Текст книги "Ты – мне, я – тебе"

15

Для Элизабет звонок Элен был манной небесной. Не вызывая подозрений своей настойчивостью, она могла бы держать француженку при себе и защитить Шиллера ото всех публичных нападок. И тем самым обеспечить хрупкую будущность Джимми.

Молодой человек снова жил в квартире на Вайльшир-бульвар. Джон уступил и согласился продолжать играть роль «покровителя».

По телефону Элизабет до удивления любезно рассказала Вильяму:

– Понимаешь, я хочу спасти Джимми от наркотиков и поэтому постараюсь загрузить его постоянными съемками. Если фильм «Потерпевшие кораблекрушение» получит признание, перед ним откроется новая жизнь. Продюсер, русский по национальности, хотел бы снять фильм о судьбе Джеймса Дина… Для Джимми эта роль – мечта!

Элизабет теперь решила заставить его принять участие в ее проекте и молчаливо признала его власть. Вильям от этого пришел в доброе расположение духа. Он мог теперь действовать и показать как свою щедрость, так и свое влияние.

– Как называется фирма, которая будет снимать фильм?

– «Омния Фест». Пока они независимы от Голливуда.

– И у них достаточно средств, чтобы нанять Шиллера? Говорят, что он дорого стоит и выдвигает непомерные требования.

– Его привлекли проценты с дохода без налогов. Он получил полную свободу выбора сюжета и актеров. Короче говоря, он делает все что хочет и, главное, не поддается давлению.

Вильям рассмеялся.

– Твой рыцарь, по-моему разумению, слишком безупречен. Если он ни с кем не считается, зачем тебе нужно согласие режиссера насчет Джимми?

– Потому что он уже предложил Сольвейг первое место на афишах. Она привлекает толпы зрителей, ее гонорар очень велик. Она должна согласиться играть с Джимми, ведь это – ее первая роль в качестве матери. Вот почему так важна моя материальная помощь. Я под различными предлогами впрыскиваю в них значительные суммы.

– Тебе, вероятно, очень трудно добиться, чтобы Джимми снимался?

– Да. Мне приходится иметь дело с очень щепетильными людьми. Каждый утверждает, что ни в чем не нуждается, но всякий раз, как разговор заходит о Джимми, выставляет множество проблем: он незнаком публике, неопытен и тому подобное. Шиллер умеет прекрасно руководить актерами, но он ядовитее медузы. С ним не надо ссориться. Его надо морально подготовить к тому, чтобы он отдал эту роль Джимми.

– Тебя обманывают, Элизабет. Эти люди нащупали твое слабое место. Вначале добейся, чтобы утвердили Джимми, а только потом плати. Все документы должны быть подписаны заранее.

– Именно так я и собираюсь поступить.

– Кто твой адвокат?

– Ганнен, специалист по бартерным сделкам…

– У него есть один недостаток, – вздохнув, сказал Гаррисон.

– Какой же?

– Он слишком большое значение придает элегантности оборотов. Ему тоже хотелось бы получить свою роль. Красивую роль. Он хочет, чтобы все всё понимали. Но он пользуется большим авторитетом, это должно тебе помочь. Если хочешь, я могу с ним переговорить…

– Нет, – сказала Элизабет. – Не лезь в это дело. Предоставь все мне.

* * *

Поселившись в принадлежавшем Элизабет доме в колониальном стиле, молодая француженка не удивилась убранству своей комнаты, где доминирующее положение занимала широкая кровать с подушками того же цвета, что и двойные шторы на окнах. Воздух из неслышно работавшего кондиционера давал возможность свободно дышать, а значит, и размышлять. Угол комнаты был обставлен как салон: канапе, два удобных кресла, журнальный столик и мини-бар, как в отеле. Рядом была комната для одежды и ванная.

– Чувствуйте себя здесь как дома, – сказала ей миссис Кларк-Гаррисон. – Живите сколько хотите, вы потеряли много сил. Моя служанка Жозефа займется вашими вещами.

– Спасибо, не стоит, – сказала Элен. – Вещей не так уж много. Я ведь приехала в Лос-Анджелес для того, чтобы умереть, а не участвовать в показе мод.

Элизабет поняла, что ей надо щадить самолюбие Элен. Может, подарить ей одежду? Это было рискованно.

– Не желаете ли лечь в кровать? – спросила она.

– Нет. Предпочитаю посидеть в одном из ваших замечательных кресел…

– Прежде чем я ввяжусь в сражение за вашего сына, я хотела бы получить кое-какую информацию. Факты.

Она села напротив Элен.

– Почему вы приехали в Америку?

Элен пожала плечами.

– Что тут рассказывать? Все случилось само собой. Пребывание в США в гостях у тети решило все. Она была антикваром, специалистом по украшением в стиле «фантазия» времен тридцатых – сороковых годов. Она настояла, чтобы я училась в университете Беркли, выбила для меня студенческий билет. Она хотела, чтобы я потом работала у нее в магазине. Она занималась моими документами, моей жизнью и моими мечтами. Она любила меня. Ей нужна была наследница, компаньонка.

– А ребенок?

– В Париже у меня была любовь с одним студентомро-весником. Мы жили вместе. Спустя шесть месяцев меня начало подташнивать: я была беременна. Он скрылся. «Ты – да, еще один ребенок – это слишком». Мать успокоила меня: «Мы вырастим его вместе». Она была очень великодушна… она и теперь все такая же. Я родила. Роды были очень трудными. У меня очень узкий таз. Ребенка зарегистрировали, как рожденного от неизвестного отца, мама поселила нас у себя. Когда Тимоти исполнилось два года, тетя Элла выхлопотала нам въездную визу в США. Я изучила стили драгоценностей, легенды о самых шикарных из них. В сороковых годах женщины не носили глубоких декольте: звезды надевали их поверх одежды… Это обучение, восхищение уникальными украшениями еще сильнее сблизили меня с миром кино. По вечерам, когда я выходила в город, Элла сидела с ребенком, иногда Тимоти играл в задней комнате магазина. Я совершенствовала язык. Я начала писать рассказы на английском. Я, как хамелеон, поняла структуру языка…

– Которым вы превосходно владеете, – сказала Элизабет.

– Я им не «владею». Я им дышу, думаю и выражаюсь на нем… Однажды Элла сказала мне, что в магазин должна будет заглянуть Сольвейг, чтобы выбрать для себя украшение, сделанное Джозефом, всемирно известным стилистом. Сольвейг была прекрасна, словно сошедший с экрана мифический персонаж. Она завела разговор с Эллой, восхищаясь головой тигра с открытой пастью. Голова его была покрыта искусственными бриллиантами, зубы сделаны из слоновой кости, а глаза – из искусственных рубинов. Украшение было сверкающим и пугающим. «Я буду носить его на лацкане костюма, – сказала Сольвейг, – чтобы отпугивать мошенников, которые стараются меня надуть… А какое украшение вы бы мне посоветовали надеть на ретроспективу Гарбо? Великое событие. Я хотела бы носить “Старый Голливуд”». Тетя Элла показала ей одно уникальное колье. Там было пять лун, подвешенных на две цепочки под горло. Каждая луна блестела глазами, они вращались, исчезали или вновь появлялись в зависимости от движения шеи и груди. Сольвейг была счастлива. «Я его покупаю. Сколько с меня?» Тетя Элла позвала меня и представила Сольвейг. «Очаровательная девушка, – сказала она. – Чем вы занимаетесь?» – «Помогаю тете и пишу. Хочу когда-нибудь работать в кино». Она посмотрела на меня с болью удивления и состраданием. «Сколько же там таких же молодых, как вы! Они приносят кофе, бегают с записками, когда они надоедают, их выставляют за дверь. А на их место приходят другие, поток не иссякает». – «Она очень хорошо пишет, – сказала тетя. – У нее богатое американское воображение». – «Хорошо, – сказала Сольвейг, – напишите скетч на меня, на это колье и на голову тигра. Если вам это удастся и мне понравится, я представлю вас Шиллеру.» И добавила многозначительно: «Это мой друг».

– И что потом, – спросила Элизабет, обрадовавшись, что наконец-то очередь дошла до Шиллера.

– Я написала скетч. Элла отправила его Сольвейг, которая неделю молчала. Это молчание было для меня пыткой. Потом она позвонила и назначила мне встречу в студии, где она снималась в фильме «Дама с камелиями». В тот день встретиться с Шиллером мне не удалось. От Сольвейг я узнала, что меня приняли сценаристом низшей категории. Мы должны были писать сцены. Но все равно я считала, что попала в прихожую рая. Однажды я осмелилась пройти в зал, где Шиллер проводил совещание по действующим лицам сериала: как надо вводить их в сериал, как оттуда убирать, как показать положительного героя в начале каждой серии, как подчеркнуть характер отрицательного героя, чтобы вызвать интерес зрителей и остаться в выигрыше в любом случае.

– А потом?

– Тетя умерла, мне в наследство достался магазин, который сейчас закрыт. Помещение принадлежит мне, но я не имею права его продать по причинам юридического порядка. По крайней мере, пока. Я продолжала писать. Предложила вниманию Шиллера один из моих рассказов. Приключения девушки, которая прибывает в Нью-Йорк на Центральный вокзал. Выдуманное мною место. Он вернул мне рукопись. «Ваша история совершенно не интересна». Это остудило мой пыл, я успокоилась. Но упорно продолжала верить в себя, потому что знала, что умею писать, что смогу подняться до уровня тех людей, с кем работала. Уверяю вас, что они были менее талантливы, чем я…

– Давайте вернемся к Шиллеру.

– Мне было предложено поработать некоторое время секретарем продюсера, занимавшегося выкупом прав на французские или итальянские фильмы. Мне пришлось использовать французский и знания испанского языка в переписке. Однажды я положила перед ним на стол три странички, будучи уверена, что он не станет их читать. Одну из моих любимых историй. Он подписал, решив, что это была часть переписки. Я ему сказала: «Сэр, вы подписали рассказ, который написала я». – «Вот как? – сказал он. – И что там было?» – «Основа для мини-сериала». Он прочел три моих листка. И сказал, что все было хорошо, но нет оригинальности замысла и что текст похож на перевод. Я покраснела: я-то думала, что пишу на английском как американка, но оказалось, что это далеко не так. Дело было в темпе изложения. Останавливаться на анализе состояния души? Очень по-французски. Я стала ждать.

– А теперь? Какое у вас состояние духа? Вы ведь не станете сердиться на континент, который вас отверг?

– Меня не отвергали. Я просто осталась незамеченной. Теперь я хочу забрать Тима и вернуться с ним во Францию. Когда я выходила замуж за Шиллера, мне казалось, что я смогу дать сыну все то, что не смогла получить сама.

Элизабет воскликнула:

– Но все иметь невозможно!

– Можно. Я хотела получить все.

– Вы довольны? Вот теперь вы здесь, и даже не можете с ним увидеться.

– Жестокость Шиллера не была предусмотрена… Дело между ним и мной началось, когда я сумела убрать из сериала один персонаж, который снимался там уже четвертый год кряду. Тут Шиллер меня и заметил. Он увидел во мне источник новых идей.

– Вы начали зарабатывать деньги… – сказала Элизабет.

– Да. Мне казалось, что наконец-то я добилась успеха.

– Но как прошло время до свадьбы? Если я правильно поняла, Шиллер нашел готовую жену и получил в качестве приза ребенка.

– Так все примерно и произошло, – сказала Элен.

Элизабет посмотрела на нее.

– И вам не пришло в голову, что он заинтересовался вами только из-за ребенка?

– Нет, – ответила Элен.

Элизабет покачала головой.

– Но ведь ваша красота не столь уж ослепительна, девочка моя. Посмотрите, какие вокруг него вьются девицы. Зачем ему было так усердно ухаживать за вами? Зачем бы ему было жениться на вас? И вы ни разу не почувствовали в этом какого-то подвоха, какой-нибудь опасности?

– Нет. Это было, как сказка, а он в ней – очаровательный принц…

Элизабет взволнованно поднялась с кресла.

– Вы, сценарист? Не смешите меня! Жизнь – это не сказка.

– Я была очарована его словами о том, что я – лучшее из того, что Франция подарила Америке. А разве вам такое не понравилось бы?

– Понравилось бы, – сказала Элизабет. – Но у меня были бы сомнения относительно искренности этих слов. Что было потом?

– Чудо. Приглашение в самый модный ресторан Лос-Анджелеса. Поездка на длинном лимузине. Шофер выскакивает из машины и бросается открывать передо мной дверцу. Я выхожу их машины. Вокруг нас вьется какой-то фотограф. Шиллер правой рукой нежно обнимает меня за талию, я первой вхожу в шикарный зал, где все столики заняты. На мне надето, как принято говорить, «черное платьице во французском стиле», которое я купила на распродаже в одном бутике. На левой стороне у меня украшение от Джозефа времен 1930 года: детеныш леопарда, покрытый мелкими блестящими камнями. Очень богатый с виду. В руках у меня сумочка, которую одолжила тетя Элла, на ногах шикарные туфли с золотым шитьем. Нас встречает какой-то человек и говорит: «Господин Шиллер, мы оставили для вас столик, как вы сказали». И идет впереди нас. Направляясь к столику, я чувствую, как меня ощупывают взглядами. Шиллер время от времени делает приветственные знаки то одному, то другому. Я улыбаюсь, я – звезда ресторана, новая фаворитка Шиллера… Потом начинается ужин. Шиллер с удовлетворением отмечает, что я заказываю только один бокал вина: «Мне нравится ваша воздержанность». Нам открывают бутылку дорогого вина, он приступает к обычной для этих случаев церемонии: пробует, нюхает, раздумывает и одобряет. Мне эта церемония всегда казалась очень смешной. Но в исполнении Рудольфа это было восхитительно. Ненавязчивое «чин-чин», потом его пожелание: «Желаю вам всяческого счастья, которого вы заслуживаете». – «Но вы меня совсем не знаете». – «Знаю. Вы – источник новых идей и такая очаровательная женщина… Расскажите-ка мне про вашу жизнь…»

Элизабет почувствовала, как в ней начинает закипать злость, с которой она едва справлялась.

– Вы соблазнились…

– И с каким удовольствием! Спустя несколько дней он пришел к нам домой. Он баловал Тимоти, приносил ему дорогие игрушки. Часто с ним играл. Спустя месяц он предложил мне выйти за него замуж. Он сказал, что я буду продолжать работать в команде сценаристов. Это было апофеозом. Я была поражена и полностью с ним согласилась. В физическом плане он не был требовательным, а я просить ничего и не смела. Он сказал мне, что мы ближе узнаем друг друга во время нашего свадебного путешествия в отеле «Хиллз». Там мы провели три дня. И только слегка прикасались друг к другу. А во время супружеской жизни у нас пркатически не было близких отношений. Вероятно, я ему не нравилась.

– Шиллер объяснил причину этого?

– Он сказал, что мне не хватало соблазнительности, что я не была ни достаточно сексуальна, ни достаточно женственна, чтобы его возбудить. И что его неудачи происходили по причине моей сексуальной холодности.

– Что за глупости? Вы – красивая женщина. Значит, с самого начала?..

– Это было ласковой любовью. Возможно, притворной. Работа губами, языком. Это меня тяготило. Я была рождена для более чувственного мужчины. Для тех, кто пронзает вас, сжимает, заставляет стонать от удовольствия или от ярости, но которые живут. Но мой общественный успех компенсировал его сдержанность в постели. После двух лет семейной жизни Рудольф сказал мне, что теперь закон позволяет ему усыновить Тимоти. Если я ничего не имею против, то в будущем в документах Шиллер будет значиться отцом, а когда ребенок будет получать высшее образование, все будут считать, что он рожден от матери-француженки и отца-американца…

Элен ударила себя кулаком по лбу.

– …Я согласилась на усыновление. Мне хотелось забыть его биологического отца. Как только документы были получены и Тим стал официально носить фамилию Шиллер, Рудольф начал потихоньку отстранять меня от так называемой семейной жизни. Он составлял программы для себя и «своего» сына. Стал приобщать его к миру спорта и гоночных автомобилей. Представляете себе шестилетнего мальчика, который вдруг получает знаменитого отца, который может вблизи увидеть самых известных автогонщиков, присутствовать на матчах, сидя в ложе почетных гостей? Меня отстранили от их жизни. Однажды, когда я сделала какое-то незначительное упущение, Рудольф сказал, что он обязан относиться ко мне как ко всем другим сценаристам, что факт того, что я являюсь госпожой Шиллер, не дает мне права совершать ни малейшей ошибки в работе. Стоило другим увидеть, что я больше у него не в фаворе, даже несмотря на наш брак, они стали относиться ко мне недоверчиво.

– И что потом?

– Он сделал так, что я потеряла работу. Сказал, что это от него не зависело, что моя работа была признана неудовлетворительной. Однажды явилась полиция. Потом они долго извинялись, говорили, что произошла ошибка, что они не знали, что я являюсь законной женой господина Шиллера, что все-таки нужно привести мои документы в порядок. А потом Шиллер устроил мне западню…

Она рассказала о том, что произошло в Пасадене. Элизабет пристально на нее посмотрела.

– И все это с вами сделал Шиллер?

– Да. Могу в этом поклясться. У меня не было возможности защищаться. Он очень быстро добился развода. Он потребовал оставить ребенка с ним, и мне дали право свиданий два раза в месяц. Мылыш понял, что ему придется жить с отцом без меня. Это ему не понравилось. Шиллер тут же возобновил связь с Сольвейг. После развода я совершила ужасную глупость.

– Какую же?

– Во время одного из свиданий – нас сопровождал Ронни – я увезла Тимоти на мексиканскую границу. Я хотела уехать в Тихуану и спрятать там ребенка. Но мой старый паспорт, в который был вписан ребенок, оказался просроченным. Меня на границе задержали. Хватило одного часа, чтобы пограничники проверили меня и мои права на моего же собственного ребенка.

– Вы снова совершили оплошность, – сказала Элизабет.

– Вот именно.

– Однако же вы по-прежнему любите Америку?

– Дело вовсе не в этом континенте, а во мне… На полпути к Беверли-Хиллз нас перехватил Шиллер. Он через своего адвоката потребовал защитить ребенка от меня, добился того, что мне запретили приближаться к его дому на расстояние менее двухсот метров. Я уехала во Францию на поиски биологического отца ребенка. Но он и слышать не пожелал об этом деле. Я попыталась организовать кампанию по возвращению ребенка, но все было тщетно. Когда мне, несмотря на все усилия французских и американских адвокатов, отказали в праве видеться с сыном, я решила приехать сюда и еще раз подать ходатайство о предоставлении права свиданий с Тимоти: но я его не получила. Тогда я организовала собственную смерть для первой полосы журнала «Старлайт» и других газет.

– И что же вы намерены сделать теперь? – спросила Элизабет. – Что еще вам пришло в голову? Убить Шиллера, не так ли? После этого вы начнете скитаться по коридорам смерти в течение одиннадцати лет, вас будут защищать добренькие адвокаты, которым сильно нужна реклама. Сына своего вы не увидите, и настанет день, когда вас казнят, потому что, когда отнимают жизнь у кого-то местного, в большинстве штатов присяжные выносят смертный приговор.

– Так что же мне делать? – спросила Элен.

– Надо подумать. Но вы едва стоите на ногах. Ложитесь. Жозефа приготовит вам легкий ужин. Отдыхайте. Я приду к вам завтра утром. Телефон стоит рядом с кроватью. Позвоните, попросите принести то, что вам нужно. На столике лежат газеты. Вот пульт дистанционного управления: найдите себе подходящую вам программу… Я жду, что вы ляжете…

Элен послушалась, и в полутьме прошептала: «Спасибо».

16

В жизни Сольвейг бывали моменты счастья. Но это счастье всегда имело материальное выражение. Она осмотрела все, что имела, прикинула вес и примерила свои драгоценности. Солитер, подаренный одним русским магнатом, чтобы вымолить ее прощение: напившись водки, он вырубился до начала ночи любви. А потом вручил ей этот перстень в коробочке, спрятанной в букете орхидей. Браслет, полученный от тетки Элен Алле за помощь в устройстве племянницы к Шиллеру. Она вздохнула и положила на место эти уникальные украшения. Затем с удовлетворением осмотрела свой уютный кабинет. На окнах висели светло-бежевые хлопковые шторы, усеянные красными розами. На полу лежал восточный ковер с розами. Из Исфахана. Рассеянный свет и шторы управлялись дистанционно, все это приводилось в действие путем нажатия клавиш на компьютере. Кондиционер подавал воздух тихо и надежно, а сигнализация – для ее активации надо было набрать код из шести цифр – срабатывала мгновенно. Сольвейг писала на столе в английском стиле, который она нашла у одного антиквара в Лондоне, когда снималась в фильме «Мария Стюарт». Если повезет, это профессиональное блаженство сможет продлиться еще три или четыре года. Несмотря на то что она делала вид, что ее не тревожил ежедневно этот ужас, факты были налицо: время уходило. Его съедали годы, месяцы, дни, часы. Иногда она даже экономила минуты, отказываясь встречаться с людьми, которые ее раздражали.

Остановившись перед английским столом, она задумалась, потом прикоснулась рукой к одной из бронзовых кнопок. Открылся один из потайных ящичков. Она взяла из него записную книжку с тайными телефонными номерами. Там был даже реликтовый номер телефона, по которому она могла позвонить одному из президентов США, который позднее оказался замешанным в скандал на сексуальной почве. Там же был записан один из личных номеров телефона Шиллера. Женщины и мужчины, которым режиссер давал этот номер, могли звонить ему в любое время дня и ночи. И он отвечал без тени упрека. Собирать телефонные номера было ее страстью, поэтому у нее был также телефон Элизабет Гаррисон, этой влиятельной и опасной женщины, о которой говорил ей Шиллер.

Сольвейг нашла ее номер телефона на странице, где было написано «Гаррисон Э, дочь Вильяма». Миллиардер с сомнительным происхождением состояния, который хотел теперь сделать карьеру в политике. Судя по интервью, которое он дал газете «Гипер Ньюс», он пообещал в случае избрания его мэром Нового Орлеана организовать регулярные поставки нефти, используя свои связи с неким принцем, который правил частью острова Суматра. Тот пообещал ему дать право на разработку одного месторождения, которое еще не было оценено и оставалось в естественном состоянии. Гаррисон не уточнил при этом, что принц в обмен выставил обязательное условие: Вильям должен был уступить ему бриллиантовые «Глаза». Но Сольвейг узнала от Шиллера историю этих камней весом в пятьдесят карат каждый. Некоторые люди говорили, что Элизабет, желая умилостивить судьбу, пожертвовала этими сокровищами, выбросив их в море.

Сольвейг сняла трубку и набрала номер телефона Элизабет. Она хотела предложить ей устроить встречу с Джимми до подписания контракта. На Беверли-Хиллз начал звонить телефон.

Элизабет перед приездом Элен перепрограммировала телефонную сеть. Звонки переключались автоматически с одного аппарата на другой. Этим утром Элен услышала, как, переходя из одной комнаты в другую, звонки долетели до ее спальни. Она сняла трубку и услышала чей-то голос:

– Алло? Я хотела бы переговорить с Элизабет Гаррисон.

Элен смущенно ответила:

– Я всего лишь гостья мисс Гаррисон. Кажется, в доме никого нет. Не хотите ли оставить сообщение?

– Как вас зовут? – спросил голос, который показался Элен знакомым.

Это был не акцент, а, скорее, манера говорить. В голосе слышалось нарастающее нетерпение.

– Меня зовут Элен Алле.

– Привет, дорогая! – воскликнула Сольвейг. – Вы ведь племянница нашей незабвенной Эллы, не так ли? Меня зовут Сольвейг. Это я добилась вашего включения в команду Шиллера.

– Да, – сказала Элен. – Вы были моей доброй феей.

– Но эта история плохо кончилась, – произнесла актриса. – Мне очень жаль… Нам нужно непременно увидеться. Нам, несомненно, есть что рассказать друг другу…

Сольвейг понизила голос:

– …Я в курсе этой схватки за ребенка. Если я могу вам помочь…

– Спасибо, – сказала Элен. – Но Рудольф очень жестоко ко мне относится. Следует признать, что и я наделала много глупостей. По неопытности… Теперь я больше ничто. Просто обиженная женщина. Жизнь моя кончилась…

– Подождите, – сказала Сольвейг. – Я предпочла бы обсудить с вами все вживую, при встрече. Я обитаю на улице Черриз-роуд, в доме 27. Не могли бы вы приехать ко мне через полчаса? Позже у меня назначена другая встреча.

Она не захотела сказать, что это был урок японского языка, – она хотела выучить несколько слов, чтобы показать себя воспитанной.

– Я могу приехать, – сказала Элен. – С удовольствием снова увижусь с вами.

Сольвейг была по-своему добродушна.

– Вчера я поцеловала вашего мальчика в доме у Шиллера. Он прекрасен… я хочу сказать: ребенок… Черриз-роуд, 27. Дверь сада вам откроет мексиканка. Идите прямо в мой кабинет на втором этаже, дверь находится напротив лестницы, вы не заблудитесь.

– Вы вчера видели Тима? – спросила Элен, и горло ее сжалось от волнения.

– Я его поцеловала. У него такой нежный взгляд. Он очень мил.

– Еду, – сказала Элен. – Спасибо. Спасибо за приглашение.