него прошла, появились более сильные наркотики, – я втерся в доверие к Гаррисону. Я знавал Элизабет очень юной, потом не столь юной, бедной, потом очень богатой. Она – несравненная мастерица манипулировать людьми.

– Вы любите ее…

– Не сердцем. Почти по привычке. Я выберусь из этой паутины прежде, чем Гаррисон со мной покончит. Я слишком многое знаю про его семейку.

Официантка подошла очень кстати, чтобы снова налить кофе в чашки. Над стойкой заказов продолжали летать блины, они падали на сковороды, а потом, шипя, соскальзывали на тарелки.

– А вы, Элен?

– Что я тут делаю? Ничего. Я была глупа, верила в миражи. Решила, что меня можно любить. Думала, что всю жизнь буду писать. Мне казалось, что я хорошая мать. Все оказалось не так. Америка? Влечение ума. Моя тетя жила здесь, она каждое лето оплачивала мою поездку сюда. Во время первого моего приезда я увидела размах, от которого шла кругом голова. Здешние масштабы сначала раздавили меня, а потом расширили мой кругозор. Лос-Анджелес поймал меня в свою паутину. Этот огромный город-паук смотрел на меня. Тетя хотела, чтобы я осталась здесь жить. У нее был магазин старых украшений. Она поддержала меня в стремлении говорить на американском английском языке. Она предупредила меня о том, что Голливуд мог стать адом для того или той, кто спустя несколько лет окажется в проигрышном положении. Я без конца что-то писала, меня увлекали мои планы. Тетя предупреждала меня о пагубности ожидания и надежд на успех. Она преподнесла прекрасный подарок Сольвейг: поэтому-то меня и приняли к Шиллеру… Как вы полагаете: сможет ли Элизабет помочь мне получить назад моего сына?

– Да, если это будет в ее интересах. Ей хочется постоянно оказывать давление на Шиллера. У него много тайн. А этот фотограф… вам друг или любовник?

– Друг, – сказала Элен. – Шиллер устроил мне западню…

Она рассказала о том, что случилось 14 июля. Джон присвистнул.

– Против вас было все. Однако супружеская измена была лишь предполагаема…

– Все обстоятельства были против меня.

– Элен, в ходе заседания суда по вопросу опеки над ребенком, надеюсь, у вас был адвокат…

– Один из самых известных адвокатов Лос-Анджелеса представил Шиллера образцовым отцом. А у меня был назначенный судьей защитник. Потому что я иностранка, тем более француженка. И это сыграло против меня.

– Можно было бы возобновить процесс, доказать, что вы стали жертвой заговора.

– Шиллера нам не победить, – сказала Элен. – Он слишком силен.

Джон рассчитался с официанткой и оставил ей щедрые чаевые. На тротуаре перед Китайским театром стояла многолюдная толпа.

– Слушайте меня внимательно, – сказал Джон. – Можно восстановить картину прошлого. Доказать, что супружеской измены не было. Я хочу встретиться с Ронни. А вы приготовьте фамилии, адреса, все, что вспомните… И скажите: сможете ли вы меня полюбить?

* * *

Джон отвез Элен на Беверли-Драйв. И даже поднялся с ней на второй этаж. Элизабет как раз вышла из спальни. Он машинально поцеловал ее.

– Я возил твою протеже в Китайский театр…

– Шутишь? – спросила Элизабет. – Это что еще за номер?

Элен взяла ситуацию в свои руки.

– Ваш друг приехал рано утром и не захотел вас будить.

«Между ними что-то есть», – решила Элизабет, глядя на Элен.

– И что потом?

– Поскольку я собиралась пойти погулять…

Джон продолжил:

– Я предложил Элен совершить небольшую прогулку.

Элизабет держала в руках чашку с кофе, она взяла ее с подноса, который принесла Жозефа.

– В Китайский театр? – воскликнула она. – Вам разве еще не надоели все эти глупости для обожателей звезд, этот Голливуд для туристов?

– Я снова окунулась в мои юношеские мечты… – сказала Элен.

Она повернулась к Джону:

– Благодарю за столь любезное приглашение…

Элизабет внимательно наблюдала за ними обоими. Бывший тайный агент и бедная сценаристка играли плохо. «Их влечет друг к другу, – решила она. – Надо будет положить конец этой игре».

– Пойдем, Джон, – сказала она.

Ее слегка агрессивный тон вызвал у англичанина раздражение. Элен ушла в свою комнату. Джон сказал Элизабет, что Джимми был в хорошей форме. Звонила Сольвейг и сказала, что хотела пригласить своего юного партнера на ланч. «Мне бы хотелось достичь взаимопонимания с этим мальчиком. Когда он меня увидит, он, естественно, начнет смущаться».

– И что ты на это ответил? – спросила Элизабет

– Что ждем указаний Шиллера.

– Ты ему позвонил?

– Инициатива Сольвейг привела его в ярость. «Я пока еще не видел этого молодого человека в действии. Пусть Сольвейг умерит свою ревность!» Я добавил, – сказал Джон, – что до кастинга осталось всего несколько дней.

– Правильно сделал, спасибо. Все это очень утомительно. Я никому не верю. Во всяком случае, этому фотографу.

– Не думаю, чтобы он был опасен, – сказал Джон. – Элен говорит, что он успокоился. Он понял, что не стоит играть с огнем и что угрозы оборачиваются против того, кто их высказывает.