Текст книги "Рыцарь в стиле хай-тек"

Однажды, когда мы шли на север от Закопане, отец Игнаций дал понять, что удаляется в кусты, явно чтобы облегчиться. Я дал ему пару клочков туалетной бумаги, и он принял их без комментариев. Оказалось, что вместо того, чтобы использовать их по назначению, он сохранил бумагу как сокровище из будущего.

– Туалетная бумага?..

– Именно так он ее и называл. Люди, что могут себе позволить вытирать задницу бумагой, – богаче, чем кто-либо в этом веке! Твой священник сказал, почему он наложил на тебя обет молчания, и мне пришлось согласиться с большинством его аргументов. Можешь рассчитывать на меня, я болтать не стану. Послушай, парень, тебе не так уж долго осталось жить, так что можешь развлекаться и наслаждаться последними деньками. Скажи страже, чтобы прислали каштеляна. Я прикажу ему поселить тебя со всей компанией в лучших комнатах.

Я поклонился, и князь жестом позволил мне уйти.

Фу!.. Вначале я решил, князь собственноручно собирается меня прикончить!

А туалетная бумага, оказывается, самое большое достижение современной цивилизации?..

ГЛАВА 11

Я вернулся во двор и обнаружил, что у пана Владимира возникли проблемы с дворцовыми слугами. Последние не представляли, как с нами обращаться.

– Расслабьтесь, ребята, – сказал я. – Князь предоставляет нам прием на красном ковре.

– Да? Вы имеете в виду, на красном от крови?

– Нет. Я имею в виду, что он приказал дать нам лучшие комнаты во дворце, и думаю, заодно велел обеспечить должный уход за нашими верховыми животными. Панны, пан Владимир, пойдемте осмотрим дворец.

Пан Владимир сиял от счастья, когда узнал, как князь прокомментировал его доблесть на поле боя. Мне пришлось пересказать его речь слово в слово. Потом Владимир заставил меня сделать это еще раз перед дюжиной свидетелей.

Я подыграл ему. Для такого человека, как Владимир, явное одобрение важнее всего на свете – это то же самое, что для Новацека деньги, а для отца Игнация – церковь. Владимир спас мне жизнь, и короткая хвалебная речь – самое малое, что я мог для него сделать в благодарность.

С нами обращались гораздо лучше, чем с кем бы то ни было во дворце. Даже люди, превосходившие нас по положению, с должным почтением толпились вокруг. Бароны и графы, казалось, только и мечтали завязать с нами знакомство. Одобрение князя вскоре стало известно всему двору, а истории обо мне и так уже давно передавались из уст в уста. Но, думаю, больше всего на отношение к нам повлиял патологический интерес людей к осужденному на верную смерть. В конце концов один рыцарь просто принес мне свои искренние соболезнования и признался, что если мне что-то понадобится до последнего часа, или даже после, он с радостью выполнит мою просьбу.

– Спасибо, благородный рыцарь, – ответил я, – но почему все так уверены, что я обязательно умру? Речь идет о ристалище, а вовсе не о казни! Это будет честное сражение на глазах у тысяч свидетелей. Я участвовал в трех битвах за последний год – в четырех, если считать ту дурацкую историю с гильдией сутенеров в Цешине. В большинстве случаев неприятель превосходил нас числом, и все же меня даже ни разу не ранили. Я собираюсь победить на ристалище, говорю вам совершенно серьезно.

Рыцарь смутился, но Владимир ответил за него:

– Пан Конрад, боюсь, вы не совсем понимаете, на что идете. Вам предстоит драться с профессиональным поединщиком! С человеком, который только и делает, что учится сражаться. У крестоносцев их всего двое, и каждый убил более тридцати противников на Божьих судах или в обычных поединках. Я мог сказать, что у вас есть шанс, если бы бой проходил только на мечах. Но по правилам каждый из вас вооружается, как хочет, поэтому он нападет на вас с копьем. Меч против копья! Да у вас не будет ни единого шанса даже против неумелого бойца. Копье против копья, пан Конрад! Я видел, как вы управляетесь с этим оружием: даже крестьянин превзойдет вас здесь. Боюсь, у вас нет никакой надежды.

– Так вот все плохо?

– Хуже, но у меня не хватит умения выразить это в словах.

* * *

В Вавельском замке все приемы пищи превращали в официальную церемонию. Каждый рыцарь сидел рядом со своей дамой в строгом порядке по возрастанию чинов. Так что мы расположились довольно далеко от главы стола, хотя все же и не в самом конце.

Стол был отлично сервирован, блюда подавали с должным умением, но пища пришлась мне не по вкусу: пережаренная, пересоленная и изобилующая специями. Напоминает еду, приготовленную студентами, изучающими домашнее хозяйство, которые перестарались себе на беду.

Но пан Владимир и девочки были счастливы.

За ужином князь стал перед всеми превозносить боевое искусство пана Владимира и настоял на подробном отчете о каждом ударе от героя дня. Пан Владимир выполнил просьбу с большой выразительностью, размахивая руками и издавая боевые кличи: в общем-то он просто напропалую хвастался, что в двадцатом веке сочли бы дурным тоном.

Наверное, здесь такой рассказ считался обычным делом.

В любом случае имя пана Владимира прогремело на весь замок, и Анастасия купалась в лучах его славы.

После ужина начались танцы, и я обнаружил, что па, которые я показывал людям в Окойтце прошлой зимой, добрались до Кракова раньше меня. Только здесь эти танцы назывались «полька Конрада», «мазурка Конрада» и «вальс Конрада».

Мой слегка неприличный «заячий» клуб образца тринадцатого века, купленный и переделанный за одну ночь, когда я напился до полусмерти, стал называться «Корчмой Конрада», и шесть человек независимо друг от друга спросили, не собираюсь ли я устроить что-то подобное в Кракове.

У девушек появились верховые костюмы – длинные юбки с вшитой посредине полосой материи; они претворили в жизнь мою идею о том, как женщина может ездить в мужском седле, не теряя при этом достоинства. На следующий же день, когда дворцовые дамы заприметили нововведение, чуть ли не дюжина женщин заказали себе такие же юбки. Боюсь даже представить, сколько портних не сомкнуло глаз в ту ночь. Костюмы в новом стиле получили мое имя.

Но что же с действительно серьезными моими достижениями, которыми можно по праву гордиться? Мельница, построенная по моим чертежам, ткацкие станки, созданные под моим руководством, фабрика, появившаяся благодаря мне? Оказалось, что это мельница Ламберта, станки Ламберта и фабрика Ламберта.

Нет в мире справедливости.

Комнаты, доставшиеся нам, по средневековым стандартам считались сказочными, в какие не стыдно поселить королевскую семью. То есть они чуть не дотягивали до уровня второсортного отеля, где мебель все же поудобнее.

К каждому из нас также приставили по слуге, что меня несколько смутило. У меня никогда раньше не было личной прислуги, да я ее и недолюбливал. Кристина пришла в восторг, так что пришлось смириться, пока не настало время ложиться спать.

Тогда я обнаружил, что слуги собираются спать в одной комнате с нами. Наверное, одной из функций балдахина над кроватью является предоставление хозяевам должного, по мнению средневековых поляков, уединения, при спящих на соседних грубых лежанках слугах. А вдруг нам понадобится что-то посреди ночи?

Так вот, я провел предыдущую ночь в одиночестве в монастыре и не собирался продлевать свое воздержание. Однако и любовью заниматься со своей девушкой при незнакомых людях, лежащих в ярде от нас, не получалось. Я попытался отослать их, но они не захотели уходить. Сказали, что если вернутся в комнату для прислуги, все подумают, будто они не справились с работой.

В конце концов мы нашли компромисс: слуги будут спать в комнате пана Владимира и Анастасии, за стенкой, но при этом с нас взяли твердое обещание стучать, если нам что-то понадобится ночью.

Идиотизм.

При Владимире, игравшем роль героя, и человеческом обращении с девушками (Кристина столкнулась с невозможным снобизмом прошлой весной в Цешине), можно было даже и не думать об отъезде следующим утром, намеченном по плану. Пришлось остаться еще на три дня, и все, кроме меня, наслаждались подобным времяпрепровождением, которое составляли танцы, игры и охота, от которой я сумел отвертеться, попросив другого рыцаря сопровождать Кристину.

Когда остальные охотились, я сидел один в своей комнате и чувствовал себя на седьмом небе. В первый раз после прошлой зимы, когда мне довелось стоять на часах, никого кет рядом! Одиночество дало мне время на раздумья, на приведение в порядок всех мыслей, что роились в моей несчастной голове.

Когда я говорю «социализм», то имею в виду политическую систему, при которой социальные права ценятся выше, скажем, прав собственности или прав наследования. Я имею в виду систему, где каждый человек рождается со стандартным набором основных прав.

Первое – это право на жизнь: оно включает право на достаточное количество пищи, одежды и на крышу над головой, без чего жизнь невозможна. Я не говорю о роскоши; нам необходим определенный набор вещей, чтобы сводить концы с концами.

Второе – право на образование, которое оплачивает общество, исходя из способностей каждого отдельного индивида.

Далее – право на старт с равными возможностями. Мне кажется, что идея наследования богатства плохо воздействует и на отдельных людей, и на общество в целом.

Я верю, что демократия – единственно возможная политическая система для страны с образованным, думающим и сознательным населением.

Не то чтобы народ должен быть исключительно мудр. Он вовсе не такой. И чем большее количество человек принимает решение, тем больше шансов, что результат окажется плачевным. Чтобы вычислить IQ группы, возьмите средний IQ всех входящих в ее состав людей и разделите на их количество. Любой, кто управлял войсками, подтвердит вам, что суммарный интеллект сотни человек равен сообразительности многоножки. И даже хуже. Многоножка не наступает на собственные ноги.

Нет. Демократия – хорошая система, потому что несет в себе стабильность.

Во многих странах Южной Америки и Африки недовольный режимом индивид собирает шестьсот друзей, триста ружей и около сотни патронов и устраивает очередную революцию. Такая практика разрушительна для общества, она приводит к потере рабочего времени, убийству людей и уничтожению собственности.

В Америке такой индивид не уходит с ружьем в горы. Он становится политиком. Конечно, он понимает, что для того, чтобы добиться успеха, надо начать с самых низов – например, с инспекции канализации.

Итак, он борется за это место с шестью другими социальными неудачниками.

Если он проигрывает, то по крайней мере чувствует, что сделал все, чтобы улучшить положение, а если люди не оценили его, то они и не заслуживают его внимания. В любом случае выборы настолько выматывают физически и морально, вытягивают такую кучу денег, что первоначальный накал страстей явственно спадает.

Если он выиграет, то много вреда причинить не сможет. Существуют инженеры, которые следят за правильностью устройства канализационных труб. И – кто знает? Может, он действительно окажется прекрасным инспектором канализационных систем.

И в том, и в другом случае общество остается в выигрыше. Шесть потенциальных магнитов для неприятностей обезврежено, и только седьмому надо платить, однако от него можно еще получить в ответ выгоду в виде полезной работы.

Восточный блок наций лишил себя социальных преимуществ. Единственная политическая партия одобряет всех кандидатов на пост, убедившись в их лояльности, но при этом покрывая явные умственные недостатки – по крайней мере на низших уровнях. Таким образом, они только увеличивают социальное напряжение, которое создает условия для нестабильности, легко устраняющейся введением свободных выборов. И все же это лучше, чем распри между сыновьями короля, пытающимися решить, кто из них сядет на отцовский трон.

Демократия не работает до тех пор, пока не будет достигнут нужный уровень образования и не появятся соответствующие институты власти. Ни то, ни другое не грозит Польше тринадцатого века – по крайней мере еще два-три поколения, – как бы я ни старался.

Капитализм, существующий в двадцатом веке, имеет свои явные преимущества. Во-первых, компаниям позволено разоряться, то есть уходить в небытие. Орудия труда распределяются по другим областям, рабочие находят новые места, а беднягу менеджера, который в большинстве случаев и виноват в крахе, выгоняют взашей.

При экономике с централизованным управлением довольно неудобно, или даже невозможно, по политическим причинам, избавляться от не справляющихся с работой менеджеров.

В больших организациях индивида трудно заметить в толпе ему подобных, поэтому почти нереально выделиться каким-то хорошим делом. Таким образом, самым важным для карьеры становится задача не выделиться глупыми действиями. Дураков не увольняют, но и продвигают их тоже не часто. Понижая подчиненного, менеджеру приходится первым делом заявить, что тот, кто его возвел на данную ступень, не знал, что творит. Ему проще оставить дурака в покое и надеяться, что его никто не заметит. Нужно, чтобы случилось что-то очень значительное, например, взрыв атомной станции, дабы начались изменения. Но в большинстве случаев все идет по накатанной колее.

В результате те же самые дураки вечно допускают одинаковые ошибки. Люди деморализуются – особенно лучшие, инициативные работники. Полезная работа замедляется или вообще перестает выполняться. Я не говорю, что люди прекращают трудиться. Они все проявляют яростную активность, выглядят до крайности занятыми. Весь день изнуряют себя работой и приходят домой уставшими. Но их труд не приносит никаких результатов.

Однако эта проблема не ограничивается экономикой с централизованным управлением в Восточной Европе. В большинстве американских корпораций плохие менеджеры иногда получают «горизонтальное повышение» – пусть даже и в «ископаемые компании», – но их редко увольняют.

Другое преимущество капитализма: маленькие компании могут делать поразительные вещи, не вовлекаясь одновременно в политику. Я имею в виду и поразительно полезные вещи, и поразительно глупые. Если достаточное количество людей изобретает достаточное количество новинок и если существует механизм, сокращающий поток тупых идей, производство будет развиваться, а общество – получать пользу.

Люди качают головами и смеются над кем-то, кто пытается на свои деньги сотворить глупость, но они не собираются голосовать за низложение своего конгрессмена из-за чудаковатого изобретателя. Однако в том случае, если тратятся государственные деньги, народ обоснованно полагает, что впустую пропадают национальные капиталы, и дело приобретает политический оттенок. Вспомните, как одна прорвавшаяся прокладка заморозила всю космическую программу Америки на годы.

Прогресс невозможен без изобретений. А последние довольно часто не работают. Так как крупные организации не имеют права на ошибку, естественно, весь прогресс исходит из деятельности маленьких частных компаний.

И все же с капитализмом связан ряд серьезных проблем, присущих только ему. Частные компании по большей части создают творческие люди, часто инженеры. Но когда основатель уходит на пенсию, каким-то образом его место занимают бухгалтера, а они редко оказываются способны принимать хорошие решения. Или же компания попадает в руки вдовы основателя, или его зятя, что еще хуже.

Такая глупость невозможна в Восточной Европе. Там менеджеры почти всегда являются профессиональными инженерами. Не все блестящие мастера, но большинство достаточно компетентны в своем деле.

Ах да, тягчайшие ошибки, которые волновали Маркса… они заштопаны правительственными указами и законами – по крайней мере в Америке. Монополии запрещены или находятся под присмотром. Лишним рабочим не позволяют умирать от голода. Огромные прибыли по большей части уходят на уплату налогов, хотя все равно существует немалое количество людей, которые вроде бы ничем полезным не занимаются, но живут в богатстве.

Однако эта самая штопка имеет собственные проблемы. В Польше, если у вас заболели зубы, вы идете к стоматологу, и он вас лечит. Не важно, кто вы, даже если вы не полноправный гражданин, а просто человек, вы имеете право на здоровые зубы. Бумажной волокиты минимум.

В Америке некоторые люди имеют данное право, а некоторые нет. Большинство не имеют, поэтому огромное число офисных работников заполняют несметное количество форм в попытке доказать, что только обладающие специальными правами получают особые привилегии.

Я убежден, что возможно создать политико-экономическую систему с преимуществами капитализма и социализма, но без недостатков обоих режимов. Если мне удастся такую систему придумать, в Польше тринадцатого века станет очень неплохо жить.

К тому времени как Кристина вместе с остальными вернулась с охоты, я чувствовал себя гораздо лучше, обдумав множество сторон моего государственного устройства.

Мы переоделись для еще одного скучного ужина.

У меня просто мало что общего со знатью, обитающей на Вавельском холме. Я не знал, о чем с ними говорить, да и вообще хотел как можно скорее справиться с делами и вернуться в Три Стены.

В конце концов, раз за разом рисуя печальную картину заключения Тадеуша, который не знает, откуда ждать помощи, и, возможно, склоняется к самоубийству, я добился согласия своей компании на отъезд.

ГЛАВА 12

Следующим утром мы в роскошных одеяниях двинулись к границе Кракова. В тринадцатом веке одежда соответствовала положению на социальной лестнице, а положение обеспечивало соответствующее обращение. Если вы хотите встретить хорошее к себе отношение, вам необходимо прилично одеться.

У реки мы наняли паром, чтобы перебраться на северный берег Вислы. Этот паром – больше похожий на плот – сделали из дюжины громадных колод, которые распилили, выжгли в середине отверстие, потом выстругали изнутри и придали форму снаружи. Получившиеся полукруглые выдолбленные каноэ сложили вместе, в ширину, чтобы вода легко проходила между ними. Грубые брусья удерживали колоды в нужном положении.

Для того чтобы заставить плот двигаться через реку, требовалось около дюжины мужчин с веслами и шестами. На другой стороне клиентов не предвиделось, поэтому хозяин плота присел передохнуть.

– Знаете, – сказал я ему, – я никак не могу избавиться от мысли, что вы понапрасну расходуете усилия своих людей.

– Как это, милостивый пан?

– Видите во-он то огромное дерево на южном берегу вверх по течению?

– Да.

– Если вы привяжете один конец длинной веревки к дереву, а другой – к левому борту вашей лодки, ближе к носу, сила воды будет толкать вас обратно на другой берег. А когда окажетесь там, перевяжите веревку к правому борту, и река доставит вас сюда.

Он немного подумал.

– И это действительно сработает?

– Проверьте сами. Найдите маленькую лодку и короткую веревку и посмотрите, что получится.

– Гм. Да, я мог бы так поступить, мой господин. Именно так.

Пан Владимир и девочки собирались гнать по возможности со скоростью ветра, сгорая от желания вернуться в Вавель, поскольку я обещал заглянуть туда во второй раз на обратном пути. Владимир планировал провести нас коротким путем, который пролегал через горы Высокие Бескиды, являвшиеся частью Карпат. Так мы могли добраться до Саца всего за два дня.

Мы ехали через заливные луга в бассейне Вислы. Кристина и Анастасия, ни на минуту не умолкая, болтали о чудесах, увиденных в Кракове. Когда мы начали взбираться на холмы ближе к вечеру, прекрасная до этого момента погода стала портиться. Через пару часов наши великолепные одежды забрызгал дождик.

– Я полагал, что сегодня мы сможем добраться до владений моего дяди Феликса, – сказал пан Владимир. – Но мы шли не так быстро, как мне бы хотелось, а я совершенно не расположен испортить под ливнем новые костюмы, сшитые нашими прекрасными дамами. В этих горах есть пещеры. Я играл там, когда был маленьким. Что вы скажете насчет ночлега в одной из них?

– Я – за, – объявил я. – У нас с собой мой старый рюкзак. Я могу угостить вас замороженным тушеным мясом.

Пан Владимир быстро нашел пещеру. Около входа лежал слой помета летучих мышей. Эти маленькие зверьки часто встречаются в Карпатах. Они – безобидные насекомоядные животные, и их так много, что вы можете путешествовать неделями, не прихлопнув ни одного жука.

Нам пришлось преодолеть около четырех ярдов вверх по скале, чтобы добраться до пещеры, но лезть оказалось легко, почти как по лестнице. Лошадей внутрь мы взять не могли, но летний ливень вряд ли повредит им. Я поставил палатку и занес внутрь наш багаж, пока Владимир разгружал и привязывал коней. Анна не собиралась терпеть неволю, но она показала себя дисциплинированным животным, и нечего было опасаться, что моя лошадка отобьется от лагеря.

Анастасия и Кристина собрали хворост для костра, и вскоре мы уже сидели полукругом у огня, лицом к выходу, и ждали, пока начнет кипеть мясо в моем алюминиевом походном котелке. Кристина расположилась слева от меня, а Владимир с Анастасией – справа.

Мы устроились как раз вовремя, потому что вскоре началась гроза, засверкали молнии, дождь полил как из ведра. Мне всегда нравились бури, когда я не попадал в них сам, а вид из нашей пещеры открывался потрясающий. Но вскоре представление окончилось, и ливень почти прекратился.

Мы начали рассказывать истории. Это искусство представляло огромную ценность в средние века, но в современном мире практически утратило значение.

Кристина поведала уморительную историю о том, как ее Дядя отправился покупать свинью и вернулся домой с коровой. Я около часа повествовал о девятипалом Фродо. Может, современный человек и не владеет искусством выдумывания сказок, зато он прекрасно знает кучу сюжетных линий.

С наступлением темноты к нам прилетели, пища и хлопая крыльями, летучие мыши. Девушки, не привыкшие к этим безобидным созданиям, принялись визжать.

Пан Владимир воспринял это как предисловие к истории про вампира. Сюжет ее – живой мертвец, ненавидящий свет солнца и святую воду, пьет человеческую кровь и превращает свои жертвы в подобных ему чудовищ, – походил на пересказ содержания фильмов ужасов двадцатого века.

Манера рассказа Владимира, с активной жестикуляцией и живой мимикой, добавила истории правдоподобия – тем более что пресловутый граф Дракула жил тут же, в Карпатах, только дальше на юг от нас.

Более того, пан Владимир безапелляционно заявил, что говорит чистую правду, и в его глазах не виднелось веселого блеска, с которым он обычно выдавал сказки. Он действительно верил в то, что говорил, и девушек заставил поверить. Даже я, будучи человеком, далеким от таких вещей, признаюсь, несколько перепугался.

Приближаясь к кульминации рассказа, Владимир вдруг умолк и уставился на что-то позади меня. Лицо его выражало полнейший ужас: помню, я еще подумал, что в Голливуде двадцатого века он имел бы успех.

Послышался легкий шорох, и я удивился, как Владимиру удалось создать звуковой эффект. Потом заметил, что девушки тоже остолбенели от ужаса, а актрисами они никогда не были.

Я оглянулся через правое плечо и сделал, наверное, самую большую ошибку в своей жизни.

Ко мне приближался человек, совсем голый, с кожей белой, как фарфор. Изо рта текла слюна вперемешку с пеной, горло дергалось в конвульсиях, а грудь содрогалась.

Он шел ко мне!..

Меня охватила паника. Без единой мысли в голове я выхватил меч и одним ударом располосовал его.

Я разрубил человека почти надвое в районе талии. Две половины упали на пол под неестественным углом, горло булькнуло еще пару раз, и все затихло.

В тот же момент новый ужас захватил меня. Я только что убил человека – возможно, сумасшедшего отшельника, но ведь не вампира какого-то – без всякой причины, только потому, что испугался. В этом варварском веке я стал таким жестоким, что убийство превратилось во что-то само собой разумеющееся.

Пан Владимир первым вышел из ступора. Он схватил сук, быстро заточил его поясным ножом и начал забивать его в грудь трупа камнем.

Такое обращение с покойным вернуло меня к жизни.

– Во имя Господа Бога, пан Владимир, прекратите сейчас же!..

– Это необходимо сделать, пан Конрад! Оно все еще живое! Оно все еще может убить нас! – В его голосе сквозила паника.

Не было никакой возможности остановить его, не прибегая к насилию. Пан Владимир колотил камнем по колу что было силы, но забить деревянную палку в человеческие ребра – в особенности если тело перерублено посредине – нелегкая задача. Внутренности разбросало по полу пещеры, все мы стояли, забрызганные кровью.

Я уставился на человека, погибшего от моей руки. Медленно до меня начало доходить.

Пена у рта. Белая кожа. Конвульсии.

– Бешенство, – закричал я. – БЕШЕНСТВО! Пан Владимир, убирайтесь от тела! Оно заражено! Оно заразно! Мы все можем закончить, как этот несчастный!..

– Уже нет, пан Конрад. Я убил его. – Он оторвался от своего омерзительного занятия: кол торчал из-под левого соска трупа.

– Поверьте мне! Если вы собирались хоть что-то из моих слов взять на веру, сейчас как раз время! Это вирус, болезнь, как и чума. Мы должны смыть с себя кровь и грязь!

– Так что надо делать?..

– Мы все сейчас выходим отсюда! Нам нужно вымыться! – Я начал выталкивать их из пещеры.

– Пан Конрад, – закричала Кристина. – Там льет как из ведра! Наша одежда!..

– Пошла она к черту, ваша одежда! Этот дождь – божественный дар. Пошли вон отсюда, или я собственноручно выкину вас! Вы, двое!.. Анастасия! Шевелитесь!..

Девушки поспешили наружу, но Владимир стоял столбом и смотрел на меня.

– Пан Владимир, пожалуйста!

Он поколебался мгновение, потом согласился:

– Ладно.

Я взял наши пожитки за краешек и выкинул на улицу. Снаружи опять начался ливень, сверкали молнии. И то, и другое приветствовалось – по крайней мере мной. В полнейшей темноте и без воды моя задача стала бы невыполнимой.

Анна услышала шум и прибежала к нам.

– Назад, девочка! Бешенство!..

Она кивнула и отошла назад.

– Остальные – раздевайтесь! – Я старался перекричать шум бури. – Повесьте одежду на ветки кустов, где их промоет дождь. Вымойтесь сами! Кристина, доставай мое мыло!

Я безжалостно заставил их дважды намылиться под ледяным ливнем. В конце концов мы предоставили девушкам палатку, а Владимир и я устроились удобно, как могли, под деревом.

– Пан Конрад, это было действительно необходимо?

– Да.

– Это что-то вроде суеверия вашего народа?

– Не суеверие. Я уже говорил тебе раньше, что большинство болезней вызывают микробы, маленькие животные, такие крошечные, что их нельзя увидеть глазом. Они поразили того несчастного из пещеры.

– Пан Конрад, вы ведь обучали меня научному методу и говорили верить только тому, что доступно моим чувствам. Собственными глазами я видел вампира. Я прикасался к нему. Я чувствовал его. Как я могу сомневаться, что это правда?

– Ты действительно что-то видел, но это что-то было жертвой заболевания.

– Что касается микробов… ну, если подойти к ним с научной точки зрения, я никогда не видел ни одного. Если вы когда-нибудь построите микроскоп, о котором говорили, возможно, мне удастся посмотреть на них. На данный момент я знаю, что видел и что делал. А что до этого полуночного холодного купания всей компанией… скажем так, вы нездешний, и я всего лишь старался проявить вежливость и уважение к вашим традициям, как вы часто делали по отношению к нашим обычаям.

– Ладно, пусть будет по-твоему. Твоя научная дедукция удовлетворилась забиванием кола в сердце вампира, а мои суеверия требовали, чтобы мы в ритуальном порядке смыли дьявольские микробы.

– Меня беспокоит вовсе не это. Что меня действительно беспокоит, так это то, что я сижу сейчас голый, мокрый, в мужской компании, когда всего несколько минут назад уютно устроился рядом с любимой девушкой.

– Ну, я, знаешь ли, в том же положении.

– Тем хуже.

Некоторое время мы молчали. Потом я сказал:

– Думаю, мы оба правы насчет того человека из пещеры. Большинство легенд имеет под собой реальные основания. Симптомы бешенства во многом напоминают ваше описание вампира. Боязнь воды и света. Белая кожа. И если тебя укусит больной, ты обязательно станешь таким же, как и он. Я полагаю, что твой вампир – это моя жертва бешенства. Два названия для одного и того же явления.

– Как скажете. Сколько должен длиться ваш ритуал, прежде чем мы снова сможем зайти в пещеру?

– Это не ритуал и мы не собираемся возвращаться в пещеру.

– Прекрасно. Это не суеверие. Просто пещера навеки проклята нечистым.

Ночь была долгой, и я провел ее в душевных поисках. Думаю, я оказал услугу тому парню, одарив его скорой смертью. Бешенство не лучший путь на тот свет. Возможно, он укусил бы кого-нибудь из нас, и я спас своих друзей от ужасной судьбы. Я никак не мог вылечить заболевание.

Но все это только лишь размахивание кулаками после драки.

На самом-то деле я убил человека, потому что тот напугал меня.

Земли, через которые мы проезжали на следующий день, резко контрастировали с нашим подавленным настроением. За полями хорошо ухаживали, и вскоре предстояло собирать богатый урожай. Крестьяне выстроили себе большие добротные дома, у большинства стены были выкрашены в яркие краски. Люди попадались упитанные, некоторые даже толстые, все носили приличную одежду. И все суетились так, будто, что бы они ни делали в данный момент, это и являлось самым важным смыслом их жизни.

Такое настроение заразительно, так что мы немного повеселели, пока ехали в своих лучших одеждах к жилищу дяди Феликса. Мне пришлось называть его так, даже несмотря на то, что он был дядей Владимира, а вовсе не моим.

Пан Феликс оказался одним из тех мужчин, которые всем приходятся дядей. Большой, холеный, прямодушный, грубоватый, он распространял вокруг себя хорошее настроение и добрые пожелания.

– Это ты, Влад, мальчик мой? Ты уже достаточно взрослый для общения с девушками? Да еще с такими прекрасными? А что это За гигант? Вы, должно быть, пан Конрад Старгардский! Добро пожаловать! Мама!.. Пойди заруби жирного теленка на ужин! У нас гости! Иво! Иво, ты, ленивый крестьянин! Иди, позаботься о конях! Ну что, народ? Слезайте с лошадей!..

Немного настораживающее начало, но позже дядя Феликс не мог не понравиться. Вскоре вокруг уже бегало с дюжину человек, наших коней разгрузили и увели в стойла, багаж разобрали. Некоторые женщины поцокали при виде мокрой одежды и унесли ее, в то время как мы вчетвером угощались обедом, которого хватило бы для десятерых.

Дядя Феликс уже поел, однако, присоединившись к нам за столом, он покушал за шестерых просто из любезности и желания составить нам компанию.

– Итак, мальчики, вы путешествуете в поисках приключений? Убили хоть одного дракона?

– Никаких драконов, дядя Феликс, – ответил Владимир. – Но мы прикончили пятерых крестоносцев в честном бою и отправили на тот свет одного вампира прошлой ночью.