Текст книги "Синий маяк"

Я думаю, что за всю жизнь это первый спокойный вечер, когда не надо ничего делать, даже зажигать маяк. Можно смотреть в огонь или на Эйку, можно слушать её голос или дрожь стёкол под порывами ветра. Ощущать её руку на своих волосах и ждать зимы. Жаль, что Эйка ещё слаба и быстро устаёт от книги. Хорошо, что я могу продолжить с той же строки.

Глава 9

Всю следующую неделю снег валит, не переставая, и Эйка спит до обеда, пока я путешествую до леса и обратно. Скоро река замёрзнет, и приносить добычу станет легче. Возможно, к той поре Эйка достаточно окрепнет, чтобы охотиться самостоятельно. Но пока ей не лучше и не хуже. Когда я возвращаюсь, она просыпается с трудом. Но её надо кормить, и мы обедаем – теперь вместе. Либо прямо в постели, либо перед камином – у огня веселее. На четвёртый день Эйка заявляет, что впадёт в зимнюю спячку, если так пойдёт дальше. И потом, она ведь обещала мне библиотеку!

Я сомневаюсь, стоит ли в её состоянии предпринимать переходы через весь замок. Эйка смеётся и говорит, что плавание на корабле будет куда длиннее. А к нему надо готовиться. И заодно поискать тарелки. С собой в дорогу она велит мне захватить мешок и съестные припасы. Я так не собирался, даже покидая маяк.

Но в конце концов мы отправляемся в путь, и Эйка ведёт меня с закрытыми глазами сквозь переплетение галерей и лестниц. Мы идём без малого два часа, и она успевает порассказать мне разных небылиц про свой туманный остров. Я уже не жду, что мы доберёмся до ночи, и предлагаю устроить привал в каком-нибудь чулане без зеркал. Но тут Эйка захлопывает очередную дверь и разрешает мне открыть глаза, перевязанные широким поясом.

– Иди сюда! – окликает она из мрака. – Тут только книги, они тихие.

Я всё ещё ничего не вижу и пытаюсь сделать шаг на её голос, но натыкаюсь на шкаф.

– Ой! – спохватывается Эйка. – Прости! Я забыла, что ты слепнешь в темноте. Тут же лампы есть!

Главное – во время сказать.

Я нащупываю настенный светильник и высекаю искру Пером. Лампа вспыхивает бледно розовым светом, а следом за ней зажигается целая галерея светильников. Становится видно, что все стены здесь состоят из книг. Это нескончаемый коридор с уходящими под потолок шкафами. Потолка, кстати, не видно. Полки просто теряются в темноте.

– Я молодец?! Ты рад?! – Эйка прикасается к моим губам смеющимися губами.

А я не пойму, чему рад сильнее: книгам или тому, что она весела и целует. Наверное, всё же Эйке. А от шкафов меня пробирает оторопь.

– Ты что дрожишь? – тут же спрашивает она. – Погреть?

Нет, я в тёплом плаще. Но здесь, и впрямь, холодно. А каминов нет. Как же раньше топили? Сейчас у меня пар идёт изо рта. У Эйки не идёт, конечно. Она спокойно поднимает температуру тела до уровня закипания крови и прячет мои руки себе под платье.

– Спасибо, – говорю я ей, – так лучше. Знаешь, у меня тут странное чувство. Как будто это всё посыплется на голову и придавит. Зачем вообще столько знаний? Их за всю жизнь не освоить!

– Смотря какая жизнь, – вставляет Эйка. – Показать тебе, где написано про магию? Там много! Мне это без надобности, а тебе пригодится. Коридор идёт по кругу, не заблудимся.

Она же, вроде, боялась колдовства?

Но книг тут и впрямь много. Очень. Так много, что хочется завыть оборотнем. Вот я всегда знал… Словом, я всегда знал про себя, что нужно. Но жизнь-то надо налаживать! Тем более, семейную. А как? Всех книг не осилишь – ни за зиму, ни за вечность. А из того, что прочту, я мало что пойму и ещё меньше выучу. Пожалуй, стоит сосредоточиться на кораблях сосредоточиться. Что они такое вообще и как плавают.

– Тут про корабли, – радостно сообщает Эйка, раскидывая руки перед двумя высоченными шкафами.

Здорово, что теперь и она читает. Глядишь, к старости отчалим! Неожиданно моё сердце немного успокаивается. В шкафу напротив я вижу все восемнадцать томов в ряд – «Детям о мире». С привычными сносками внизу страниц: заклинание огня… поиск воды… определение сторон света… Когда подрастёшь, малыш, ты узнаешь о них подробнее.

Не настолько же подробно! Зато двенадцатый том целиком про судоходство. Начну-ка я с него. А потом соображу, что прихватить из шкафа напротив. Эйка дополнительно заталкивает в мой мешок «Начальную магию», «Войну островов: первое столетие» и ещё что-то в глухой обложке (потренируемся, когда её рана совсем затянется).

У меня возникает мысль, не проще ли переехать жить в библиотеку? Но очень уж тут студёно и неприветливо. И Эйка говорит, что до выхода – тьма зеркал. Так мы и бродим по гулкому коридору, освещённому тусклым розовым светом. Заглядываем в страницы с понятными или непонятными буквами. Рассматриваем картинки с волшебниками и тварями с неведомых островов. Книги прекрасны, от них не оторвёшь взгляд. Каждый символ будто годами рисовали. Каждая картинка готова заговорить и ожить.

Но ничто не оживает, и тяжелую тишину, нарушают лишь наши голоса. Любой звук немедленно гаснет, и тишина смыкается снова. Такое ощущение, что это место либо умерло, либо глубоко спит. И при этом ни одна страница не пожелтела, не отсырела. Ни одна пылинка не легла на сверкающие столы, которые встречаются нам по дороге. Здесь угадывается присутствие мощной магии, равнодушной ко всему творящемуся вовне. Будто нет ничего важнее, чем охрана этой галереи шкафов. Не исключено, что так и есть, не мне судить. Но всё равно мне не по себе от этого.

Мы полночи блуждаем среди тысяч беззвучных голосов и нетленных слов, и на этот раз Эйка устаёт быстрее, чем я. Хотя и уверяет, что рана давно не болит, и вообще дело не в этом. Просто она привыкла спать днём, а скоро день.

Назавтра меня мучает совесть за то, что я таскал её в такую даль. Я заставляю её осушить залпом двух лис, а потом мы валяемся в постели до следующего утра. Эйка дремлет, я читаю ей детскую книжку про корабли, из которой так до конца и неясно, насколько эти штуки реальны. На третий день я сознаюсь, что очень хотел бы увидеть библиотеку ещё разок. Мы не доучили принесённое в прошлый раз, но и в других книгах много нужного! Я дойду и один, если мне объяснить дорогу.

Но в итоге мы снова отправляемся вместе. Как и на следующий день. На обратном пути Эйка собирает по комнатам всякую мелочь: от простыней и чашек до тяжёлых замысловатых украшений, которые сама не знает, как надевать. Оказывается, что браслеты крепятся к кольцам, а диадема – к ожерелью, и всё это жутко неудобно, и Эйка хохочет, представляя, каково ходить в этом целый день.

Мне не нравится бледное свечение чёрных камней в этих странных предметах и лихорадочный блеск в глазах Эйки, и даже её смех отчего-то будит тревогу. Но мы ложимся спать, как обычно, и наутро всё повторяется снова: моё путешествие по льду туда и обратно, её обморочный сон и поход в библиотеку, о котором на этот раз просит сама Эйка.

Мы снова засиживаемся там за полночь. Ужинаем тоже в библиотеке. Я – печеньем и компотом, Эйка – свежепойманным зайчонком. Потом она лежит на животе поперёк стола, заваленного всевозможными книгами, и монотонно спрашивает меня через каждые минуту-две:

– Как вставить нитку в иглу… Как завязать узел… Надо?

– Вряд ли. Узел легче руками завязать.

Я сижу за тем же столом и составляю список полезных заклинаний. Карандаши, наконец, нашлись, бумага тоже – длинные узкие свитки с разными завитушками по краям и позолотой на обороте. Писать на них удобно, но что писать, я не вполне понимаю. И это понадобится, и то… И всё равно я где-нибудь ошибусь! Вместо того, чтобы вставить нитку в иголку, вставлю иголку в глаз. Потому что есть близкое по форме заклинание для повышения остроты зрения. И зачем сочинять такие похожие загогулины? К пятому свитку они уже все мне кажутся одинаковыми. Вот за это я и не люблю магию. Чуть ошибёшься – и на тебе дерево с глазами!

– А если придётся крепить паруса? – предполагает Эйка.

– Ладно, – вздыхаю я, – пометь галочкой. И заодно поищи, как развязывать магический узел.

Я бы рядом с каждым заклинанием помещал зеркальное – для отмены. Кстати, про зеркала. Буквально вчера мы наткнулись на описание чар, которыми всю эту жуть прилепили к стенам. А как очистить стены, нигде не упоминается! Приходится жить с кучей злобных уродов. Отдирать их очень трудоёмко, многие приросли к своим местам намертво. Завешивать бесполезно. И разбить сил не хватает. Вот и думай! Хорошо, что они сквозь стены не пролезают!

– Ещё должно быть заклинание, чтобы проходить сквозь предметы, – говорю я Эйке. – Пригодится, если мы упрёмся во что-нибудь.

А это непременно случится. Дня не было, чтобы я во что-нибудь не упёрся. Например, в сказочную науку о кораблях.

– Ух ты! Нашёл! – поражаюсь я, не веря своим глазам. Вместо загадочных чертежей с пояснениями на нездешних языках, очередной справочник выдаёт, наконец, что-то внятное.

– Нашёл, как править судном? – вскрикивает Эйка, садясь на столе.

– Не совсем, но почти, – отвечаю я. – Иди сюда, погляди.

Эйка живо перебирается ко мне на колени и таращится на страницу, испещрённую столбцами магических формул. Согласно заголовку, всё это нужно для управления судном. Конечно, не подробное руководство, но уже кое-что.

– Немало! – тихо поражается Эйка. – Сколько же магов нужно, чтобы сдвинуть с места такую посудину?

– Хватит и одного, – мрачно усмехаюсь я, – если он выучит все заклинания. И спать не будет.

– Как же ты думал обойтись без помощи? – Эйка переворачивает листок, там ещё столько же формул. И на следующем листе, и на следующем…

Я зажмуриваюсь, потому что начинает рябить в глазах. Скоро и впрямь потребуется заклинание для остроты зрения!

– Я думал, что терять будет нечего, – объясняю я, затачивая магией карандаш. – А теперь могу потерять тебя. Это немного сковывает.

– Обо мне не тревожься, – Эйка ласково трётся носом о мою шею. – Я просто раскрою крылышки и упорхну.

– В шторм? – уточняю я, откладывая Перо. – И далеко ты улетишь в открытом океане?

Эйка поднимает ресницы, и в её глазах разгораются насмешливые искры.

– Я пошутила, Ильм, – говорит он очень строго. – Я не собираюсь тебя бросать на тонущем корабле.

– Стало быть, потонем оба. Только и всего, – вздыхаю я, обречённо берясь за карандаш. Я уже мозоль натёр на пальце, а истина всё дальше и дальше.

– Опять, – сокрушается Эйка, отодвинув ворот моего плаща. – Так мы точно далеко не уплывём!

Мне нравится, когда её прохладный язычок залечивает вечно ноющий укус, но мы тут для дела, и я мягко отстраняю голову Эйки от своего горла.

– Ну-ну, – говорю я ей, – не отвлекайся! Лучше смотри сюда, тут дальше есть картинка, какое заклинание к чему приложить… Ну же, Эй!

Я сбиваюсь с дыхания, карандаш со стуком выпадает из моих пальцев, и Эйка словно бы просыпается.

– Ой, извини, – моргает она, поправляя на мне плащ. – Увлеклась лечением. Слезу-ка я лучше…

– Сиди, так удобнее, – отвечаю я, придвинув книгу поближе. – Вот послушай, что я придумал. Нам ведь не надо на край света! Будем держаться вблизи островов, так ты сможешь охотиться. Опять же, там пресная вода. Могут и люди встретиться. Надо только сообразить, какой курс безопаснее. Чтобы не напороться на скалы. Или на тех, кто нам не обрадуется.

– Или слишком обрадуется, – многозначительно облизывается Эйка. – Почитаем подробнее про окрестные острова, раз теперь мы знаем их названия.

Я отодвигаюсь глубже в кресло, чтобы можно было держать и её, и книжку, и мы начинаем разбираться с заклятиями. Сперва Эйка с интересом вникает в незнакомые слова и формулы, но магия ей быстро наскучивает. Какое-то время она ещё слушает волшебную тарабарщину, смиренно положив головку мне на плечо, но в итоге засыпает так, что я не могу её добудиться.

Я не могу её добудиться.

Сперва до меня не доходит смысл. Просто нам пора возвращаться, и у меня уже плечо онемело. Как я теперь понимаю, не от неудобного положения, а от холода. Эйка совершенно окоченела. Это ещё ничего не значит, но я её зову, а она не откликается. Потом я начинаю её трясти. Потом соображаю, что могу ей навредить таким образом. Я растираю её пальцы и снова пытаюсь докричаться.

А что я ещё могу? Это же бессмысленно – помогать ей с дыханием или заставлять биться её сердце! Я прикладываю ухо к её груди, но кровь так шумит у меня в ушах, что я ничего не разбираю. Ей опять плохо, но почему?! Она ведь кушала, и повязки совсем сухие! Видно, всё из-за яда, который серебро.

Я совершенно теряюсь. Если среди гор золотой бумаги скрыто нужное средство, я нипочём его не сыщу. Лучше бы мы в лес пошли, там хоть белки водятся!

Не придумав ничего лучше, я спихиваю со стола книги, укладываю Эйку и забираюсь к ней. Её лицо кажется прозрачно-бледным, очень усталым, но всё же не таким измождённым, как в первую ночь после копья. Вдруг ей надо совсем немного крови, чтобы прийти в себя? Правда, она запретила мне подобные фокусы. Но не объяснила, как без этого обойтись.

У меня одна проблема: теперь Эйку не заставишь пить. Сорвав плащ, я пробую приладиться к её клыкам так и этак, но тщетно. Возможно, место укуса не так важно, но я стараюсь всё делать, как в прошлый раз. Тогда ведь получилось! И сейчас получится. Мне кажется, что я вожусь слишком долго. И не сразу догадываюсь использовать карандаш. Нащупав прошлый укус, я делаю один прокол и второй. Но кровь не идёт, бред какой-то! Должно быть, в Эйке скрыта какая-то заживляющая магия. И что дальше?

Я видел заклятие кровопускания в лечебном справочнике, но в каком из? Переписывать эти чары я, конечно, не стал. Зачем они вообще и при наличии вампира в частности?

Я бранюсь на языке оборотней – он подходит к случаю наилучшим образом. Я обещаю Эйке, что всё сделаю, но не делаю ничего, только переворачиваю груды бесполезных книг. И всё это время мой собственный пульс тикает в ушах, как взбесившийся будильник. Я даже не понимаю, что уже смотрю на нужную страницу. А потом десять раз перечитываю одну строчку. Я дико не люблю пробовать сходу незнакомую магию. Я могу, например, перерезать себе горло. Или убрать из-под нас пол. Но я ведь не очень сильный маг, верно? Конца света быть не должно.

На всякий случай я беру Перо двумя руками и на задержанном дыхании вывожу колдовские символы. Перо, должно быть, презирает меня за такую скорость и точность письма. Но когда я прикасаюсь им к шее, из старого укуса, наконец, вытекает алая струйка, и клыки Эйки тут же начинают удлиняться. Значит, не всё потеряно.

Я бережно поворачиваю её голову, чтобы зубки нащупали законное место. Но выдыхаю с облегчением, лишь когда она полностью погружает клыки. Это больно, больнее, чем раньше. Возможно, потому что сейчас она не контролирует силу укуса. Но я терплю, потому что боюсь дёрнуться, и тогда придётся начинать сначала. Теперь, когда Эйка может хотя бы пить, я могу прилечь рядом и подождать. Нет, надо перекатить её на себя – да, так будет удобнее.

Голова начинает кружиться, но Эйка предупреждала о таких осложнениях. Ничего, это ненадолго. Я отодвинусь, едва она откроет глаза. Едва она их откроет. Но Эйка не поднимает ресниц и вообще не шевелится, только пьёт и пьёт. Пусть себе. Я обнимаю её как можно крепче и окунаюсь лицом в её волосы, в густую непролазную черноту. Во мрак, который смыкается одним мигом.

* * *

Расступается мрак куда дольше. Я пробую поднять веки, но узкая полоска света бессильно схлопывается. В последний раз она оказывается кроваво-алой, и в попытке отгадать, что это такое, мне, наконец, удаётся удержать глаза открытыми.

Странное свечение – это всего лишь пожар заката под свинцово-чёрными тучами. Багряные портьеры против обыкновения раздвинуты, и последний вечерний свет заливает постель. Эйка сидит в изножье этой постели, замотавшись в кокон из шёлка, на этот раз зелёного, и смотрит на меня так, будто собирается съесть. Вроде бы она должна быть сыта, нет?

Я не помню, чем всё закончилось, как я дошёл сюда, если шёл, и как очутился в кровати под островами и океанами. Но на чём всё прервалось, я помню, такое не забудешь. Судя по виду, Эйке намного лучше. Стало быть, всё удалось. Но довольной она не выглядит.

– Не делай так больше. В следующий раз я тебя убью, – говорит она таким тоном, что невозможно разгадать, предостережение это или угроза. Но я уже привык к этому тону.

Я пытаюсь разомкнуть губы, но не выходит. Эйка с досадой поднимается и суёт мне воду. Уже не в роге, а в чашке. Ручка у этой чашки отбита, зато фарфор такой тонкий, что светится в лучах зимнего заката.

– Договорились, – отвечаю я, сделав осторожный глоток. Говорю это так, чтобы Эйка тоже не поняла, что я имею в виду.

Она могла бы… Обрадоваться, например, что мы вместе. Всё ещё.

– Я тебя ненавижу, – с чувством говорит Эйка.

Я сосредоточенно делаю ещё два глотка и откидываю голову на высокий резной щиток, нещадно истерзанный её когтями.

– Ты слишком слаба для сильных чувств, – замечаю я без всякого выражения. Кажется, даже без голоса. – Побереги силы, ты только что чуть не умерла.

Она смотрит на меня с полминуты, прежде чем ответить.

– Это было три дня назад, – произносит она. – Просто обморок.

– Нет, – уверяю я, – не просто. Так или иначе, я рад твоему возвращению. Ты меня не поцелуешь, милая?

По лицу Эйки проходит лёгкая судорога, и она опять отвечает не сразу.

– Ты для этого слишком слаб, – произносит она с нервной усмешкой. – Я уж думала, ты вообще не очнёшься! Что я только ни делала, тебе было всё равно. И ты постоянно норовил истечь кровью. Никогда не думала, что в человеке её целое море! В библиотеке залило весь стол. Я очнулась мокрая насквозь, платье так и пришлось выбросить.

У неё такой вид, будто её до сих пор тошнит.

– Платье жалко, – соглашаюсь я. – Но не всё же тебе меня пугать!

Эйка бросает на меня тяжёлый нечитаемый взгляд и поднимается на ноги.

– Вот твои книги, чародей, – она легко поднимает с пола стопку томов по врачеванию. – Если найдёшь там что-нибудь путное, полечись. Я больше ничего не могу сделать. Когда укус снова откроется, можешь прощаться с жизнью. Так что будь любезен, побереги простыни! Они снова закончились.

О! Хорошо, что она успела запастись бельём! Ворох кровавых тряпок так и валяется в углу, и моя одежда там же. Причём, вид у неё такой, будто меня оборотни рвали.

– Я постараюсь, – обещаю я от всего сердца. – Я помню, что ты не выносишь кровь.

– Только если мне надо сдерживаться, – Эйка усмехается, и я различаю ослепительные удлинённые клыки. – А раз сдерживаться не нужно, то кровь – это прекрасно! Но ты не забивай себе этим голову. Лучше поспи и подкрепись зайчиком. Я за эти дни навострилась, больше не пережариваю.

Ага, она уже и за зайчиками слетала! И опять собралась.

– Ты так говоришь, будто улетаешь куда-то. Куда? – спрашиваю я настороженно.

– На охоту, – прохладно бросает Эйка. – Мне давно надо, я только ждала, чтобы ты очнулся.

– Ничего тебе не надо, – возражаю я. – После человеческой крови тебе долго есть не хочется.

– Сейчас я больна, – объясняет она ещё холоднее, – мне надо больше.

Я медлю с ответом, теребя пальцем скол фарфоровой ручки. Я чувствую, что назревает скандал и битва мировоззрений. И я действительно не уверен, что нам обоим по силам такая роскошь.

– Ты могла сказать раньше, сколько тебе нужно, – замечаю я, не поднимая глаз. – Я бы добыл.

– Что ты добыл бы?! – спрашивает она резко.

Не знаю, что. Звезду с неба.

– Эй, солнце ещё не село, – пытаюсь я воззвать к её разуму. – Отдохни! Давай просто тихо посидим. Полежим.

Да, лежать гораздо лучше. Так голова почти не кружится.

– Больше ничего не хочешь? – осведомляется Эйка, полируя когти о гладкий шёлк.

– Хочу, – решаю я, чуть подумав. – Дай мне синюю воду. Там, на каминной полке.

Эйка выглядит недовольной, но приносит.

– Ты почти всё выпил, на дне осталось, – предупреждает она, протягивая бутылку.

– Ты поила меня этой гадостью?! – возмущаюсь я.

– А ты меня чем поил? – шипит она в ответ.

Нет, мне непременно надо справиться с этим проклятым состоянием. Хотя бы на полчаса обрести голос. Я всё же делаю короткий глоток и сердито затыкаю пробку. Жидкий огонь прокатывается от горла до кончиков пальцев, и зрение обретает чёткость. Прямо до дурноты.

– Всё ведь обошлось, – поморщившись, говорю я Эйке. – Почему бы тебе не успокоиться?

– Потому что ты предатель! – заявляет она. – Сам мне лис таскаешь и сам же шею подставляешь! Ты уж определись.

– Ты сама сказала, что лис тебе мало. Ты уж определись, – советую я в ответ.

– Мне всегда будет мало! – огрызается Эйка, сверкнув глазами. – Я всегда буду хотеть есть. А ты всегда будешь хотеть, чтобы я тебя съела. Не можешь с этим справиться, прыгай в окно, как обещал! Чтобы мне тебя убивать не пришлось.

И окно при этом отворяет. Мороз, между прочим.

– Прямо сейчас прыгать? – уточняю я. – Или подождать, пока ты себя заморишь?

– Свою проблему я решу, – обрубает она. – А не решу, так сдохну. Так тому и быть.

– Не бывать этому, пока я жив, – отвечаю я, сердито заворачиваясь в покрывало. – Зачем мне кормить подводных гадов, когда ты тоже голодная?

– Вот потому я тебя и ненавижу, – объясняет Эйка.

– Улетишь – не возьму тебя на корабль, – предупреждаю я. – Я не для того тебя вытаскивал, чтобы ты сгинула.

– Да пошёл ты со своими кораблями, – бросает она через плечо.

Вот так, значит.

– И то верно! Прямо сейчас и отправлюсь, – решаю я, выкарабкиваясь из постели. – Ты пока лети, куда хотела. Не оборачивайся.

Встать мне удаётся не сразу, но всё-таки удаётся. Держась за щиток и стену.

– И зачем это надо? – подозрительно вопрошает Эйка.

– Затем, что ты сгинешь! А я этого знать не хочу.

Весь пол сегодня волнами, да что же такое!

– Ну-ну, плыви, – цедит Эйка. Как обычно, из-за спины. – Куда плыть-то собрался?

– За помощью, – выдыхаю я, вцепившись в подоконник. – Найду где-нибудь нормальных магов, чтобы вас всех тут расколдовали по самое не могу.

– О! – сумрачно оживляется Эйка. – Вот это дело! И кем же я стану, если меня расколдовать? Трупом?

Этим вопросом я не задавался. Надо будет задаться, если кровь вернётся к мозгам. Пока я просто говорю ей:

– Ты бы уже три дня трупом была, так о чём тревожиться?

– Всё равно далеко не уйдёшь, – качает она головой. – Это у тебя от укуса такая тьма замыслов. Ляг, ненормальный! А то опять кровь пойдёт!.

– Тебе что за дело? – спрашиваю я сквозь зубы.

– Ну, я же не какая-нибудь тварь бессердечная! – обижается Эйка.

И подходит. Лучше бы не подходила. И обнимает. Лучше бы не обнимала. У меня, когда она так прижимается, всё перед глазами плывёт.

– Ложись, а? – упрашивает она, поглаживая едва зажившие рубцы на моих рёбрах. – Ну, мне, правда, надо. Или это не кончится. Подожди, я тебя прошу. Мне сейчас опасно с тобой быть.

Я трясу головой, я не желаю слушать.

– Не полетишь, – отвечаю. – И не лезь ко мне со своим штуками. Ты какую-то дурь себе в голову вбила. Или убьёшь кого или сама убьёшься. Через мой труп.

– Страсти какие! – пугается она. – Ну-ну. Я подожду, пока ты в обморок грохнешься.

– Долго ждать будешь.

Эйка смеётся, правда, не весело, но крылья расправляет. Ветер треплет на ней зелёный шёлк, готовясь понести на все четыре стороны.

Ага, как же! Я забираюсь на подоконник, заслоняя ей путь. Холод режет кожу, но в раздрае чувств он кажется мне огнём.

– Слезай, а то сдует, – предупреждает Эйка. – Или прыгать решил?

– От тебя зависит, – сообщаю я, хватаясь за раму.

– Если от меня, – говорит, – то я поймаю. А если у тебя своя голова имеется, то слезай. Простудишься – не поплывём никуда.

– Мы и так, не поплывём, – отвечаю. – И не маши на меня своими крыльями. Я же за Перо не хватаюсь!

– Как скажешь, – усмехается она и отходит.

Молниеносно выбрасывает хвост и сдёргивает меня с подоконника. Я лечу на пол и, возможно, что-то себе ломаю, но главное, что не руки. Руками я отчаянно цепляюсь за её хвост повыше ядовитого шипа на конце. Эйка этого даже не замечает. Она когда превращается, уже целиком нацелена на охоту.

Или я её так довёл, что словесные аргументы закончились. Меня разворачивает и несколько шагов тащит по полу, а потом она вылетает в другое окно. Закрытое. То есть, вышибает раму. Я бы за ней и дальше увязался, но обо что-то задеваю головой, и сознание снова меркнет.

Очнуться меня заставляет понимание, что иначе я замёрзну насмерть. Не самая интересная смерть при таком богатстве предложений. Снаружи ночь, и снег сыплет на меня через выбитое окно, и я, наконец, поднимаюсь с усыпанного стеклом пола. Нет, не поднимаюсь. Нет, всё-таки поднимаюсь. Нет, не стоит себе лгать. В общем, я как-то добираюсь до водопада, попутно захватив Перо и синюю бутылку. Захлопываю дверь, чтобы не дуло, и начинаю греть магией ледяные струи, вычёркивая в воздухе одну попытку за другой. При этом меня трясёт одновременно от озноба и хохота.

С десятого раза начинает валить пар – видимо, получился кипяток. Я сижу под бесконечным потоком, пока не начинаю ощущать температуру, как надо. Для лучшего результата я выпиваю синей воды – всё равно её на жизнь не хватит. А в замке есть другая, разных цветов. Потом запасусь, если не сварюсь и не закоченею.

Краем сознания я понимаю, что не стоит сидеть в фонтане – раны на шее могут открыться. И напиваться не стоит – заснёшь и захлебнёшься. Но всё остальное сознание решительно устало от мыслей о смерти. Об Эйке я тоже стараюсь не думать, но это сложнее. Всё время тянет представить, что она делает и с кем? Просто ест, что уже кошмарно, или отомстить мне пытается? Она же меня ненавидит! Понятное дело – я ей ни умереть не даю, ни жить.

Она как-то рассказывала, что раньше старалась освобождать от мук больных и престарелых. Такой лёгкий и приятный поцелуй смерти. Может, да, может, нет. По-моему, у неё всё под настроение. Не представляю, кого она выберет, но я ему не завидую. Или вру, завидую. У меня же Связь! Так почему эта Связь не даёт покоя – ни врозь, ни вместе? Почему всё должно быть так трудно? Я знаю, что Эйка старается, и, вроде бы, я тоже. Так не лучше ли прекратить старания – и будь, что будет?

Я никак не могу успокоиться, а ведь Эйка вот-вот вернётся, и не дело ждать её здесь. Ещё минута – и подъём. Ладно, пять минут.

Да кто сказал, что она вернётся? Она обещала не исчезать, но и я обещал не лезть к ней в зубы.

А если она опять пропадёт, что тогда делать? Остаться здесь? Отправиться на новые поиски? Уйти к кораблям, как грозился? Точно, возьму корабль, уведу его на край света и затоплю там.

Вот же смех! Интересно, как я стану тогда выкручиваться: попробую вернуться вплавь или там повешусь?

Если Эйка всё-таки прилетит, надо будет забыть про спор и спокойно поговорить. Не драться же всякий раз!

Я бы мог, наверное, почитать книжки – о, тут есть очень занятные! – и наколдовать клетку с цепями.

Но с какой радости мне так утруждаться? Пусть только покажется, я её просто убью. И себя убью. И весь мир обрыдается.

Эх, раньше надо было думать! Теперь она будет сытая, мне с ней не совладать…

Бешенные мысли так и скачут по тёмному кругу, и мне стоит огромного труда собрать их в разумную форму. Неужели так обязательно, чтобы кто-то умирал? Вовсе не обязательно. Эйка всегда была опасной. Теперь она не всегда опасна, это уже хорошо. Надо только пережить этот день… эту ночь. А назавтра я принесу ей лису. Двух лис. Трёх. И постараюсь, чтобы её больше не протыкали копьями. Надеюсь, она хотя бы не напоролась на оборотней там, в ледяной мгле.

Вода постепенно остывает, и мысли тоже – до состояния межзвёздного холода. Эйка была права, иногда полезно поразмышлять в одиночестве. Ещё бы не тоска эта! Я не могу провести грань между Связью и привязанностью и не могу отграничить разум от безумия. Но всё, что я говорил и делал в последние дни, теперь представляется горячкой и бредом. Каким-то кровавым помрачением, тут Эйка угадала. Я прирос к ней, как к дереву, и пытаюсь подобрать удобное положение. Которого нет, потому что нас соединил всего лишь случай. Несчастный, по-видимому. Что я такое, чтобы она ко мне возвращалась? И обижаться не на что! Я бы её сам на маяк не пустил, будь моя воля.

Я как-то ничего уже не хочу. Ни к кораблям, ни головой в озеро. Я даже не хочу видеть Эйку. Мне тяжко и стыдно, и я не представляю, что ей сказать. Я хочу… одеться, наверное. И выбраться уже из воды, а то я скоро превращусь в одно их тех светящихся чудищ, что снуют в глубинах под замком.

Я возвращаюсь в комнату, где нет Эйки, и царит первозданная стужа. Камин не погас, но и не греет. Я копаюсь среди тряпок, раскиданных Эйкой по креслам. Всё это лиловое и охряное кажется равно бессмысленным. Алое должно смотреться на мне особенно нелепо. Заматываюсь в алое, набрасываю сверху свой плащ, чтобы перестали стучать зубы, и отправляюсь гулять по замку. Окно-то надо чинить!

Зеркальный щит я прихватываю с собой. Я не самоубийца, несмотря на все потуги. А то давно бы отмучился, ещё когда остался один на маяке. Так чего мне бояться? Зеркала? Зеркала всем надо бояться, это да. Возле одного из них я стою довольно долго, пока моё мокрое отражение с кровоподтёком на правом виске не сменяется постепенно выползающей из мрака безглазой тварью. Видимо, у меня два отражения – выбирай любое!

– Назад, – говорю я твари, дав ей по лбу Пером, но тварь не успокаивается и продолжает хищно разевать зубастую пасть.

– И что? Что дальше? – в последний момент я отдёргиваю палец и снова протягиваю руку к его зубам. – Тошно тебе, да? Тошно… Сам виноват, что уж теперь. Назад, я сказал!

Я поднимаю щит, и тварь отскакивает в зеркальную мглу, узрев себе подобного. Любопытно, отчего это они так боятся друг друга? И как видят сквозь сросшиеся веки?

Я добредаю до последней комнаты – той, где в прошлый раз мастерил щит. Гвозди остались, можно ими заколотить окно. А впрочем… Я достаю из кармана свиток с заклинаниями и через полчаса добиваюсь своего – вышибаю дверь. Оттаскиваю её в наше семейное гнёздышко и намертво приклеиваю к оконному проему чарами для крепления зеркал.

Сквозняк сразу прекращается. Я запираю второе окно и устраиваюсь на шкуре перед камином. Ужинаю холодной зайчатиной и обломками печенья. Даже компот сегодня не вызывает такой оскомины, как обычно. Я смутно соображаю, что не ел три дня. Но пока действие синей воды не выветрилось, я не ощущаю ни слабости, ни усталости.

Потом, конечно, наступает, расплата. Я едва добредаю до кровати и забываюсь, не успев почувствовать под собой постель. В следующие два дня меня одолевает такое бессилие, что я не могу ни ходить, ни есть. Только пью воду, но меня рвёт даже от воды.

Укус, к счастью, не открывается, но будит по ночам острой стреляющей болью. Тогда я лежу, не шевелясь, и часами гляжу на луну, как оборотень, ожидая восхода. Днём я любуюсь, как окна затягивает морозным узором, и жду заката. И уже понятно, что Эйка не появляется.