Текст книги "«Где хорошо? Повсюду и нигде...»"

Надышали и живём
2000–2002

* * *

 
Звонят отсюда через ноль,
А также через боль и муку.
Коммуникации науку
Освоить просто. Уж не столь
Она немыслимо сложна:
Нажмёте точку болевую
И речь услышите живую,
Ту самую, что вам нужна.
 

2000

 

* * *

Мир мал и тесен – просто жуть.
И мнившийся столь долгим путь
Ничтожно мал. Не путь – огрызок:
И узок он, и финиш близок,
Он меньше строчки в букваре.
Сменилась дата в январе,
И вроде даже век сменился,
Но путь, увы, не удлинился,
Он так же узок, так же мал,
Как тот диванчик, где дремал
Лизочек, нацепив штанишки
Из тонких крыльев комаришки.
Сквозит старинный этот мир,
Протёртый, как штаны, до дыр,
Он на свету сквозит, как ветошь,
И не поможет даже ретушь.
Мир мал, а ямы велики,
Многообразны тупики,
Кругом царят большие числа,
А жизнь на ниточке повисла,
На тонкой ниточке одной,
Покуда кто-то за стеной
Поёт про малого Лизочка…
Какая дивная отсрочка!
 

* * *

 
Поверь, возможны варианты,
Изменчивые дни – гаранты,
Того, что варианты есть,
Снежинки – крылышки, пуанты —
Парят и тают, их не счесть.
И мы из тающих, парящих,
Летящих, заживо горящих
В небесном и земном огне, —
Царящих и совсем пропащих
Невесть когда и где, зане
Мы не повязаны сюжетом,
Вольны мы и зимой и летом
Менять событий быстрый ход
И что-то добавлять при этом,
И делать всё наоборот,
Менять ремарку «обречённо»
На «весело» и, облегчённо
Вздохнув, играть свой вариант,
Чтоб сам Всевышний увлечённо
Следил, шепча: «Какой талант!»
 

* * *

 
Ну и так далее, далее, далее,
Далее лишь остановка «Рыдалия».
Если и далее так,
То за «Рыдалией» будет «Усталия»
А за «Усталией» – мрак.
Выход один – избежать неизбежное
И, заглядевшись на небо безбрежное,
В коем плывут облака,
Вдруг ухватиться за облако нежное,
Крикнув землянам: «Пока!»
 

* * *

 
В тех юных строках её, первых, начальных,
По-детски смешных и по-детски печальных,
В тех первых давно позабытых строках,
Где пышное «О!» наезжало на «Ах!»,
Где были обильны души излиянья,
Где Пушкин боролся с Барто за влиянье,
Где глупая девочка шла напрямик,
Предчувствуя тот ослепительный миг,
Который… которого нету в природе, —
Но это поймёт она лишь на исходе
Годов – там таился мерцающий свет,
Рождённый мгновеньем, которого нет.
 

* * *

 
Серое небо над чёрной дырой…
День нынче первый, а месяц второй.
Века начало и года, и дня.
Их осветить не осталось огня,
Сил не осталось огонь раздобыть,
А без огня непонятно как быть.
Где его взять в эти тёмные дни,
Коль из горючего – слёзы одни?
 

* * *

 
Темна вода, темна вода
В облацех…
Жизнь уместилась в четырёх
Абзацах,
Вся жизнь, которая текла
И длилась,
Сгустилась разом и в абзац
Вместилась.
А это значит – коль отжать
Всю воду,
Оставив твёрдую одну
Породу,
Получим драму, что весьма
Компактна
И выразительна,
И одноактна,
И динамична, коль всерьёз
Отжата.
Мильон подробностей – пустая
Трата
И сил, и времени, и слёзной
Влаги…
Не растекайся мыслью
По бумаге.
Пускай мгновенья, что текут
И длятся,
И завораживают, —
Испарятся,
И станет счастье пополам
С бедою
В облацех дальних дождевой
Водою.
 

* * *

 
Господь посылает сырую погоду,
Чтоб вывести всех нас на чистую воду,
На чистую воду, что льётся с небес…
Ютится ли ангел, ютится ли бес
В душе нашей призрачной? Что в ней ютится —
В душе, что в конце улетает, как птица?
В конце бытия улетает туда,
Откуда течёт дождевая вода?
 

* * *

 
Манна с неба, манна, манна…
До чего же негуманно
Так обманывать людей,
Обещая им туманно
Манну с неба: «На, владей!»
То не манна – просто манка,
Просто жалкая приманка,
На которую клюём,
Чуда бледная изнанка…
Но взгляни на окоём:
Облака на небосклоне,
Стая птиц на дивном фоне,
Ослепительных небес,
К коим тянутся ладони
В ожидании чудес.
 

* * *

 
«А» и «Б», что на трубе,
Числясь первыми по списку,
Подвергались злому риску,
Всё проверив на себе.
И в конце концов, увы,
И упали, и пропали…
Не ясны судьбы детали,
А итоги не новы.
Что ж осталось? Только «И».
«И» надежды не теряет,
Всех и вся объединяет…
Так храни же нас, храни,
Единение любя,
Совершай свой труд полезный,
Висни мостиком над бездной —
Вся надежда на тебя.
 

* * *

 
Откуда всхлип и слабый вздох?
Из жизни, пойманной врасплох,
И смех оттуда,
И вешних птиц переполох,
И звон посуды,
И чей-то окрик: «Эй, Колян!»,
И сам Колян, который пьян
Зимой и летом,
И море тьмы, и океан
Дневного света.
 

* * *

 
Шаг влево, шаг вправо – и будет пиф-паф.
Не прав ты, начальник, ей-богу, не прав:
Так целишься долго, мурыжишь давно,
Что нам уже стало почти всё равно.
«Убью!» – говоришь. Отвечаем: «Убей!» —
Без страха гуляя по зоне твоей.
Опять невредимы, опять пронесло,
Опять не вошли в убиенных число.
А может, затем лишь грозишься убить,
Чтоб мы научились всё это любить:
Весеннюю лужу, где рай воробью,
И небо, и зону с привычным «Убью!».
 

* * *

 
Ну, вырвись, попытайся, воспари —
Себе твержу, пуская пузыри
И погружаясь медленно на дно,
Где скорбное бесчувствие одно.
И сбросить этот морок нету сил.
О Господи, хоть Ты бы попросил,
Сказал бы: «Постарайся для меня».
Но Ты живёшь, молчание храня.
 

* * *

 
Переживая бренность бытия,
Предпочитаю в рифму убиваться,
Слова, слова – куда от них деваться? —
Заклятия, заплачки, лития?
 
 
Зачем переживаю – не пойму,
Что есть предел и пенью, и терпенью,
Везенью, невезенью и мгновенью,
Которое ни сердцу, ни уму.
 
 
Бегут года, и, сколько ни продлись
Морока эта, всё пишу о бренной,
О бренной жизни и душе нетленной…
Занудство, да? Занудство. Согласись.
 

* * *

 
Поиграй с нами, Господи,
поиграй,
Он такой невесёлый —
родимый край,
Что осталось нам только
играть и петь,
Чтоб с отчаянья вовсе
не умереть.
Поиграй с нами в ладушки
и в лапту,
Дай поймать что-то светлое
на лету,
И, покинув заоблачный
небосвод,
Поводи с нами, грешными,
хоровод,
Сделай столь увлекательной
всю игру,
Чтобы я не заметила,
как умру.
 

* * *

 
В ночь из ночи прямиком…
Точно рыба плавником
День щеки коснулся…
Неизвестно чем влеком,
Ты зачем проснулся
Здесь под небом на земле?
Чтоб найти огонь в золе,
В невесомом пепле,
И глядеть, как в феврале
Ветер пламя треплет?
 

* * *

 
Нынче шлют небеса столь рассеянный свет,
Будто вещи, достойной внимания, нет…
Но достаточно бросить рассеянный взгляд
На весеннего леса неброский наряд,
На мелькнувшую бабочку или жука,
На плывущие в талой воде облака,
Чтоб в рассеянных этих весенних лучах
Загрустить о посеянных где-то ключах
От заветных дверей, от такого ларца,
Где хранится последняя тайна Творца.
 

* * *

 
Каков текучести итог?
Куда впадает дней поток?
Томясь по взлёту и броску,
Куда впадает жизнь? В тоску,
В тоску, где края не видать…
Куда ещё должно впадать
Текучее житьё-бытьё?
Коль не в тоску, то в забытьё.
 

* * *

 
Интересно, что случится,
Коль на время отлучиться,
Ненадолго выйти вон
Из потока дней, что мчится,
Всё живое взяв в полон;
Убежать, как дух от тлена,
От наследственного гена,
Прочных связей, кровных уз,
От судьбы, где даже смена
Дня и ночи – тяжкий груз;
Убежать от оста, веста,
Зюйда, норда, из контекста,
Что написан на роду…
Только ты держи мне место
В этом веке и году.
 

* * *

 
Тебя опекает и этот листок,
И окна, что утром глядят на восток,
И птичье крыло, и цветущая ветка —
Ты в этом пространстве любимая детка.
И день вроде жаркий, но нет духоты,
У Господа Бога за пазухой ты,
Под небом высоким, под веточкой низкой.
Одно только плохо – проблемы с пропиской.
Царящий закон неизменен и строг —
Тебя здесь пропишут, но только на срок.
 

* * *

 
Куда ни глянь – сплошные нети.
Вот объявление в газете:
«Ищу, ищу, ищу, ищу» —
Читаю это и грущу.
Кого-то кто-то ищет срочно,
Указаны приметы точно,
И дан контактный телефон,
И в самом деле, где же он?
Где он, единственный из тыщи,
Которого так срочно ищут,
Который нужен позарез,
Тогда как времени в обрез,
В обрез, на донце, на пределе?
Ну отзовись же в самом деле,
«Я тут, – скажи, – я тут, я тут», —
Откликнись, и тебя найдут.
 

* * *

 
День потух, почти потух,
Спит на яблоне петух,
Он вчера сбежал из клетки
И сегодня спит на ветке.
Утром он попьёт росу,
А хозяин, взяв косу,
На участке скосит траву
И устроит там облаву
На шального петуха…
Спи же, петя, ночь тиха,
Спи, и пусть тебе приснится,
Будто ты и правда птица —
Вот подремлешь полчаса
И взлетишь на небеса.
 

* * *

 
Всё рифмуется со всем —
С ночью день, с водою суша,
То звончей они, то глуше —
Эти рифмы кровных тем.
Вечно к суше льнёт вода,
Тьму пронзает стук колёсный —
Рифмой парной, перекрёстной
Окольцованы года.
И мелькают тьма и свет,
Как рифмованные строки,
И безумец одинокий
Всё рифмует «да» и «нет».
 

* * *

 
На чём настаивает лето?
На чём? На изобилье света,
На том, что солнечный настой,
Такой душистый и густой,
Хмельнее всяческой настойки…
Глотнув его, дремли на койке,
Чтоб в полусне почуять вдруг,
Что жизнь проходит, как недуг.
 

* * *

 
Час от часу не легче,
А только тяжелей…
Так много птичек певчих
Средь солнечных аллей.
Их песням нет предела,
И всё ж – увы и ах —
Не птичка пролетела,
А жизнь на всех парах.
Ей не впервой, конечно,
Летучей, не впервой…
На блюдечке – черешня,
Поешь, пока живой,
Пока тебе жуётся
И ягодка мягка,
Пока ещё живётся
Хоть как-то, хоть слегка.
 

* * *

 
Всё бессмысленно и плохо
С точки зрения травы,
Жизнь её достойна вздоха
И печального «увы» —
 
 
Жгут её и рвут, и топчут,
И покоя не дают,
Поострей косу наточат —
И давай крушить уют,
 
 
Насекомую обитель,
Столь любимую жучком…
Не губи траву, воитель,
Лучше ляг в неё ничком.
 
 
На тебя здесь зла не держат
И тебе не отомстят…
Пощекочут и понежат,
На ушко прошелестят.
 

* * *

 
Ну чем не муза, чем не муза —
Щенячье розовое пузо?
А нос, щенячий чуткий нос, —
Он влажен, как охапка роз,
Покрытая росой, а ухо
Сигналит нам: «Полундра, муха!»
А хвост… О, эта речь хвоста!
Кто скажет, что она проста?
В ней и поэзия, и проза,
И грусть, и нежность, и угроза.
 

* * *

 
Под каёмкой голубой
В три оконца дом с трубой,
Дом, крылечко и дорожка,
На которой пёс и кошка.
Так приятно рисовать,
Тут – цветочки насовать,
Там – каких-то дивных птичек…
Мир прекрасен без кавычек.
Ничему не мерян срок.
Кошка – мяу, птичка – скок,
Сад сверкает изумрудно…
Богом быть совсем нетрудно —
Нужно что? Карандаши
И движение души,
И обычный лист бумаги,
Что боится только влаги,
Только влаги и творца —
Желторотого мальца,
Созидающего в раже
То, о чём и думать даже
Позабудет, коль дружки
Позовут играть в снежки.
Где? В какой вселенской точке
Бросит он свои цветочки,
Дом, тропинку, кошку, пса,
Голубые небеса —
Чтоб обречь своё творенье
На распад и разоренье.
 

* * *

To beat about the bush

 
Вокруг да около – чего?
Горящего куста, наверно.
То солона, то эфемерна
Роится жизнь вокруг него.
 
 
Вокруг да около куста
Неопалимого хожденье,
Рожденье, смерть, опять рожденье
Под синевою, что густа.
 
 
Вон те сгорели, плач по ним,
И мы сгорим – бушует пламя,
Бог с нами, грешными, Бог с нами,
Лишь был бы куст неопалим.
 

* * *

 
Средневековые картинки —
Герои гибнут в поединке,
На сцене мёртвые тела…
А я пока ещё цела,
Судьбой-злодейкой не убита,
Моё окно плющом увито,
И я пока ещё могу
Кивнуть кому-то на бегу,
Прочесть по-аглицки Шекспира
И посмотреть кино с Де Ниро,
Иль просто выйти во садок,
Но мне мешает холодок,
Которым – сладко мне иль худо —
Всё тянет, не поймёшь откуда.
 

* * *

 
Досадно, Господи, и больно,
Что жизнь Тебе неподконтрольна.
Она течёт невесть куда
И утекает, как вода,
И тает, как весной сосулька…
Осталось с гулькин нос, а гулька —
Из не особо крупных птах,
И кроме бедной рифмы «прах»
Не нахожу другой удачной,
Чтоб поделиться думой мрачной
О жизни суетной, дурной,
Надсадной, как звонок дверной,
Как в кухне сорванные краны,
О жизни, ноющей, как раны,
Немыслимой, такой-сякой,
Где счастья нет, но есть покой,
Да и покой нам только снится…
А впрочем, если уж делиться,
То не предчувствием дурным,
А мёдом, молоком парным.
 

* * *

 
– Поговорим о пустяках,
О том, что не живёт в веках,
О том, чего – подуй – и нету,
О том, что испарится к лету,
К рассвету, к осени, к весне…
– О чём ты? Говори ясней.
– Я о пустячном, мимолётном,
О состоянии дремотном,
О том, как просыпаться лень,
Как тянет в беспросветный день
Забыв себя, стать первым встречным…
Постой, но это же о вечном.
 

* * *

 
А птички всё летают,
Чирикают, поют,
А люди всё питают
Надежду на уют,
Хмельную свадьбу правят,
Поделки мастерят…
Как жаль, что всех отправят,
Куда Макар телят…
Да ладно уж, не каркай,
Отправят не сейчас,
Под этой кровлей яркой
Ещё подержат нас,
Дадут дослушать пташку,
Досочинить стишок
И поднесут рюмашку
Винца на посошок.
 

* * *

 
Ах, жизнь, опять твои проделки,
Опять я не в своей тарелке,
У этой тоже есть края
С каёмочкой, но где моя?
В каком ведре? В каком утиле?
А может быть, её разбили?
А может, отдали бомжу?
В чужую с ужасом гляжу.
Моя была плохого сорта,
Была каёмка полустёрта,
Большая трещина на дне —
Короче, всё, что нужно мне.
 

* * *

 
– Что делать?
– Ждать.
– Что делать?
– Ждать и ждать
Под небесами, точно под часами.
– Чего же ждать?
– Чего? Решайте сами…
– Всё нет его?
– Покуда не видать.
– Что делать?
– Ждать.
– Как долго?
– Вечно жди.
– А толку что, коль даже не маячит?
– И хорошо. И ладно. Это значит,
Всё впереди, всё только впереди.
 

* * *

 
Для печали есть резон —
На глазах увял газон
Ослепительный.
Начинается сезон
Отопительный.
Это значит – близок мрак,
И во мраке бедный зрак
Будет мучиться,
Избежать тоски никак
Не получится.
И нужна совсем не цель,
А какая-нибудь щель
В долгой темени,
В беспросветности недель,
В толще времени.
 

* * *

 
Мир становится всё суше
И шуршит сухим листом,
Тем, который, муча душу,
На земле лежит пластом,
Или тем, что вьётся, вьётся
И не падает никак,
Или тем, что бьётся, бьётся
На ветру, как рыжий стяг…
До земли полёт недальний —
Миг один – не день, не год.
Лишь мгновение летальный
Совершается исход.
 

* * *

 
Спите с горем пополам…
За окном орёт alarm,
Это ложная тревога,
Так что спите, ради Бога.
 
 
Это в чей-то мерседес
Средь ночи вселился бес
В виде адского сигнала,
И машина заорала
 
 
И орёт на все лады
В ожидании беды.
Битый час, надсадно воя,
Уверяет: нет покоя.
 
 
Есть пустой ночной квартал,
Где заблудший лист витал,
Есть осеннее ненастье
И предчувствие несчастья.
 

* * *

 
Коль за душой осталось что-то,
То разве что такая нота
Осталась там, такой звучок,
Который больше на молчок,
Похож, из коего, хоть тресни,
Не выжмешь ни строки, ни песни…
Увы, исчерпан креатив.
Сойду на нет, не воплотив
Всего, что воплотить хотелось.
А пелось как, какой был мелос,
Как много было верхних нот!
А нынче разеваю рот…
Ну и так далее… Не станем
Тянуть резину. Просто канем
В ту тишину, которой нет
Прекрасней, как сказал поэт.
 

* * *

 
Но выход рядом. Выход есть.
Коль от тоски на стенку лезть,
То в ней зимой или весной
Нашаришь выход запасной.
Нашаришь выход, дверцу, лаз
В ту жизнь, что горше во сто раз
Твоей, в которой, сжав виски,
На стенку лезла от тоски.
 

* * *

 
О себе, о себе, о себе…
Как не вскочит волдырь на губе?
О себе – без конца и без края,
То любя себя, то проклиная,
Проклиная, жалея, любя,
Своё бедное «я» теребя…
Боже, как мне с собою расстаться
И при этом на свете остаться?
Хоть на время расстаться с собой,
Став предметом иль тварью любой,
Хоть стеной, хоть часами с кукушкой…
Дело, кажется, пахнет психушкой.
 

* * *

 
Я живу в нигдее,
Пустотой владея
И слегка балдея
От таких щедрот.
Просыпаюсь – где я? —
Господи, в нигдее —
Места нет пустее
И свободней от
Суеты и пыла…
Всё, что прежде было,
Утекло, уплыло,
Унесли ручьи.
Чем жила, забыла.
Помню, сердце ныло
И собака выла
За окном в ночи.
 

* * *

 
«C’est dommage, dommage, dommage» —
Череда сплошных пропаж —
Наша жизнь под небосводом….
Но займёмся переводом.
«C’est dommage» – по-русски «жаль».
Жаль листвы, летящей вдаль,
Жаль пустеющего сада…
Всё проходит – вот досада,
«C’est dommage», – звучит шансон,
И с шансоном в унисон —
«Жаль, – поёт душа, – до боли
Жаль. Кого – его, её ли?»
C’est dommage, увы и ах,
Чьих-то рук бессильный взмах,
Роковое опозданье
На любовное свиданье.
 

* * *

 
Проживая в хате с краю,
А вернее, на краю
Чёрной бездны, напеваю:
Баю-баюшки-баю.
Дни под горку, как салазки,
Скачут быстро и легко.
Баю-бай, зажмурим глазки,
До конца недалеко.
Повороты, буераки,
Кочка, холмик, бугорок
И стремительный во мраке
Прямо в бездну кувырок.
Впрочем, я ведь не об этом:
Я про быструю езду
Про мерцающую светом
Неразгаданным звезду.
 

2001

* * *

 
Всё способно умереть,
Потому что живо, живо,
В час весеннего разлива
Силам – таять, птицам – петь.
 
 
Тают в небе облака,
Тает снежная одежда,
Лишь последняя надежда
Не растаяла пока.
 

* * *

 
Сил осталось – ноль,
Всё ушло в песок,
И кочует боль
Из виска в висок…
Всё ушло в песок,
Золотой речной,
Или стало в срок
Лишь золой печной.
Но не всё ль равно,
Что куда ушло,
Коль не жжёт давно
То, что прежде жгло.
Путь закрыт назад,
И потерян ключ.
И горит закат,
Я иду на луч.
И другого нет
У меня пути,
Кроме как на свет
До конца идти.
 

* * *

 
А день имеет бледный вид,
Он испариться норовит
До срока,
И всё крылатое парит
Высоко
В пространстве чистом и пустом,
Покуда я лежу пластом
С мигренью,
И тычет жизнь в меня перстом,
Смиренью,
Терпенью на исходе дня
Уча занудливо меня…
О Боже,
Так не хватает ей огня,
Мне тоже.
Так не хватает дерзких слов
И сотрясения основ,
И вспышки
Болезни той, где жарких снов
Излишки.
 

* * *

 
Среди сплошного дежа вю
Несозидательно живю
(Здесь буква «ю» стоит для складу,
И исправлять её не надо).
Уж вроде всё видали мы,
Сердца пылали и умы,
И щёки иногда пылали…
Чего мы только не видали!
Мы не видали ничего,
За исключеньем одного
Себя любимого, родного —
Что так не ново, так не ново.
 

* * *

 
Раствориться в пейзаже —
Что за дивная неть! —
И о жалкой пропаже
Никогда не жалеть.
 
 
Раствориться и слиться
С тёмной птицей, вон той,
С этой талой водицей
С красотой, лепотой.
 
 
Раствориться в пейзаже
Средь весенних полей
И ни чёрточки даже
Не оставить своей,
 
 
Ни штрихов, ни колечек
От постылого «я»,
От настырных словечек
Вроде «мой» и «моя».
 

* * *

 
А что в записке? Что в записке?
О жизни в ней, о страшном риске
На свете жить и умереть,
Чтоб не бывать на свете впредь.
А кто писал? Любой и каждый,
Кто на земле бывал однажды,
Кто жил однажды на земле.
А где записка? Там, в золе.
 

* * *

 
Когда-нибудь и где-нибудь…
Всё вздор! Нигде и никогда,
Но только там, где горек путь
И с горьким привкусом вода,
Где счастье, коль оно и есть,
Даётся с горем пополам,
Где даже радостная весть
Звучит тревожно, как alarm, —
Лишь там под утренний галдёж
Весенних птиц, спугнувших тишь,
Ты испытаешь страх и дрожь
И оторвёшься, и взлетишь.
 

* * *

 
Итак, не приходя в себя,
Придти в него, в неё, в тебя,
Придти в кого-нибудь другого,
Не приходя в себя, чтоб ново
И странно стало всё кругом —
Пейзаж и улица, и дом.
Забыть себя, свои ужимки,
Свой бледный вид на старом снимке,
Картинки новые плодя,
Зажить, в себя не приходя.
 

* * *

 
Жизнь – тяжёлая обуза…
Но покуда в ритме блюза
Дождь идёт, и тихо дни
Протекают, в двери муза
Постучалась – не спугни.
«Пам-парам», – всю ночь до света
Напевает близко где-то
То контральто, то басок…
Говоришь, что чуда нету?
А не хочешь адресок?
«Пам-парам, тарам, тарам-та,
Проживает чудо там-то,
Проживает чудо там…»
В ритме дивного анданте
Дождь по листьям и цветам…
Адресок зажав в ладошке,
Поспеши на свет в окошке,
И, романтику любя,
Дождь потратит всё до крошки,
Всё до капли на тебя.
 

* * *

 
Сию минуточку, сию
Минуточку – сквозь кисею,
Сквозь кисею дождя и снега
Проникну – и конец забега,
И оборвётся жизнь сия.
Но так воздушна кисея,
Но так она меня ласкает
И от себя не отпускает,
Что говорю ей: не уйду,
Зачем идти на поводу
У времени? Не лучше ль сдаться
На ласку и навек остаться.
 

* * *

 
Так тихо, будто снится,
Так тихо в море трав,
Что слышно, как ресница
Упала на рукав.
 

* * *

 
Опять неполная картина —
Есть повседневность, есть рутина,
Есть очевидное «сейчас» —
Но что же до и после нас?
И даже данность, даже данность
Упрямая – и та туманность,
Казалось бы ясна, видна,
А тронешь – видимость одна.
Картинки милые, родные —
Все как одна – переводные,
Которые, когда хочу
Яснее сделать, намочу,
Чтоб потереть, достав из блюдца,
Но лишь коснусь – картинки рвутся.
 

* * *

 
– Между нами, entre nous,
Как тоскуется в плену?
Как живётся, как поётся
И на волю удаётся ль
Выбираться иногда?
– Удаётся, но тогда,
Когда, бросив мир телесный,
В путь пускаемся небесный.
 

* * *

 
Всё осадки да осадки,
Уж давно полны все кадки,
Все бидоны, все корыта,
Вся земля дождём изрыта.
Хватит воду лить, ей-богу,
На дома и на дорогу,
На траву и на корягу…
Вот возьму и в лужу лягу,
В ту большую, в знак протеста,
Лягу в лужу и ни с места,
Потому что сколько можно
Поливать нас так безбожно?!
Это лето иль не лето?
Ни ответа, ни привета,
Только квакают лягушки
В переполненной кадушке.
 

* * *

 
Села на землю небесная птичка —
Это земного-небесного смычка.
Травки небесное тело коснулось,
Травка под телом небесным качнулась.
С травки стекли серебристые росы.
И, поглядев на окрестности косо,
Вспомнив какое-то срочное дельце,
Вновь упорхнуло небесное тельце.
 

* * *

 
И это всё от Бога,
От Бога – от кого ж?
И дальняя дорога,
И в небе лунный грош,
И горести людские,
И грешные тела,
И разные мирские
Безбожные дела.
 

* * *

 
Электронная начинка,
Примитивная починка:
Батарейку заменили,
И часы засеменили.
А они теперь без тика.
Хоть и мчится время дико,
Хоть, как прежде, убывает,
Но бесшумно убивает.
Ни бим-бома, ни тик-така,
Только тихая атака:
Час ни стукнул и ни пробил,
А подкрался и угробил.
 

* * *

 
– Ты где?
– В лакуне я, в лакуне,
В просвете, что велик в июне,
В пробеле, в пропуске, в дыре,
В необозначенной поре,
И день, который мне дарован,
Не назван, не пронумерован,
Не найден, к делу не подшит
И в нём никто не шебаршит,
Он ни текущий и ни прошлый.
И лишь бы только кто-то дошлый
По солнцу, ветру, шуму крыл
Его однажды не открыл.
 

* * *

 
Жизнь – загадка, тайна, пазл.
Тот попал, а тот промазал —
Тот промазал, тот попал,
Ну а тот совсем пропал.
Почему – не вопрошайте.
Как хотите, так решайте
Этот дьявольский кроссворд.
Может, «торт», а может, «чёрт»
Надо вставить в эти клетки.
Вот опять промазал меткий,
Прямо в цель попал слепой,
Поистратился скупой,
Бедолаге не до смеха,
Но зато тому потеха,
Кто всё это сочинил
И над каждым учинил
Не расправу, так забаву,
Чтоб помучился на славу,
Не кемарил, не дремал —
Вечно голову ломал.
 

* * *

22 июня. Долгота дня 17.34

23 июня. Долгота дня 17.33

Из календаря

 
Нынче проводы светлой минуты,
Время скорби и час похорон.
На минуту мы к области смуты
Стали ближе и терпим урон.
На попятный идём, на попятный,
Уплываем во мрак, в темноту.
День покуда ещё необъятный,
Ночь светла, и шиповник в цвету.
Но уже мы назад повернули,
Или нас повернули назад,
Станут ночи длиннее в июле,
А позднее осыплется сад,
А потом мы во мраке потонем,
Но таков уж порядок вещей.
Мы сегодня минуту хороним,
Проходя через поле хвощей,
Через сад, где пионы и маки,
Через лес, где кукушка поёт,
И какие-то странные знаки
Ускользающий день подаёт.
 

23 июня

* * *

 
Ступни огромны, а головка
Мала, как божия коровка,
Глаза – квадраты, нос – крючок,
Власы – оранжевый пучок.
Кто говорит, что жизнь – рутина?
Пылает дерзкая картина,
И вопиёт автопортрет,
Что жизнь безудержна, как бред,
И фантастична, и бездонна…
Кто говорит, что монотонна,
Не хороша, не дорога?
Того посадит на рога
Бычок, что сбоку примостился.
Откуда бык? Да так, помстился.
Сам мал, а рог – и крут, и толст,
А снизу подпись: масло, холст.
 

* * *

 
Боже мой, какое счастье!
Всё без моего участья —
Ливень, ветер и трава,
И счастливые слова,
Что в загадочном порядке
Появляются в тетрадке.
 

* * *

 
Ну и как он в переводе
На земной и человечий?
Получилось что-то вроде
Бесконечно длинной речи.
Хоть бессмыслица сверкает
Тут и там и сям порою,
Но процесс нас увлекает,
Все мы заняты игрою:
Переводим, переводим
С языка оригинала,
Где-то возле смысла бродим —
Есть сюжет, а толку мало.
И пером не очень нежным
Божий замысел тревожим,
Окончанием падежным
Их скрепляя, строки множим.
Но в хорошую погоду
Свет такой оттуда льётся,
Что земному переводу
Ну никак не поддаётся.
 

* * *

 
Вторник, пятница, среда…
Жить-то надо – вот беда,
Дни недели обилетить,
Проводить, потом приветить,
После снова проводить,
С ними есть и с ними пить,
 
 
В их дождях-лучах купаться,
В их подробностях копаться,
Их дарами дорожить…
Ну, короче, надо жить
От восхода до восхода
И в любое время года.
 

* * *

 
Увы, хлебаю что дано.
Уже едва прикрыто дно,
Уже на донышке остатки,
Но, говорят, остатки сладки.
Пока июнь идёт к концу,
Стекает дождик по лицу,
Водичку пьёт из лужи птичка,
Пресна небесная водичка.
Стекает дождик по устам,
Пока шагаю по крестам,
По влажным крестикам сирени,
Из света в тень, на свет из тени.
 

* * *

 
Всё от лукавого, ей-ей…
Иначе как могло случиться,
Что дождь прошёл и сад лучится,
И белый день ещё белей.
 
 
Всё от лукавого. В манок
Дни напролёт свистит лукавый,
И листья ластятся и травы,
Дрожит роса у самых ног.
 
 
И этот луч средь бела дня
И миг стремительного лёта
Стрижа – ловушка и тенёта,
Силки, тенёта, западня.
 

* * *

 
Ослепительные дни
Длятся, не кончаются.
Маков яркие огни
Там и сям встречаются.
 
 
Рябь в глазах от пестроты
И от разных разностей…
Отложи свои труды,
Умирай от праздности.
 
 
День сверкает, точно брешь,
Мысль течёт ленивая.
Грушу спелую заешь
Столь же спелой сливою
 
 
И следи полёт шмеля
Иль следи за бабочкой,
Или как плывёт земля
Вместе с этой лавочкой.
 

* * *

 
Творил Он без черновика,
А прямо сразу на века.
Без чертежа и без наброска —
Земля, небесная полоска —
Без плана и без чертежа —
Небесный свод, полёт стрижа….
И всё цвело, и всё лучилось…
А что, о Боже, получилось!
Глядишь – и Твой печален лик.
Ей-богу, нужен черновик.
Уж лучше черновик вначале,
Чем после пребывать в печали.
Уж лучше планчик набросать,
Чем после замысел спасать,
В тоске искать пути спасенья
Все дни, включая воскресенье.
 

* * *

 
«Дай, Боже мой, к Тебе припасть», —
На причитанья каждый падок,
Когда полнейший беспорядок
В душе и боязно пропасть.
 
 
С утра до ночи – дай, не дай,
Дай, Боже, то, не дай мне это…
Господь устал, его уж нету,
А просьб и жалоб – через край.
 

* * *

 
Где же всё это – язвы, проказа?
Кто-то стёр аккуратно с доски.
Существует лишь tabula rasa.
Нарисуй на ней, Боже, с тоски,
Нарисуй на ней снова со скуки
Рыбок, птиц, человечьи полки.
Вот тебе в Твои чуткие руки
Кисти, уголь, цветные мелки.
Стёрто прошлое – как не бывало —
Не кровила ранимая плоть,
Никого ещё не убивало
И доски не касался Господь.
 

* * *

 
Иди со мною. Vade mecum.
Иди с хорошим человеком.
Не заведу, не подведу,
Не принесу тебе беду.
 
 
Я поведу тебя сквозь лето,
Вдоль поля, мимо бересклета,
Пойдём с тобой кружным путём
И в поле ягодку найдём.
 
 
Иди со мною, vade mecum,
На пруд, на озеро, на реку —
Цветистый луг пересечём
Под ослепительным лучом.
 
 
Моя тропа – конца ей нету —
Не заведёт к Харону в Лету,
А только в следующий год
С таким же блеском летних вод.
 

* * *

 
Всё будет хорошо, как вы хотели,
И будет дух здоров в здоровом теле,
И прилетите вы, куда летели,
И будет время медленно ползти.
 
 
Да, но когда? Когда? Уже ведь поздно,
И где-то погромыхивает грозно,
Кого-то кто-то умоляет слёзно
Понять, простить. «Прости, – твердит, – прости».
 
 
Всё будет хорошо, как вам мечталось,
Совсем немного потерпеть осталось.
Усталость? Да, конечно же, усталость.
Она пройдёт, она пройти должна.
 
 
Когда? Когда? Ни щёлки, ни просвета —
Прошла зима, уже проходит лето
И грозно погромыхивает где-то…
Всё так, всё так. Зато заря нежна.
 

* * *

 
Приручи меня, жизнь, приручи, приручи,
Протяни мне свои золотые лучи
И ветрами обдуй, и дождём ороси,
И о том, как живу, между прочим спроси,
И отвечу, травинку во рту теребя:
Я не знаю, что будет со мной без тебя.
 

* * *

О. Чухонцеву

 
Взаимоотношения
Зелёного с зелёным,
Зелёного брожение
Под синим небосклоном.
 
 
Зелёное касается
Зелёного так нежно,
Как будто опасается
Всего, что неизбежно.
 
 
Дрожание зелёного
Листа на синем фоне
И трепетанье оного
В темно-зелёной кроне.
 

* * *

 
Не имей привычки жить,
Не имей привычки.
Жизнь твоя дрожит, как нить,
И горит, как спички.
 
 
И цвета терзают глаз,
Звуки бьют по нервам,
Будто в самый первый раз,
Будто в самый первый.
 
 
Ни к дождю не привыкай,
Ни к берёзам-елям,
Ни к тому, что будет май
Следом за апрелем.
 

* * *

 
Тебя целует ветер в темя,
Пока живёшь и тратишь время
На то, чтоб по миру кружить,
Точней сказать, на то, чтоб жить.
Тебя целует в темя ветер,
Пока живёшь на белом свете,
Пока ведёшь игру с огнём,
Который ярче с каждым днём, —
С огнём закатным и рассветным
На этом свете несусветном,
Где жизнь идёт и так и сяк…
Но лишь бы ветер не иссяк,
Который, рыская меж нами,
Шальное раздувает пламя.
 

* * *

 
Вроде просто – дважды два,
Щи да каша, баба с дедом.
А выходит, что едва
Мир не рухнул за обедом.
 
 
Вроде море, ветерок,
Сок в бокале с горстью льдинок.
А выходит – морок, рок
И кровавый поединок.
 
 
Вроде руку протяни —
Белый-белый куст жасмина.
Но прозрачнейшие дни
Вдруг взрываются, как мина.
 
 
Что на сердце, на уме?
Что пульсирует под кожей?
Что там вызрело во тьме?
Пощади нас, Святый Боже.
 

* * *

 
Точно вспышка – есть и нету.
Не поймать за хвост комету.
Нынче вместе, завтра врозь.
Всё приснилось, пронеслось:
Блицлюбовь и блицсвиданье.
Долго длится лишь рыданье.
Долго длится только плач.
Остальное мчится вскачь.
 

* * *

 
Всего лишь несколько недель
Продлится эта канитель,
А дальше белый этот цвет
Сойдёт на нет.
 
 
И станет тускло и темно,
И сиротливо станет, но —
Припомню среди серых спин,
Как цвёл жасмин.
 
 
Как цвёл жасмин и как была
Дорога через сад бела,
Хоть никуда не привела,
Но так звала,
 
 
Как будто там не чернота
И не последняя черта,
А только светлые лета,
Цветы… цвета…
 

* * *

 
Пёсик лает, козлик блеет,
Куст жасминовый белеет
Возле самого крыльца…
А у сказки нет конца.
Как и нынче, прошлым летом
Цвёл жасмин таким же цветом,
Козлик блеял, лаял пёс,
Ветер всё это унёс.
А потом принёс обратно,
На ушко шепнув невнятно
Что-то вроде: «На, держи
И подарком дорожи».
Хороши его подарки:
Куст жасмина маркий-маркий,
«Бе» да «ме», да пёсий лай,
Писк, жужжанье – в общем, рай.
 

* * *

 
Ура, каникулы у нас!
Свободный день и тихий час,
И гору сладостей припас
Создатель щедрый.
 
 
Он нас пасёт, как прочих пас,
И с нас не сводит чутких глаз,
И всё подкармливает нас
Цукатом, цедрой.
 
 
Летай же, Божие дитя,
Летай, ликуя и шутя,
Покуда жизнь идёт, светя
Зарёй, закатом,
 
 
Светись и ты, на свет летя,
Без всяких «всё же» и «хотя»,
Пока Создатель кормит тя
Халвой, цукатом.
 

* * *

 
Лист изъеденный и ржавый
На земле лежит шершавой,
Неказист его овал,
Он своё отвоевал,
Отшуршал и отсветился,
От всего освободился,
Распластался не дыша,
Но жива его душа
И тихонько кружит где-то
В тех краях, где снова лето.
 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

 
Глядя в небо вечное,
Тает жизнь конечная,
Тает, истончается
И совсем кончается.
С неба дождик капает…
Время смертных сцапает,
Серым волком явится,
Съест и не подавится.
Хоть в Москве, хоть в Жмеринке —
Волк ухватит серенький,
Тот, из старой песенки…
Он уже на лесенке.
 

* * *

 
Вроде живы, живы вроде,
Раз имеемся в природе,
Тащим ноги еле-еле,
Подустав к концу недели.
Нам бы жить на всю катушку,
Мы же дрыхнем – нос в подушку,
И, с трудом сумев проснуться,
Вяло тянем чай из блюдца,
Разговор ведя убогий.
В общем, мы живём, как боги —
И ленивы, и беспечны,
Будто вечны, вечны, вечны.
 

* * *

 
Всё говорю и говорю
Про дождь и ветер, и зарю,
Про тех, кто в памяти и в нетях,
Про сны и явь, про всё на свете,
На тыщу бесполезных тем
Я говорю не знаю с кем,
Волнуюсь, горячусь, сбиваюсь,
Спешу, слезами обливаюсь,
Шепчу слова, пугая тишь…
И слышу: «Почему молчишь?»
 

* * *

 
Пластинкой крутится земля,
Заигранной пластинкой, —
Всё то же вечное ля-ля,
Всё тот же диск с картинкой
И те ж царапины на нём,
И пенье, и шипенье…
И белым днём, и чёрным днём
Живи – имей терпенье.
На диске – чуткая игла,
Круженье вечность длится,
Земля давно изнемогла,
Но как остановиться?
Как прекратить и хрип, и визг,
И вой, и кантилену?
И, поцарапав чёрный диск,
Игла вонзилась в вену.
 

* * *

 
Чем кончится век золотой? Чернотой.
А чем ещё всё это кончиться может?
На золото чёрную краску положит
Незримый художник могильной плитой.
Но всё это после, когда-то, потом.
А днесь – листопад ещё не начинался
И ты ещё в золоте не искупался,
И в веке ты не жил ещё золотом.
Ещё ты надеешься слабо, чуть-чуть,
Что вовсе не будет конца и заката
И чистое золото ляжет на злато,
И будет лишь золотом вымощен путь.
 

* * *

 
На поверхности воды —
Сплошь осенние следы,
По окраске – золотые,
А по форме – запятые.
Каждый следующий след
Утверждает: точки нет,
Непременно жди продленья —
Озаренья или тленья.
Лист роняют дуб и клён…
Как-то будет путь продлён…
И шуршит, с ветвей слетая,
Золотая запятая.
 

* * *

 
А дальше будет день, а дальше,
А дальше снова ночь тишайше
Наступит, и затихнет дом,
А дальше утро, а потом
Опять кружить ночами, днями
Под фонарями и лучами,
А дальше – день и ночь, и день…
Живите долго, коль не лень.
 

* * *

 
Под небесами так страшно слоняться,
Надо хоть как-то от них заслоняться —
От безразмерных, бездонных, пустых,
В млечных разводах и тучах густых.
Чтоб не болеть одиночеством острым,
Надо прикрыться хоть чем-нибудь пёстрым,
Плотным, тугим, ощутимым на вес,
Но ярко залитым светом небес.
 

* * *

 
Очень трудно быть живой,
Жить, как транспорт гужевой
В век высоких технологий,
И, едва таская ноги,
Всё же всюду поспевать,
С энтропией воевать,
В завтра светлое тащиться
И ещё при этом тщиться
Сохранить задор юнца
До победного конца.
 

* * *

 
Смертный ужас и гибельный час —
Это всё не про нас, не про нас.
Едкий дым от спалённого крова —
Это всё про кого-то другого.
Вой сирены и смерть по пятам —
Это всё где-то там, где-то там.
Ураганы проносятся мимо…
Я пока ещё кем-то хранима.
 

PRESENT CONTINUOUS

Цикл стихов