Текст книги "Другая жизнь"

– Дело в том, – сказал Гольдман, – что мы не имеем права назначать препарат из жалости и сострадания. Это означает, что традиционные способы лечения исчерпаны. Это очень рискованно, но другого пути у нас нет. Откровенно говоря, в создавшейся ситуации нам уже нечего терять. Но есть один минус.

– И вас он расстраивает.

Гольдман грустно улыбнулся:

– Это не побочные эффекты. Поскольку это средство еще не одобрено Управлением по контролю над лекарствами, оно не будет оплачено страховой компанией.

– Уф, и сколько стоит этот новый змеиный яд?

– На весь курс? Около ста тысяч долларов. К счастью, форма выпуска – капсулы. Миссис Накер не придется приезжать на процедуры.

– Сто штук. Говорите «нечего терять»? Боюсь, у нас с вами разные представления о больших суммах. Для меня это целое состояние.

Гольдман был изумлен:

– Но речь идет о жизни вашей жены… – Доктор посмотрел на него с беспокойством. – Смею заметить, что деньги в подобных ситуациях играют далеко не первую роль, если вообще играют.

– А если скажу, что играют, значит, я животное, да? Я должен со всем согласиться: «Да, доктор, разумеется, делайте все, что в ваших силах, ударьте кухонной раковиной – платиновой раковиной – по этой заразе, потому что я люблю свою жену и деньги меня не волнуют». С чего вы взяли, что у меня есть эти сто штук?

– Существует возможность взять кредит. Мистер Накер, я понимаю, у вас стресс, но я встревожен вашей воинственностью. Вы забыли, что мы с вами на одной стороне? И у вас, мистер Накер, и у всего персонала клиники одни цели.

– Разве? Чего же вы добиваетесь?

– Это же очевидно. Я пытаюсь продлить жизнь вашей жены, насколько это возможно.

– Значит, вы не на нашей стороне.

– Хм, каковы же ваши цели?

– Завершить ее страдания как можно скорее.

– Решение остается за миссис Накер, но, когда я говорил с ней о перитоксамиле, она с воодушевлением отнеслась к моему предложению попробовать. Несомненно, мы сделаем все от нас зависящее, чтобы ей было хорошо. Но говорить о… О том, что основная цель – «облегчить ее страдания» – означает сдаться.

– Отлично. Я сдаюсь, – заявил Шеп. – Я вынужден признать, что мезотелиома слишком серьезный противник. Это действительно была тяжелая битва. – «С погодой», – добавил он про себя. – Возможно, пришло время опустить руки.

Что же касается моей жены, уверен, она готова испробовать все. Но все же не ей принимать решения, поскольку не она будет за это платить.

Гольдману было неловко вести подобные разговоры. Он старался смотреть в сторону, однако даже не пытался придать лицу выражение, способное скрыть разочарование, и нервно постукивал пальцами по панели портативного компьютера. Шеп решил, что выносить вердикт, руководствуясь лишь стоимостью лечения, проще говоря, думая о деньгах – «всего лишь деньгах», как сказал бы отец, – грубо, оскорбительно и должно быть чуждо для врача.

– Хочу быть с вами предельно откровенным, мистер Накер. Это лекарство – наша последняя надежда.

– Вчера я был уволен, мистер Гольдман. У меня больше нет работы.

Почти неуловимое и все же различимое изменение в манере врача не ускользнуло от Шепа.

– Сожалею.

– Не сомневаюсь. Я постоянно опаздывал, а порой и вовсе пропускал работу. Из-за болезни жены мгновенно увеличились страховые взносы для владельца фирмы. Как бывший хозяин компании, я могу сделать вывод, что это был хитрый бизнес-план по выживанию меня.

– Понимаю, как это ужасно, к тому же на фоне вашего горя.

– Я стал популярен именно благодаря своему умению понимать, – сказал Шеп. – В результате моего раннего ухода на пенсию я лишился надежды на то, что страховая компания заплатит сотню штук за «птеродактиля», или как он там называется, и еще оплатит ваши счета.

– Ясно, – сказал Гольдман. – Из этого я могу заключить, что ваши личные сбережения практически исчерпаны.

– Практически? Можно и так сказать.

– Это все объясняет, я понимаю причину вашей несколько агрессивной реакции на мои слова.

– Нет, вы даже не понимаете. Увольнение – лучшее из случившегося со мной за последний год. Но вы правы, я немного раздражен. Я наконец осознал, что вы за люди. Какова ваша стратегия. Вы проводите пациента через все способы лечения по списку, поддерживаете в нем уверенность в успехе, заставляете позитивно смотреть на вещи, никогда не произносите слово «смерть». Моя жена, например, никогда не упоминала о смерти. Честно говоря, даже не могу припомнить, когда последний раз слышал это слово на букву «с». Никто в вашем бизнесе не должен дать понять, что опускаются руки и он не способен ничего изменить, до тех пор, пока сохраняется маленькая, малюсенькая возможность, использовав новую методику лечения, продлить человеческую жизнь еще на несколько дней. Вы просто действовали по стандартному сценарию. Неужели мы не можем хоть раз, поскольку здесь нет Глинис, поговорить без притворства? Вы не верите в то, что этот «экспериментальный препарат» окажет какое-то воздействие, так ведь?

– Я признался, что шанс невелик.

– Каков же? Один к пятидесяти? Вы бы своими деньгами рискнули?

– Это сложно. Скажем так, перспектива весьма отдаленная.

– Я бы не поставил на «отдаленную перспективу» и сотню баксов. А вы?

Гольдман предпочел промолчать.

– Далее, давайте обсудим другую вашу фразу: «Я предпочитаю не делать долгосрочных прогнозов». Вы специалист по мезотелиоме, и знаете о ней больше, чем кто-либо в этой стране. Так скажите мне: сколько ей осталось?

Выражение лица Гольдмана напомнило ему, как в детстве он повалил на землю Джеба, сел ему на грудь и прижимал обе руки к земле до тех пор, пока друг не закричал: «Дядя!»

– Месяц… Или недели три…

Шеп отпрянул, словно получил удар в живот.

– Я понимаю, это тяжелый удар, – мягко продолжал Гольдман. – Мне действительно очень и очень жаль.

Три недели были тем сроком, который Шеп и сам отвел Глинис, но услышать это от врача было очень болезненно. В такой ситуации невозможно оставаться агрессивным и грубым. Шеп Накер отчетливо понял, что после этой встречи закончится период его жизни, когда он мог позволить себе такое поведение.

Когда Шеп пришел в себя, врач прервал затянувшееся молчание:

– Я помню всех своих пациентов и могу с уверенностью заявить, что ваша жена единственная проявила поразительное мужество. Она была стойким бойцом.

– Приятно слышать, я так понимаю, вы хотите сказать ей комплимент, но… Такие рассуждения…

Шеп встал и подошел к коврику у двери.

– Бойцом. Преодолевающим трудности. Словно она на время стала частым посетителем интернет-форума, приверженцы которого живут под девизом: Никогда не сдаваться. Не сдаваться. Не отступать. Во что бы то ни стало пройти последнюю милю. Посторонний человек может решить, что они организуют День спорта в школе. Доктор Гольдман, моя жена очень упорная! Она истинный перфекционист – по этой причине, как ни странно, она и не реализовалась в профессиональном плане, – никогда не позволяла снизить планку. Она так старалась – как же случилось, что у нее ничего не вышло? Да еще и вы прекращаете лечение. Это не бег в мешках, это война. Война с раком. А оружейный арсенал… Вы внушили ей, что она может стать хорошим солдатом, отличным бойцом. Если ей становится хуже, значит, она что-то сделала не так, проявила недостаточно храбрости на поле боя. Я понимаю, хотели как лучше, но в результате ее ждет бесславный конец – смерть. Поражение. Ее личное поражение. – Шеп впервые признался в этом и перед самим собой.

– Военная терминология – всего лишь метафора, – сказал Гольдман. – Разговор на медицинские темы на том языке, который понятен и непрофессионалу.

– Для Глинис ваше «восхищение ее стойкостью» звучит как обвинение в том, что ей не становится лучше. Разве вы не видите? Именно поэтому она никогда не откажется продолжать борьбу. Поэтому я не могу… не могу ни о чем с ней говорить.

– Я не вижу причин, по которым ей стоит отказываться от «борьбы». Глинис – миссис Накер – не унывает только благодаря своему упорству. Я немного ее знаю, поэтому прошу вас, чтобы высказанный мной прогноз остался между нами.

– Еще один секрет, – печально вздохнул Шеп, опускаясь на стул. – Хотя это чертовски большой секрет.

– Я забочусь о том, как ваша жена проживет оставшееся время. Не хочу, чтобы она падала духом.

– Думаете, она ничего не поймет? Не узнает, что происходит в ее собственном теле?

– Вам покажется странным, но это возможно. Все же я посоветовал бы вам связаться с ее семьей и друзьями. В любом случае речь идет о днях или неделях, но никак не о месяцах. Они не должны опоздать проститься с ней.

– Что хорошего в том, чтобы приехать попрощаться и не иметь возможности попрощаться?

– Пардон?

– Если мы ничего не расскажем Глинис, никто не сможет с ней проститься.

– Порой услышать «аста ла виста» легче. Иногда мы говорим: «Увидимся!», хотя никогда больше не встречаемся.

– Думаю, – неохотно кивнул Шеп, – вы правы. Глинис не захочет услышать слова прощания. Как, впрочем, и все остальное.

– Пожалуй, я могу понять, почему вы предпочитаете отказаться от перитоксамила. Но она очень ждет начала лечения. Если вы беспокоитесь о ее психологическом равновесии и хотите помочь ей продержаться на плаву, я могу выписать плацебо.

И Глинис будет похожа на двенадцатилетнюю девочку, принимающую кортомалофрин. Мысли о том, что последние дни жизни его жены будут окутаны паутиной лжи, расстроили его больше, чем можно было ожидать.

– Возможно. Я вам сообщу.

– А пока обязательно информируйте меня о ее состоянии и звоните, если понадобится совет, как ее успокоить.

– Я знаю, что вы можете сделать, – сказал Шеп, низко опустив голову. – Я не позволю, чтобы она умирала в больнице, и хочу избавить ее от боли, которой она уже вытерпела немало. Мне нужно что-то, чтобы облегчить ей конец.

– Конец не может быть приятным, напротив. Профессионалы справятся с этим лучше, чем вы. Они знают, как ее успокоить.

Неоднократно повторенное слово резало слух. Шеп даже подумал, что с медицинской точки зрения у слова «успокоить» есть другое значение.

– Вы уверены, что не передумаете насчет больницы? – настаивал врач. – Вы справитесь?

– Да. И я не сомневаюсь, если Глинис будет готова к тому, что неминуемо должно произойти, она согласится со мной.

– Использование обезболивающих препаратов строго контролируется управлением. Я не имею права по собственной воле раздавать таблетки, поскольку они могут вызвать зависимость.

– Правительство беспокоит, что моя жена на смертном одре станет наркоманкой?

Гольдман вздохнул:

– Полагаю, дело не только в рациональности… – Он закусил губу. – Это немного рискованно, но… Я дам вам рецепт на жидкий морфин. Это несложно. Всего несколько капель на язык, когда она…

– Будет пребывать в беспокойстве, – произнес Шеп с прежней грустью в голосе. Он встал. – Спасибо. Прошу извинить за мой тон – я не хотел показаться неблагодарным.

– Я знаю, что вы нам благодарны, мистер Накер. И приношу свои извинения, что не смог сделать большего для вашей жены. Мы испробовали все возможное, как вы знаете. Мезотелиома – страшная, смертельная болезнь. Недаром в переводе с греческого «асбест» означает «неугасимый». Вы сами мастер и должны понимать: в ящике столько разных инструментов.

Они обменялись рукопожатиями, и Шеп собрался уходить, но в дверях остановился:

– И еще. Операции, химиотерапия, переливания крови, дренаж, МРТ… Согласно моим записям, счет за лечение Глинис превысил два миллиона долларов. По-вашему, это справедливо?

– Вполне реально, – заключил врач.

Уняв свое упрямство, Шеп промолчал, но подсчитал, что они тратили приблизительно 2700 долларов в день, и подумал, что Глинис готова была сама заплатить такие деньги, чтобы избежать хоть одной процедуры. Конечно, он не мог поручиться за весь ужас, пережитый во время болезни, оставившей ее один на один со смертоносным аппаратом, но что было для нее страшнее, сам рак или его лечение, – вопрос спорный.

– Так что же мы купили? Сколько времени?

– Думаю, мы продлили ее жизнь месяца на три.

– Извините, мистер Гольдман, – сказал Шеп, прежде чем закрыть дверь. – Это были не самые приятные три месяца.

Вернувшись в Элмсфорд, Шеп обнаружил для себя сообщение от Рика Мистика с номером его домашнего телефона. Кэрол с девочками должна была приехать только через час, поэтому он решил не откладывать разговор и позвонил сразу же из кабинета, предусмотрительно закрыв дверь.

Рик ответил мгновенно:

– Они хотят договориться.

Любопытно, не «как бы договориться».

– Достаточно быстро.

– Такие вопросы могут решаться годами, но если они начинают шевелиться, то могут изменить жизнь человека за один день. Готов поспорить, люди из «Фордж» были под впечатлением ответов вашей жены. И еще их поразило – ее состояние.

– Хотите сказать, они боятся, что она…

– Да. В таком случае сумма выплат может стать как бы огромной, просто заоблачной. Вы их вроде как бы напугали.

– Что они предлагают?

– Один миллион двести тысяч долларов.

Разделить двенадцать на три было просто, подсчитать оставшуюся сумму после отчислений трети Мистику тоже; Мистик получит больше денег, чем правительство получило от него, когда он продал «Нак» и вынужден был выплатить им непредвиденный гонорар.

– Что вы посоветуете?

– Ну, если вы доведете дело до суда, принимая во внимание все обстоятельства, полагаю, вы смогли бы удвоить сумму. Со своей стороны считаю необходимым предупредить вас, что дело будет слушаться в суде присяжных. Это как бы довольно жестокое испытание. На них возложена большая ответственность, весь процесс будет состоять из попыток оценить ваш брак. В долларах. Их целью будет доказать, что вроде как ваш брак был как бы дерьмовым. А как бы такой брак, в отличие от брака благополучного, не заслуживает большой компенсации.

– Какое им дело до того, как я жил с женой? – Спохватившись, что употребил прошедшее время, Шеп похвалил себя, что не забыл закрыть дверь. – Хотите сказать, что они будут вычитать за каждую нашу ссору по десять штук?

– Вам это может показаться нелепым, но вы вроде как правы. Они замучают вас вопросами, как часто вы занимались сексом. Обойдут всех ваших друзей и выяснят, считал ли кто-то из них ваш брак несчастливым, как бы раздражающим вас обоих. У меня была одна клиентка, их случай казался как бы, несомненно, выигрышным, ее муж двадцать лет по работе был связан с противопожарным покрытием, фактически распылял жидкий асбест. Но они докопались до того, что она стала вроде как лесбиянкой, и это после стольких лет брака. Она не захотела, чтобы об этом узнала семья, и была вынуждена отказаться от иска. Своего рода шантаж. Вы говорили мне, что вроде как уже паковали вещи, чтобы уехать в Африку, так? Один, без семьи, если потребуется, и прямо перед тем, как узнали, что у Глинис обнаружили рак? Уверяю вас, они найдут кого-либо, кто был в курсе ваших планов, и это будет как бы не очень хорошо.

– Если я приму их условия, как скоро я получу чек?

– Вам надо будет подписать соглашение о неразглашении, и после этого мгновенно получите деньги. Особенно если Глинис будет как бы в форме. Они будут вроде как, уф, торопить события – пока вы как бы не изменили точку зрения. Самое плохое, что вы можете сделать, – стремиться как бы уничтожить противника.

– Мне надо поговорить с Глинис. Но если вы обещаете получить для нас деньги как можно скорее – например, в понедельник, не через неделю, ее у нас нет, – я дам вам добро.

Повесив трубку, Шеп вновь с болью в сердце подумал о Джексоне. Жаль, что другу не суждено было стать свидетелем этого разговора: разговора сатрапа со слюнтяем.

Глава 18

Шепард Армстронг Накер

Номер счета в «ЮБП» 837-Пи-Оу-4619

Дата: 21 февраля 2006

Денежный перевод: $ 800 000,00

Шеп упаковывал вещи с той уверенностью, которую испытываешь при очередном повторении проделанного ранее. Вместо того чтобы необдуманно бросать первые попавшиеся под руку инструменты, на этот раз он бы взял весь набор, который всегда возил с собой со времен начала работы в «Наке». Эти старые гаечные ключи, шила, клещи и плоскогубцы были отличного качества, такие уже не купишь. Заворачивая инструменты в листы газетной бумаги, вырванные из не прочитанной еще никем «Нью-Йорк тайме», он аккуратно уложил свертки в двухуровневый ящик. Некогда яркие красные надписи на металле потерлись и напоминали старый игрушечный паровоз из детства. Он проверил, чтобы все было упаковано достаточно плотно и инструменты потом не громыхали. Он завернул ящик в старое постельное белье, которым не планировал больше пользоваться, и туго перевязал веревкой. Этим дорогим ему инструментам было уже более тридцати лет, и он не хотел, чтобы они погнулись при транспортировке; он заботился о них, как и потом будет беспокоиться о других вещах. Ему было безразлично, что солидный вес набора инструментов может стать причиной перевеса, за который придется платить.

Следующим он упаковал Свадебный фонтан, в котором предварительно заменил насос. Он достал из верхнего ящика в кухне столовые приборы, сделанные Глинис, – инкрустированную лопаточку для рыбы, серебряные палочки для еды, медные щипчики для льда с отделкой из титана, – уже любовно сложенные в бирюзовый футляр и обернутые мягкой тканью. Он даже поднялся на чердак и прихватил лист необработанного серебра с маленькой, в несколько дюймов, прорезью, оставленной диском ювелирной пилы. И еще, конечно, лестничный тренажер, сушилку для салата, мебель слишком громоздка, ее придется оставить, но всему, что сделано руками Глинис, обеспечено место на борту «Зан эйр».

Он посмотрел прогноз погоды, нескольких комплектов легкой одежды должно быть достаточно, однако вчера он купил себе еще первоклассный дождевик на сезон муссонов. Он уже отправил письмо по электронной почте на остров Фунду-Лагун с вопросом об электричестве. И упаковал три адаптера, подходящие к британским розеткам. Отвернул зарядное устройство для зубных щеток и прихватил насадки. Пребывание в стране третьего мира не избавляет от необходимости заботиться о гигиене полости рта, поэтому он возьмет электрическую зубную щетку.

Ему было легко оттого, что не надо ничего скрывать и можно позволить отверткам громыхать, пока он складывает их и упаковывает. Он относился к происходящему как к репетиции, и это напоминало ему учебную пожарную тревогу, объявленную, когда дом горел по-настоящему: силиконовый герметик, уплотнитель, резиновые жгуты, катушка проволоки. Фонарик на случай перебоев с электроэнергией, батарейки класса АА. Внушительный запас таблеток от малярии маралон, кортизон для кожи, поскольку из-за стресса у него появились проблемы с кожей на щиколотке. На этот раз он приготовил и клизмы, и пакет с антибиотиками, и случайно обнаруженный среди носков пузырек с жидким морфином.

Вместо небольшого разговорника он купил толстый словарь суахили и весь последний месяц вырезал из газет кроссворды; казалось, прошли многие годы с того момента, когда он мог позволить себе тратить время на подобное времяпрепровождение. У Шепа всегда плохо получалось отгадывать кроссворды, а без практики он потерял и последние навыки, что, впрочем, его только радовало, значит, их хватит надолго.

Однако еще с большим вниманием он отнесся к подбору книг. Он, к сожалению, столкнулся в своей жизни с тем, что может сделать с человеком обычный пистолет, и это начисто отбило у него желание вновь возвращаться к сценам насилия, да еще описанным людьми, которые понятия не имели, о чем писали, так что триллеры он вычеркнул сразу. Ничего об исламском терроризме, изменении климата, катастрофах; если верить тому, что пишут, катастрофа наступит в любом случае, прочитает он об этом или нет. Серьезные романы он никогда не любил; у него просто не было на них времени. Теперь оно появилось. Вчера, отправившись за покупками в Манхэттен, он даже проконсультировался у продавца в «Барнс энд Ноубл», который, в отличие от многих коллег, похоже, умел читать. Таким образом, в углу его «самсонайта» появилась стопка из четырех новых книг в обложке: Эрнст Хемингуэй, «По ком звонит колокол», смелый и самоотверженный главный герой которой показался ему родственной душой. Уильям Фолкнер, «Авессалом, Авессалом!», поскольку грусть прочитанных первых страниц очень соответствовала его настроению. Федор Достоевский, «Идиот», название романа выражало смысл всех заголовков, придуманных Джексоном Бурдиной. Кроме того, консультант рассказал, что эта книга о доброте и о том, как доброе отношение к людям вызывает ненависть к человеку; это также очень подходило к его душевному состоянию. Когда Шеп упомянул Африку, молодой человек отвел его к прилавку с произведением Пола Теру «Москитный берег». Из аннотации он узнал, что в основу положен личный опыт автора. Конечно, этих книг не хватит на всю оставшуюся жизнь, но, к счастью, он читает очень медленно. К тому же туристы обычно оставляют прочитанные книги, и кто знает, может, он сумеет когда-то и на Пембе воспользоваться услугами интернет-магазина «Амазон».

Предыдущая репетиция отъезда в 2005-м была тихой, тайной, но слаженной. В последнее время дом превратился в гибрид хосписа с лагерем для беженцев, процесс прерывался то криками Хитер, требующей хоть кусочек чего-нибудь от «Энтенмана», то жалобами Зака на то, что если бы он знал раньше, то заказал бы «Могучий Модлок и меч Судьбы» вовремя, и не пришлось бы ждать до четверга. Шепу не оставалось ничего иного, как тихо раздражаться и слушать обрывки разговоров. В это время Глинис и Кэрол, устроившись на подушках, обсуждали, что же на самом деле стало причиной страданий Джексона и что толкнуло его на этот поступок. Шеп нервничал. Джексон был его лучшим другом. И он хотел лично услышать ответы на вопросы, если они будут найдены. Он был неприятно поражен тем, что женщины мгновенно замолчали, едва он вошел в комнату, чтобы присоединиться к обсуждению.

Когда он закончил разговор с Риком Мистиком в прошлый четверг, оставался еще час для того, чтобы подготовиться к приезду Кэрол и девочек, и самым важным были отнюдь не спальные места. Пригласив ее пожить у них, он не мог рассчитывать на то, что Кэрол не объяснит Глинис, почему они сбежали из собственного дома и куда уехал ее муж. Правила гостеприимства требовали заранее предупредить обо всем Глинис. Ему было приятно считать себя человеком мужественным. Он не сможет двигаться дальше, пока не справится с этим.

Шеп предполагал, что ситуация, возможно, будет напоминать военные действия. Он пытался восстановить в памяти полученные за день советы, однако они были весьма противоречивыми. «Просто все ей расскажи, – настаивала Кэрол. – Быть больной не значит быть глупой или несмышленой, как маленький ребенок». Буквально два часа спустя Гольдман говорил: «Я бы рекомендовал вам не распространяться о данном мной прогнозе… Постарайтесь оберегать ее в тот недолгий период времени, что ей остался… Помогите ей не терять оптимизма…» Это были банальные фразы, но сейчас не время цепляться к стилю высказываний.

– У меня для тебя плохая и хорошая новость, – сообщил он, входя в спальню с подносом с ужином – консервированным гороховым супом-пюре – единственным из имеющегося в доме, что можно быстро подать. – С какой начать?

Глинис подула на ложку с супом и взглянула на него с гладиаторской осторожностью.

– В этом доме давно не звучало ничего приятного. Может, с этого и начнешь?

– «Фордж крафт» хотят договориться. Они предложили нам миллион двести тысяч долларов.

Такое предложение было, несомненно, достойной оценкой ее поведения на допросе, и он ожидал хоть какого-то проявления восторга с ее стороны. Но последовавшая реакция была удивительно сдержанной.

– Здорово, – ответила она и проглотила ложку супа.

– Ты согласна принять их условия?

– Насколько я помню, у нас проблема с оплатой аренды, – сказала она, промокая рот салфеткой. – В таком случае да.

Он бы описал ее состояние как «спокойно-удовлетворенное», поэтому решился перейти ко второй части. Хотя, откровенно говоря, его характеристика «хорошая новость и плохая новость» была, скорее, данью привычным клише, поскольку все новости были далеко не самыми приятными. Кроме того, единственное, что можно назвать «хорошей новостью», он уже высказал. Дальше оставались лишь дурные вести, и их было две. Склоняясь то к точке зрения Кэрол, предпочитавшей откровенность, то к взглядам Гольдмана, полагавшего, что больного раком надо оградить от негативной информации и выбрать ложь, Шеп понимал, что предстоит идти на компромисс.

– Плохая новость, – он с шумом сглотнул, – очень плохая.

Она пытливо смотрела на него.

– Ты уверен, что мне следует знать?

– Конечно, тебе будет неприятно, но я обязан тебе сообщить.

– Обязан?

– Если ты будешь знать – это ничего не изменит.

Она медленно опустила ложку. Руки скользнули вниз и вцепились в края подноса, так водитель фуры держит руль, напряженно глядя перед собой и поставив ногу на педаль газа. Если бы кровать была трейлером, она бы определенно его сбила.

– Джексон застрелился.

Сказанное им было далеко не тем, что она ожидала услышать, поэтому, казалось, даже не сразу уловила смысл. Вопрос ее был и вовсе бессмысленным.

– Он… с ним все в порядке?

Шеп подождал несколько секунд, давая ей возможность все осознать.

– Нет.

– Ох. – Она опустила руки. На лице появилось смятение. И через несколько мгновений: – Бедная Кэрол! – В этом возгласе слышалось облегчение.

Сегодня, шесть дней спустя после произошедшего в семье Бурдина, Шеп счел бы огромным преувеличением сказать, что самоубийство их близкого друга приободрило его жену. Тем не менее Глинис явно была благодарна судьбе, заставившей страдать кого-то больше, чем ее саму. Они с Кэрол говорили без отдыха, прерываясь, лишь чтобы обнять друг друга. Насытившись ролью наперсницы, Глинис словно переживала прилив физической активности, так неожиданно и внезапно подаренный ей фортуной. Он надеялся, что ее стойкость будет надежным помощником в путешествии, в которое они отправятся завтра и которое займет целый день.

Впрочем, ничего не может быть сложнее того пути, что он проделал в пятницу, когда приехала Кэрол с девочками. Честно говоря, Кэрол дала ему хоть и небольшой, но шанс сложить с себя эту миссию – она сказала, что может купить новую одежду и выписать новые рецепты, – но он ведь ей обещал.

Со списком вещей, жизненно необходимых семейству Бурдина, спрятанным в карман брюк, Шеп уже минут двадцать сидел в машине с выключенным двигателем. По натуре он не был прокрастинатором, но не мог заставить себя пошевелиться. Все эти двадцать минут он отчаянно боролся с собой, но не потому, что не хотел ехать, а просто не находил в себе силы: он по-прежнему оставался сидеть в машине. И даже не мог ее завести. Он всегда был человеком долга: по отношению к работе, к стране. Он не мог отказаться от своих принципов, от ответственности за друзей. Сейчас он не так сильно в это верил, но все же верил. Если рассматривать тягостную обязанность не в целом, а по пунктам – дать задний ход, поворот направо, обогнуть поле для гольфа, выехать на шоссе 287 – так будет проще и быстрее, повинуясь своим мысленным командам, он механически повернул ключ в замке зажигания.

Когда он подошел к знакомой двери в Виндзор-Террас, сердце билось так сильно, что закладывало уши, Шепу даже показалось, что голова слегка закружилась от внезапного всплеска адреналина, его даже стало подташнивать. Несмотря на заклинания, повторяемые словно мантры, его внутреннее «я» отказывалось верить, что ему нечего бояться. Ощущения были противоположными: он чувствовал себя героем фильма ужасов, только по другую сторону экрана. Поднявшись на веранду, он сильнее сжал сумку в руке и с ужасом уставился на пол. На светлом линолеуме были отчетливо видны женские следы. Они были ржаво-коричневыми. Эти пятна на полу давали понять, что в доме произошло непоправимое.

Он с трудом поднял глаза и прошел в гостиную. В глубине он заметил желтую полицейскую ленту, огораживающую вход в кухню. Вещи из списка, составленного Кэрол, должны храниться в основном в спальне и кабинете, куда вела лестница слева. Ему нечего было делать в кухне. Несколько мгновений он стоял не шевелясь, щурился и моргал, отчего картина кухни перед глазами превратилась в расплывчатое пятно. Оно пугало, хоть Шеп и старался не смотреть в ту сторону. Однако он чувствовал, что сможет лучше все понять, если увидит своими глазами. Кроме того, хорошее отношение к Джексону требовало составить полное представление о причинах несчастья друга.

Он приблизился к ленте. Яркий солнечный свет пробивался сквозь оконные преграды, давая возможность разглядеть ложки, шампуры и лопаточки, разбросанные по полу, на котором десять лет назад они с Джексоном вместе меняли покрытие. Один ящик выдвинут, второй валяется чуть поодаль. Огромный нож для разделки мяса «Сабатьер» на столе, покрытый пятнами того же цвета, что и следы на веранде, – он оставлен здесь ржаветь, а ведь Джексон Бурдина всегда с уважением относился к инструментам. Массивная разделочная доска, чье место всегда было на рабочем столе у холодильника, перенесена на обеденный стол, на ней тоже видны темные следы. Об этом Кэрол ничего ему не рассказывала.

В противном случае у него была бы возможность подготовиться и не стоять сейчас в полной растерянности. Укладывая некогда плиты «Форбо», он и не предполагал, что, выбирая между цветами «ляпис-лазурь» и «лазоревое настроение», Джексон невольно подыскивает фон для столь пугающе мрачных пятен и засохших лужиц. Не предполагала и Кэрол, что с любовью подобранные шторы с бледными подсолнухами на нежном кремовом поле, станут холстами Рорша для исследования отчаяния ее несчастного мужа. Пятна были везде – словно кто-то разбрызгал по кухне соус «Маринара». Лужа под столом покрылась плотной коркой, сотни брызг разлетелись в разные стороны, сумев добраться даже в такие труднодоступные места, как пол под холодильником. Общий вид был мрачным и унылым, именно такая перспектива предстала взору Кэрол, когда она вернулась домой. Она сказала, что поспешила вытолкнуть Флику на крыльцо, но было слишком поздно.

Эта была заурядная картина из человеческой жизни. Из нее можно было вынести лишь одно – здесь произошло то, что произошло, но Шепу предстояло еще осознать и осмыслить всю информацию.

Он поднялся наверх, чтобы сложить в сумку учебники и одежду. Стал поспешно просматривать ящики в кабинете Кэрол, откладывая в сторону медицинские полисы и завещания, которые она просила найти, и инстинктивно добавил к ним папку, которой не было в списке, – папку с паспортами, еще не понимая, насколько разумно он поступил. Наугад взял несколько телефонов из коллекции Флики, хотя она тоже не просила его об этом. При этом его не покидало ощущение постороннего присутствия в доме, словно кто-то подкрадывается сзади и смотрит в спину. Он вздрагивал всякий раз, когда неожиданно позвякивали вешалки в шкафу и внезапно упал на пол шнур от компьютера Кэрол. Наконец, у входной двери, поворачивая ключ, он вновь явственно ощутил, что запирает кого-то в пустом доме. Резкая февральская прохлада освежала, и он сделал несколько жадных глотков воздуха, подействовавших на него словно ледяная вода в жаркую погоду.