Текст книги "Синий маяк"

Глава 10

На третий день я заставляю себя подняться, перекусить запасами из мешка и выбраться в лес. С затопленной стены я упал бы. Но лёд стал толще. Или я стал легче. Словом, я без происшествий добредаю до того берега. Предварительно оставив записку для Эйки – не кровью, нет. Что за дикость? Нормально – карандашом на золочёной бумаге. С сопроводительным рисунком, как обещал. Но пока я в два захода перетаскиваю сонную добычу, бумажка остаётся нетронутой, и в конце концов я сжигаю её в камине.

Мне хочется оставить другое послание: «Счастливо оставаться» – и уплывающий в закат корабль. Но это глупо, и к тому же у меня нет красного карандаша, они тут все зелёные. Я понимаю, что три дня для охоты чересчур. Я даже не помню, обещала ли она вернуться? Но я решаю, что сегодня поздно начинать волноваться, начну завтра, на свежую голову. Тогда и придумаю, как быть. И, пожалуй, поищу красный карандаш. А пока я ещё плохо соображаю. И голова болит, и укус, и пожалеть некому.

Надеюсь, она просто бесится, а не попала в новую беду. Если она попала в беду, я точно убью кого-нибудь. Всех убью. А лучше скормлю Эйке. Знал бы, нипочём не отпустил бы тех оборотней! Зря она меня придержала. Так и так, конец один. Только теперь она кого-нибудь случайного съест.

Я всё ещё питаю надежду, что Эйка забавляется с белочками. Но в лесу я её не встретил, и надежды тают с каждым часом. В любом случае, надо поговорить с ней спокойно. О том, про что мы не говорили с первого дня. О любви и расставании. Я так понимаю, она на это намекает, ну так надо остановиться на чём-то одном! А не исчезать непонятно куда на непонятный срок.

Стараясь настроиться на мирный лад – чтобы без драк и выбивания окон – я разглаживаю покрывало на постели и вообще прибираюсь. То есть, швыряю в реку всё, что проще выбросить, а остальное заталкиваю в шкаф. Поднимаю кресла и стулья, поваленные Эйкой в борьбе за свободу. Вытряхиваю шкуру неведомого зверя и задумываюсь, чем бы ещё заняться? В библиотеку, конечно, не иду – далеко, да я и дороги не найду. И потом, вдруг Эйка прилетит в это время? Меня вот что тревожит: а если у неё охота не задалась? Если она не ела все эти дни и будет совсем без сил?

Чуть подумав, я отворяю окно и разворачиваю к нему кресло. Втыкаю фитиль в остатки синей воды, поджигаю и оставляю на подоконнике в виде ориентира. А то она, чего доброго, метнётся к крайнему проёму и саданётся о дверь.

Так бы ей и надо! Я потираю разбитый висок, заматываюсь в плащ и сажусь в кресло. Я не знаю, почему эта мёртвая девушка мне дороже собственной жизни. По-хорошему, бежать от неё надо. Но я не двигаюсь с места. Спать мне не хочется, еды хватает, воды – хоть залейся. Я могу ждать вечно.

Но Эйка является той же ночью, незадолго до рассвета, в миг, когда синий фитиль выбрасывает последнюю искру и гаснет. Натурально является – в клубах морозного пара и извивах шёлка. Влетает тварью, ступает босиком на пол уже в человеческом облике. Нет, не в человеческом. Это совершенно недостижимая, непередаваемая словами красота.

Такой я её ни разу не видел. Громадная полная луна висит за окном, и кажется, что волосы Эйки сотканы из этого света и самой ночи. Пламя вьётся в камине за моей спиной, но углям далеко до её глаз. Ну или мне так кажется в очередном помутнении. Чтобы определиться, как же оно на самом деле, я выпутываюсь из плаща и подхожу к ближе. Эйка оглядывает меня с головы до ног и испуганно прикладывает руку к груди.

– Ох, – произносит она сдавленным шёпотом. – Я уж подумала, что ты опять весь в крови!

Я делаю последний шаг – для разумного разговора, не иначе. Но что говорить, когда я ног не чувствую? Слишком долго просидел без движения. Я опускаюсь перед ней на колени, как-то очень медленно, по мере того, как мне отказывает сустав за суставом. Я прижимаюсь лицом к её стану – к ледяном струящемуся шёлку и тугим бинтам, которых незаметно снаружи. Я не хочу ничего говорить и даже слышать. Она вернулась. Она вернулась, а я уже начал сомневаться, была ли она вообще?

Эйка тоже молчит и медленно опускает руку мне на голову. Скользит пальцами сквозь мои волосы одним мимолётным движением. И проходит мимо, как недостижимый корабль. Я остаюсь сидеть на полу, не в силах ни встать, ни повернуть голову. Что это такое было вообще? Это не про неё, не про нас, это пугает сильнее, чем призраки в зеркалах. И в груди жжёт так, что я задумываюсь, за что мне это? Видимо, за всю дурь моего народа.

Эйка ничего не объясняет. Ложится на край кровати, отворачивается, закутывается в покрывало – и всё. Спать легла, что ли?

– Тебе не стоит летать так подолгу, – произношу я сдавленно. – Это опасно. Рана может открыться. И оборотни шныряют повсюду…

С копьями. Эйка молчит, а потом отвечает глухо и неохотно:

– Не волнуйся, я им не попалась. Я больше не буду исчезать надолго. И вообще, всё будет в порядке.

– Между нами тоже? – уточняю я, задержав дыхание.

– Конечно, – заверяет она. – Ты не обращай внимания, я просто устала. Летела издалека.

Что же, тоже объяснение.

Я, наконец, поднимаюсь с пола и затворяю окно, которое она вечно оставляет открытым. Забираюсь в постель, но почему-то не решаюсь коснуться Эйки. Отвык, что ли? Почему мне кажется, что она этого не хочет? Когда я тихонько обнимаю её со спины, Эйка меня не отталкивает. Когда я осторожно целую её плечо, она не вздрагивает.

– Ты сыта? – спрашиваю я, упиваясь морозным запахом её волос.

Уж очень она тиха и неподвижна. Вдруг ей опять дурно?

– А ты? – интересуется Эйка.

Этот вопрос сбивает меня с толку.

– Я? Да, конечно…

– И я конечно, – усмехается она. – Рада, что нам обоим лучше.

Да как сказать. Я бы предпочёл, чтобы мне было хуже. Но чтобы она не отворачивалась. И всё равно я счастлив, как ненормальный, от того, что она вернулась. Где была, уже не так важно. Наверное, важно, но не прямо сейчас.

Я молчу, только перебираю чёрные пряди. Эйка поворачивается сама и начинает меня разглядывать. Я молчу.

– Не могу, когда ты так дышишь, – сообщает она.

– Много ты в этом понимаешь! – отвечаю я.

– Много ты понимаешь в том, что я понимаю! – произносит она, убирая волосы с моего лба. – Не хмурься, я ведь здесь. Ты же хотел, чтобы я осталась!

– Я хотел тебя убить.

Её улыбка не мрачнеет, а пальцы так же ласково касаются моей щеки и скользят по губам. Мне стоит усилия не ответить поцелуем на это прикосновение.

– Я очень по тебе соскучилась, – произносит Эйка, как бы удивляясь этому факту.

– Тогда не молчи, что бы ты ни сделала.

Она поднимает брови:

– А ты знаешь, что я сделала?

– Нет. Но знаю, почему.

В этот раз её взгляд на секунду застывает и тут же становится сочувственным.

– Больно тебе?

Мне не нравится, что она поглаживает едва заживший след от укуса – будто проверяет, не давит ли мне ошейник. А то, что от этого по всему телу разливается тепло, нравится мне ещё меньше. Даже жжение в груди ослабевает, а я не хочу, чтобы оно слабело. Не вижу к тому причин.

– Боль ни при чём, – говорю, я отведя её руку. – Я боялся за тебя, это хуже боли.

– Я же тебе сказала: это был лучший выход! – твёрдо повторяет Эйка.

– Мне плевать, какой выход лучший, – сообщаю я, не отводя взгляда.

– Вот что ты опять начинаешь? – расстраивается она. – Сам себе что-то выдумал и маешься! Говорю тебе, всё нормально. Почему ты не веришь и спать не хочешь?

– Ты сама велела тебе не верить, – припоминаю я. – Теперь уже можно?

Эйка улыбается, но так, что у меня озноб проходит по коже.

– Хочешь, чтобы я рассказала, а? – спрашивает она. – Ну, хочешь?

Сам не пойму.

– Да, – отвечаю, – хочу.

– Тем более, не скажу, – дразнит Эйка.

– Почему это?

– Не заглядывай во тьму, – объясняет она. – Особенно, если очень интересно.

– Ты думаешь, мне интересно? – поражаюсь я.

– А почему тогда спрашиваешь?

Это потрясающе. Нет, в самом деле!

– Я должен это вслух объяснять?

Просто я представляю, как нелепо оно прозвучит. Заранее зубы сводит.

– Сделай милость, – подбадривает Эйка.

– Потому что я твой муж, а не раб, – говорю я обречённо.

Обречённо, потому что теперь надо выбираться из тёплой постели и гордо тащиться в тёмный угол: сдвигать кресла и ночевать под плащом.

Эйка смотрит на меня в немом изумлении. Так долго, что я успеваю лечь и натянуть капюшон на голову.

– Ты чокнутый, – произносит она вместо пожелания доброй ночи.

– Окно прямо перед тобой, – подбадриваю я, не оборачиваясь. – Оно же твой лучший выход! Из любой ситуации.

С тем и расстаёмся до утра.

* * *

Ближе к рассвету плащ сползает, становится зябко, и я просыпаюсь. Стужа как будто поднимается из океанских глубин, из волн, искусно выписанных на стенах. Несколько минут я мутным взором гляжу в глаза оранжевой рыбке, подплывшей к самой поверхности. До тех пор, пока мне не начинает казаться, что рыба шевелит плавниками. Тогда я вспоминаю, что океан сам собой не приблизится, и переворачиваюсь из сна в явь.

Проверять силки сегодня не надо, и вообще не надо – Эйка снова охотится сама. Вот и замечательно! Я сгребаю с кресла недочитанные книжки и перебираюсь на шкуру перед камином – там теплее и светлее. Впрочем, лампа у нас есть, я прихватил одну из библиотеки. Загораживаю её креслом, чтобы свет не мешал Эйке, и пытаюсь заново вникнуть в карты.

Прозрачно-розовое сияние озаряет дни и месяцы пути в неизвестность: по гладкой воде, мимо тихих зелёных островков. Я пытаюсь представить, как оно будет на самом деле, но карты молчат, а описания в книгах наверняка устарели. Пока Эйка летала, мне не удавалось на этом сосредоточиться, и даже не хотелось. Но теперь я постепенно увлекаюсь. Я даже не замечаю, что день начался, и можно погасить свет. Я только слышу, как просыпается Эйка. Но она меня не окликает, и я не оглядываюсь. Даже когда ощущаю, что она стоит за моим плечом.

– Ты же сказал, что мы не поплывём! – произносит она чуть слышно.

– Мы не поплывём. А я поплыву.

– Я как-то обедала одним моряком, – сообщает она, помолчав. – С тех пор знаю, что для управления кораблём требуется много труда и знаний. И людей.

– Так то людей! – я упорно не поднимаю глаза от книги. – Будь у меня человеческий корабль, я набрал бы команду. Наверняка, не я один хочу вырваться. Но боюсь, так только больше народу утопнет.

Я задумываюсь, кто бы мог помочь, в самом деле? Разве что Уркис. Моя совесть до сих пор неспокойна от того, что я бросил его в темнице. Интересно, он согласился бы к нам присоединиться? Или просто убил бы меня и уплыл один?

– Как же попасть в твою команду? – не сдаётся Эйка.

– Тебе это без надобности, у тебя есть крылья, – говорю я, помечая в книге полезный абзац. К сожалению, весь нижний угол залит кровью – не иначе, как моей – и разобрать написанное удаётся не до конца.

– Предлагаешь мне лететь за твоим кораблём? – задумчиво спрашивает Эйка.

– Зачем? – удивляюсь я. – Лети, куда хочешь! И делай, что хочешь. Но так, чтобы я не знал. Я вчера тебе лишнего наговорил, а сейчас понял, что ты правильно всё придумала. Лучше не придумаешь.

– Лететь, значит? – уточняет она странным тоном. – А Связь?

– Связь нас рано или поздно прикончит, – предполагаю я. – Зато каждый будет делать, что пожелает. Или что должен – кому как нравится.

– Я говорила, что я тебя ненавижу? – уточняет Эйка шипящим шёпотом.

– Ты говорила, что ты меня ненавидишь.

Она отходит. Я слышу шорох шёлка и тонкий металлический звон, но упорно не поднимаю голову. Мне много надо прочитать за зиму. Знания и труд – так она сказала.

– Я не могу отпустить тебя одного, – с сожалением произносит Эйка. – Ты погибнешь, и никто не дождётся помощи. Если вообще есть, кому её ждать.

– Есть, кому, – заверяю я, переворачивая страницу. – На острове ещё остались люди. Нормальные, не то что мы с тобой. Уверен, ты знаешь об этом не хуже меня.

– Ах вот оно что! – бросает она холодно. – Тебе всё равно, что со мной. Тебе просто надо, чтобы я никого не сожрала. Успокойся, не убивала я никаких людей! И никаких разумных тварей.

– Это меня не касается.

Эйка быстро подходит и садится напротив, рассыпая по золотой шкуре чёрные волосы. Платье она, оказывается, уже сняла, и бинты тоже, и от раны не осталось следа. Как она этого добилась, не представляю. Чудеса да и только!

– Хочешь, я буду твоей рабыней? – говорит она, смиренно сложив руки на коленях.

Неожиданный переход. Я чувствую, как к щекам приливает кровь, и очень надеюсь, что это можно списать на жар камина. Кажется, я её тоже ненавижу, да. И очень стараюсь не смотреть – на неё и на тёмные камни, которые она на себя понавешала. Нити с камнями на запястьях и щиколотках, цепочка на талии. Особенно удалась диадема, от которой тонкие цепи спускаются к ожерелью, плотно застёгнутому на горле.

– Пожалуй, не стоит, – решаю я, гася лампу. – Не хочу привыкать к бесплатным удовольствиям.

– Расплата всегда найдёт, – заверяет Эйка. – А мне надо срочно извиниться. Или ты меня никогда не простишь, и жизнь наша станет мукой.

Мукой – это было бы слишком просто. Тогда бы я так не радовался, что успел положить на колени книжку потяжелее.

– А если мне не нужны твои извинения? – интересуюсь я.

– Так ты же не знаешь, как я собираюсь извиняться! – улыбается Эйка. – Чего ты хочешь? Хочешь, я для тебя станцую? Жаль, что музыки нет!

– Что такое музыка? – спрашиваю я.

– Песня без слов, – слегка теряется Эйка. – Только её играть надо на чём-нибудь… Спеть тебе?

Я захлопываю книгу.

– А давай я для тебя спляшу?

– Ты что, умеешь? – недоумевает она.

– Сейчас и увидим!

– Нет, – Эйка качает головой с видимым сожалением. – Это же я тебя обидела! Очень уж мне хотелось с тобой уплыть. А теперь ты меня не берёшь, и поделом мне. Но зима-то наша!

Её коготки опять путаются в моих волосах, её пальцы поглаживаю ссадину на моём виске, и ледяные подвески браслета щекочут шею. А моё сердце разрывается между двумя желаниями: поцеловать её губы – алые, как закат над нездешними морями. Или потопить корабль за горизонтом, в этих самых морях.

– Такого больше не повторится, – обещает Эйка, неотрывно глядя в мои глаза. – Если повторится, поступим, как ты сказал. Ты прав, так жить нельзя.

Очень кстати, что она хорошо помнит мои слова. Я вот уже начинаю забывать – и их, и все остальные.

– Ложись, – подсказывает Эйка, легонько толкнув меня в плечо. – Я придумала, что мы сделаем.

– Карты помнём! – выражаю я беспокойство.

– Ничего им не будет, твоим картам. Я тихонько, – обещает Эйка, развязывая на мне пояс. – В три оборота замотался, это же надо!

Дальше отнекиваться бесполезно. Книга выпадает из моих пальцев, и корабли начинает тянуть на дно. Эйка приближает свои губы к моим, но только для того, чтобы шепнуть:

– Ты, главное, сам не дёргайся. Так-то я сытая. Но зубы, сам понимаешь.

Нет, я не понима… Ай, нет! И зачем я опять поддался, и зачем её дразнил?! Я не то что не дёргаюсь, я дышать перестаю. Силюсь что-нибудь вымолвить, но, похоже, я опять говорить разучился. Нет, а если у неё зубы сорвутся? Обратно ведь ничего не пришьёшь, что-то я не встречал таких заклинаний! До того, как я отказался с ней плыть, Эйка не разрешала прикасаться к её клыкам. Вечно боялась откусить мне что-нибудь, будь то язык или ухо. Один раз попробовал сунуть палец и получил по носу. А теперь вот вам пожалуйста!

– Пожалуйста…

Я безмолвно вырываю из шкуры под нами клоки шерсти, пока её губы скользят вверх, а потом вниз. Но не выдерживаю, когда Эйка легонько сжимает зубы. Под её волосами мне вообще ничего не видно, и это к лучшему. Но она с усмешкой поднимает лицо и становится понятно, что пытка ещё не начиналась.

– О чём ты просишь? – заботливо интересуется Эйка. – Продолжать? Перестать? Ты возьмёшь меня на корабль?

Меня колотит – от страха и не от страха. А теперь ещё и смех раздирает. Я стараюсь сдержаться, я помню её предостережение. Но Эйка всё равно неодобрительно качает головой и перекидывает штормовую волну волос на одно плечо.

– Колеблешься. Значит, продолжаем.

Продолжение длится, как плавание вокруг света, хотя на деле помещается между двумя ударами пульса. Мне всерьёз кажется, что сердце на время останавливается. И, конечно, я нарушаю обещание. Карты разлетаются, лампа разбивается об пол, и я готов согласиться на что угодно. Должно быть, я теряю сознание. Во всяком случае, происходит какой-то провал между последним проблеском мысли и тем моментом, когда Эйка вытягивается рядом, довольно облизываясь.

– Не кровь, но почти, – сообщает она, не моргнув глазом. – Так что ты мне ответишь? Не бойся, про корабли я пошутила! Но буду просить прощения, пока не простишь.

– Не утруждай себя, – отвечаю я поспешно. – Будет тебе корабль.

И где я его возьму, интересно? Мне всё ещё непривычно произносить слова, я весь в поту, а ноги сводит, как в ледяной воде. Но я точно знаю, чего хочет моё сердце, заново начав биться. Не прощения, а мести. Я покорно опускаю глаза и прижимаюсь щекой к тому месту, где недавно чернела сквозная рана.

Я затихаю, когда Эйка убирает волосы с моего лица. Я терплю, пока она скользит коготками по моей спине. Я всё выдержу. Когда я припадаю губами к её груди, Эйка, наконец, теряет бдительность и зрительный контакт. Тогда я соскальзываю ниже и оказываюсь между её ног. Раз ей всё можно, почему мне нельзя?

Она спохватывается слишком поздно и сразу же хочет вырваться. Если бы впрямь хотела, я бы её не удержал, это я уже пробовал. Приходится брать хитростью. Эйка пытается отпихнуть мою голову, но я уже отодвигаю носом чёрный камушек, пристёгнутый к цепочке на её талии. Мне просто интересно. Попробовать тьму, да. Лучше так.

Эйка откидывается назад с жалобным стоном, и её когти прочерчивают борозды в каменном полу. Не думаю, чтобы я был так уж ловок, просто мы давно не были вместе. Примерно тысячу лет. Уловить её сердцебиение невозможно, и я подстраиваюсь под своё, чтобы не сбиваться. Это не так уж трудно, вроде песни без слов. Эйка хватает меня за волосы – довольно больно – но я терплю, и её пальцы бессильно разжимаются.

– Думаю, продолжать опасно, – говорю я тогда. – Не хочу умереть за своё любопытство. Лучше я посижу в сторонке и почитаю.

Эйка сердито притягивает меня обратно изящным движением хвоста. С её хвостом я уже знаком, с ним спорить – себе дороже. А я и так уже рискую жизнью. Если она не будет управлять ситуацией, может произойти что угодно. Например, вот – кресла разлетятся! Или вот – оторвётся каминная решётка.

Эйка цепляется руками за кованый узор, но на её силу тут ничего не рассчитано. Угли сыплются на пол, Эйка выгибается, поднимая крыльями небольшую бурю, и в какой-то момент перевоплощается полностью. Но я уже решил не отступать до последнего. До её последнего стона. Ничего, в этот раз она меня даже не поцарапала. И хвост, обвивший рёбра, быстро ослабил хватку. Когда я ложусь с ней рядом, Эйка ненавязчиво возвращает себе дневной облик. Просто так удобнее целоваться.

– Всё-таки я тебя не выпущу живым, – сообщает она, когда нам приходится прерваться, потому что мне надо дышать хотя бы изредка.

– Мёртвым тоже не выпускай, – прошу я её.

Комната выглядит, как после битвы. Книги разлетелись. Кресла опрокинуты и распороты безжалостными когтями. Но Эйка расправляет под нами потрёпанную золотистую шкуру, а я накрываю нас своим халатом, и пока ничего больше не нужно.

– Точно! Тебе жить надоело, – ухмыляется Эйка. – Иначе зачем такие подвиги?

Кто бы говорил!

– Чтобы и ты меня простила, – объясняю я, вытряхивая из её волос осколки лампы.

– За что? – удивляется Эйка.

– Ну хотя бы за корабль.

– Что мне твой корабль! – усмехается она, собирая в ладошку выпавшие из камина угли. – Я могу лететь следом. Только не проси меня сидеть на берегу и зажигать маяк каждую ночь.

– Не веришь, что вернусь? – догадываюсь я.

– Терпеть не могу ждать, – объясняет она, высыпав угли в огонь.

– Я тоже не хочу с тобой расставаться, – говорю я, прижимаясь губами к её плечу. – Но я вертел карты так и этак, и как ни крути, это опасная затея. Я знаю, зачем поплыву. А ты зачем?

– За тобой, – удивляется она. – Ты мечтаешь найти помощь. Вот я и помогу в случае чего.

Разумеется, она произносит это без всякого намёка. Уже во второй раз.

– Тебе не понравилось, когда я сказал про помощь? – спрашиваю я осторожно. – Я говорил о других, нам с тобой и так хорошо. Я бы хотел найти тихий островок и забрать тебя туда.

Чёрные когти вонзаются в моё запястье, и я договариваю, стараясь не вникать в безумие этих слов:

– Или мы вместе выберем остров. Только скажи мне, если передумаешь. Я ведь и сам не знаю, вдруг я просто с ума сошёл?

Эйка тихонько целует меня в губы, и я также тихо обнимаю её, испытывая непонятное успокоение от нашего безумного решения. В конце концов, почему непременно должно случиться что-то ужасное? Прекрасное тоже иногда случается. Эйка, например.

– Хочу, чтобы на том острове были птички и бабочки, – сообщает она. – Как в книжках. А не обычные, которые полруки отхватят и не подавятся.

– Пусть будут бабочки, – я пытаюсь поцеловать её шею, но натыкаюсь на металл. – Да сними уже это! – говорю я в сердцах. – Кошмар какой-то, честное слово!

Не пойму, как это отстегнуть?

– Плохо смотрится? – огорчается Эйка.

– Опасно смотрится, – отвечаю я раздражённо. – Где только ты взяла это?

– Сняла с трупа, – пожимает она плечами.

– С какого трупа? – я теряюсь, хотя пора бы привыкнуть.

– Тут, по пути в библиотеку, – разъясняет Эйка. – Там целая комната ими завалена. Все высохшие. Давно, наверное лежат. Да что ты перепугался? – удивляется она. – Я и так нежить, что мне будет? Зато красиво! Дай, я сама! Застёжку сломаешь.

Её пальцы ложатся поверх моих, и ошейник, наконец, расщёлкивается. Не особенно торопясь, Эйка скидывает браслеты с рук, потом забрасывает ножку мне на плечо и расстёгивает последний замок. Цепочка со второй ноги, видимо, слетела. Потом найдём. С поясом я справился сам, а больше, вроде бы, ничего не осталось. Только Эйка. Я успокаиваюсь, покрепче прижимая её к себе, и, кажется, начинаю дремать.

– Я так и не нашёл на карте твой остров, – вспоминаю я почему-то.

– Он маленький, – отвечает Эйка. – Наверное, решили не рисовать. Давай я тебе спою. Хочешь?

Песня не на моём языке и не на её, но красивая. И печальная, если судить по прозрачному голосу Эйки. И, видимо, я под эту песню засыпаю. Потому что следующее событие застаёт меня уже во сне.

Я не сразу понимаю, что происходит, и в первый момент мне думается, не Эйка ли это? Шорох слишком короткий, перестук когтей слишком слабый, а тяжесть так резко наваливается на грудь, что я едва успеваю открыть глаза. Чтобы увидеть над собой разверстую пасть, которая вот-вот захлопнется. Я подскакиваю всем телом, но тварь крепко прижимает меня к полу. Воплотилась – ну надо же! Не иначе как жрать собралась.

Вместо крика у меня выходит придушенный хрип, и нежить из зеркала немедленно растягивает пасть ещё шире – ото лба до подбородка. Решила целиком мне голову отхватить. Одной рукой я отпихиваю кусачую гадину, а другой рукой лихорадочно шарю по полу. Я помню, что Перо лежало между мной и камином. До того, как всё перепуталось.

Но теперь нет ни Пера, ни Эйки, а тварь явно сильнее меня. Бросок на горло ей удаётся превосходно, но я уже нащупал Перо и до упора загоняю очин в затянутую кожей глазницу. Неизвестно, есть ли у них кровь, но на меня не успевает упасть ни капли. Тварь заходится визгом в стальных когтях, которые молниеносно вздёргивают её под потолок. Я успеваю заметить только чёрные камни в скрюченных полупрозрачных пальцах.

Откуда взялась Эйка, я не видел. И с радостью не видел бы того, что произошло дальше. Но я не успел отвести глаза. Эйка не раздумывает долго, просто отгрызает визжащей нечисти голову, и визг мгновенно сменяется мёртвой тишиной.

Надо, пожалуй, открыть окно.

Эйка вышвыривает в озеро по отдельности тело и голову – пусть полакомятся озёрные жители! Я опираюсь на подоконник и жадно глотаю морозный воздух. Когда оборачиваюсь, ни хвоста, ни крыльев уже не видно.

– Ильм, мне кажется, она за камнями лезла. Надо всё собрать, – Эй закручивает на затылке мокрые косы, высматривая что-то под ногами.

Меня всё ещё шатает, но подоконник уже можно выпустить. И обхватить Эйку. Да, так лучше. А то на ней прямо лица нет. Тоже перепугалась, бедная!

– Я один браслет не могу найти, – бормочет она, лихорадочно шаря глазами по полу. – Надо найти. Подожди, не целуй. Я её кусала. Наверняка их кровь для тебя ядовитая!

Эйка тщательно прополаскивает горло водой из лампы и сплёвывает в камин. Пламя вспыхивает лесным пожаром. Надо будет решётку обратно прицепить. Потом. Перо всё ещё у меня в руке, но колдовать сейчас – плохая идея.

– Она из моего щита выбралась. Я его лицом к стене оставляю, а тут мы его задели. Креслом, – соображаю я, подобрав пустое зеркало.

Мы переворачиваем комнату в поисках последней цепочки. Наконец, я чудом нахожу её в распоротом сиденье кресла, и весь набор драгоценностей отправляется следом за хозяйкой.

– Это, наверное, её были камушки, – потрясённо говорит Эйка, опускаясь на пол.

– Ты же их сняла с трупа! – припоминаю я, садясь рядом. Никак не могу успокоиться. Прямо ноги не держат, такая жуть.

– Вот именно! – всхлипывает Эйка. – И трупов там была целая куча. Ты-то цел? Не говори, что нет, или я её со дна достану!

– Я цел, – уверяю я. – Не волнуйся так! Что её зубы против твоих? Но куда ты запропала, скажи на милость? Я уж думал, тебя сожрали во сне!

– Помыться хотела, – говорит она машинально. – А там вода шумит. Вышла – глядь… Ты у нас нарасхват прямо! Точно пора на остров. С бабочками.

– Решено, – соглашаюсь я. – Если такого острова нет, я тебе его наколдую. Только подучусь немного.

– А ты, молодец, кстати, – с удивлением отмечает Эйка. – Я в твоих магических способностях не очень была уверена, а теперь вижу, что ты умеешь с Пером обращаться.

И хохочет. Или плачет – не разберёшь. Я её обнимаю и тоже не пойму, смеюсь или плачу. Вот как-то так и миримся. Путём разумного диалога.

Глава 11

До весны мы не покидаем замок и даже привыкаем к нему. Крыша не течёт, охотиться есть, где. Эйка теперь прекрасно справляется сама, но вдвоём в лесу веселее. Опять же, местность лучше разведать заранее. Как я понимаю, чтобы попасть в гавань, лучше двигаться вдоль русла реки, так меньше шансов заблудиться. Надо захватить с собой карты, пусть и старые. Книги – какие унесём. И всё, что найдётся полезного. Обшарить замок целиком невозможно, но ясно, что оружие вынесли до нас.

В кладовых основательно поработали крысы. Тем не менее, я нахожу несколько нетронутых банок и добавляю к своим запасам. А заодно выясняю, что банки могут уменьшаться в размере, если их особым образом покрутить. И почему об этом не пишут на каждой крышке? Видимо, считается, что оно понятно собой-собой. Кому как.

Оказывается, что книги тоже уменьшаются, и я набираю в дорогу солидную библиотеку, хотя Эйка предупреждает, что меня пять раз сожрут, пока я буду копаться в каталоге. Но я не оставляю надежду продвинуться в магическом искусстве. Поэтому я забиваюсь в дальние углы замка и рушу там потолки, пытаясь создать магический заслон. Или выращиваю себе шипы на ладонях, обучаясь подвешивать предметы в воздухе. Хорошо бы, это кто-то объяснял и показывал! А так из любого колдовства выходит самоубийство. Ни формулы заклинаний, ни рисунки не помогают мне установить связь между тем, чего я хочу, и что получаю. Может, дело в том, что я не волшебник? Нет, но что-то же происходит!

– Для твоих художеств колдовство не нужно, – ворчит Эйка, выдёргивая шипы. – Достаточно упиться синей водой и взять лом потяжелее.

Неправда. Однажды у меня получилось нормальное ухо. Мохнатое, на одной ноге. А, главное, живое и зубастое. Я был в восторге, но Эйка его съела. Совершенно бесчеловечно.

– Либо мы его, либо оно нас, – объяснила она. – Ещё откусит тебе что-нибудь, а ты мне целиком нужен!

Моя безопасность волнует её днём и ночью. И раз она не в состоянии помочь с магией, то пытается помочь с боевыми навыками. Ну, она же и воинами питалась! Знает и как напасть, и как уклониться. Вообще бесценная девушка. Я долго не решался кинуться на неё с мечом, хотя Эйка продемонстрировала, что магический клинок, как бы там его ни прокляли, не способен даже поцарапать ей кожу.

– Но ты же всё равно ощутишь удар! – попытался я возразить.

– Сперва дотянись, – ощерилась она, отрастив хвост.

Дотягиваюсь я только через несколько недель, а до той поры хожу в синяках, которые Эйка любовно целует и пересчитывает.

– Не хочешь – не ищи корабли, – подначивает она при этом. – Можем и здесь обосноваться, только скажи!

Только не это. Если отплыть не получится, подыщу обычный домик на берегу. Ну, или построю. Всё-таки, с магией у меня стало лучше, хотя Эй по-прежнему настроена скептично. Зря она. Магический меч неплохо рубит деревья, я проверял. Так что брёвна будут.

Главное – убраться подальше от центра острова – похоже, все колдовские изыски сосредоточены здесь. И замок в этом особенно преуспел. Даже когда всё тихо, в нём творится что-то древнее и тёмное. Мне так кажется. Эйка к подобным вещам равнодушна. Совершенно не понимает, что такое тяжёлый воздух и мрачные тени. Если кто нападёт, можно голову откусить – и все дела!

Я, конечно, изготовил себе новый щит из зеркала, но местная нежить не стала от этого роднее. Эти бледные тени то и дело мелькают в стеклянной мути или копошатся в углах. А иногда перебегают от стены до стены в дальнем конце коридора. Обнаглели. Немного к ним притерпевшись, я несколько раз пытался повторить странный эффект, который поразил меня, едва я тут очутился.

Но ни в осколках огромного зеркала, ни в других зеркалах никаких видений не возникает. Как я ни крутил Пером, я только будил очередную тварь. Вот что это такое было в первый день? Просто волшебная иллюзия – для красоты? Или тот человек за стеклом был очень далеко? Или жил тут раньше? Больше ничего на ум не приходит.

За стеной, где висело большое зеркало, оказалась комната со скелетами, про которую говорила Эйка. Да, я помню, что раньше там продолжался коридор. А теперь стала комната. Копаться в старых костях мне не захотелось. А если они так воплощаются? Проходят сквозь зеркало по очереди, и с каждым отражением всё больше утрачивают человеческие черты. А теперь рама упала, и они загрустили.

Выслушав такую фантазию, Эйка сказала, что меня нужно лечить. Срочно. И повела в кроватку. Но потом всё обдумала, и мы потащились среди ночи обратно. Покидали все останки в озеро – для своего спокойствия. Пока ещё они по стенке вскарабкаются!

По счастью, с Эйкой невозможно бояться долго. Сама она редко боится и редко теряет рассудительность. Разве что из-за меня.