Текст книги "Ты – мне, я – тебе"

17

Элен вызвала такси. На первый этаж она спустилась так быстро, как только смогла. Шофер был довольно любезен. Она упала на заднее сиденье.

– Куда едем?

– Черриз-роуд, дом 27. Сможете меня там подождать?

– Как долго?

– Минут двадцать. Я заплачу.

– Вы там найдете другое такси.

– Я прошу вас подождать меня там. И давайте поедем.

– Хорошо, хорошо, – сказал шофер.

Они поехали по одному из кварталов Беверли-Хиллз, где дома были похожи на их владельцев – каждый оставил там память о себе. У дома 27 по Черриз-роуд Элен вышла из машины.

– Как полагаете, сможете ли вы здесь подождать? – спросила она у шофера.

– Если появится полицейский, мне придется уехать. Лучше заплатите мне за проезд.

Элен заплатила и еще раз попросила его подождать ее.

– Посмотрим, – ответил шофер. – Посмотрим. Но вы ведь не собираетесь произвести кражу и бежать, да? Впрочем, сейчас не время для краж.

– А вы – шутник, – сказала Элен.

Она подошла к приоткрытым воротам и по алле направилась к крыльцу дома. Казалось, все было открыто специально для нее. Она вошла в холл. Обиталище Сольвейг было шикарным, но по размерам более напоминало кукольный домик, нежели дворец. «Поднимайтесь на второй этаж». Голос из динамика направлял ее. В этом квартале во всех домах повсюду были установлены системы сигнализации и видеокамеры. Их обитатели жили под присмотром хорошо оснащенной охраны, за ними наблюдали на экранах в разных уголках города. Элен следовала инструкциям.

Сольвейг ждала ее на пороге своего кабинета. Она обняла ее и пригласила войти. На передвижном столике стоял кофейник и молоко.

– Присаживайтесь…

Два глубоких кресла были накрыты той же самой бежевой тканью с розами, из которой были изготовлены шторы. Сидеть в креслах было неудобно. Сольвейг посмотрела на нее.

– Вы очаровательны и нисколько не изменились… Да, такова судьба. Я в нее верю. Мы окружены духами, которые нас направляют, руководят нами. Я хотела переговорить с мисс Гаррисон, а трубку сняли вы.

– Элизабет – очень добрая женщина, – сказала Элен. – Она спасла мне жизнь в отеле «Хиллз».

– Жизнь? Как это?

– Я попыталась покончить с собой. Попросила моего приятеля-фотографа заснять момент, когда я глотаю таблетки. Он-то верил, что это – просто симуляция, но я действительно хотела умереть.

– Вам умирать слишком рано, – сказала Сольвейг. – А сколько вам лет?

– Тридцать один.

Сольвейг налила ей в чашку кофе, потом тоже взяла чашку.

– Почему же вы хотели умереть? У вас на лице нет ни единой морщинки.

– Из-за ребенка. У меня его отняли. Шиллер.

Сорльвейг вздохнула. Она уже и забыла про ребенка.

– И вы хотели лишить его матери?

– Я хотела, – сказала Элен, – устроить Рудольфу большой скандал.

– Жаль, – смущенно произнесла Сольвейг – она подумала о «своем» фильме. – Ваш брак оказался неудачным, – добавила она, – а ваш развод – еще более плачевным. Кстати, почему вы вышли замуж за Шиллера? Денег у него не очень много, а как любовник он вообще ничего не стоит.

Элен воскликнула:

– Как я могла отказаться от брака с Шиллером? Если верить газетам, вы сами собираетесь выйти за него через год.

– В этом я не так уж уверена, – сказала Сольвейг. – Эти слухи нам на руку. Его последний фильм «Скандал» имел огромный кассовый сбор. Он – самый соблазнительный рыжеволосый мужчина, которого когда-либо видел Голливуд. Он очень сексуален с виду. Казалось бы, рыжеволосые должны повсюду иметь веснушки. А у него их нет. У него великолепные губы, зеленые глаза. Он – красивое животное.

– Красивое что? – переспросила Элен.

– Он – красивый самец. Я рада, когда меня снимают рядом с ним. Показываясь с ним на людях, я выбираю вечерние платья, которые гармонируют с цветом его волос. Никогда не надеваю красное. Прекрасно подходит коричневый шелк… Он сказал мне, что вы ему изменили…

– Я ни разу ему не изменила, – с горечью в голосе возразила Элен.

– Так сказал мне он. Это меня утраивало. Путь к нему был открыт. Не я была причиной вашего разрыва.

– А чем он вас привлекает?

– Фильмы, карьера, а также следует признать, что мне нравится бывать с ним на людях. Он обворожителен. Он постоянно с нежностью говорит о «своем» сыне. Не исключено, что он может стать хорошим отцом…

Элен побледнела и сложилась почти вдвое.

– То, что вы говорите, меня расстраивает. У меня болит живот, меня тошнит.

– В этом не только я виновата. Что вы приняли?

– Снотворное… Смесь.

– И вы еще живы? Вам просто повезло. Вам очень вовремя сделали промывание желудка. Предположим, что теперь вы можете твердо стоять на ногах. И что же вы собираетесь предпринять?

– Шиллер заставляет меня действовать как можно жестче. У меня виза всего на три недели. Мне придется уехать без сына, но…

– Скажу вам по секрету одну вещь, – произнесла Сольвейг. – Сегодня он вечер проведет в Бель-Эре. Я тоже была приглашена на этот прием, но мне вовсе не хочется туда идти. Сегодня вечером вы могли бы увидеться с вашим мальчиком. Попытайтесь. У телохранителя доброе сердце, он понимает всю ситуацию… Но только никому не говорите, что это я сообщила вам эту информацию… Позвоните телохранителю ближе к концу дня. Гувернантка уходит около семи часов вечера…

Она вырвала из записной книжки листок и написала на нем номер мобильного телефона.

– Держите, – сказала она. – Можете звонить мне в любое время. Я вам помогу, можете на меня рассчитывать. Но только прошу хранить все это в тайне. Шиллер разорвет меня надвое, порвет, если будет нужно, на мелкие кусочки.

Они расстались почти с сожалением. На улице Элен ждало ее такси.

– А сегодня вечером вы тоже работаете? – спросила она у шофера.

– Надо же как-то зарабатывать на жизнь…

– Не могли бы вы заехать за мной туда, где я к сам села?

– И куда мы поедем потом?

– Не очень далеко, но там тоже придется подождать… Но с этим еще не совсем ясно. Дайте мне ваш номер телефона, я вам позвоню. Меня зовут Элен.

– А сейчас мы возвращаемся к началу поездки?

– Да.

Элизабет в доме не было. Элен увидела Жозефу, которая наблюдала за перемещениями гостьи. Элен сказала ей «Хелло!», поднялась в свою комнату, упала на кровать и, свернувшись калачиком, начала представлять себе, что сегодня вечером она сможет увидеться с сыном. Надо было договориться с телохранителем. Хватит ли у нее на это смелости? А что, если этот человек будет не в духе или испугается потерять работу? Дождавшись половины восьмого, она позвонила.

Когда она услышала в трубке мужской голос, она почти окаменела:

– Дом господина Шиллера.

– Алло… – сказала она.

– Слушаю вас.

– Будьте любезны, – продолжила Элен, – вы – телохранитель Тима?

– А кто вы, мисс?

– Не могу вам этого сказать, пока не буду уверена в том, что вы именно Джонс.

– Я и есть.

– Я – мать Тима. Умоляю, не кладите трубку!

– Хорошо, – сказал он. – Я не буду ее класть. Но если я вас послушаю, я рискую потерять работу…

– Джонс, – сказала она, – одна из знакомых господина Шиллера сказала мне, что сегодня вечером его не будет дома. Не могли бы вы дать мне возможность увидеться с сыном хотя бы пять минут? Я знаю, что позади владения есть служебная калитка. У нее меня будет ждать такси. Умоляю вас, разрешите!

Джонс был очевидцем того, как Элен была разыскана и практически арестована полицией во время одного из неразрешенных посещений. С самого начала работы здесь он испытывал жалость к этой беззащитной женщине. Насколько ему было известно, вся ее борьба была обречена на провал. Да разве был у женщины, особенно иностранки и разведенной по ее же вине, хотя бы малейший шанс в борьбе против Шиллера? Отказать ей? А где же при всем при этом Бог?

– Дайте мне ваш номер телефона, я перезвоню вам, если представится первая же возможность, – сказал он.

Записав номер, добавил:

– Я вам ничего не могу обещать. В настоящее время Тим спит. Оставайтесь на связи. До скорого свидания, возможно.

18

Когда нянька уложила его спать, Тимоти сделал вид, что заснул. Часов около девяти вечера он вышел из своей спальни и зашлепал босыми ногами по коридору Гаитянки в доме уже не было. Тимоти ее не любил, и она также испытывала к мальчику антипатию. Ее злило поведение ребенка. «Печаль богатеев», – решила она для себя – ее-то семья прозябала в одном из бидонвилей неподалеку от Порт-о-Пренс.

На втором этаже за двойной дверью была комната «папочки». Тимоти постучался. Ответа не последовало. Он приоткрыл дверь и включил свет. Никого. Этой ночью Шиллер, вероятно, не будет спать дома или, как обычно, вернется очень поздно. Тимоти вышел из комнаты и спустился на первый этаж. Ему хотелось пить. Нянька забыла принести ему бутылку минеральной воды, которая ночью обычно стояла у его постели. Он вошел на кухню, сверкавшую светло-серым металлом, словно лаборатория. Попытался открыть холодильник, но не смог. Пододвинув стул к раковине, он встал на него, сумел открыть кран и налил стакан воды.

Потом почувствовал, что он не один. Обернувшись, увидел стоящего в проеме двери телохранителя Джонса.

– Хелло, Тим! Ты мог бы попросить меня принести тебе воды…

Техасец был ростом метр восемьдесят и весил около сотни килограммов. Он, как обычно, обходил дом. После ухода гаитянки безопасность ребенка возлагалась на него. Ему была ненавистна эта работа. Он должен был ограждать мальчика от внешнего мира и не давать ему возможности увидеться с матерью. Но, несмотря на все это, он вынужден был оставаться в этом доме. В Голливуде столь высокооплачиваемая работа телохранителем была редкостью. Это место было хорошо знакомо Джонсу: много лет тому назад он сыграл в одной из серий фильмов про Джеймса Бонда роль злобного слуги, который ломал кости врагам своего хозяина. Потом мода изменилась, и он остался без работы. Ему удалось устроиться телохранителем к одной певице-наркоманке, потом ему довелось ограждать одну рок-звезду от чрезмерных восторгов почитателей. Теперь он обеспечивал охрану маленького сына Шиллера. Весь вечер того дня он не переставал думать о его матери, которая, вероятно, ждала его звонка, сжимая в руках телефон. Надо ли было позвонить ей?

Стоя на цыпочках на стуле, Тим принялся искать свое любимое лакомство.

– Осторожно, не упади, – вмешался Джонс. – Сейчас я тебе помогу.

– Рад тебя видеть! – воскликнул мальчик. – Достал пакет? Спасибо…

Он открыл пластиковый пакет и взял из него несколько чипсов. Мексиканский вкус. Со специями.

– Во рту жжет, – сказал он.

Джонс взял ребенка на руки.

– Ты умеешь хранить тайну? – спросил Тим.

– Конечно. Слушаю тебя.

– А ты никому об этом не расскажешь?

– Не расскажу.

– Я слышал, как папа говорил по телефону. Он кому-то сказал, что мама в Лос-Анджелесе.

Мальчик дрожал от возбуждения.

– Давай, я отведу тебя в спальню.

– Нет, – сказал Тимоти. – Не надо. Я боюсь оставаться один в постели. Я хочу увидеть мамочку…

– Но спать все равно надо, – сказал Джонс. – Придется тебе довольствоваться моим обществом.

Они направились к лестнице. Ребенок уже привык к Джонсу, чья широкая шея переходила сразу в лысый череп. У него были маленькие голубые глаза, большой нос и добрая улыбка.

– Я пока не хочу ложиться, – сказал Тимоти.

– Но если ты не хочешь ложиться спать, что я буду с тобой делать?

– Играть я тоже не хочу, – сказал Тимоти. – Я хочу маму.

Уткнувшись лицом в плечо Джонса, ребенок заплакал, повторяя: «Хочу маму». Джонс усадил Тимоти в кресло, включил телевизор с огромным экраном и канал с мультфильмами. Там бегали какие-то монстры. Они были уродливы с виду: огромные рты, выпученные глаза – несомненно, чтобы наводить страх. Один из них убегал от летевшего следом ядра. Тимоти проявил к этому лишь слабый интерес.

Джонс позвонил Элен с личного сотового телефона. Он не хотел оставлять следов своего запрещенного поступка в виде записей на стоящих доме телефонных аппаратах.

Он услышал женский голос:

– Да?

– Говорит Джонс. Я остался один с Тимом. Можете приехать на несколько минут… Но господин Шиллер ничего не должен об этом узнать: иначе меня немедленно уволят.

У Элен перехватило дыхание. А может, это ловушка? Может, ее потом обвинят в нарушении постановления суда?

– Если вы меня обманываете, меня немедленно вышлют из страны, если только не посадят за решетку… Мне так стыдно! Я сама умоляла вас об этом, а теперь я вам не доверяю.

– Я вас не обманываю, мэм. Послушайте…

Он протянул телефон Тимоти.

– … Это – твоя мама.

Мальчик закричал:

– Мама… я хочу к тебе приехать!

– Я сама приеду к тебе.

– Приезжай поскорее!

– Еду. Передай телефон Джонсу… Джонс? Как я смогу вас отблагодарить? – пробормотала она. – Денег у меня нет.

– О деньгах и речи быть не может. Не теряйте времени. Шиллер должен вернуться часам к пяти утра, но как знать, он может передумать…

Проведя по лицу тыльной стороной ладони, она стала искать номер телефона «своего» такси. Найдя, позвонила.

– Говорит ваша клиентка с Беверли-Драйв. Вы сказали, что сегодня ночью работаете. Я дам вам пятьдесят долларов сверх суммы по счетчику.

– Хорошо, – сказал мужчина. – Вам повезло: я уже собирался заканчивать работу.

Она вышла подождать на улице. Жозефы она не встретила. Увидев машину, Элен побежала к ней, в джинсах и сандалиях. Она показала шоферу такси несколько десятидолларовых бумажек, которые были у нее в руке.

– Вам будет нужно подождать меня недалеко от входа. Главное, умоляю вас, не уезжайте. Я там задержусь всего на несколько минут.

Они доехали до нужного места довольно быстро – в это время улицы Беверли-Хиллз были пустынны. Водитель остановил такси неподалеку от дома и выключил габаритные огни. Элен сказала ему:

– Пожалуйста, поезжайте за дом. Меня ждут около задней калитки. Я должна увидеться с сыном, с которым меня разлучили… Так случилось: развод, право воспитания… Помогите мне…

Шофер покачал головой, он и слышать не желал о скандальной истории, которая могла для него закончиться в полицейском участке. Он только сказал:

– Желательно, чтобы вы заплатили мне сейчас. После того как вы отсюда выйдете, я отвезу вас назад. И мы друг друга не знаем.

Элен протянула ему пятьдесят долларов.

– Это вам бонус, сверх счетчика. Не бросайте меня.

Выйдя из такси, она побежала к темному месту вдоль забора, покрытого зеленью и цветами. Джонс наблюдал за ней по ту сторону ограды. Он поднял руку и свистнул, чтобы привлечь ее внимание. Она бросилась в его направлении. Телохранитель открыл металлическую дверь для входа садовника и сказал:

– Проходите быстрее. У вас могут быть проблемы с полицией. Тим плакал и вспоминал вас…

– Мой мальчик… – прошептала она.

Джонс привел ее на кухню. Тимоти наблюдал за матерью из помещения. Когда она вошла, он бросился к ней в объятия.

– Мама! Мамочка! Я хочу уехать с тобой…

Она вся дрожала. А если сделать, как он хочет? Она схватила Джонса за руку:

– Что, если я заберу его с собой? Можно попробовать немедленно уехать из Лос-Анджелеса…

– Вам этого сделать не удастся, – возразил Джонс. – Вас будут искать с помощью вертолетов, а если вы захотите скрыться на холмах бывших хиппи, где сегодня скрываются подпольные иммигранты, вас найдут с помощью собак… Обнимите малыша и уходите.

Элен держала мальчика в объятиях, ребенок спрятал лицо на груди матери. Они стояли, убаюкивая друг друга, вспоминая о любви тех времен, когда она еще была счастливой женщиной.

Джонс произнес:

– У меня плохое предчувствие. Уходите немедленно!

– Я всю жизнь буду благодарна вам за то, что вы сделали.

Она встала на колени перед ребенком и начала целовать его с головы до ног. При этом она молила его:

– Ни слова папе. Обещаешь?

– Обещаю, – сказал он. – Но ведь ты вернешься? Вернешься, правда?

– Это – наша тайна. Слышишь, Тимоти? Тайна. Не рассказывай даже о том, что ты ночью просыпался. А если когда-либо ты случайно заговоришь обо мне, скажи, что тебе это приснилось.

Она оставила ребенка, прошла тропинкой к улице позади дома, перешла дорогу, села в такси и сказала водителю:

– Спасибо. Теперь можем ехать.

– О’кей.

Он подал назад, не включая габаритные огни. Напротив, на другом конце улицы, появилась какая-то машина, чьи фары осветили шоссе. Укрывшись в темном месте, такси простояло без движения до тех пор, пока на другой стороне парка машина Шиллера не начала спускаться в гараж. Только после этого шофер такси запустил двигатель и отвез Элен на Беверли-Драйв.

– Вовремя мы с ним разминулись! – сказал он. – Я должен вернуть вам деньги. Вы дали мне слишком много.

– Нет. Оставьте все себе. Я никогда вас не забуду.

– Я знаю, что такое детишки, – сказал он. – Я ведь сам отец… А почему у вас отняли ребенка?

– Это долгая история. И несправедливая.

– Да, часто случается так, что приходится платить за то, чего ты не делал… Держите…

Он протянул ей несколько примитивных визиток.

– …Если захотите еще отправиться на какую-нибудь экскурсию, звоните.

Элен задумалась. Теперь ей было нечего терять, кроме свободы.

– А если я в одну из таких ночей заберу сына, сможете ли вы отвезти меня в Тихуану? Я уже пыталась это сделать, но меня задержали. Меня нужно будет тайно переправить на ту сторону.

– А какие у вас при себе документы?

– Французский паспорт.

– А ребенок туда вписан, есть там его фотография?

– Да, но этот паспорт просрочен.

– Вас посадят за похищение людей. В следующий раз покажите мне этот паспорт. Возможно, его можно будет продлить… Но понадобится новая фотография ребенка… Нет. Все-таки я за это не возьмусь. Дело это слишком опасное.

* * *

Когда Шиллер возвращался домой, то сразу же становился неуемным. Ребенок… увидеть его, поцеловать, пусть даже разбудить, почувствовать, как маленькие ручонки обнимают твою шею, и испытать удовольствие оттого, что ты – его отец, гордость, желание его всюду показывать, да, давать фотографам возможность его снимать, ходить с ним на приемах.

В тот вечер в Бель-Эре его внезапно охватила тревога. Он все бросил и, даже не попрощавшись с хозяином, быстро вернулся домой. Перепрыгивая через несколько ступенек, он взбежал по лестнице на второй этаж и увидел там Джонса. «Добрый вечер, сэр. Я только что заходил взглянуть на Тима. Он сегодня довольно возбужден. Просыпался, но теперь успокоился». Шиллер вошел в спальню и посмотрел на ребенка, который делал вид, что спит.

– Эй! – сказал он мальчику. – Эй, папочка приехал…

Тимоти сразу же сел на кровати. Последовали поцелуи, поглаживания, маленькая ладошка мальчика шлепнула по ладони отца – привычка, перенятая от американских спортсменов.

Шиллер обнял мальчика, и тот вдруг произнес:

– Я видел маму…

Холодный душ, шок, страх, чувство вины. Шиллер пробормотал:

– Где?… Где ты видел маму?

– Во сне, – сказал Тим. – Во сне.

Шиллер уложил его в постель и вышел из комнаты. Вечер был испорчен окончательно.

* * *

Вернувшись, Элен в темноте сразу же поднялась в свою комнату. Включив свет, увидела перед собой Элизабет Кларк с бледным лицом. Элен растерялась. Почему Элизабет ждала ее в темноте в ее спальне?

– Что вы здесь делаете?

– Ждала вас.

– У вас сердитый вид, – сказала Элен. – Что я вам сделала плохого?

– Плохого? Вы не отдаете отчета своим поступкам! Вы до сих пор не можете понять, где заканчивается кино и начинается реальная жизнь…

Элизабет хотелось ее потрясти.

– Вы приближались к дому Шиллера?

– Да, – сказала она. – И даже обняла своего сына.

Она начала плакать и улыбаться одновременно.

– Какое безрассудство! – сказала Элизабет. – Вы сегодня совершили очень серьезный поступок. Вас за это могут незамедлительно вышвырнуть из страны.

– Меня уже вышвырнули из моей жизни, – сказала Элен. – Но, что бы теперь ни случилось, я, по крайней мере, смогла прижать Тимоти к сердцу…

А потом она рассердилась.

– Я – не ваша пленница! Вы ни в коем случае не несете за меня ответственность! Вы спасли мне жизнь, хотя я вас об этом и не просила, вы почти силой поселили меня здесь! Я немедленно уезжаю в какой-нибудь мотель или вернусь к Ронни.

– Если хотите, уезжайте, – ответила Элизабет ледяным тоном. – Вы так и не поняли Америку. Тут есть законы: хорошие или плохие, удобные вам или нет, неважно; вы обязаны их соблюдать. Было вынесено судебное решение, запрещающее вам приближаться к дому Шиллера. Дебильный телохранитель разрешил вам проникнуть в дом отца ребенка в нарушение закона. Хорошо еще, что вы не вздумали забрать ребенка с собой! Тогда вам грозили бы пятнадцать или двадцать лет тюрьмы за похищение человека.

Элен ненавидела эту женщину.

– Речь идет о моем сыне.

– Вы глупы. Вас ведь уже обвиняли в попытке похищения ребенка.

– Суд признал, что я действовала не умышленно. Я просто прокатилась с ребенком до Сан-Диего. В то время у меня было на руках всего три тысячи долларов. С такими деньгами ребенка не похищают.

– Кстати, – спросила Элизабет, – как вам удалось въехать в США? Вам ведь нужно было подписать декларацию о том, что у вас нет претензий по поводу воспитания ребенка. Вы пошли на подлог.

– Я решила попытать счастья, – сказала Элен. – Если честно, то претензий у меня действительно нет, я просто этим убита. И я приехала сюда умереть. Вам ведь многое из этого известно. Поэтому прекратите вести себя по отношению ко мне как надсмотрщик!

Элизабет задумалась. Если эту женщину арестуют, Шиллер будет выставлен как «злобный отец». Это будет большой скандал! Он повлияет на ведение дел. Такая реклама отпугнет кинопрокатчиков.

– Давайте успокоимся и все обдумаем, – примирительно сказала она. – Что Шиллер вам пообещал перед свадьбой?

– Он сказал, что Тимоти станет одновременно гражданином США и Франции. Что я буду разговаривать с малышом по-французски, а он – по-английски. Что ребенку повезло, что у него будет две родины. И я всему этому поверила.

Элизабет произнесла нейтральным тоном – ей надо было успокоить Элен:

– Правы американцы или нет, но они считают, что в США у ребенка более широкие перспективы на будущее, чем в Европе. Если вы еще не уловили раздраженного удивления в тоне американцев, когда они говорят о Европе, и тем более о Франции, значит, вы по-прежнему ничего не понимаете…

– Да, действительно, мне приходилось неоднократно слышать эти выпады, – сказала Элен. – Я могла бы найти здесь свое место, но совершила кучу ошибок. Я опрометчиво думала, что, коль скоро я являюсь женой Шиллера, все в моей жизни будет намного проще. И просчиталась. Но мне очень хотелось бы понять, какая связь между моей личной жизнью и вашими отношениями с Шиллером.

Этой женщине Элизабет должна была сказать правду.

– У меня с ним деловые отношения.

– Деловые? Вы хотите продать ему какой-нибудь сюжет? Вы работаете над сценарием к фильму? Вы, богатейшая американка?

– Нет. После долгих раздумий я решила принять участие в финансировании фильма, который он собирается снимать. «Потерпевшие кораблекрушение».

– Я все еще не понимаю ваших переживаний относительно меня.

– Женские организации могут превратно истолковать неуступчивость Шиллера в вопросе об опеке ребенка.

– Так, значит, вы переживаете за свои деньги?

– Нет. За сына, у которого сейчас тяжелый период жизни. Он был наркоманом. Если Шиллер даст ему главную роль в своем фильме, это поможет ему встать на ноги. Я профинансирую часть затрат только при условии, если Джимми будет сниматься в этом фильме. В нашем мире все очень непрочно. Если Шиллеру объявят бойкот женские организации за его непримиримое отношение к матери его ребенка, кинопрокатчики отвернутся от фильма. Нельзя одновременно снимать фильм, направленный против наркотиков, и разрушать жизнь матери. В моих интересах, чтобы вы пришли к обоюдному согласию. Причем без шума.

– Шутите? – воскликнула Элен. – Соглашение с этим садистом? Я хотела умереть, вы меня спасли. Теперь – расхлебывайте последствия этого.

– Шиллер вскоре узнает, что вы были у него дома. Ему будет трудно расположить к себе общественное мнение, выставляя вас истеричкой, опасной и неуравновешенной женщиной. С его точки зрения, ваша смерть смогла бы стать только неприятностью, которую пришлось бы пережить. А живая, вы представляете для него постоянный источник неприятностей.

– И что? Да, вы подарили мне жизнь, – сказала Элен. – Да, вы приютили меня. Но ведь я вас об этом не просила! Я возвращаюсь к Ронни.

– И на чем же вы поедете? Такси съедят все ваши деньги.

– Знаю. Когда я тут жила, то ездила на машине тети. У Ронни старая колымага.

– Успокойтесь, – сказала Элизабет. – Вы побледнели… Лучше ложитесь и постарайтесь немного поспать. Это, по крайней мере, будет для меня отсрочкой. Хорошо?

– Да, – сказала Элен.

Еще одно слово, и она упала бы от усталости.