Текст книги "Рыцарь в стиле хай-тек"

Если все сделать правильно, печь останется достаточно горячей, и уголь загорится сам собой. Наладив работу, мы приноровились за день перерабатывать по одной партии. К весне появилось восемь печей.

Каменщики могли строить новые даже в самую холодную погоду, потому что работали около функционирующей печи, которая размораживала землю вокруг, а купола состояли из сухого песчаника. Известь ни за что не выдержала бы жар.

ГЛАВА 19

Но вот наступила последняя неделя перед Рождеством, моя отсрочка от экзекуции вышла. Мне предстояло идти и сражаться, и убить – или умереть, чтобы подтвердить право ста сорока детей на нормальную жизнь.

Мне приказали привести бывших рабов с собой в Окойтц, и ослушаться я не мог. Однако я не собирался опять заковывать цепями. Мне хотелось представить их такими, какими они стали – христианскими детьми польских христианских родителей.

Если детям придется идти в Окойтц, приемные родители будут их сопровождать. То есть практически почти все население Трех Стен отправлялось в дорогу – за исключением людей, занимавшихся кормлением цыплят, поддерживанием огня и наблюдением за водопроводом.

Но это означало, что если я проиграю схватку, крестоносцам придется забирать христианских детей из христианских семей, и думаю, даже им не удастся легко провернуть подобное. А может, и удастся. Но попробовать стоило.

Восемьсот человек отправлялись в долгий двухдневный поход, но мы были сыты и находились в хорошей форме. На улице стоял жуткий холод, однако люди тепло оделись и прихватили достаточное количество одеял.

За нами тянулась длинная цепочка навьюченных багажом мулов. Пан Мешко ожидал нашего приезда.

Я заставил Илью отполировать уже готовую новую броню до зеркального блеска. Если мне нужно выходить на ристалище и защищать правду, справедливость, чистоту детства, я сделаю это в качестве рыцаря в сияющих доспехах.

Я также попросил его отполировать и мой старый шлем и надел его вместо нового, который тяжело снимался. Передний и задний листы железа брони имели круглый вырез сверху для головы. Из этого выреза выступал вверх и наружу металлический воротник. Новый шлем представлял собой двухстворчатую раковину с верхушкой на шарнирах. Снизу на нем располагалось кольцо, подходившее к кромке воротника брони. Два болта удерживали обе части шлема вместе.

В новом шлеме я мог повернуть голову из стороны в сторону, но наклонить – никак. Что важнее, ее нельзя насильно пригнуть. Старый шлем при соприкосновении с тяжелым мечом с легкостью сломал бы мне шею. С новым удар в голову через край воротника распространялся на верную часть туловища.

Но эта чертова штуковина тяжело снималась и одевалась. Без сильного рывка и помощника не обойтись.

На Анну мы тоже надели кое-какую защиту. Пластину на морду и кольчугу на шею – вот и все, что она позволила, и то после того, как я заверил, будто так она выглядит еще красивее.

Крючки для копья приделали по обе стороны от верхней пластины в надежде, что их наличие не вызовет подозрений у народа. А по обе стороны – на тот случай, если нам попадется левша.

Крючок на седле хорош, только когда тебе нужно попасть в чучело. В схватке с рыцарем требовалось что-то понадежнее.

Я сделал зарубку на краешке седла. В нее можно втиснуть древко копья, приложив немалые усилия. Это переносило силу удара на седло и, следовательно, на Анну, а мне не приходилось двигать ни единым мускулом. Мы продолжали тренироваться каждый день, и в конце концов я решил, что мы достаточно подготовились – в меру своих возможностей.

Кроме железа, которое покрывало меня с головы до пят, я носил только громадный плащ из волчьего меха. Должно быть, и Анна, и я выглядели довольно устрашающе. Во всяком случае, на нас многие косились.

Пан Мешко хорошо подготовился к нашему приезду, устроил рабочих на ночлег в амбар. Добыча, отнятая у крестоносцев, уже находилась в Окойтце, посуда и запас пищи были подготовлены.

Добрые соседи – счастье для человека.

Пан Владимир, пан Мешко и я вместе с паннами сели ужинать.

Но пан Мешко и пани Ричеза все еще не поколебались в уверенности в скорой моей смерти, с доспехами или без. Когда все знающие люди убеждены в чем-то безоговорочно, начинаешь им верить помимо воли. Пять месяцев каждый встречный твердил, что меня наверняка убьют. Я начинал понимать всю серьезность положения, поэтому оставаться веселым стоило немалого труда.

– Ладно, – сказал я. – Признаю, что опасность действительно существует. Я могу умереть через несколько дней. Что же нам теперь делать?

– Вы подумали о своих проектах и планах? – спросил пан Мешко.

– Ну, все возвращается к графу Ламберту, ведь так?

– Если вы не позаботитесь об ином исходе.

– Вы предлагаете мне составить завещание?

– Завещание могут признать, а могут и нет. Скажите, вы хотите видеть графа Ламберта управляющим вашим имением в Трех Стенах? – продолжил допрос пан Мешко.

– Он лучше справился бы с этим, чем большинство людей, которых я знаю. Но в действительности мне кажется, что пан Владимир здесь самый подходящий человек. Я могу сделать его своим наследником?

Пан Владимир выглядел шокированным.

– Я?.. Но я ничего не смыслю в технике!

– Да. Но у вас хватает мозгов, чтобы послушать тех, кто знает больше. Вы прирожденный лидер и можете позаботиться о своих людях. Более того, вы – представитель знати. Я не смог бы оставить Три Стены, например, Яше. Знать этого не потерпит. Нет, пан Владимир, думаю, вам не отвертеться.

Пан Владимир начал было что-то возражать, но пан Мешко оборвал его на полуслове:

– Теперь, когда с наследником решено, встает вопрос, как устроить дело. Я упомянул, что завещание могут и не признать. Это будет зависеть от настроения князя, то есть полагаться на случай не стоит. И все же давайте попытаемся, нам понадобится всего лишь кусок пергамента. Однако, думаю, ни князь, ни другие знатные особы не посмеют вмешаться, если вам унаследует дочь, к примеру. В конце концов, их собственное богатство и положение стоят именно на данном принципе.

– Но у меня нет дочери! – воскликнул я.

– Но могла быть. Совершенно очевидно, что пан Владимир и Анастасия любят друг друга уже давно. Даже такой старый человек, как я, способен это понять. Они хотят пожениться, но не могут, потому что барон Ян не потерпит крестьянки в качестве невесты для собственного сына, а его жена тем более.

Владимир вскочил в гневе, но пан Мешко цыкнул на него:

– Сядь, пан Владимир. Я знаю твоих родителей почти двадцать лет. Они даже на мою свадьбу не явились, несмотря на то, что меня посвятили в рыцари за несколько недель до нее, но вот моя дама все еще была простолюдинкой.

– Пан Мешко, вы говорите о моем отце и сеньоре!.. – вскричал пан Владимир.

– Я говорю о старом знакомом, и каждое мое слово – правда. Ты хочешь жениться на этой девушке?

– Да, конечно!

– А ты, Анастасия? Ты хочешь выйти замуж за сего горячего молодого рыцаря?

– О да!..

– Тогда заставь его помолчать немного, пока мы придумываем, как вам помочь.

– Но она не моя дочь! – вставил я.

– Но может быть ею. Ее родители умерли. Вы можете удочерить девушку. Когда она станет вашей дочерью и наследницей, даже барон Ян не захочет препятствовать женитьбе сына на самой богатой наследнице в княжестве. О, я знаю, что сейчас твои сундуки не ломятся от золота, но я видел, что ты устроил в Трех Стенах за несколько месяцев. Через год ты бы превратился в самого богатого в Польше человека. Даже без тебя все твои начинания принесут сказочное богатство. Любой, у кого есть хоть капля мозгов, скажет тебе то же самое. Итак, Анастасия получает мужчину своей мечты, пан Владимир – любимую жену и больше денег, чем сможет потратить за всю жизнь. А вы, пан Конрад, – наследника, что воплотит в жизнь ваши планы.

С доводами спорить никто не стал, поэтому пан Мешко вытащил пергамент, перо и чернила и нацарапал свидетельство об удочерении Анастасии и мое завещание, в котором специально оговаривалось мое благословение на брак пана Владимира и моей дочери.

– Вам просто необходимо сделать себе печать, – сказал пан Мешко, – хотя теперь уже слегка поздновато.

Все присутствующие поставили подписи на документах, пан Мешко прилепил свою собственную печать, а еще пообещал завтра же на обе бумаги раздобыть печати князя.

Когда наметилась вечеринка, я объявил, что приготовил несколько подарков. Пану Мешко и пану Владимиру достались плащи из волчьих шкур, такие же, как и мой.

– Я дюжину таких сшил, – сообщил я. – И раздам их всем высокопоставленным лицам, что появятся на поединке. На один плащ уходит около шести волков. Я вычислил, что если сумею сделать волчий мех популярным, люди более активно примутся истреблять опасных зверей. В самом деле, волчий мех очень прочный и теплый. Он содержит два разных вида волосков: длинные, жесткие, которые видно снаружи, и короткие, мягкие, почти как шерсть, у самой кожи. Волк действительно одет в овечью шкуру… Пани Ричеза, я не смог привезти ваш подарок с собой. Похоже, вы получите его не раньше весны. Но я оставил чертежи полной домашней системы водоснабжения и очищения в Трех Стенах, вместе с письменными указаниями для строителей. У вас будет горячая вода на кухне, плюс новая печь и настоящая ванная с маленькой водонапорной башенкой, управляемой ветряной мельницей.

Она лишилась дара речи. Честное слово. Я задолжал ей услугу за все это время. К тому же мне надо было где-то устроить смотрины нашей сантехники, а в ее доме останавливались все, кто проезжал мимо. Ну вот, добрый социалист постепенно превратился в несчастного капиталиста.

– Ну а вы, девушки, знаю, чего хотите. – Я дал Кристине, Явальде, Янине и Наталье по мешочку серебра. Они все высыпали монеты на стол и выразили свой бурный восторг.

Мешочек, предназначенный для Анастасии, остался у меня в руках.

– Что касается тебя, дочь, ты спала с мужчиной до свадьбы и не получишь от меня ничего, пока не исправишься и не начнешь вести праведную жизнь.

Из автобиографии пана Владимира Чарнецкого

Несколько недель я жил с камнем на душе. Со всех сторон надвигалась беда, вокруг пришли в движение великие силы, а я никак не мог повлиять на их решение.

Мой друг, пан Конрад, шел на смерть, и в момент его расставания с жизнью я нарушу клятву, данную князю – защищать его до конца моих дней.

Ян, мой брат, навестил меня в Трех Стенах и рассказал, что отец гневается даже больше, чем я предполагал. Несколько месяцев спустя роковой битвы с крестоносцами он все еще проклинал меня на все лады. В таком состоянии он никогда не благословит мой брак с Анастасией… да и вообще с кем бы то ни было, если уж на то пошло.

И, наконец, моя любимая забеременела. Наш ребенок, может быть, даже сын, рос в ней, и, если я вскоре не приму безрассудное решение и не ослушаюсь своего отца, мой сын родится бастардом, его ждут бесконечные насмешки на протяжении всей жизни, а мою любимую заклеймят, как шлюху.

Я не мог остаться и жениться на ней, ослушавшись своего сеньора, но и не мог уехать за границу. Все мое богатство составляло девять гривен, которые я взял из дома в прошлом году. Я не истратил ни гроша с тех пор, как расстался с тем кузнецом. А девять гривен дадут нам всего одну ночь в придорожной корчме. Если мы сбежим, будем голодать неделями.

Если бы я попросил, уверен, пан Конрад непременно одолжил бы мне денег – то есть, скорее, дал бы, – потому что мертвому долги не отдают.

Но частью моего соглашения с князем Хенриком был отчет обо всех важных действиях пана Конрада. Хоть я пока и не видел нужды в докладах, я все же практически шпионил за своим другом. Как могу я с честью принять его деньги после этого?

И вдруг за какой-то час за столом пана Мешко все разрешилось. Мудрость и опыт пана Мешко и доброта пана Конрада за несколько дней до его смерти развеяли все мои невозможные трудности. Я попросту был в шоке и, боюсь, вел себя не совсем адекватно случаю. Даже когда все закончилось, им пришлось поднимать меня, чтобы возложить на плечи меховой плащ, предсмертный подарок пана Конрада.

Я решил, что пан Конрад лишил Анастасию серебра в шутку, как в общем-то оно и было, он мне потом подтвердил. Он не хотел, чтобы Кристина и остальные думали, будто впали в немилость.

Но когда я обнял свою любимую, чтобы проводить ее в нашу комнату, она вдруг вся напряглась. Убрала мою руку и сказала, что я веду себя неподобающе. Потом вышла, и ночь провела в комнате Явальды.

В Окойтц мы приехали на следующий день, когда солнце уже садилось.

Город переполняли людские толпы, и если бы мы не позаботились о размещении заранее, крестьянам пришлось бы замерзать на улице.

Все монахи из францисканского монастыря Кракова были здесь, вместе с большей частью жителей города.

Наверное, треть знати целого княжества прибыла на божий суд, или по крайней мере известила о своем непременном присутствии на поединке. Приехал епископ Краковский, ожидался и епископ Вроцлавский.

И конечно, явились купцы всех мастей, учуявшие легкую прибыль. Все вассалы графа Ламберта собрались в Окойтце, некоторые обещались приехать на следующий день, многие привезли с собой жен. Это означало также присутствие и моих родителей, но, слава Богу, их сопровождал Дядя Феликс.

– Слава Иисусу Христу, мой отец и сеньор, – официально поприветствовал я папу.

– Во веки веков! Итак, Владимир, ты приехал посмотреть на неприятности, которые сам и устроил, – ответил он сухо.

– Отец, князь…

– Я уже говорил и с князем, и с графом! Каким-то образом тебе удалось перетащить их на свою сторону. Но, только подумать, что мой сын сделал из меня клятвопреступника, это…

Он внезапно повернулся и ушел. Мать быстро посмотрела на меня, потом ему вслед, и бросилась догонять отца без единого слова.

Дядя Феликс глянул на меня:

– Я поговорю с тобой позже, сынок. Не вешай носа.

Он отбыл вслед за родителями.

С грустью смотрел я в том направлении, в котором они скрылись. Возможно, я недооценил силу гнева и непреклонность отца.

Позже я оставил компанию пана Конрада, чтобы поговорить с родителями, и в этой невообразимой толпе долго не мог найти их.

Я знаю, что большинство людей прибыло, чтобы увидеть, как свершается воля Бога, то есть по серьезному поводу. Но когда сталкиваются старые друзья, не видевшиеся месяцы, а может, и годы, встреча обычно получается шумная. Толпа стала похожа на карнавальное шествие, где один я – чужой.

Проходя мимо ниши между церковью и замком, где граф Ламберт установил пару скамеек, я услышал знакомые голоса. Укрылся в тени и начал слушать.

– Говорю вам, он спас мне жизнь трижды. Помнишь, парень, как моя лодка застряла в камнях у Дуная? Если бы пан Конрад не пришел на помощь, наши косточки сейчас бы уже тлели там! А через пару дней в Кракове, в тот самый день, что я рассчитал тебя, он со свечой в руке разбудил меня как раз в тот момент, когда три вора уже собирались перерезать мне горло и исчезнуть с моими вещами!

– Я не слышал об этом, Тадеуш, – сказал монах Роман.

– Очень похоже на него – ничего не рассказывать о своих добрых делах. Говорю вам, пан Конрад – святой.

– Ну, это уже будет Церковь решать. Но правда, что каша не заварилась бы, если бы он не уступил моим мольбам и не отправился в Сац вызволять тебя из темницы Пшемысла, – вступил Роман. – Он привел меня к Богу! Я был грешником, прежде чем повстречался с ним – поэт, плюющий на Церковь и все святое. Но его праведность послужила мне примером и обратила меня на путь истинный. А его щедрость!.. Понимаете, каждый день, целую неделю, он отдавал мне все деньги, которые получал за нелюбимую работу, чтобы я мог поесть и уснуть под крышей. А я в ответ принес ему послание, которое приведет его до смерти…

– Он никогда не спасал мне жизни, – проговорил Илья, кузнец. – Однажды он даже чуть не оборвал ее, когда отхватил кончик наковальни, где я работал, единым ударом своего тонкого меча.

– Это действительно правда? Я думал, просто люди болтают, – удивился Тадеуш.

– Правда. Но, скажу я вам, пан Конрад научил меня большему в моем ремесле, чем отец, а папа был истинным мастером. Пан Конрад слишком хорош, чтобы позволить ему умереть!

– Он не умрет, пока я еще могу согнуть лук Вы все видели, как я стреляю. Меня еще никто не превзошел в целом мире. Это дар. Дар Бога. И теперь я знаю, для чего он послан мне. Я собираюсь сидеть на вершине его мельницы в день суда. Оттуда я могу попасть в любого из присутствующих на поле, хотя ни один крестоносец не поверит, что стрела может долететь так далеко, не говоря уже о том, чтобы убить человека.

– У меня есть наконечники для стрел, которые пробьют любые доспехи, – произнес Илья. – Даже ту новую диковинную броню, что я выковал для пана Конрада. Если тебе они понадобятся…

– Я возьму их.

– Это не сработает, Тадеуш. Слишком много людей слышали о твоей стрельбе, не говоря о тех, кто самолично видел. Ты совсем не старался сохранить свое умение в секрете! – заметил Роман. – Они тебя найдут и повесят, а пану Конраду не станет ничуть не лучше. Даже хуже, возможно, пану Конраду засчитают нарушение правил и убьют из-за тебя.

– Придется рискнуть.

Три заговорщика замолчали. Потом подал голос священник:

– Если крестоносца убьет человек, последнего обязательно поймают. Но если это будет деяние Господне…

– Что ты имеешь в виду?

– Что, если золотые стрелы упадут с неба и лишат жизни злодеев? Ведь именно из-за этого весь сыр-бор? Они хотят узнать волю Бога?

– Но у меня нет золотых стрел, – огорчился Тадеуш.

– Будут. – Роман открыл коробку с красками. – Думаю, у меня осталось достаточно золотых листов, чтобы покрыть восемь стрел.

Я вышел из тени.

– Я услышал достаточно. Вы, негодяи, собираетесь посмеяться над тем, что является сутью Божьего суда!

– Его сутью является драка взрослых людей, которые из-за отсутствия мозгов не могут решить свои проблемы мирным путем! – вскричал Илья, вскакивая на ноги. Крепкие мускулы заиграли на руках могучего кузнеца.

– И еще убийство лучшего во всем христианском мире человека за то, что у него хватило чести освободить несчастных детей из рабства крестоносцев! – добавил Тадеуш, присоединяясь к Илье.

– Вы, грязные крестьяне! Как вы разговариваете с опоясанным рыцарем?!

Маленький священник встал между нами.

– Братья! Христиане, помните, что вы все братья перед ликом господа Бога!

Смелость маленького человека поразила всех, и два дюжих крестьянина попятились назад.

– Вы тоже, пан Владимир, – сказал Роман, – присоединяйтесь к нам. Мы нуждаемся в вашей помощи.

– Мне присоединиться к крестьянам и опозорить рыцарский орден?

– Вы тоже в долгу у пана Конрада. Говорят, он устроил все так, чтобы вы могли жениться на его приемной дочери и, таким образом, стать его наследником. Неужели вы такой человек, чтобы желать смерти лучшему другу, а потом завладеть его деньгами?

– Конечно нет, черт возьми! Но…

– Тогда сядьте и послушайте. Нам нужна ваша помощь, так же, как и ему.

– Что же вы от меня хотите?

– Вот мой план, – начал монах Роман.

Итак, я оказался на турнирном поле холодным зимним утром, ехал на коне и ждал, пока в меня выстрелят.

Веселье в Окойтце длилось всю ночь, и на поле не было ни единого человека.

Тадеуш заверил нас, что добавочный вес золота собьет ему руку, и захотел немного попрактиковаться.

Так как весь наш план мог рухнуть, если бы он промазал, то монах Роман целую ночь трудился над четырьмя стрелами, покрывая их золотом, а я поутру со щитом на копье гарцевал на Ведовском Пламени по полю, изображая движущуюся мишень.

Поразительно, чего только не приходится делать истинному рыцарю, чтобы выполнить свой долг.

Первая стрела пролетела на два ярда ниже положенного места, и я начал раздумывать, не погибну ли в ходе тренировки. Стрела на два ярда правее проткнула бы мое сердце.

Я опустил щит к земле четыре раза, показывая лучнику, насколько низко прошла его стрела. Он находился так далеко, что не мог видеть собственных стрел.

Вторая лишь ненамного разминулась с нижним краем щита. Хорошо. Кажется, у Тадеуша проблемы скорее с высотой, чем с направлением. Я скорее всего останусь в живых. Щит опустился на землю один раз.

Третья ударила прямо в щит, и я поднял руку, просигналив лучнику. Четвертая разминулась с первой не больше чем на палец, несмотря на то, что я пустил Ведовское Пламя в галоп.

Я спешился, чтобы подобрать стрелы, потому что мы договорились на по меньшей мере три раунда тренировок.

Но, нагнувшись за последней стрелой, я увидел направляющегося ко мне пана Лештко. По гербу на щите я мог бы за версту узнать его, хотя с другими рыцарями мне так не везло. На западе рыцари носят на щитах собственные гербы. В Польше мы носим герб своей семьи, который дарует князь или король, когда таковой имелся. Во всей Польше их не больше сотни. Но родители пана Лештко остались далеко на севере, в Гнезно, и в княжество приехал он один из всей семьи.

Я спрятал стрелы за щитом.

– Пан Владимир!.. Рано вы встаете! Ваша милая решила выбросить вас за дверь в такой холод?

– Вы могли бы и знать, пан Лештко. Будучи крестьянской девушкой, она оставалась полной желания, теплой и простой. Теперь же, став дочерью пана Конрада, она не даст мне даже и за руку ее взять до свадьбы! А отец еще даже не благословил наш брак! Нет в мире справедливости, скажу я вам.

Пан Лештко засмеялся, как я и хотел.

– Ты, несчастный сукин сын! И все же она поступает правильно. Как дочь пана Конрада, она должна блюсти приличия, сохранять и его, и твою честь. А тебе, мой мальчик, остается только то, что делали все добрые сыны знатных родителей.

– И что же это?

– Утешить сердечную муку другой девкой! Пойдем! В Окойтце их тысячи! У меня есть одна, которую я согласен тебе одолжить. Когда с неба льется суп, мудрец подставляет горшок!

Я пообещал вскоре присоединиться к нему, и мы поехали в сторону города. К тому времени на улицы высыпали дюжины людей, и дальнейшая тренировка не имела смысла.

Мы договорились, что Тадеуш будет стрелять, только когда у пана Конрада появятся серьезные проблемы, что почти неизбежно. Но, может, и оставалась еще капля надежды.