Текст книги "Синий маяк"

Девица резко пихает мне оба тома, безошибочно находя самое уязвимое место.

– Я не ребёнок, – просвещает она свирепым шепотком.

Вот что за люди, а? Да что с них возьмёшь!

Справедливости ради, днём они чуть симпатичнее, чем при свете маяка. Я утешаюсь этим по дороге через мёртвые улицы, над которыми нехотя поднимается осеннее солнце. И весь последующий месяц тоже не нахожу других утешений. Улиц я больше не вижу, как и дневного света.

Ну что сказать? Живут они под городом, в бесконечно глубоких и разветвлённых подземельях. Иногда ходят в гости к соседям. По каменным переходам длинною в жизнь. У каждой стаи свои владения. Это строго оговорено, также как места охоты и делёж добычи. Я, к примеру, добыча Кривого, и другие не претендуют. По слухам, претензии у них кончаются кровавой резнёй в чёрных коридорах, поэтому без нужды стаи не встречаются. Разве что ночью, но это отдельная тема.

Ночью они себя не помнят, но это уже ясно. Поэтому на закате все выбираются на поверхность – чтобы не мусорить в подземельях. Ну и чтобы поесть. По этой причине они не питаются днём. Охотятся в темноте на кого попало, в том числе друг на друга. Днём, соответственно, сытые.

В первый день я задал глупый вопрос – почему бы им не запираться на ночь по одному? А днём бы жили по-человечески! Объяснения не получил, получил по ушам – ладно. Бьют они нечасто и несильно. В том случае, когда не хватает слов. Язык у них небогатый, это да. Даже имён настоящих нет. Но это общая загадка – с именами и названиями. Могу предположить, что к ним какую-то магию привязывали.

Так что у оборотней не имена, а клички. Вожак у нас Кривой, его супруга – Вострая, её брат – Лохматый и так далее. Всего их штук двести, живут скопом, в огромном зале без окон. Что тут было прежде, не представляю. Теперь повсюду шатры из чёрных шкур. Больше похоже на временный лагерь, но оборотни неприхотливы, тем более, что здесь они лишь отсыпаются после ночи. Освещения нет совсем. В темноте они видят лучше, свет их только злит. Но для дела терпят.

Какие у нас с ними дела? Ну, разные. Перво-наперво Кривой стал требовать с меня воду. Я предложил им на выбор синюю и компот. Ни то, ни другое не понравилось. Мне вручили Перо – опять же, под страхом смерти. Я объяснил, что изготовить воду не могу – только огонь. Меня побили. Я вспомнил, что в семнадцатом томе было что-то подходящее – не про то, как делать воду, а как найти. Порылся в книжке, но заклинание оказалось длинным. Я так и не разгадал: оно заканчивается на последней странице или в восемнадцатом томе есть продолжение? У меня продолжения всё равно не было, начал колдовать так. Получился небольшой обвал, потом небольшой разлом. Потом я приноровился и незаметно проколдовал до вечера. Велели же искать, пока не найду! А то убьют.

Я пытался им растолковать, что нельзя найти то, чего нет. Здесь же пустыня, сплошь песок и камень! Мне не поверили. В итоге мы с Лохматым и пятью добровольцами до вечера ползали по окрестным коридора в поисках влаги. Сначала обилие волков меня сковывало, но потом ничего, свыкся. И дело им нашлось – обрубать свисающие с потолка глаза. Да, глаза. Это вроде как корни деревьев, а на концах у них глазки. Так они в коридоры прорастают и… душат, что ли, я не очень понял. Местный какой-то колорит.

– Раз деревья чем-то питаются, значит вода близко, – сказал я, чтобы мои сопровождающие хотя бы раз улыбнулись.

Ну, или оскалились. А то ощущение такое, что они только ночи ждут, чтобы со мной определиться.

– Мозговитые вы, волшебники! – зловеще похвалил меня Лохматый. – Корни не воду жрут. Колдуй больше, рассуждай меньше. Не вернёмся до заката, я за себя не ручаюсь.

После нескольких часов блужданий голова у меня совсем разболелось, и рука с Пером еле слушалась. Очень неудачно мне повредили именно правое плечо. Наконец, в одной из стенок открылся ключ. То есть, сквозь камни засочилась мутная жижа. Лохматый пришёл в свирепый восторг и, наконец, разрешил повернуть к лагерю. Возле грязной лужи оставили часового – обрубать жадные корни, чтобы не воровали чужую воду. Я забеспокоился, как бы стена теперь не обрушилась? И что этот бедняга станет делать тут ночью? А он себя сам цепью пристегнул за ногу – чтобы и после заката сторожить родник. Друзья ему и кольцо для этого в стенку вбили – быстро так! Они всегда, что ли, с цепями ходят? За недоумение мне беззлобно дали по носу и лишний раз напомнили, что от меня требуется магия, а мозгов им и так девать некуда. Я не стал спорить, всё равно же без толку.

В лагере мне указали угол, где жить, и я с радостью туда свалился. Ужинать не хотелось – слишком мутило. Хотя еду не отнимали, из вещей забрали только ножи. Лохматый ещё претендовал на плащ, но вожак ему отсоветовал: у тебя, мол, своя шкура, а человечьи изыски нам без надобности. Почём знать, может эта штука вообще проклятая? Может быть, кстати. Но хотя бы греет. Только я завернулся, как Кривой опять меня растолкал. Для дружеской беседы. Что-то про магическую завесу, про городскую стену… Я ничего не понял с первого раза. Сейчас.

– Сейчас, – говорю. – Подождите, я свет зажгу. Не могу так беседовать.

Скрутил фитиль из шерсти – её тут полно – воткнул в бутылку с синей водой. Я немного опасался, как бы оборотни не начали беситься от синего огонька. Но нет, они просто отворачиваются недовольно. Куча оранжевых глаз в темноте, а близко не подходят. Вот и Кривой отодвинулся в угол, поглубже в тень.

– Вода – это хорошо, – заключает он, – это ты молодец. Но нам бы из города выбраться. А забор не пускает.

Меня тоже не пускает, и что теперь? Я прижимаюсь затылком к стене – так голова болит чуть меньше. И кровь перестаёт течь из носа, а то говорить не даёт.

– Зачем вам за забор? – спрашиваю я, вытирая нос. – Ещё сожрёте там всех!

– А что, нам только друг друга жрать? – удивляется Кривой. – Ты ведь вошёл в город! Стало быть, знаешь, где вход.

– Вход и выход не одно и тоже, – пытаюсь я объяснить. – Я и к вам попал, а обратно – никак.

Он поскрёб шею когтями, поразмыслил и кивнул:

– Допустим. Но это мы ещё поглядим, это обождёт. А вот как у тебя с боевыми навыками?

– Вы же видели, как! – удивляюсь я.

– Не густо, – скорбно отмечает Кривой. – Сам выбирай: либо найди нам ворота, либо будешь тут нечисть усмирять.

– А вам нечисть мешает? – поражаюсь я.

– Очень, – сообщает он доверительно. – Тут не пойми что крылатое повадилось охотиться. Никак его поймать не можем и крылья повыдергать.

И на меня глядит. Внимательно так.

– Я пока не понимаю, про что вы, – признаюсь я недоумённо. – Вы мне это покажите. Если оно способно гореть, то я справлюсь.

– Покажу, – обещает, – при случае. Отдыхай пока.

Спасибо, конечно.

– И рубашку снимай. Если жить хочешь, – это уже Вострая придумала.

– Раздеваться-то зачем? – удивляюсь.

История про крылатую нечисть меня насторожила. А ну как оборотни её укус опознают?

Вострая только глазами сверкнула:

– Мне, – отвечает, – твоё тряпьё без надобности. Желаешь гнить заживо, твоё дело.

Пожалуй, обойдусь без рубашки.

– Вон Шустрой отдай, – распоряжается Вострая. – Она залатает.

Шустрая ступила одной ногой в круг света и сразу показала оскал.

– И плащ снимай, – заявляет. – А то он в крови. Нехорошо.

– Отвяжись, – предлагаю я по-доброму.

– Дикий совсем, – огрызается она в ответ. Но отходит.

Шустрая у нас как бы сирота. Маму съели, папу съели, сирота теперь. А за ничейными волчатами вожак приглядывает. Вот она и крутится рядом. Как зима пройдёт, её замуж отдадут. В соседнюю стаю. Это у них такой обмен происходит по весне. Ну и по осени – вместе с линькой.

Вострая замешивает в волчьей черепушке слюну и ещё что-то дурно пахнущее.

– Если тебя не есть, то надо лечить, – растолковывает она. Моим плечом решила заняться. Право, не стоило.

– Радуйся, – говорит, – что когтями задели, а не зубами. Ночью бы с нами бегал!

– А обязательно этой… этим обрабатывать? – спрашиваю я в тревоге. – Я бы сам как-нибудь…

– Не дёргайся, – предупреждает Вострая. – Мазь – первейшее средство. Мы её из корней давим, волшебная вещь!

Это многое объясняет, конечно. А уж как жжётся! Про старые шрамы она тоже не забыла спросить, не случайно своё прозвище получила.

– Бабочки, – объясняю, – искусали.

Волки посмеялись, но, вроде, поверили.

На ночь меня уводят ещё ниже по чёрным каменным лестницам. Из вещей разрешают прихватить только бутылку синей воды – для освещения. Сопровождает меня сам Кривой с четырьмя друзьями.

– Напрасно вы озаботились такой охраной, – уверяю я, спотыкаясь на истёртых ступеньках. – Я всё равно из ваших лабиринтов не выберусь. Особенно, без Пера.

– Это не от тебя охрана, – ухмыляется Кривой.

Вот не пойму я: они всегда так общаются, чтобы ничего не понять, или нарочно ради меня сговорились?

Воздух в нижних коридорах затхлый, и тянутся эти коридоры бесконечно. По стенам сплошь решётки и все сломанные.

– А кого тут держали? – спрашиваю я с опаской. Не хочется опять получить в ухо за любопытство, но Кривой расплывается в жутковатой улыбке.

– Нас, держали, – объясняет он охотно.

– Ночью? – предполагаю я.

– Днём, – ласково объясняет вожак. – Ночью сам сиди.

Не то чтобы это радовало. Учитывая, что ночь тут всегда.

– Вам скучно без врагов? – спрашиваю я, когда нас разгораживает решётка. – Непременно надо кого-то бояться?

Теперь я могу отскочить из-под удара. Заново поднимать тяжеленные прутья им будет лень.

– А то как же! – оживляется Кривой. – Страсть, как боюсь тебя сожрать ненароком! Шучу я! Волки сюда не спускаются. Главное, сиди тихо. Тут тебе и компания!

Пересмехнулся со своими подручными, и все пятеро потопали наверх. Встречать луну.

Компания ещё какая-то… Лучше бы одного заперли! Тень в углу зашевелилась, и я шарахнулся к решётке. Опять что-нибудь зубастое! Или эти корни с глазами.

Оказалось – нет, человек. Весь седой, волосы до пояса и борода прямо от глаз – тоже до пояса. На слабый свет щурится, будто это лампа с маяка.

– Корабли? – осведомляется он.

– Нет, – отвечаю, – кораблей.

Видимо, этот вопрос в наших краях вместо приветствия. А заодно и прощания. Сосед мой снова лёг и отвернулся. Я осмотрелся при свете синей бутылки – весь пол в чёрных шкурах. Ведро ржавое – понятно, зачем. Черепушки волчьи, тут вся посуда из них. Но взгляд ни за что не зацепился. Ладно, подгрёб пару шкур в угол, бутылку рядом поставил – вроде, ничего. Мягко, уютно. В плащ ещё завернулся, а то холодно – смерть!

– Не хотите тоже накрыться? – предлагаю я соседу. – Зябко здесь как-то.

Он посмотрел.

– Флаг, – говорит. – Королевский штандарт.

– Отлично греет, – заверяю я, разглаживая складки плаща. – Его величеству теперь всё равно, уверяю вас. Он уже лет сорок рыб кормит.

Старик тут же сел и давай меня глазами сверлить. Не по-доброму. И глаза у него мутные. Что, они родня были с королём?

– Что ты знаешь про Его Величество? – даже голос у него точь-в-точь, как скрип решётки.

– В первый раз о нём слышу, – признаюсь я с сожалением. – Я про королей только в книжках читал. Я и не знал, что они у нас были!

– Не у вас, – поправляет он, – а у нас.

– Какая теперь разница? – удивляюсь я. – Если вы тоже волшебник, то нас теперь всего двое.

Очень не хочется оставаться на ночь с оборотнем. Но и так не лучше. Старик вдруг начинает смеяться и смеётся минут десять.

– Так все ваши корабли потонули, а? – вопрошает он с восторгом. – А наши так и остались в гавани за южными воротами! И плыть на них некому. Ты бы лучше гвоздь с собой принёс, чем такие вести!

– Зачем вам гвоздь? – оживляюсь я. Нет, а вдруг он знает, как взломать решётку?

– В стенку лбом забить, да на кишках повеситься, – объясняет. И всё хохочет.

– Вы, наверное, Уркис, – догадываюсь я. – Давно вы тут?

– С тех самых пор, – отвечает. – А ты, стало быть, маг? Откуда же тебе было взяться без кораблей?

– С маяка, – отвечаю. Нет, а что такого?

Я этот диалог уже наизусть выучил. Но Уркис удивляется больше всех. Даже смеяться перестаёт.

– У вас и маяк горит? – спрашивает он хрипло.

– Наверное, – выражаю я надежду. – Что ему сделается?

Старик вдруг словно соображает что-то. Смотрит на меня, потом на фитиль в бутылке, потом опять на меня.

– Что, – удивляется, – синим светом?

– Другого не осталось.

Он аж на шкуру падает от хохота.

– Вы не объясните, что тут весёлого? – спрашиваю я с завистью. – Я бы тоже порадовался, а то день сегодня так себе.

– С чего ты взял, что я тебе что-то объяснять стану? – изумляется он.

– А чем тут ещё заниматься? – недоумеваю я. – Ну хотите, я вам что-нибудь расскажу? Раз вы давно не выходили.

– И про что… – сладить с весельем у него не получается, но смех переходит в кашель. – Про что ты мне можешь рассказать?

– Про что хотите, – говорю я. – Про маяк вот рассказал. А что вам интересно?

– Про маяк мне очень интересно, – заверяет он сипло. – Кто же тебе разрешил оттуда уйти?

По-моему, абсурдный вопрос.

– Вы представляете себе, сколько лет пролетело? – спрашиваю я аккуратно. – Мой покойный отец клялся быть смотрителем, а не я.

– А какая разница? – поражается Уркис.

– Какая только возможна, – отвечаю. – Мы с ним разные люди.

– Да неужели? – восхищается старик. – И как же так получилось? А, впрочем, я догадываюсь…

О чём он догадывается, это его дело. А я при поминаю лихорадку, накрывшую меня перед уходом с берега. Может, это и не простуда была вовсе?

– Так и получилось, – улыбаюсь я Уркису. – Скучно стало, я и ушёл. Всё равно вода в маяке кончается!

Он смотрит на меня, я смотрю на него. Что?

– Перо, – выдыхает он. – Раз ты маг, то где Перо?

– А ваше? – спрашиваю.

И вот тут он на меня кидается. Очень прытко для своих лет. Драка выходит несуразная, потому что мы путаемся в шкурах и его бороде. Уркис пытается меня душить, а я отбиваюсь одной рукой – вторая плохо подчиняется. Наконец, он устаёт и отваливается сам.

– Вы, – хриплю я, – старый человек… И мне вас не хочется калечить. Но если дальше в том же духе пойдёт, я вас из бутылки оболью… И подожгу.

– Или я тебя, – грозится Уркис.

Бутылка стоит как раз между нами.

– Рискните, – предлагаю я, – вы же чокнутый!

– Будь у меня Перо, – плюётся он, – стал бы я с тобой разговаривать!

Да что же такое! Никто со мной разговаривать не желает.

– Ну и молчите, раз не намолчались, – предлагаю я Уркису. – Всё равно от вас никакого толку! Лучше бы сказали, что делать с Пером, чтобы отсюда выбраться!

– Думаешь, я тебя тут стану магии учить со скуки? – оскорбляется Уркис.

– И в мыслях не было, – заверяю я, пока он опять не взбесился. – Я вообще магию не люблю. Мне бы только решётку отпереть. И разойдёмся в разные стороны. Как корабли.

Не пойму, ему совсем, что ли, на свободу не хочется?

– Ещё чего! – кривится Уркис. – Тут подыхай.

Всё же не умею я с людьми общаться. Что нет, то нет.

– Ладно, – соглашаюсь я устало. – Тогда не мешайте умирать.

Завернулся в плащ, в штандарт этот. Бутылку поставил поближе и фитиль гасить не стал, а то боязно. Вдруг этот ночью опять полезет? Так и зажили.

* * *

Уркиса не выпускают ни днём, ни ночью. А меня иногда выводят. Условно говоря, днём. Когда волки обретают человеческий облик. Обычно им требуется какое-нибудь мелкое колдовство. Но иногда мне разрешают тихо посидеть в уголке. Так сказать, на свободе.

В целом мы друг к другу притерпелись. У меня появилось общество, у оборотней – вода. Они в том коридоре корни пожгли, ручей камнем обложили, и жить стало полегче. Хотя и трудно приспособиться к такой жизни, когда на закате надо всё бросать. А дальше неведомо, будешь ли цел и где очнёшься.

Я всё надеялся, что меня пошлют ловить крылатую нечисть. А там я либо сбегу, либо встречу Эйку, либо уж… что-нибудь. Но нет. Нечисть не показывается. Зато Шустрая является регулярно. В первое утро она приволокла мне чёрную шерстяную рубашку взамен попорченной. С тех пор забегает каждый день – чуть рассветёт и перед заходом солнца. Приносит съестные припасы из моего мешка. Я бы поел горелого мяса, которым они подкармливают Уркиса. Но кого могут жарить оборотни? Уркису это всё равно, да и то сказать – какие у него варианты? Но от компота он отказался и вообще враждебности не утратил – ни ко мне, ни к обитателям подземелий. Странные у него с волками отношения. Оборотни его боятся, это видно. И убить боятся, и отпустить. Даже не говорят с ним лишний раз.

Наверное, Шустрая проболталась бы, в чём дело. Но она мало знает. По крайней мере, всему удивляется. Оттого и повадилась к волшебникам. Сперва опасалась, потом стала задерживаться – то на минуту, то на полчаса. Уркис на время её визитов забивается в тёмный угол, так что про него можно совсем забыть. Тайн у нас с Шустрой нет. Так, болтаем о том о сём. Я ей книжки пересказываю. Или что-нибудь нестрашное объясняю: про океан, который шар. Про белые корабли. Шустрая кораблей не боится, она их не помнит. Просто удивляется: ишь, по воде бегают, и не тонут!

Уркис только уши зажимает, но при виде Пера оживляется. Перо Шустрая начала таскать после того, как я наверху показал пару забавных штук. Скучно же в темноте! А как сбежать, я всё равно не придумал. Днём над нашими головами собирается вся стая, а ночью та же стая шастает по округе. Опять же, решётки, запутанные ходы, корни… Ночью нас даже не охраняют – некому. Кривой сразу объяснил, что иначе растерзают. А так беги, если дурак.

В общем, болтаем мы с Шустрой через прутья. Она про соседние стаи рассказывает, про этот их весенний праздник линьки. Я ей показываю, как искры высекать из воздуха. Или как свет от Пера по стене пляшет. Можно волка сделать, можно большую бабочку… Но от решётки лучше не отходить. Доверять Уркису я так и не научился. Дай ему Перо, он невесть что натворит. С его-то волками в голове! Но старик обычно сидит тихо. Иногда только бросит что-нибудь вроде:

– С огнём играете, детки. Ну-ну, доиграетесь, – и опять носом к стенке.

На мои волшебные фокусы он вообще смотреть не в силах. Когда углядел, что я и бреюсь Пером, полдня кипятком плевался. Не понимаю, почему. Удобно же! И заклятие есть специальное. А что, надо бороду отрастить, как у Уркиса, и об неё спотыкаться? Странный он, право слово! Поэтому Перо я всегда Шустрой отдаю. Она его у Кривого таскает из тайника, пока он рыскает в буреломах. Но ловкости Шустрой не занимать, до сих пор ни разу не попалась на краже.

– Думаешь, эта просто так бегает? – кряхтит по ночам Уркис. – Жди! Это ей их главный велел к тебе подобраться. По весне, глядишь, оженят. Он тут магов думает разводить, Кривой этот. Клеток-то полно пустых!

– И что вы за человек? – удивляюсь я. – Ну ходит она и ходит, вам что за печаль?

Я всё равно не собираюсь здесь жить, тем более с этим шустрым ребёнком. Да я как бы уже женат! Или проклят – как поглядеть.

– А ты, – скрипит Уркис, – попросись в отдельную клетку. И полюбуйся, что будет.

– А это тут при чём? – спрашиваю.

Я вообще-то уже просился. Не разрешили.

– А при том, – объясняет мой сосед, – что ты от северных ворот, а я от южных. Вот им и развлечение. Поглядеть, что будет.

– Ничего, – уверяю я, – не будет. Если вы от меня отстанете. Учить не хотите, бежать не хотите. Больше мне вас развлечь нечем.

Уркис отвечает мне беззубой ухмылкой.

– Это я с тобой бежать не хочу, – сообщает он издевательски. – А так почему бы нет? Я бы враз всё это зверьё тут замуровал – много ума не надо!

– Видно, – говорю, – от большого ума всё наше счастье.

Он в бороду замотался и вовсе говорить прекратил. Хуже не стало. Хуже стало совсем по другой причине.

Шустрая явилась, как всегда, перед закатом. Притащила моё печенье и воду из родника. Я её много раз пытался подкормить – не хочет. Но пару глотков из моей плошки сделала.

– Ладно, иди, – говорю я ей, – а то обратишься.

– Да мне недалеко, – отмахивается Шустрая.

– По соседству запираешься? – спрашиваю.

Она косится на Уркиса и осторожно кивает.

– А что на воле не бегаешь?

Она опять косится на Уркиса и уходит.

– А Перо? – напоминаю я.

Шустрая медленно возвращается, но не спешит протягивать руку.

– Я тебе одну вещь скажу, – предупреждает. – Подойди.

Мы и так стоим друг напротив друга и приближаться вплотную, по-моему, неразумно. Её голос звучит ниже обычного, и в глазах уже отражается луна, но мне не хочется её обижать. Шустрая цепляется за прутья, чтобы что-то шепнуть мне на ухо, но вместо этого быстро целует в губы. Отскакивает, застывает, и я вижу, как её взгляд перестаёт быть взглядом. Она больше не видит и не смотрит, она умирает до того, как падает на пол.

Я кидаюсь на решётку и, кажется, кричу, но не слышу своего голоса. Просто задыхаюсь и не могу выдохнуть. Уркис подбегает ко мне, но я не в силах отвести взгляд от Шустрой. Её личико меняется, но волком она не становится. Просто высыхает на глазах, словно пролежала тут не один день. Уркис тащит меня назад, но я не соображаю, чего он хочет, я совершенно забыл, что Перо всё ещё у меня в руке. Уркис пытается его отобрать, я его отпихиваю, он запускает в меня горящей бутылкой. Я увёртываюсь, и бутылка ударяется о пол где-то в коридоре. За моей спиной вспыхивает синее пламя. Но я боюсь обернуться.

– Тварь, – говорит мне Уркис. – Так вот, почему вампир не нападает, пока ты тут! Мне бы сразу догадаться, да глаза уже не те. Посиди-ка с моё во тьме!

Я не хочу сидеть во тьме. А сидеть с ним хочу ещё меньше.

– Отдай Перо, – требует Уркис, – всё равно убью!

Кажется, он готов это сделать голыми руками, а мне-то как быть? Мне придётся убить его первым или умереть, потому что всю ночь мы по клетке не пробегаем. Уркис совершает невозможный прыжок и всем весом придавливает меня к решётке. Я выворачиваюсь, чтобы зашвырнуть Перо в коридор, но старик скорее сломает мне руку, чем позволит это сделать. Не стукнуть ли его головой о стенку, чтобы забылся до утра? Если он меня первым не пристукнет.

Уркис сыплет проклятиями, а я всё ещё не могу говорить. Просто молча отдираю его от себя. Перо при этом только мешает, и в какой-то момент Уркис за него хватается – повыше моей руки. Мы оба замираем, боясь сломать последнюю надежду. И лишь через секунду я соображаю, что старику больше ничего не надо. Он уже колдует. Он не произносит слова и не рисует знаки, но в его глазах вспыхивает что-то такое, что становится ясно – сейчас будет магия.

А ещё я вдруг понимаю то, что Уркис понял мгновенно – почему погибла Шустрая, и почему он назвал меня тварью. Видимо, он тварей не любит, и сам стать вампиром не захотел бы. Поэтому я смыкаю зубы на его запястье, стараясь прокусить до крови. Уркис отталкивает меня с диким воплем, я пролетаю сквозь прутья и падаю, спотыкаясь о тело Шустрой.

Уркис спохватывается, кидается следом, но Перо, хотя и помятое, всё ещё в моей руке, а решётка вновь непреодолима. Он рычит и трясёт прутья. Я сбиваю огонь с плаща, потом забиваю плащом огонь и подбираю бутылку с остатками синей воды. Бутылка цела, она же заговорённая! Очень кстати, мне бы не хотелось бродить по подземельям в кромешной мгле.

Дожидаться Кривого я уж точно не собираюсь. Уркис расписывает во всех деталях, как вожак меня выпотрошит, а затем вывернет наизнанку за то, что я вылез из клетки и прикончил магией его любимицу. Да, и опустошил их охотничьи угодья, это тоже я! Я бы сам себя убил, но девочку не вернёшь, и говорить тут не о чем. Я молча закрываю Шустрой глаза, забираю из её руки связку ключей и ухожу. Уркис кричит мне вслед, чтобы я открыл чёртову решётку. Или убил его. Или он убьёт меня. Я не знаю, может мне, правда, стоило сделать – то или другое?

Я, правда, не знаю, поэтому просто поднимаюсь по лестнице и долго подбираю в потёмках ключ, продолжая слушать проклятия Уркиса. Я и не знал, что в нашем с ним языке их так много! Но стоит затворить за собой дверь, как я оказываюсь в глухой тишине. Впереди ещё три лестницы и три двери, и я невыносимо долго вожусь с ключами. Роняю их, потом ищу, и руки не перестают трястись.

В общем зале, разумеется, ни души. Как и во всех подземельях. Я прихватываю в углу свой мешок и кидаю в него всё полезное, что попадается под руку: верёвку покрепче, меч – поострее, но не слишком длинный. Взамен утраченных ножей. Нет, меч лучше на пояс, тогда ещё нужен пояс… Имущества у оборотней немного. Пожалуй, не стоит забирать то, за чем они погонятся. Они и так погонятся. За мной.

Я опасаюсь лезть в их коридоры, но деваться некуда. Мне хорошо известно только одно направление – к роднику. Туда я добегаю благополучно и долго пью горстями ледяную воду. Она отдаёт железом или кровью, что одно и то же. От родника отходят три коридора. Один к нам, другой к соседям, третий… Я выбираю третий. И сначала кажется, что правильно: в конце обнаруживается ржавая лестница наверх. Но наверху ещё штук десять коридоров.

Уркис почти убедил меня, что никакой я не маг, но я достаю Перо, так как на него вся надежда. Я рисую уже знакомое заклинание, чтобы определить направление. И решаю идти строго на юг. Кроме прочего и прочего, Уркис говорил, что в той стороне есть вторые ворота. Неизвестно, насколько ему можно верить, и что он подразумевал под воротами. Но больше не у кого спросить дорогу. Ещё корни эти… Я отпугиваю их волшебным огнём, но они не шибко пугаются.

Отлично! Южный коридор упёрся в тупик! Я прислоняюсь к стене, не решаясь сесть, и гляжу, как сплетаются в глубине прохода разбуженные мной корни. Не уверен, что они дадут вернуться назад, но надо попробовать. Что же, теперь отправлюсь строго на север. Это ничуть не хуже.

А старик, между прочим, знает, как пройти сквозь железные прутья! Наверное, он и сквозь камни ходить умеет. Я смотрю на Перо так, будто оно может самостоятельно вспомнить нужное заклятие, и замечаю, как слегка подрагивают его ворсинки. Задерживаю дыхание, но они всё равно подрагивают. Стоп. Оставим магию. Я прохожу немого назад и замечаю над своей головой черноту, из которой тянет сквозняком. Это место трудно заметить на потолке, корни там сплелись в тугой клубок.

Цепляться за эти отростки всё равно что за копошащихся змей. Но приспособиться можно, и какое-то время я карабкаюсь вполне удачно. Перо и бутылку приходится спрятать, но меч я то и дело пускаю в ход, чтобы прорубить дорогу. Удачно, что глаза у этих штук светятся зеленоватым огнём, это помогает ориентироваться в темноте.

Главное – не перепутать, где верх, где низ. Этажом выше – очередной каменный переход. Здесь не то, чтобы светлее, а вроде как воздух не такой затхлый. Но тут корни решают, что пора захлопнуть ловушку, и нападают всей кучей. Мне мигом выворачивают руку и вырывают меч, а потом волоком тащат по песку. Значит, песок сюда откуда-то наметает, да?

Я отчаянно отбиваюсь, но только сильнее запутываюсь. Эта пакость забирается под одежду, и стискивает грудь, не давая дышать, и мои кости вот-вот треснут. Если удавки доползут до шеи, то всё. Перо пока что за пазухой, и я судорожно его сжимаю, но даже пальцем не могу двинуть. На моё счастье, корни слишком торопятся затянуть меня в какой-то узкий лаз. Это просто дыра в стене, должно быть они сами её прорыли. Дышать там нечем. Мне на голову сыплется земля, и я внезапно понимаю, что могила готова – даже копать не надо!

Нечего и думать сдернуть с горла очередное щупальце, но тут нора нежданно обрывается. Корням приходится ослабить тиски, чтобы выбраться вместе со мной наружу. Я, наконец, делаю вдох – кажется, последний – и вытягиваю над головой руку с Пером. Корни упрямо взбираются по руке, но с Пера уже сыплются искры – на них и заодно мне на голову. Шуструю это заклинание забавляло. А корни от него не в восторге. Они перевиваются в злобные узлы и обиженно отползают.

Я успеваю отобрать у них свой мешок, но вернуться за мечом не решаюсь. Это плохо, по мечу меня скоро отыщут, и я спешу убраться подальше от неприметной норы под деревом.

Да, тут опять лес, но совсем другой. Всюду торчат глазастые корни, и сами деревья выше, с совершенно чёрной корой и такими раскидистыми кронами, что на земле почти также темно, как под землёй. Если из мрака выскочат волки, пиши пропало.

Волки не показываются, но, пару раз провалившись в овраг, кишащий зелёными глазами, я решаю, что идти ночью – самоубийство. Чуть пометавшись, я нахожу самое спокойное дерево и начинаю на него взбираться. И почему я не такой ловкий, как Эйка?

Лезть в кромешной черноте по чёрному стволу – дурная затея, но всё лучше, чем быть съеденным. Попутно я замечаю мелких зверьков – глазастые щупальца проросли их насквозь, но убивать не спешат, предпочитают растянуть удовольствие. Другую жертву – покрупнее и с копытами – корни прямо сейчас заталкивают в плотоядно распахнутое дупло. Жертва визжит и брыкается.

Так, к дуплам лучше не приближаться.

Я стараюсь, но не могу одолеть даже половину дерева. Руки и ноги так дрожат, что перестают подчиняться. В итоге я нащупываю крепкую развилку, приматываю себя верёвкой к стволу и в таком положении пережидаю ночь.

Сплю или не сплю – сам не разберу. Трудно отличить это место от ночного кошмара. Зрение сейчас бесполезно. Но когда сердце перестаёт иступлённо колотиться и гул крови в ушах стихает, я начинаю слышать шум водного потока – справа и совсем рядом. Волчий вой – далеко, ближе к побережью. Перекличку ночных птиц (я надеюсь, что это птицы) – в ветвях над головой. И деловитое копошение корней – где-то внизу. Всё это мешает спать и думать, но оно и к лучшему. Потому что я думаю о Шустрой, а в рваных сновидениях опять вижу, как она шарахается от меня и обращается прахом.

На рассвете я окончательно открываю глаза – от боли в ноге. Громадная бабочка вгрызается в меня с большим аппетитом. Я сбиваю нахалку сапогом, разминаю застывшие мышцы и ощущаю, как под рубашкой ползут тёплые капли. Мысли ворочаются вяло, и сперва я предполагаю, что ночью шёл дождь. Но здесь такие кроны, что ливня даже слышно не должно быть. А ещё я с вечера укутался в плащ так плотно, как мог.

Лишь распутав завязки, я понимаю, что кровоточит давнишний шрам от клыков Эйки. С чего бы это? В любом случае, кровь это лишний след. Я прижигаю синей водой старую ранку и свежий укус бабочки, а потом заставляю себя поесть мяса из банки. С абрикосовым компотом. Любимый завтрак. Надо было прихватить того зайца, что болтался в корнях. Всё равно он был не жилец.

Но я торопился найти убежище, да и теперь не жажду слезать. Хочу сначала разобраться в обстановке, но мешает туман и боль в глазах. Я так отвык от солнца, что утренний полусвет нестерпимо слепит.

Немного приморгавшись, я отвязываюсь от дерева и огибаю ствол. Ветви достаточно густые, но осень в разгаре, и листьев мало. А ещё они жгутся, это я оценил ещё ночью. Всё же я ползу по ветке, цепляясь за сучки, пока не определяю, откуда доносится шум воды.