Текст книги "«Где хорошо? Повсюду и нигде...»"

Татьяна Бек
Отважная весть. Из рецензии на книгу «Между облаком и ямой»
Литературная газета, 02.02.2000

…Разрыва и противоречия меж ранним и поздним творчеством нет – поэзия Ларисы Миллер двигалась и движется плавно, органично, чуть расширяющимися витками, и лишь сочувственному и пристальному взгляду открывается напряжённое обогащение её ритмики, заострение речевого жеста, углубление горестной и благодарной мудрости. «На излёте зимы, на излёте / Века бедствий и века любви / Всё тяну на излюбленной ноте / Ту же песню…»

И верность той же песне, и острые перемены – уловили! А ещё заметили: добрая половина стихотворений Ларисы Миллер написана в форме мягкого императива: …не спугни, явись, открой глаза, люби, прости, посмотри… Но это вовсе не знак властности – это связь с миром, это нерасторжимость нити меж «я» и «ты», это подлинный демократизм открытости. Потому-то она так любит почти по-детски начинать стихотворение с «А» или «Но», или «Итак» – точно длит нескончаемый разговор с близким человеком, лишь иногда прерываясь и возобновляя диалог на вчерашнем полуслове… <…>

Открытия и откровения этого поэта творятся не в прямых высказываниях или лобовых лирических формулах, но в паузах, проёмах, щелях между словами. Недаром любимый символ у Ларисы Миллер – это воздух.

Опять же можно привести целый долгий ряд её слов и словечек, означающих таинственное пространство, за пределами коего «мысль изреченная есть ложь»: вечный зазор, пробелы, пропуски, прогулы, лазейка, между строк, брешь, пробоина… Лариса Миллер сама знает, что не в резких штрихах, не во взбалмошных линиях и не в театральном выворачивании себя наизнанку её сила, а в сокровенном тайнослышании и тайновидении:

«Не мы, а воздух между нами, / Не ствол – просветы меж стволами, /И не слова – меж ними вдох / Содержат тайну и подвох».

С годами в стихах Ларисы Миллер стало больше «сора», жаргона, иронии и прозы – и чем ближе она к небу, тем больше в стихах земли. А быть может, наоборот: чем больше земли, тем ближе она к небесам? «Ломит голову к ненастью, / В сердце колики… / Сядем, братья по несчастью, /Сдвинув столики…»

Песня, поэзия, музыка существуют в стихотворениях Ларисы Миллер наравне с детьми, с любимым, с друзьями, ибо искусство в её личном мире – это способ жить, это, пожалуй, самая существенная возможность сопротивления хаосу и безбожию. Её стихотворчество – это и жизнетворчество тоже, недаром она с лёгкой самоиронией говорит: «Концы с концами я свожу / Путём рифмовки». Интересно, что в самые смятенные и отчаянные минуты Лариса Миллер прибегает к ритму особенно отчётливому и всегда предпочитает рифмовку смежную: «Иди сюда. Иди сюда. / Иди.

До Страшного суда / Мы будем вместе. И в аду, / В чаду, в дыму тебя найду». Или «“Доколе, Господи, доколе”, – / Прошелестело чисто поле».

Так ставят скобки на рану. Так обхватывают руками голову. Так прижимаются друг к другу.

В стихах Ларисы Миллер есть всё – мрак, тоска, ужас безвременья, страх смерти, усталость от пошлости, тиски сиюминутности, ощущение необратимой истории. Но всё это осенено высью. И её строгий, чистый, совершенно отдельный голос талантливо противостоит массовке тупика, являясь вестью оглушающе внятной, насущной и отважной.

Мария Ремизова, Павел Белицкий
Выбор достойнейших из достойных
Независимая газета, 18.02.2000, приложение «Кулиса НГ» № 3

В феврале, как обычно, стали известны имена номинантов Государственной премии в области литературы и искусства за 1999 год. <…>

Лариса Миллер выдвинута на соискание Государственной премии журналом «Новый мир», что уже придаёт самому факту выдвижения весомость и убедительность. Заметная едва ли не во всех литературных жанрах (проза, поэзия, эссеистика – то есть в двух всё-таки основных и одном более и более набирающем силу и литературную влиятельность), Лариса Миллер, как кажется, значительна во всех трёх – и тем не менее заставляет думать скорее о пользе писателей умных (достоинство не малое, тем более что и не частое) и щедрых, но никак не государственного масштаба… «О, мир, твои прекрасны штампы: / То свет с небес, то свет от лампы, / То свет от белого листа… / Прекрасны общие места…» <…> А что как государство заметит поэта (извините за тавтологию) масштаба поэтического.

Андрей Мирошкин, Евгений Лесин, Среди тьмы метаморфоз
Русская поэзия в новых сборниках
Московская правда, 14.03.2000

Новая книга Ларисы Миллер «Между облаком и ямой» (издательство «HGS») включает стихи разных лет: начиная с 60—70-х годов и заканчивая днём сегодняшним. Впрочем, стихи последнего десятилетия занимают половину сборника. Читая их, поражаешься простому открытию: автор глядит на мир, не то чтобы не меняясь с течением времени, не то чтобы одинаково в разные периоды жизни, а как будто всё более убеждаясь в чём-то, что было ясно с самого начала, но до сих пор требует (каждый день!) нового подтверждения. Стихи Ларисы Миллер – вне времени и пространства, по ту сторону всего. Их можно было писать в прошлом веке, они возможны и через века. В то же время эти стихи не просто современны, эти стихи хотят и способны остановить время. Не запечатлеть, а именно остановить. Как летящий камень, как льющуюся воду, как рождающуюся мысль:

«Устаревшее – “сквозь слёз”, / Современное – “сквозь слёзы” – / Лишь одна метаморфоза / Среди тьмы метаморфоз…» Мы все живём среди этой тьмы метаморфоз, «обалдев от всех новаций», не замечая ни прошлого, ни настоящего, боясь думать о будущем, остановить же нас можно лишь чудом. Например, чудом поэзии.

Вера Чайковская
Независимая газета, 24.08.2000

В ряду поэтов «классичных» таких, как Иосиф Бродский, Евгений Рейн, Олег Чухонцев, Александр Кушнер, слышен голос и этого автора.

Речь идет о Ларисе Миллер, несколько книг поэзии и прозы которой вышло за последнее время. Лариса Миллер выбрала в наставники поэтов века предшествующего. Баратынский, Фет, Тютчев – вот её поэтическая родословная. Её отец – литератор, погибший на войне, прекрасно знал поэзию русского золотого века… Баратынский открыл в русской поэзии душу, которая мается в мире, не в силах преодолеть разрыв между земным и небесным. Лариса Миллер эту тему подхватывает. Душа для неё – «обуза»: «Утомлено её крыло. / И обвисает тяжело…»

И больше всего привлекает перспектива «закрыть лавочку» или стать «беглой гласной», то есть осуществить некий уход из реального бытия. Речь, разумеется, идет не только о житейских сложностях и смутах нашего времени, даже не о генной памяти представительницы иудейского племени, а о метафизическом выборе тонкой и ранимой души, которой в тягость земное огрубелое – «плотское» бытиё. Можно предположить, что речь идет не о простом уходе в «смерть», а о тоске по каким-то иным формам существования, иным мирам, отблеск которых (о вечный Платон!) грезится душе: «Как будто с кем-то разлучиться / Пришлось мне, чтоб на свет явиться… / И шарю беспокойным взором / По лицам и земным просторам…»

Само бытиё мыслится как некая щель между «безднами» добытия и небытия, безднами, в которые Лариса Миллер постоянно вглядывается. Не из этого ли заворожённого внимания её интерес к средневековым мистическим учениям и к знаменитой книге Моуди, описывающей опыт «постсмертного» существования? «Любовь, она лишь стылый след. / Покой? Но он нам только снится. / Так что же есть? Небесный свет, / В котором облако и птица». <…>

Безнадёжность метания между «двумя безднами» смягчается в поэзии Миллер не только «детским» прищуром, но любой бытовой подробностью, мелочью, хрупкой вещью, становящейся любимой, драгоценной в космической перспективе…

Музыка в поэзии Миллер не только лирический камертон поэтического слова, не только излюбленная тема, не только организующий принцип на всех уровнях от строки до книги стихов, но и некий символический образ мироздания, всеобщая метафора бытия. <…>

Здесь музыка – не отвлечённая пифагорейская «гармония сфер», а интимный диалог души с мирозданием, сокровенная исповедь, обращённая к «другому».

И как в высокой музыке – симфонии, сонате – в стихах Миллер есть контрапункт, напряжение «несогласных» тем, внутренняя противоречивость, которая делает эту поэзию явлением подлинного искусства, а не сладким стишком «для забавы» и не обиходной мудростью…

Ирина Машинская
Новое русское слово, 27.10.2001

Лариса Миллер, автор множества книг стихов, эссеистики и мемуарной прозы (обычно под одной обложкой со стихами), один из самых необычных современных поэтов. Необычность этих стихов – не только в полном отказе – естественном, неханжеском – от каких бы то ни было современных стилистических ухищрений и при этом – редкое сочетание! – свободно входящей в них современности во всём обаянии повседневной речи. Необычность – и даже необыкновенность их – прежде всего в том, что цитируемый в одном из её эссе Баратынский называл «полным ощущением известной минуты».

«Чем кончится век золотой? Чернотой». Хотя бы этого простого довода достаточно для того, чтобы увидеть белый или золотой день – белым или золотым. Передать дисгармонию какофонией, конечно, можно, и в этом отношении в XX веке было много сделано, гораздо труднее, почти невозможно, находясь внутри скомканного, изломанного мира, сделать это так, как будто смотришь на всё это снаружи, из незримого, пронизывающего это обыденное – космоса. Вот эта запредельная пристальность – не только зрения, но всех чувств, как будто в беззвучно шумящую мировую листву вдвигается бесконечный телескоп – и есть едва ли не главное свойство стихов Миллер.

Казалось бы, перед глазами читателя проходит, бесконечно повторяясь, столько раз уже виденное, в том числе в стихах: птицы, трава, тот самый «тарковский» белый день. Ничего зрелищного – но всё зримо, никакой музычки, никакого нарочно нанятого оркестра аллитераций – а всё звучит. От слов идёт свечение, и каждый раз ты следишь за развитием всегда короткого, стремительного стихотворения с напряжённым интересом, сродни тому острому чувству соучастия, с которым смотрят на проносящийся по упругому, равномерно гудящему и гремящему мосту поезд – всегда новый, всегда другой.

Лев Тимофеев
Из выступления на презентации книги «Мотив. К себе, от себя», 13.02.2002
Интернет-журнал «Русский переплет», раздел «Критика»

…Это что-то совершенно удивительное – пластика стиха у Ларисы Миллер. Прежде всего этой пластикой она и завораживает. Завораживает, потом уже проявляется смысл, и ты ощущаешь себя в этом море смысла. Да, море, да, эта глубина, эта ровность <…> Лариса поймала свою интонацию. Иногда эта интонация кажется своеобразной. Но знаете, это как ровная поверхность океана. У Шнитке есть концерт для хора, где очень ровно всё, там нету глубоких перепадов. Но это такая океаническая глубина смысла и миропонимания <…> «Неужто два такта всего до конца? / Семь нот в звукоряде. Семь дней у Творца. / И нечто такое творится с басами, / Что воды гудят и земля с небесами».

Вот гудят воды, гудят. И земля с небесами. Это стихи. Спасибо.

Валентин Оскоцкий
О книге Ларисы Миллер «Мотив. К себе, от себя», февраль 2002
Интернет-журнал «Русский переплет», раздел «Критика»

…Для меня всегда важно найти, угадать у поэта ту ключевую строку или строфу, которые становятся как бы моей призмой восприятия его личности, понимания его творческой индивидуальности. Допускаю, что мой поиск ключа субъективен: то, что мне кажется ключевым, для другого читателя, а тем более для самого поэта ключ вовсе не это, а совсем другое. Но и при подобной скидке на свою читательскую субъективность, я не сразу сумел найти в книге Ларисы Миллер – в открывающих её стихах самых последних лет – строки, которые воспринялись бы как ключевые. И причина не во мне, читателе, а в авторе книги, в поэте. Выразительная индивидуальность Ларисы Миллер – в многослойности поэтического слова, в многогаммности мотивов, в множественности смыслов, которые не столько впрямую вычитываются, сколько опосредованно угадываются в строке, в строфе, в стихотворении в целом. На поверхности первый смысл, но за ним и под ним – второй и третий, а то и пятый, и десятый. <…>

И всё-таки среди последних – 1999–2001 гг. – стихов я нашёл то, которое воспринял ключевым: «Переживая бренность бытия». Ключевое его начало – в органичном сопряжении бренности жизни и нетленности души как взаимосвязанных, взаимопроникаемых, неразделимых первооснов поэтического мировосприятия поэта. И в завершающем, нечастом в лексике и стилистике этого автора повелительном наклонении: «Согласись». Выше было «Пиши», но в обоих случаях повеление – не наказ, а просьба – приглашение к раздумью и о своём, и об общем. Наказ, предполагающий проповедничество и из него вытекающий, как и сама проповедь вместо исповедания, – не стихия Ларисы Миллер.

Алексей Мокроусов
Слово Ларисе Миллер
Домовой, 2002, № 7/8, июль-август

Сейчас в моде стали жалобы: ах, как изменилось время! Какое оно, дескать, жёсткое и быстротечное! Некогда читать стихи!.. Специально для лентяев – что мне так понравилось в последнее время:

 
О, научи меня, Восток, Жить, созерцая лепесток.
Спаси в тиши своей восточной
От беспощадной ставки очной
С минувшим, с будущим, с судьбой,
С другими и с самим собой.
Разброд и хаос. Смех и слёзы.
И не найду удобной позы,
Чтоб с лёгким сердцем замереть
И никогда не ведать впредь
Ни жарких слов, ни мелких стычек,
Лишь наблюдать паренье птичек
В углу белейшего холста,
Где остальная часть пуста.
 

Нашёл я это стихотворение в сборнике Ларисы Миллер «Мотив. К себе, от себя» (М.: Аграф). Миллер, кстати, проявляет себя очень хорошим читателем поэзии, так что, если вам не с кем поговорить о стихах, беседуйте – пусть и заочно – с Ларисой Миллер. А также внимайте ей изустно. <…> Нельзя сказать, что стихи Ларисы Миллер не перекладывались на музыку – этим занимались, например, Петр Старчик и Александр Дулов. Но сейчас существуют сразу два компакт-диска с песнями на стихи Миллер композитора Михаила Приходько – «Позови меня негромко» и «“Да” и “нет” не говорите». Михаил Приходько и Галина Пухова исполняют песни под аккомпанемент гитары и флейты…

Александр Зорин
В поисках адресата. Рецензия на книгу «Мотив. К себе, от себя»
Новый мир, 2002, № 8

Лариса Миллер складывает каждую свою книгу наподобие очередного «Избранного», всякий раз добавляя изрядное количество новых произведений – стихов и прозы. <…>

Она заговорила своим голосом давно, как говорится, родилась с ним, в отличие от поэтов, пробивавшихся к себе путём возрастных мутаций.

Сначала дала ему проявиться, а потом сохранила, упражняя и совершенствуя в практике, которую можно назвать творчеством, а лучше – жизнетворчеством, ибо стих и поступок, судя по всему, у неё идентичны.

Характерна абсолютная законченность стихотворения, соразмерность частей: звуков, смыслов, образов. Их подвижное равновесие, которое техникой недостижимо, а суть состояние души, ранимой и отзывчивой. Не побоюсь назвать эту соразмерность классической. Гармония, в ней явленная, привычна и отрадна нашему слуху и чувству в сравнении с той, которая, как она пишет, только рождается «в виде сморщенного, невзрачного, орущего комочка».

Существует мнение (его придерживается, например, критик Станислав Рассадин), что гармоническое начало ушло из искусства чуть ли не сразу после смерти Пушкина. Трудно с этим согласиться, потому что гармония – не атрибут искусства, а удерживающая сила жизни, гравитационная постоянная, которая сама по себе ничтожна, но – удерживает миры.

Малость её величины не заметна блуждающему взгляду.

Напряжение, модуляции голоса связаны с душевным состоянием, которое у Миллер на протяжении жизни пульсирует в амплитуде маятника: «Вечно тянет то петь, то беззвучно рыдать». Беззвучно не получается. Особенно в стихах последних лет, где преобладает тема (беру это слово в музыкальном ключе) гибели, распада, аннигиляции всего живого и драгоценного. Ничего, кроме золы, не останется – ни от личности, ни от прощальной записки, в которой, может быть, заключена вся жизнь. <…>

Её среда обитания – «Меж небом и землёй», «Между облаком и ямой», «Серое небо над чёрной дырой». Положение едва ли не эфемерное, непонятно, куда она перемещается с колыбелью – вверх или вниз? Или дрейфует вокруг шарика – зелёного, жёлтого, белого – пёстрого…

Впрочем, непонятно для зрения. Потому что пространство – метафизическое, хотя помечено ощутимыми деталями. Ослепительным мигом, «которого нету в природе». Пространство, где таится «мерцающий свет, / Рождённый мгновеньем, которого нет». А что же есть? То, что она и силится передать: неуловимое состояние, сравнимое с потоком, куда нельзя войти не только дважды, но даже и один раз. Она пишет о том, что не даётся в прочном опыте, а только в мимолётном ощущении. «Есть вещи, от которых ускользает определение… Это неуловимо, это возможно передать только языком поэзии…» – обмолвился как-то о. Александр Мень.

Но ощущения двойственны. Вроде бы ожог и ужас и предвестие гибели… А музыка стиха, короткие энергичные танцующие ритмы возвышают тему, нейтрализуют страх. <…> «Предчувствие несчастья»? – но ведь я не только про это, настаивает она, а про летучее, мгновенное, необъяснимое чудо жизни: «Про мерцающую светом / Неразгаданным звезду».

Форма – прозрачна. Душевные травмы, темноты видны в ней насквозь. Спасителен сам воздух искусства, утончённая поэтика. Противодействие распаду укоренено в природе творчества. Но – приходится сражаться в одиночку: преодолевать хаос в себе, свою инерцию, свою энтропию. Никто здесь не помощник, даже Господь Бог, отпустивший поэта в свободное плавание.

Чувство гармонии, по слову Блока, неотъемлемо присущее поэту, не отдаляет бездны и, увы, не является залогом бессмертия. Наверное, в свободном плавании без компаса не обойтись.

Иногда она предельно точно, «без затей и без загадок», объявляет свою позицию. Как в стихах о непогоде – зримых и убедительных.

 
Разгулялась непогода,
Всё стонало и гудело,
В царстве полного разброда.
Лишь разброд не знал предела.
Всё стонало и кренилось
В этом хаосе дремучем…
На ветру бумажка билась —
Кто-то почерком летучим,
Обращаясь прямо к миру
Без затей и без загадок,
Написал: «Сниму квартиру.
Гарантирую порядок».
 

Прямое обращение к миру может позволить себе тот, кто отвечает за свои слова. Кто бьётся, но не подчиняется стихиям. Бумажка… Слово-то какое уничижительное… Клочок надежды. А он и есть центр кренящегося мироздания. Если что-то может спасти мир, то только личное противостояние хаосу – в себе, в своём, на время арендованном, теле.

Её поэзия устремлена к диалогу, она настроена слушать: «Ты другого мнения? / Выскажи его». Диалог, часто внутренний, заполняет стихотворение целиком. Среди собеседников присутствует самый… авторитетный, самая, так сказать, высокая инстанция. Правда, присутствует инкогнито, безответно, «молчание храня». «Досадно, Господи, и больно, / Что жизнь Тебе не подконтрольна. / Она течёт невесть куда…» Безучастность делает Его неким эфемерным адресатом, о котором можно сказать, что он вообще «устал» и что «его уж нету…» В таком случае, присутствует ли? <…>

Но в поэзии Миллер преобладает иное мироощущение. Она в постоянном поиске адресата, местонахождение которого (если можно так выразиться) для неё сомнительно. И тем не менее она ждёт отклика именно от Него. Напряжённое ожидание чревато безотчётной тревогой и даже отчаяньем: «Дело, кажется, пахнет психушкой».

Блаженный Августин согласился бы с таким выводом. В молодости он пережил сходные настроения, пока не услышал призыв свыше. Как подходят его слова к нашей сегодняшней клинической ситуации: «Ты создал нас для Себя, и мятётся сердце наше, доколе не успокоится в Тебе». Успокоиться – не значит бездействовать, а самораскрыться в обретении подлинной свободы и воли. Не об этом ли мечтал в конце жизни Пушкин?..

Есть и другой не проявленный адресат: множественные местоимения – они, их… «Хоть бы памятку дали какую-то, что ли…», «Научили бы…», «отправят», «подержат». <…> Кто – они? Кто эти злосчастные фантомы, на которых можно взвалить наши беды? Вообще-то Миллер не из тех, кто ищет козлов отпущения. Но эта обезличенная обобщённость както соотносится – может быть, полярно? – с тем, к которому взывает душа, жаждущая ответа.

Однако – вернусь к мелодическому равновесию. Стихи раскрываются, как фортепьянные пьесы, – с их единством настроения и содержания.

В малом объёме, в многомерном чувстве – философская глубина. Теза перекликается с антитезой, фон с антифоном. Диалог динамичен.

Мировоззрение художника может быть абсурдным, настроение крайне неустойчивым, но выраженные художником, они сбалансированы, оправданы средствами искусства. Благозвучие оправдывает содержание и каким-то непостижимым образом обогащает его.