Текст книги "Синий маяк"

Дерево торчит у самого края ущелья, на дне которого пенится водопад. Чудо, что я туда не свалился в потьмах! Действительно, костей не соберёшь. У меня начинает кружиться голова, я поспешно отвожу глаза и в упор сталкиваюсь взглядом с замершим на той стороне оборотнем.

По-моему, это Лохматый. Мы глядим друг на друга, но он меня не видит. Днём оборотни ориентируются хуже, чем ночью, но такое ощущение, что он и водопад не замечает. Очень уж спокойно стоит на краю убийственной пропасти! К Лохматому подходят ещё двое и так же обстоятельно разглядывают остатки моста.

На этой стороне тоже виден обвалившийся кусок каменной аркады. Теперь я даже рад тому, что переправа разрушена. Лохматый отправляет одного из подручных влево по стене, другого – вправо. Голосов не слышно, но я не могу отделаться от мерзкого ощущения, что меня ищут не для извинений. Уж больно недовольными выглядят волки! В груди опять разгорается тревожная дробь, и я отползаю назад по ветке.

Ничего, они ведь уйдут рано или поздно? Надо только подождать. Я подожду. Я умею ждать, как мне кажется.

Глава 5

Я провожу на ветках следующую ночь и ещё одну. Я понимаю, что бежать нет смысла. И во тьме, и при свете оборотни меня догонят. Единственная надежда – затаиться. Но чутьё у них звериное. Вот, даже через магическую преграду они меня унюхали! Так и рыщут у обломков моста. Но переступить границу им не по силам. Убедившись в этом, я отваживаюсь спуститься. А то как бы не прирасти к дереву!

Глаза уже не болят, но я разучился ходить. Ничего, дорога неблизкая – успею освоиться! Я стараюсь держать направление на юг. Если лес не станет водить по кругу, как город, то выберусь. Рано или поздно. Продвигаюсь я днём и немного сбиваюсь со счёта дней, но где-то до первого снега.

В лесу постепенно холодает, иногда слышен дождь, но до земли долетают лишь редкие капли. Ночую я на деревьях, подкрепляюсь своими запасами. Или птичьими яйцами – когда удаётся расколоть скорлупу. Иногда мне удаётся хорошо поставить силок и изловить мелкого зверька. В меру питательного. Зверьки покрупнее рассматривают как пищу меня, но мало кто их них лазает по деревьям.

Лишь однажды, в синем вечернем сумраке за мной упрямо карабкается что-то тёмное и гладкошерстное, длинное, на восьми цепких когтистых лапках. И с зубами, понятное дело. Этот ловкий охотник злобно щерится из густой сети ветвей, пока я не тыкаю ему в морду факелом. Раз волков нет, я иногда зажигаю огонь – распугивать корни и всех, кому охота попугаться.

Факел я соорудил, открутив ветку у дерева. Ветка ломалась с неохотой и под конец треснула, как кость. Древесный сок тоже был неприятного густо-багряного цвета. Но ничего – обмотал шерстяной тяпкой, смочил синей водой, пока служит. А эта пакость восьминогая так за мной и тащится. Злопамятная, гадина! Явно выжидает. Но ни поймать, ни пристрелить её нечем.

Я всё время прикидываю, из чего смастерить лук? На маяке он мне не требовался. А как настала пора уходить, уже времени не было его вытачивать. Да я и не пробовал никогда! Разве что по памяти попытаться. Но ещё ведь стрелы понадобятся! С наконечниками. Нет, зряшная идея. Провожусь долго, а выйдет ерунда. И древесина тут ненормальная.… Придя к такому выводу, я тут же ощущаю под ногами забытый хруст. То есть, в этом лесу сухих сучьев нет. Под ногами в основном бурый мох. Иногда пучки алой, острой, как нож, травы. Ворохи ломких, как стекло, белых листьев, в которых роятся чёрные корни. И всё.

А тут широкая просека – и ни кустов, ни деревьев! Только серые прутья под белым снегом. Приглядевшись, я различаю, что это не хворост, а кости. Тонкие и полые, будто птичьи. Но я уже ощущаю, как по спине сбегают незримые ледяные лапки. Это ужас – самый ненасытный из зверей. Скелетов тут тьма, и все похожи на человеческие, но руки у них наподобие крыльев, а кое-где разбросаны длинные сизые перья. Никогда про таких не слышал! Не потому ли, что все они здесь? За столько лет всякое могло случиться, а на тебе – лежат, как заколдованные.

И впрямь, заколдованные! Когда я пытаюсь подобрать что-нибудь полезное – кинжал или шапку на голову – всё тут же становится пылью. Даже восьминогая сюда не суётся. Опасается. А мне что делать? Юг-то дальше! Доберусь до противоположного берега, тогда решу, поворачивать или нет. Всё равно от Эйки ни слуху, ни духу. Буду искать, пока не найду, я уже решил. На краю леса мне попадается заиндевевший куст волосатых ягод, и я опять думаю: не отсюда ли она их носила? Да ну, только зря надеяться! Я с облегчением ныряю под сень исполинских крон на другой стороне этой жуткой вырубки и неожиданно слышу голос сверху:

– Молодой человек!

Я ошалело озираюсь. Такое чувство, что со мной говорит дерево. А я ведь даже не ел те ягоды, только потрогал их!

– Или не человек, – на всякий случай уточняет голос. – Прошу прощения, отсюда не очень видно. Вы не могли бы ко мне подняться? За небольшую плату.

Я, наконец, его замечаю. Сначала мне кажется, что это филин в дупле. Но филины не разговаривают и не селятся на таких деревьях. Я останавливаюсь. Ну, я же идиот, жизнь меня не учит! Столько дней в этом осеннем бреду, и вдруг живая душа! Ну, в меру. Я отгоняю присевшую на моё плечо бабочку – кулаком по наглой пасти – и опасливо подхожу к чёрному стволу.

– Я давно ни с кем не разговаривал, – объясняет тот, который не филин. – Вы меня понимаете?

Я киваю.

– А не отвечаете почему?

Я пожимаю плечами. Для меня это тоже сюрприз. Но я не пробовал говорить со смерти Шустрой, и теперь не могу вспомнить, как это делалось.

– Это не беда, – успокаивает меня некто. – Вы про себя отвечайте, я разберу.

Понятно, что на моём лице отражается ужас.

– Не бойтесь, – угадывает он тут же. – До вашей памяти я не дотянусь. Впрочем, учитывая моё положение, это вам ничем бы не повредило.

Совершенно бесподобное существо! Пожалуй, стоит рискнуть и познакомиться.

«А вы меня не съедите?» – спрашиваю я на пробу.

– Как же, я вас съем, – недоумевает он, – если меня самого практически съели? Мне теперь питание без надобности. Вы забирайтесь смело, дерево давно мертво. Только мне умереть не даёт.

Странно, но ладно. В конце концов, раз так просят! Всё равно дело к вечеру и пора подыскать ночлег.

Лишний раз оглянувшись по сторонам, я карабкаюсь по ледяным веткам. Они на самом деле ледяные – у меня руки примерзают! Если вглядеться, то заметно, что листьев на дереве нет, и корни у его подножия не елозят. Но неожиданный собеседник занимает меня куда больше.

Ну да, он сидит в дупле. То есть, торчит из дупла – только голова и плечи. Глаза у него, и впрямь, круглые, жёлтые – как у филина. Но разумнее. В лице тоже есть что-то птичье, но всё же это скорее человек, чем птица. Хотя и с перьями на голове вместо волос. Ну а кто без странностей?

– А зачем вы знаменем обмотались? – недоумевает он, пока я пристраиваюсь на ветке. – Решили не сдаваться?

Я прячу руки под плащ, пытаясь согреться и одновременно не загреметь с такой высоты.

«Знамя с последнего корабля, – объясняю я. – В нём какая-то магия. Не даёт замёрзнуть».

– Это, наверное, чтобы не леденело на мачте, – соображает он, чуть подумав. – А не подскажете, если, конечно, это не военная тайна, кто победил?

– «Неизвестно. Все уплыли, – просвещаю я его. – А вы что же?»

– Да вот, – вздыхает, – попался. Сам виноват! А потом моё дерево прикончили. Теперь я ни туда – ни сюда. Вы там наших не видели, пока шли?

– «По-моему, видел, – сглатываю я. – Только они все мёртвые».

– Давно? – интересуется он.

«Наверное, с тех пор, как вы здесь».

– Это чрезвычайно печально, – заключает он с грустью. – Но я что-то такое подозревал. Чудо, что мимо вообще кто-то прошёл! Я вас попрошу, только вы не обижайтесь. Не могли бы вы меня убить чем-нибудь? Пока мы ещё не слишком знакомы.

«Не хотелось бы это делать, – признаюсь я. – Да мне и нечем!».

– Действительно, – замечает он. – Простите, если лезу не в свою нору, но с вооружением у вас неважно.

«У меня было вооружение, – пытаюсь я оправдаться. – Но его уже дважды отнимали. Прискорбно, но что делать?».

– Да, – соглашается он, – в средствах мы с вами ограничены. Но вот, что я могу предложить: у меня там меч на поясе. Ну, где был пояс. Вы его достаньте. В рукояти драгоценные камни, они кое-чего стоят. Камни вам, а услуга, стало быть, мне. И всё будет честно.

Да как сказать…

«Вы рано отчаялись, – предупреждаю я его. – Корабли ещё вернутся. И вас вызволят. Или вот, у меня Перо есть! Если скажете, что делать, я вас освобожу. Или хотите, я так дёрну?».

– Нет, – качает он головой, – дёргать не нужно. И Перо поберегите. Я не волшебник, да и как тут выручит магия? Не могу же я существовать совсем без нижней части! И без соплеменников. Вы не смущайтесь, тяните меч, мне он всё равно без надобности.

Прямо не знаю. Оружие не помешает, конечно. Но как-то оно…

«А вам, – спрашиваю, – не больно будет?».

– Да мне, – отвечает он, – всегда некомфортно. Тяните, не обращайте внимания.

Я опасливо проталкиваю руку в дупло. А ну как там зубы? Но зубов нет, только холодное нечто – вязкое, будто свернувшаяся кровь. Я нащупываю рукоять меча, но ухватить не могу.

– Там пряжка должна быть на поясе, сбоку, – подсказывает мне обитатель дерева. – Попробуйте отстегнуть!

Мне приходится опереться на его плечо, чтобы залезть поглубже, но в итоге я вытягиваю пояс, ничего не отстёгивая. Меня слегка мутит от этого, но в конце концов ему хуже, так что я не жалуюсь. Я аккуратно откладываю ножны и разглядываю меч. Камни на рукояти перемазаны чёрной кровью, как и моя рука по плечо. Чья это кровь – дерева или его добычи – теперь уже никакой разницы. Но клинок совершенно чист, прямо прозрачен. Он острее любого стекла и холоднее льда. Лучше не трогать, а то я сразу палец порезал.

Хозяин меча тяжело дышит, а его жёлтые глаза делаются чёрными – так расширяются зрачки.

– Ничего, освоитесь, – успокаивает он меня. – Там ещё монеты зашиты в ремень. Если пригодятся, то забирайте.

«Не уверен, что пригодятся, – сомневаюсь я. – Но на память возьму. Да ведь я ещё с мечом не разобрался! Вы в сердце желаете или как?».

– Об этом стоит поразмыслить, – признаёт он в некотором замешательстве. – Я не уверен, что сердце на месте. Наверное, лучше голову отрубить. Вы как считаете?

«Я считаю, так будет надёжнее, – соглашаюсь я. – Только я не могу так сразу, мне бы с духом собраться. Я ведь прежде голов не рубил».

– Вы счастливый человек, – отмечает он со знанием дела. – Если желаете, я могу вам разные ужасы поведать. Про то, что мы делали на войне. Вам будет проще решиться.

«Спасибо. Но ужасов мне как-то не хочется, – заверяю я. – Да и вам это было бы неприятно. Вы лучше что-нибудь хорошее расскажите. Вы ведь не очень торопитесь? А как стемнеет, я постараюсь вам помочь».

– Благодарю вас, – кивает он. – Мне тяжеловато говорить, но я постараюсь. Но разве вы сами не спешите?

Я вытираю о плащ рукоять меча, чтобы не скользили пальцы, и смотрю, как солнце садится в просеку.

«Что вам ответить? – вздыхаю я удручённо. – И да, и нет. У меня жена пропала. Ищу-ищу, и никакого следа».

– Если она заблудилась в здешних краях, следа может не остаться, – предупреждает он.

«Я тоже этого боюсь, – сознаюсь я, примеряясь к мечу. – Но она вампир. Так что надежда есть».

– Раз так, то пожалуй, – соглашается мой собеседник. – Вампиров я не видел. Увы. Но у меня обзор ограниченный, сами понимаете. А оружие вы неправильно держите! Вы так либо руку себе вывернете, либо ногу отсечёте. Вы бы поупражнялись на ветках! А то голова у меня одна, хотелось бы наверняка.

Я пытаюсь тренироваться на ветках и едва не перерубаю ту, что подо мной. Трудно приноровиться к мечу, который едва видно.

«И зачем вы их прозрачными сделали? – сокрушаюсь я. – Неудобно ведь!».

– Это не мы делали, – объясняет он. – Это вы. Оборотня другим не прикончишь. А всех прочих меч убивает, как и обычный. Очень полезная вещь, надо только приноровиться. Но для одного удара вы достаточно обучились. Лучше отдохните теперь. А то ещё свалитесь, а я уже привык, что хуже не будет.

«А из чего их изготавливают?» – интересуюсь я, убирая меч в ножны.

– Зачем вам это? – уточняет он, помедлив. – Вы же просили хороших историй!

«Но вам ведь говорить трудно! – соображаю я. – Хотите, я сам вам что-нибудь расскажу? Или книжку почитаю. У меня есть с собой, даже с картинками».

– Это, – улыбается он, – было бы более, чем прекрасно.

«Вы часом не голодный? – соображаю я, перекапывая мешок. – У меня припасы однообразные, но заколдованные. Так что вы меня не обремените. Джема, к сожалению, не осталось. Но есть печенье. Поломанное, правда».

– Не уверен, что питание мне пойдёт на пользу, – сомневается он. – Впрочем, и вреда не будет. А попробовать очень хочется. Совсем забыл, как это.

Наконец кто-то соглашается со мной отужинать! Особенно ему нравится компот, целую бутылку выпивает. Потом я ему читаю – вслух, то есть про себя. О поющих мостах между островами, которых никогда не было. О драконах, которые, наверное, были – с чешуёй, золотой и сверкающей, как закатное солнце.

– Перья, – произносит он задумчиво. – Не чешуя у них была, а перья.

Читать уже слишком темно. Я захлопываю книгу и рассказываю ему, что знаю. А что я знаю? Только про маяк и своё путешествие.

– Это хорошо, – отмечает он, выслушав.

«Что же, – удивляюсь я, – хорошего? По ту сторону один песок и руины. По эту сторону – какие-то хищные джунгли. Все вокруг умирают, и вы вот собрались».

– Но вы-то, не умираете, – возражает он. – Вы молоды, влюблены, это и хорошо. Войны нет, опять-таки.

«Я не влюблён», – отвечаю я, потирая шею. Ранки теперь открываются каждую ночь, приходится прижигать.

«У меня, – объясняю я, – Связь. Это когда нет выбора».

– Какая разница, – спрашивает он, – почему любить? И выбора у вас предостаточно, уж поверьте мне.

«На этот счёт с вами глупо спорить, – не могу я не признать. – А про любовь расскажете, если не очень долго?».

– Пожалуй, – соглашается он. – Под конец лучшей темы не подобрать.

Он рассказывает, потом мы болтаем ещё о какой-то чепухе, потом молчим, дожидаясь, когда луна окажется за тучами. Потом я наношу тот самый удар. Меч соскальзывает вдоль коры мёртвого дерева, почти не встречая сопротивления. У подножия слышится глухой стук, и я опять остаюсь в одиночестве. Вытираю клинок и плачу. Что за проклятие такое? Стоит мне встретить друга, как я его убиваю!

Оставаться на этом дереве невозможно, у меня нет желания видеть всё в утреннем свете. Но что решить с похоронами? Нехорошо как-то: голова там, всё прочее здесь… В итоге я вырезаю мечом то, что осталось в дупле. Пытаюсь стащить вниз и чуть не падаю, прежде чем соображаю, что мою ношу можно сбросить. Нашариваю в потёмках голову и начинаю копать яму. Мечом это делать неудобно, а земля тут странная, липкая и очень вязкая. Ну её. Мне приходит на ум идея получше, и я оттаскиваю всё, что собрал, на просеку, к другим костям. Они ведь вместе сражались! Вот и будет не один, а с народом. Одному ему уже надоело.

Я оттираюсь первым снегом и швыряю камнем в восьминогую – она обнаглела и всё-таки перебежала на эту сторону. Видно, кровь почуяла, как и все тут. Потом я высыпаю из пояса монеты – тяжело нести. Нет, одну подбираю. Обещал же взять на память! Пристёгиваю меч, которого сам боюсь, и отправляюсь дальше.

Хорошо ещё, что тут оборотни не водятся! Сейчас было бы развлечение – ночью пробираться! Но южные ворота уже недалеко, если верить тому, кто подарил мне меч. Под конец я всё-таки спросил у него дорогу. Он же никому не расскажет о нашем разговоре! Он не понял, зачем мне туда, и сам там давно не был, но указал примерное направление. В общем, я шёл почти правильно. Если поспешить, доберусь к утру. И следующую ночь проведу не на дереве. Эта надежда придаёт мне силы, но не оправдывается. Ворота, оказывается, тоже в лесу. Да чтоб их!

Но да, я ведь просил только о хорошем рассказывать! Он и рассказал – о том, что видел в последний раз. А это было давненько.

Теперь нет даже стены, в которой находились ворота. Я вижу гладкое снежное поле, облитое лунным светом, а посреди него – витую решётку под каменной аркой. И дальше опять кромка чёрного леса. Не исключено, что я не туда забрёл. Здесь половина всего – не то, чем кажется. Ничего, если нельзя насквозь, пройду мимо.

Вот только мне боязно приближаться к этой штуке. Не окликнуть ли Эйку? Вдруг она отзовётся, и можно будет повернуть назад? Глупая мысль, конечно. Отзовётся кто угодно, только не она. А то бы давно объявилась.

Я одолеваю примерно половину пути по сухой запорошенной траве. Но иду всё медленнее и, наконец, замираю. Очень тянет оглянуться, но страшно оглядываться. Я не слышал, чтобы хрустнула ветка или вспорхнула бабочка. Я различаю лишь звенящую тишину и сам не пойму, почему оборачиваюсь.

Лес позади меня сверкает оранжевыми огнями. Их так много, что начинает рябить в глазах. Непонятно, они только теперь меня нагнали или всё время крались следом? Выжидали, когда я окажусь в чистом поле. Гадать некогда – волки разом срываются с места, и я делаю то, чего нельзя делать – бросаюсь бежать.

Мне кажется, этот бег длится вечность. А на деле мне не суждено достигнуть тех деревьев, что впереди. Меня поймают раньше. Уже почти поймали. Я не смею замешкаться, даже чтобы сбросить мешок, я думаю лишь о том, чтобы не споткнуться. Перед самыми воротами я падаю, как на льду, вскакиваю и кидаюсь на ворота. Они не поддаются, хотя замков нет! Кажется, что высоченные створки просто запахнули наспех, но разомкнуть их невозможно никакими силами. Ясное дело, я лезу по решётке наверх. Волки тянут за плащ, я вырываюсь, обдирая ладони о бронзовые цветы и кованых птиц. И карабкаюсь снова.

Оборотни ярятся внизу, скалясь и разевая горячие пасти. Они не так глупы, между прочим! Забираются друг на друга, но арка для них чересчур высока. Это пока рассвет не наступит. На рассвете они порубят меня мечами. Ну, или обратно поведут – тоже вариант. Уркис мне будет рад, я знаю. Нет, скорее порубят.

Надо заползти на самый верх, но я не в силах сделать последний рывок и вот-вот свалюсь обратно. Ноги слабеют, а руки ничего не чувствуют. Я вишу, прижавшись лбом к ледяным лепесткам, и пытаюсь отдышаться, но вместо воздуха сегодня налили кипяток. Лишь с пятой попытки я обретаю власть над собственным телом и переваливаюсь на каменную арку.

Что делать дальше, понятия не имею. Волки не уходят, восток светлеет, ледяной вихрь носится над проклятым полем и швыряет мне в глаза снежное крошево. Надо решаться. Надо, в конце концов, слезть и сражаться, у меня и меч подходящий! Но оборотней много. И я не хочу их убивать, они же себя не помнят.

Пока что я разгоняю зверьё огненными искрами. Искры уносит ветер, но одного волка я успеваю поджечь. В зябком воздухе расплывается запах горелой шкуры, волк катается по снегу, сбивая пламя. Будут его теперь звать Палёным. Приятели Палёного ненадолго отходят. Караулят меня и делят кого-то за бугорком. Кажется, восьминогую. Пока их пасти немного заняты, я решаюсь вытащить меч. Теперь или никогда.

Сперва я пробую перерубить решётку, но клинок отскакивает и чудом не сносит мне голову. Ладно, я и не ждал, что получится.

Я предпочёл бы бежать к знакомому лесу. Я даже калечу ради этого двух оборотней более-менее удачными тычками сверху. Но быстро отчаиваюсь пробиться назад. Они меня просто свалят. Я забираюсь обратно и наблюдаю с другой стороны ворот ту же картину: волки рыскают вокруг арки, как вокруг маяка.

Но по горизонту разливается тончайшая белая полоска. Пора прыгать. Я закусываю губу и ругаю себя за это – чем больше крови, тем свирепее оборотни. Впрочем, уже всё равно. Надо спуститься до половины решётки и зарезать тех, до кого дотянусь. Потом прыгать как можно дальше, рубить тех, что окажутся рядом – и бежать. Это если я не напорюсь на меч, не сломаю ногу и не останусь сразу без внутренностей. Зато у меня есть выбор! Наконец, я решаюсь и начинаю слезать по внутренней стороне ворот.

Оборотни пропадают. Я отчаянно кручу головой, но их нет! Я вижу волков, которые наскакивают на ворота снаружи, но снег подо мной нетронут. В остальном всё без изменений, включая границу леса вдали. Исключая замок из искристо-багряного камня. Эта громада появляется ниоткуда посреди пустого пространства за воротами. И всё, больше ничего. Ни других строений, ни дороги.

Это странно.

Это странно ещё и потому, что мой знакомый – тот, что сидел в дупле – не имел понятия, что теперь за воротами. А как это возможно, если… Я нашариваю в кармане памятную монетку и верчу её в неверном предутреннем свете. На обороте изображён замок. По очертаниям, тот самый. Я могу ошибаться, но в любом случае, замок – это замок, а не невесть что!

Хорошо бы понять, нет ли тут опасных защитных чар? Вроде как на кораблях, на которые не взойдёшь просто так. Но в данный момент волки страшат меня больше, чем неведомые обитатели замка, про которых я ничего не знаю. А оборотни сообразят, как одолеть ворота, едва поднимется солнце. Я колеблюсь ещё мгновение, а потом кидаю свой мешок на девственный снег. Ничего не происходит.

Я прыгаю следом и с головой проваливаюсь под лёд. Ощущение такое, будто в тело сразу вгрызлись все волки. Я не иду на дно только потому, что плащ цепляется за кованых птиц. Я хватаюсь за ледяную кромку над головой, но лёд крошился, и выбраться на него невозможно. Мне удаётся высунуть голову из воды, но не получается ни вдохнуть, ни выдохнуть. И за решётку не подержишься – волчьи зубы там повсюду! Хорошо, что меч отлетел в сторону! До него я успеваю дотянуться, а дальше тело перестаёт слушаться, и я целую вечность выползаю на снег, опираясь на самоцветную рукоять.

Дальше не лучше. Я отдираю плащ от решётки, чтобы не душил, и лежу не в силах пошевелиться. Замок безмолвствует, волки беснуются – сейчас они видны так близко, что только руку протяни. Ещё чего! Мне даже думать тяжело о движениях. Но всё же надо. Надо идти, а то замёрзну. Надо идти, а то светает. Светает, чтоб его. А я ведь всегда любил рассветы!

Я встаю, налегая на меч. Подбираю мешок, пытаюсь отойти от арки, но ноги отказывают, а о руках лучше забыть. И голова ничего не соображает. Пока она соображала, я предполагал обойти замок стороной. Но теперь вряд ли дотяну до леса. Костёр бы развести, но какой толк на таком ветру? И нет здесь ничего для костра: голое место, только лёд трещит под ногами. Трещит и трещит. Если снова провалюсь, тем всё и кончится.

На волков я уже не гляжу, навряд ли они пройдут за мной. Как сунутся, так и потонут. Лёд-то тонкий! Перед самым замком он так тонок, что под прозрачной водой можно различить тех, кто лежит на дне. Их много, но люди или не люди – не разобрать. Бледные светящиеся тени снуют над ними, и я дольше, чем нужно, стою на первой ступени лестницы, обездвиженный этим зрелищем. Хорошо, я этого не видел перед тем, как провалился туда к ним.

Я не хочу в этот замок.

Рассвет, наконец, растекается по обе стороны южных ворот, зажигая рубиновые искры на лестнице. Волки на той стороне обращаются людьми и в ужасе устремляются обратно к лесу, подхватив мёртвых. Меня они не замечают и не помнят про драку. Но место им явно не по душе. Надеюсь, у нас разные вкусы.

Я всё ещё опасаюсь враждебной магии, но существ подо льдом боюсь не меньше. Пожалуй, стоит подняться ещё на пару ступеней. Если я сосредоточусь, то смогу дойти. Ладно, доползти. Зато внутри нет снега и ветра. А ещё в замке должен быть очаг. Главное – дожить до огня…

На первый взгляд дверей нет. Но я ударяюсь в них лбом, и створки распахиваются. Кажется, они той же природы, что и мой меч – прозрачные, но крепче металла. Непонятно, какой в этом смысл, если не ставить запоры? Непонятно, ну и ладно. Я тут жить не собираюсь. Я захлопываю двери ногой и остаюсь лежать на полу.

Глава 6

Тёмный каменный зал освещён только рассветными лучами – через прозрачную дверь. На потолке угадывается хитрая роспись, на стенах – бледные гобелены… Всё очень старое. И всё ещё очень холодно.

Я закрываю глаза и прислушиваюсь, но не улавливаю ни звука. Кто бы согласился жить в таком месте? Один лёд кругом! Вряд ли я рискну идти по этому льду дальше. В случае чего придётся бежать обратно к воротам. И к волкам.

Бежать – хорошее слово. Не представляю, что бы меня сейчас заставило бегать. Хотя бы подняться с пола. Раз десять я считаю про себя до трёх, прежде чем делаю отчаянный рывок и встаю. Нет, не встаю. Цепляюсь за гобелен, стараясь не упасть и не выронить меч. А, я теперь не могу его выронить! Рукоять примёрзла, и пальцы свело намертво. Как удобно. Одежда на мне хрустит, волосы застыли ледяными сосульками. Свет, камин. Потом остальное.

Самодельный факел я позабыл под мёртвым деревом, но на стенах хватает факелов. Я забираю один. Надеюсь, хозяева не обидятся. Хотели бы, давно бы обиделись. Но что-то мне подсказывает, что они спят на дне и возражать не станут. Я поджигаю факел Пером, и в рассветной полутьме вспыхивает трескучее изумрудное пламя, холодное, как и всё здесь. Ух ты, у них есть зелёная вода! Интересно, много?

Теперь можно разглядеть, что дальше стены кончаются. Из сумрака проступают каменные арки, украшенные фигурной резьбой, и за каждой тянется коридор. Не уверен, что стоит их пересчитывать. Через час арок окажется вдвое больше, а назавтра – ни одной. На всякий случай я выбираю центральный проход. Потому что… Да, собственно ни почему. Просто он один, а остальные парные.

Иду я долго. По бокам встречаются двери, но все заперты, а я не настолько обнаглел, чтобы рубить их мечом. Это довольно жуткий старый замок, к тому же насквозь промёрзший. Но пока что тихий. Каменные чудища с живыми глазами, присевшие на перила у основания лестницы, заставляют поёжиться. Для красоты они, что-ли? Пугающая красота. Но здесь всё такое. Вроде бы, искусно сделанное и не без дуновения волшебства. Но посмотришь – и вздрогнешь! Потом приглядишься: а ничего так, западает в душу. В какой-то мере даже симпатично. Ну, вроде чёрных волков. Они тоже красивые, если отвлечься от убийственной сущности. Видимо, мне следовало больше смотреть на лес и меньше на океан.

Лестница означает, что коридор закончился. На ней жутко сквозит, и статуи по краям недобро косятся, но я благополучно поднимаюсь на два пролёта. Двери там чем-то завалены изнутри, а ещё выше обе створки на входе выбиты с косяками. Но в остальном всё в порядке. Зелёный свет дробится в тёмных зеркалах между рядами дверей. Зеркала скучают и отражают сами себя. Двери распахнуты настежь, и по пустым залам с занавешенными окнами носится зимний ветер.

Не самая приятная обстановка, но я чувствую, что придётся остаться здесь. Мне пора где-то упасть. Но я хочу до конца проверить этаж и продолжаю путь к дальней стене, которая целиком состоит из тёмного стекла. Огонёк факела пляшет в глубине отражённого коридора. Даже когда я замираю, там что-то движется. Залы по обе руки от меня манят потускневшей росписью из лихорадочных сновидений, но я теперь смотрю только вперёд.

Вблизи зеркало выглядит обычным, и я различаю в нём своё мутное отражение. Оно больше смахивает на здешние страшные картинки, чем на то лицо, к которому я привык, но глупо винить за это кусок стекла. И всё же… Всё же там, в стекле, я ловлю едва различимый отсвет, и не зелёный, а золотистый – как от обычного огня. Крохотный такой тёплый фитилёк.

Часть моего заледенелого сознания понимает, что лучше идти своей дорогой. Но оставшаяся часть рвётся к огню и жаждет понять хоть что-нибудь. Плюнув на усталость и холод, я стараюсь оттереть стекло: сперва рукой, потом рукавом, а под конец и про Перо вспоминаю. Я в жизни не чистил ничего серьёзнее сковородки, но я черчу в воздухе заклинание, и поверхность зеркала начинает светлеть. Как будто на нём тает ледяная кромка, и под ней проступает вода – прозрачная, но очень глубокая. За толщей этой воды, я различаю лампу… или свечу. И человека с Пером, который случайно поднимает глаза от книги и вскакивает, роняя лампу.

По ту сторону зеркала сразу разливается мгла, но лицо незнакомца на секунду подменяет моё отражение. Я успеваю заметить, что он выше меня и старше. С длинными, как у Уркиса, волосами, но без бороды. Поэтому я хорошо разбираю на его лице диковинное столкновение чувств: то ли восторг, то ли ужас. Словом, смятение.

Я силюсь заговорить, но слова не идут с языка. Отражение поднимает над головой Перо для какого-то колдовства, и я опасливо слежу за его рукой, надеясь отгадать заклинание. Так ведь и убить могут!

Хотелось бы досмотреть, чем всё кончится. Но чуть выше, под верхним краем рамы, где зеркало осталось недомытым, я замечаю беззвучный промельк и в панике шарахаюсь в сторону. Порыв ветра проносится по коридору и со зверской силой ударяет в стекло там, где я только что стоял. Зеркало идёт трещинами, и я едва успеваю вжаться в стену, когда исполинская рама рушится на паркет. Осколки разлетаются по полу, гул отдаётся по всему замку. Теперь я невольно слежу и за другими зеркалами. Какого… Что это было вообще?

Эта штука на потолке: тварь – не тварь, тень – не тень. И чем дольше я смотрю, тем больше тварей выбирается из теней, из сумрака в углах, из щелей за зеркалами и тёмный пространств за распахнутыми дверями. Они неторопливы, но уверенны, и их всё больше. Я не вижу этого въяве, но холодные глубины зеркал выдают их перемещения. Там, как в озере у ступеней замка, движется что-то… Кто-то… Да пропади они!

Но они не пропадают, а бежать до лестницы слишком долго. Кто сказал, что я больше не в силах бегать? Что угодно, только не эти! Когда я мельком различаю в зеркале, как одна из фигур тянет ко мне подобие руки, я ощущаю рывок за плащ и едва не падаю. Я отбиваюсь мечом и факелом, но от кого защищаться – от пустоты? Я луплю по зеркалам, но они несокрушимы. А твари неслышно соскальзывают с потолка и стен, смыкая ряды.

Движутся они плавно, как в воде. Или это уловка или они так медленно пробуждаются… воплощаются. Они почти уже обрели форму. Похожи на людей, и это ещё неприятнее. Бледные влажные тела – гладкие, как у мраморных статуй. Ни волос, ни глаз, ни одежды. И лиц нет, только зубастые рты! Может, они и неплохие, просто любопытные. Но один уже сжал челюсти на моём факеле, и факел от этого треснул пополам. Вряд ли это жест мира.

Становится ясно, что к лестнице меня не подпустят, меня загоняют вглубь, в сердце этого заброшенного места. Настолько заброшенного, что тут уже что-то завелось. Я знаю, что это гибельное решение, но пячусь и пячусь назад по хрустким осколкам. За разбитым зеркалом коридор продолжается бесконечно, как череда отражений. И там тоже просыпаются зеркала. Я сворачиваю на боковую лестницу, но пролётом ниже опять отражаюсь в зеркале и несусь наверх.