Текст книги "Рыцарь в стиле хай-тек"

ГЛАВА 20

Из дневника Конрада Шварца

Я не отдал серебро Анастасии в шутку, так как пытался развеселить компанию. Все вели себя, как на похоронах – на этот раз моих собственных.

К тому же, когда бы я ни дарил что-либо одной из девушек, остальные тут же хотели получить то же самое. А я не собирался позволять Кристине, Янине, Наталье и Явальде впадать в роль моих дочерей. Они слишком хороши в постели.

Слава Богу, я никогда не спал с Анастасией. Она уже принадлежала Владимиру, когда я в первый раз встретил ее. Иначе на моей совести вместе со всем другим оказалось бы еще и кровосмешение.

Тем не менее Анастасия восприняла свою роль моей дочери всерьез, что, может, и к лучшему. Большинство из того, что я делал в этом веке, нарушало все мыслимые обычаи и традиции, но оскорблять Церковь и институт семьи по меньшей мере неразумно. От перемен слегка пострадала личная жизнь пана Владимира, но он переживет. Слишком многое поставлено на карту.

В Окойтце находилось больше народа, чем на улицах Нового Орлеана на масленицу, и примерно такое же настроение охватило толпу. Я сам себе казался жертвенным ягненком, на убиение которого все приехали посмотреть.

О, каждый был вежлив, особенно вежлив, слишком вежлив подчас. Всякий человек в толпе считал, что я через полтора дня стану мертвецом, и старался сделать мои последние часы как можно более сладкими – пусть даже и приторно-сладкими.

Потребовался целый час, чтобы устроить моих крестьян в Окойтце, несмотря на предварительные договоренности. Самое лучшее, что нам предложили, – крыша над головой для каждого и минимальная площадь на грязном полу. Людям приходилось лежать, тесно прижавшись друг к другу, чтобы поместиться в доме всем сразу. По крайней мере никто не замерзнет: такое количество человеческого тепла способно растопить айсберг.

Потом я решил сходить доложить о своем прибытии графу Ламберту.

Он был с князем.

– Однако, мой мальчик. Ты привлек внимание массы народа, – заметил князь Хенрик.

– Да, ваша милость. Полагаю, мне следует считать себя польщенным.

– Не думаю. Большая часть из этих людей приехала увидеть, как проливается кровь, и их не особо волнует чья… Что это такое на тебе надето?

– Ваша милость, я как-то раз говорил вам, что покажу, как делать лучшие доспехи. Ну, вот и первый экземпляр.

– Мило. Я уверен, дамы оценят. Вопрос в том, сможет ли броня не дать крестоносцу оценить тебя.

– Думаю, это мы выясним через пару дней, ваша светлость.

– Да, выясним. Ты привел с собой детей?

– Да, ваша милость.

– Где ты их приковал?

– Нет, ваша милость… то есть я их не приковывал. Они со своими семьями.

– Их семьи мертвы. Крестоносцы не оставляют свидетелей.

– С новыми семьями, ваша милость. Каждого из них усыновила семья моих рабочих в Трех Стенах. Я сказал, что сделаю из них христиан, и выполнил обещание. Все они добровольно крестились. Они теперь христиане, и члены польских христианских семей.

– Ты сказал, что заставишь лошадь петь, и Бог свидетель, ты это сделал! – засмеялся князь. – Да, когда ты умрешь, крестоносцам придется иметь дело с епископом, чтобы вернуть себе рабов! Здорово!.. Ты собираешься продолжить борьбу даже после смерти! Твой народ действительно великий, пан Конрад!

– Зависит от того, что под этим понимать, ваша милость. Здешний народ, кажется, воспринимает войну как спорт, в который играют по определенным правилам. Ею наслаждаются. Мы же ненавидим войну. Мы ненавидим драку. Мы не развязывали войну вот уже пятьсот лет. Но когда нам приходится вступить в бой, мы деремся всерьез и насмерть. Я не хочу сказать, что мы умеем драться. Как раз наоборот. Наши дети не растут с мечтой добыть славу на поле боя. Наши девушки не соревнуются между собой за внимание солдат. Наши юноши не проводят все свое время в обсуждениях стратегии и тактики. Поэтому когда приходит война, мы плохо деремся, непрофессионально. Но мы выходим на поле боя с готовностью стать калекой, или даже умереть. Мы ведем длинные войны, но побеждаем.

– И насколько длинны ваши войны?

– Однажды мы воевали сто тридцать лет, когда даже само название нашей страны стерли с карт. И победили.

Разговор зашел в тупик. Потом граф Ламберт нарушил молчание.

– Ты сказал, что ваши девушки невысокого мнения о солдатах. За кем же они гоняются?

– Ответ вас удивит, мой господин. Многие визжат и неистовствуют при виде музыкантов.

– Вы правы, пан Конрад. Я поражен. Музыканты?..

Вмешался князь:

– А, вот и его преосвященство епископ. Я должен доложить об обращении прусских детей в христианство. Забавно будет посмотреть на его корчи!

Когда князь ушел, я надеялся тихо улизнуть, но граф Ламберт и слышать об этом не хотел. Он таскал меня за собой всю ночь и представлял друзьям. Через пять минут я пресытился вниманием и не имел ни малейшего понятия о последней сотне людей, с которыми меня познакомили.

К моему удивлению, несмотря на толпы народа, мне выделили отдельную комнату. Частично повлиял статус жертвенного ягненка, но, думаю, сыграл свою роль и тот факт, что именно в этой комнате умер Михаил Малиньский, и народ приписал ей какие-то глупые сверхъестественные свойства.

Янина, Явальда и Наталья где-то бродили с братьями Банки, а мы с Кристиной получили капельку спокойствия и уединения.

На следующее утро я встретил отца Игнация и пригласил его в свою комнату, единственное тихое место в Окойтце.

После моей исповеди он сказал:

– Ты проделал огромный труд, обращая тех пруссов.

– Да не особенно, святой отец. Они были бездомными детьми. Мы дали им тепло и любовь. Религиозные наставления и обращение пришли сами собой.

– Тем не менее это первый успех Церкви в работе с пруссами за триста лет! Что до стратегии предоставления детям свободы, она, возможно, принесет успех. Епископы Вроцлава и Кракова убеждены, что Церковь должна удержать победу. Они попросили моего аббата позволить братьям вооружиться палками, чтобы мы смогли защитить детей силой, если понадобится!

– Тогда как вы думаете, может быть, они поговорят с крестоносцами, и сражение вовсе отменят? Я с радостью верну им обратно меха, янтарь и другие товары. Я не хочу никого убивать и, естественно, не хочу умирать сам. Я не могу отдать детей, но, если Церковь собирается защищать их даже в случае моего поражения, зачем вообще драться?

– Стоящая мысль, пан Конрад. Я изложу ее их преосвященствам.

Он поднялся уходить.

– Еще одно, святой отец. Есть какие-нибудь новости о церковном расследовании?

– Удивлен, что это заботит тебя в такое время, но да, новости есть. Я говорил тебе, что по приказу епископа бумаги отослали в итальянский монастырь. Они вернули документы с резолюцией, что подобное дело должно решаться через каналы белого духовенства. С удивительной скоростью мой аббат послал письмо епископу Кракова, который переслал его епископу Вроцлава, так как твои земли находятся в Силезии, то есть относятся к Вроцлаву.

– То есть оно побывало в Италии, но вместо того, чтобы попасть в Рим, отправилось обратно в Польшу? Невероятно!

– Действительно. Кто бы мог подумать, что письмо может преодолеть весь путь до Италии и обратно за всего лишь одно лето и осень? Кажется, сам Бог подгонял его! Но теперь мне надо идти просить аудиенции у их преосвященств, чтобы передать твое предложение.

Да, даже в Церкви нашлось место бюрократии.

Крестоносцы появились в полдень. Чуть ли не тысяча рыцарей в доспехах и на боевых конях. Цепочка их мулов с поклажей растянулась на мили: они производили впечатление скорее захватчиков на вражеской территории, чем зрителей, прибывших посмотреть на Божий суд.

Крестоносцы разбили палаточный лагерь рядом с Окойтцем, на противоположной стороне относительно турнирного поля. Он не походил на обычную для средневековья мешанину шатров, но напоминал аккуратный современный палаточный городок, или по крайней мере древнеримский.

Немцы, понятное дело.

К несчастью, лагерь стоял по ветру к городу, и время от времени от него исходил дурной запах. Задав пару вопросов, я узнал, что в качестве доказательства строгости ордена крестоносцам запрещалось бриться и мыться.

Неудивительно, что они такие злобные.

Я видел, как два епископа со свитой входили в лагерь. Очевидно, мое предложение достигло их ушей. Я также заметил своего старого врага, пана Стефана, и его отца, въезжающих туда же. По крайней мере все мои неприятели собрались в одном месте.

Вечер длился слишком долго, раздражающе долго, с бесконечной вереницей доброжелателей, становившихся в очередь, чтобы сказать мне пару печальных слов.

Какой-то ублюдочный купец установил игральный стол, за которым бились об заклад на исход схватки. Ставки – тридцать восемь против одного не в мою пользу. На столе лежала пара пергаментных листов, на которых записывали игроков и поставленную сумму, а в две открытые бочки у всех на виду бросали деньги. Когда бой закончится, купец возьмет себе одну двенадцатую от всей суммы, а остальное разделит между выигравшими соразмерно их ставкам. Два вооруженных охранника следили за бочками. В той, что содержала ставки на меня, денег набралось очень мало. У меня все еще оставались двадцать шесть тысяч гривен в замке графа Ламберта, я поставил всю сумму на себя.

На самом деле я не игрок, но существуют споры, в которых невозможно проиграть. Мой вклад поменял расклад на восемь против одного – но, собственно, какого черта? Если я проиграю, меня это не особенно расстроит, поскольку я буду уже мертв.

Под конец я вернулся в свою комнату и оставил Наталью у двери, наказав никому не давать меня беспокоить. У девочки просто дар в этом деле.

Почему, черт возьми, все так уверены, что я умру? Я собирался выиграть!

И ни на минуту не уставал убеждать себя в этом.

За ужином епископ Вроцлава известил меня, что крестоносцы мое предложение и слушать не захотели. Они считают, что должны отомстить за пролитую мною кровь. Пан Стефан уверил их в моих колдовских способностях, и в любом случае выставленный ими боец непобедим.

– Конечно, профессионал непобедим, ваше превосходительство. Любой профессионал непобедим. Мы деремся насмерть. Единственный победимый профессионал здесь мертвец.

Все посчитали мою речь шуткой и засмеялись.

– Будь что будет, сын мой. Обращение пруссов – замечательное деяние во славу Бога. Но оно поставило Церковь в неловкое положение. Мне придется защищать детей – возможно, от крестоносцев, то есть от одной из ветвей Церкви! Если ты сумеешь победить завтра, это поправит положение.

– Ваше преосвященство, я буду очень стараться выполнить все ваши пожелания.

Я поклонился и подумал: «Напыщенная задница!»

– Спасибо, сын мой.

Во время еды я раздал оставшиеся плащи из волчьего меха князю, его сыну, семи графам, включая Ламберта. Объяснил, почему волчья шкура является подходящим материалом для верхней одежды и почему, если она войдет в моду, численность волков начнет сокращаться. По-моему, они приняли подарки просто в память обо мне, но я старался.

После ужина я пошел в конюшни и тщательно вычистил Анну. Потом провел с ней несколько часов. Она оказалась единственной, кто не верил, что ее хозяин вскоре умрет. Лошадка знала, что мы победим!

Ночь выдалась скверная. Кристина только и делала, что рыдала. Мне пришлось пригрозить выбросить ее из спальни, чтобы хоть немного поспать. Я даже предложил плаксе пойти поискать Петра Кульчиньского. Это ее утихомирило.

Утром я опять исповедовался и пошел в церковь. Ее наполовину заполнили крестоносцы, которые выстроились по правую сторону от центрального прохода. По левую сторону стояла княжеская знать. Чистое венчание, если не обращать внимания на вонь.

Когда настало время причастия, к священнику подвели только меня и одного крестоносца. Очевидно, именно с ним я и буду драться в полдень.

Мы подняли головы и тут же узнали друг друга. Голубые ледяные глаза и сломанный нос. Шрамы на лбу и щеке; очень длинные, очень светлые волосы, все такие же сальные.

В самый первый свой день в тринадцатом веке я подвергся нападению крестоносца. И это тот самый ублюдок!..

Церемония причастия не позволяла нам разговаривать, что, может, было и к лучшему. После мессы крестоносец тотчас покинул церковь, так что у меня не появилось шанса переговорить со своим противником. Впрочем, я все равно не знал, что сказать.

В полдень мы были готовы. Погода стояла холодная и облачная, облака плыли очень низко. Хороший день для боя. Солнце не слепит глаза, нет риска получить солнечный удар.

Турнирное поле представляло собой квадрат в триста ярдов, отмеченный маленькими флажками на палках. Минувшей ночью выпало несколько сантиметров снега, и поле сияло нетронутой белизной. Невозможно представить, что тремя месяцами раньше оно золотилось колосьями. Теперь мы удобрим землю кровью.

Крестоносцы выстроились вдоль двух сторон поля, близких к их лагерю, поляки заняли оставшиеся стороны. Знать уселась на скамеечки впереди. По просьбе князя никто из них не принес иного оружия, кроме церемониальных мечей. Он опасался того, что развяжется драка.

Которую он непременно проиграет.

Простолюдины столпились позади знати. Священники стояли тесной группой за двумя епископами.

Арбалетчики заняли четыре угла поля, двое из княжеской охраны и двое от крестоносцев. Их работа – убить рыцаря, нарушившего правила.

Герольды без роздыху трудились несколько дней, организовывая бой, и думаю, они постарались на славу, хотя и не мог отличить плохую их работу от хорошей.

Прозвучал шестой удар колокола. Трубач сыграл что-то душещипательное, и два главных герольда вышли с пергаментными свитками. Я немного времени потратил на написание своего обращения, потому как в нем полагалось изложить мои взгляды на причину схватки. По традиции, первым должны читать обращение крестоносцев. Чем и занялся княжеский герольд – тот, что говорил заглавными буквами, потому как герольд крестоносцев не понимал польского.

– Знайте, Все Присутствующие, Что Во Второй День Августа, 1232 Года Нашего Господа, Наглый Разбойник, пан Конрад Старгардский, Преступно и Злонамеренно Напал на Караван с Товарами, на Собственность Тевтонских Рыцарей Святой Марии в Иерусалиме. В Этой Злобной Атаке Он Лишил Жизни Пятерых Членов Нашего Священного Ордена и Нанес Пожизненное Увечье Шестому, Когда Честные Рыцари Мирно Исполняли Долг Своего Ордена. Мы Молим Бога, чтобы Он Влил Силу в Руку Нашего Воина, Помог Стереть с Лица Земли Богопротивного Разбойника Пана Конрада и Вернуть Собственность Нашего Ордена, Включая Рабов-Язычников. Да Свершится Воля Божья!

Я, конечно, знал содержание их обращения – прочитал копию еще за день до сражения. Князь позаботился о том, чтобы там не упоминалось имя пана Владимира. Думаю, причиной согласия крестоносцев с данным пунктом стал размер его обширной семьи. Разжигать вражду с таким количеством людей не захочется даже крестоносцам.

Однако последняя фраза о язычниках-рабах стала для меня новостью. Они ни на каплю не изменили своих намерений.

Потом тот же герольд прочитал мое обращение:

– Знайте, Все Присутствующие, Что Во Второй День Августа, 1232 Года Нашего Господа, Я, Пан Конрад Старгардский, Встретил Семерых Крестоносцев, Замешанных В Преступном Деянии. Они Издевались Над Ста Сорока Двумя Детьми, Приковали Их Шея к Шее, И Заставляли Идти со Стертыми Ногами И Кровоточащими От Побоев Спинами. Я Попытался Освободить Детей И Выполнить Как Свой Христианский Долг, Так И Долг По Отношению К Своему Сеньору, Графу Ламберту. На Меня Напали Крестоносцы, Семеро Против Одного. Но Бог Был На Моей Стороне, И Мы Победили. Я Проследил, Чтобы Детей Приняли В Добрые Христианские Семьи И Дали Им Необходимые Религиозные Наставления. Все Они Теперь Христиане, И Не Могут Возвратиться в Свое Прежнее Состояние Незаконного Рабства. Я Заявляю, Что Крестоносцы – Дьявольский Орден, Скрывающийся Под Маской Набожности. Я Заявляю, Что Они Торгуют с Неверными Магометанами, Тем Самым Народом, Что Незаконно Удерживает Святые Земли, И С Кем Орден Должен Воевать. Я Заявляю, Что Они Захватывают Пруссию, Исходя Только Из Своей Жадности. Они Не Делают Ни Малейшей Попытки Религиозного Обращения Этих Людей, А Вместо Того Убивают Их, Мужчин, Женщин и Детей. Я Заявляю, Что Дьявольский Орден Крестоносцев Должен Быть Распущен, А Его Бывшие Члены – Изгнаны Из Польши. Более Того, Я Объявляю Рабство Оскорблением Господа, Ибо Человека Создали По Образу и Подобию Бога, а Образ Бога Нельзя Подвергать Унижениям! Да Свершится Воля Божья!

Князь решил, что я поступил глупо, не упомянув о добыче, и нет ни единого шанса распустить или изгнать орден крестоносцев. По крайней мере из княжества Мазовии. Ему понравилась возможность установить подобный прецедент на своих территориях, но она осуществится только в невероятном случае моей победы.

Епископ заметил, что мои теологические рассуждения порождали кучу вопросов, но не стал вносить исправлений.

Я написал обращение, и оно мне понравилось. Упоминание о мехах и янтаре добавило бы нотку грубости, и, как бы то ни было, мое обладание ими не вызывало сомнений.

Герольды отошли на другую сторону поля, чтобы прочитать обращения крестоносцам по-немецки, княжеский герольд перевел и мое письмо. Он, возможно, туго соображает, но при этом знает девять языков. Я видел, как по толпе крестоносцев прошла рябь недовольства во время чтения моего обращения. Хорошо. Смятение во вражеских рядах!

Каждый епископ прочитал короткую проповедь, священники вознесли молитву, и мы, наконец, приступили к делу.

Я не горел желанием ни сражаться, ни умирать, но ожидание сводило меня с ума. И все же приступ чистого страха охватил меня, когда я осознал, что через пару минут, вполне возможно, буду валяться мертвый.

Еще один трубный глас – и герольды покинули поле. Последовала команда:

– По коням!

Я опустил забрало, выставил вперед копье, и мы помчались.

– Делай все по порядку! Как на тренировке! – неслышным шепотом закричал я, пытаясь убедить себя, что не испугался до одури.

Мы с Анной летели к противнику, я вставил копье в крючок и зарубку на седле, как проделывал тысячу раз во время упражнений. Потом вытащил меч, как можно незаметнее, и приготовился нанести ублюдку двойной удар, так хорошо отработанный нами дома.

Анна, как всегда, попала точно в цель. Копье ударило прямо в центр щита, а потом весь мир перевернулся.

Я отреагировал с немым удивлением. Просто не смог понять, что произошло – я каким-то образом оказался в воздухе! Соприкосновение с обледеневшей землей оказалось жестоким, в доспехах или без оных. Я лежал, на мгновение потеряв сознание, пока не очухался.

Встал, пошатываясь. Слой снега, недостаточно толстый, чтобы смягчить мое падение, все же без труда спрятал меч! Я бегом вернулся на место столкновения, но не смог найти свое оружие. Копье сломалось. За исключением ножа, который я добыл в Цешине прошлой весной, мне нечем было себя защитить.

Подняв глаза, я увидел, как противник разворачивает коня и снова скачет на меня, опустив копье. Я вытащил нож и застыл в ожидании. Больше мне ничего не оставалось.

Анна повернулась и поняла мои затруднения. Она поскакала вперед и атаковала, но не крестоносца, а его коня.

Через пару секунд моя лошадь уже вырвала порядочный кусок мяса из крестца скакуна тевтонского рыцаря, а потом сломала ему обе задние ноги своими копытами.

Противник свалился на землю с элегантностью мешка с картошкой. В толпе крестоносцев раздались крики: «Колдовство!» и «Против правил!».

Явно пан Стефан провел с ними беседу. Я уже ожидал получить арбалетный болт в спину, но судьи решили, что я не отвечаю за свою лошадь, когда не нахожусь в седле, и вообще – что взять с глупого животного?

Анна подбежала ко мне и мимоходом выбросила копытом меч из-под снега. Он выскочил, как мячик для гольфа, и полетел ко мне рукояткой вперед. Пришлось выронить нож, чтобы поймать его, но мне только того и надо было.

По крайней мере мне так показалось.

Потом она остановилась и оглянулась, твердо уверенная, что победа в моих руках.

Крестоносец быстро поднялся. Его конь плакал от боли, но рыцарь не удосужился даровать животному легкую смерть.

Тевтонец бегом приближался ко мне.

– Позаботься о своем коне! – крикнул я. – Я подожду здесь!

– Этим я займусь позже! Вначале прослежу, чтобы ты на этот раз точно сдох!

Мне ничего не оставалось, как только встретить его с мечом в руках.

Ублюдок был хорош. Он бы с легкостью завоевал олимпийскую медаль по фехтованию. Даже размахивая тяжелым, в полторы руки длиной, мечом, он двигался быстрее, чем я со своим тонким стальным лезвием. Более того, он гораздо лучше меня знал, как обращаться со щитом.

Крестоносец пробился через мою защиту и влепил затрещину по левому виску. Он бы убил меня, если бы я носил свой старый шлем. А так только повернул шлем вправо примерно на девяносто градусов и, согнув стальной воротник, защемил его.

Я не мог повернуть голову! Смотря вперед, я ничего не видел! Чтобы хоть что-то рассмотреть, мне приходилось поворачивать голову вправо.

Я отбросил щит и перешел на чистое фехтование. Больше мне ничего не оставалось. Чтобы пользоваться щитом, надо иметь возможность смотреть вперед. Со стороны польской толпы послышался рев, но у меня не было времени думать об этом.

Противник пробивал мою защиту раз за разом, но Илья изготовил мне очень хорошие доспехи. Большую часть ударов я даже не чувствовал.

– Умри, ты, исчадие ада! Что нужно, чтобы убить тебя? Кол в сердце?!

У меня не хватало дыхания отвечать ему.

Его щит не давал мне ответить ударом на удар. Каждый раз, когда мне предоставлялся шанс атаковать, чертова фанера преграждала путь. Мой меч обладает удивительной режущей способностью, но и он мало что мог поделать против покрытого кожей фанерного щита.

Ладно, сказал я себе. Займись щитом. Разруби этого ублюдка на кусочки! Сконцентрировавшись на щите, я попал по его краю. Полетели щепки.

Потом появился шанс ударить справа, прямо в середину щита, что я и сделал незамедлительно. Меч прошел сквозь щит и остановился на полпути.

И застрял.

Я попытался выдернуть его, но фанера держала прочно, а крестоносец не собирался выпускать свой щит.

Что еще хуже, мой меч был единственным средством защиты от его меча. Крестоносец вырвал у меня из рук оружие вместе со щитом и замахнулся.

Мне оставалось только отступить в сторону, уходя от удара, а потом попробовать на нем прием каратэ.

Вы наверняка знаете такой прием, его часто демонстрируют в замедленном темпе, но никогда не применяют на практике. Вы выкручиваете правую руку противника левой рукой, его локоть смотрит вниз, потом вы бьете правой ладонью вверх. Если все проделать правильно, правый локоть неприятеля сломается. На мне такое не сработало бы, потому что железо на локте не позволило бы руке согнуться таким образом. Но крестоносец носил кольчугу.

Несмотря на все свое мастерское обращение с копьем и мечом, немец никак не ожидал схватки без оружия. Получилось. Его локоть поддался с жалостным похрустыванием.

Крестоносец выронил меч, который я быстро поднял. Рыцарь не сделал попытки убежать, как поступили бы на его месте многие. Он просто стоял передо мной.

Я не хотел его убивать, но мы сражались насмерть. Пощаду нельзя ни просить, ни даровать. Если я не уничтожу его, свобода ста сорока двух детей останется под вопросом.

Я взял вражеский меч и, размахнувшись со всей силы, опустил его сбоку на человеческую шею. Он не пытался остановить меня.

Умирая, он прошептал:

– Ублюдок!

Крестоносец повалился на снег, а на меня навалилось эмоциональное потрясение после всего случившегося. Руки и ноги дрожали, я едва стоял.

Каким-то образом я остался жив!

Люди с обеих сторон кричали и поздравляли друг друга, но они не были самым важным в этом мире, поэтому я их игнорировал.

Обеими руками мне удалось повернуть шлем, и я смог смотреть прямо. Встав ногами на щит, вытащил из него свой меч. Он крепко засел в фанере. Вернув оружие, я заметил, что не только наполовину прорубил щит, но и проткнул левую руку противника. Рыцарь просто не мог отбросить свой щит.

Я почти наверняка знал, что у крестоносца сломана шея, но при стольких детских жизнях, поставленных на карту, не собирался рисковать. Просто поднял меч и снял ему голову с плеч одним ударом. Крови почти не было. Полагаю, к тому времени он уже умер.

Мое сломанное копье валялось на земле, и я попытался восстановить ход событий. Я купил копье год назад, как бесполезную фурнитуру. И взял самое легкое. Пан Владимир предпочитал легкое копье, поэтому и он ничего не сказал. Но пан Владимир метит обычно в отверстие для глаз, а Анне так высоко не достать.

На щите крестоносца осталась вмятина – наверное, от моего копья. Анна великолепно попала в цель, но при столкновении мое оружие сломалось, а его – нет. У меня не было шанса взмахнуть мечом: клинок выбило из моих рук, когда я слетел с лошади. Никогда бы не подумал, что можно выбить человека из седла, заканчивающегося у талии, но случилось именно это.

Я избавил от смертных мук коня крестоносца, который все еще давился рыданиями.

Поляки дико орали и аплодировали, не исключая даже тех, что ставили против меня. Крестоносцы хрипло вопили что-то на своем языке, но я не понимал ни слова, кроме «Колдовство!» и «Против правил!».

Я только осознавал, что все кончено, и я победил.

Потом толпа немцев расступилась, и четыре вооруженных всадника в доспехах и белых плащах с черными крестами направили на меня копья.

Из автобиографии пана Владимира Чарнецкого

В день суда мы заняли положенные места. Тадеуш залег на крыше ветряной мельницы. Монах Роман стоял вместе с братьями, готовый кричать «деяние Господа!», «чудо!» и тому подобное. Я среди знати собирался делать то же самое.

Илья готовился бежать на поле и забирать золотые стрелы, так как мы совершенно точно знали, что пристального изучения они не выдержат. Явно Бог мог использовать что-нибудь получше, чем золотая краска!

Когда начался бой, копье пана Конрада сломалось при первом же столкновении с противником. Я проклинал себя за то, что так и не заставил его заказать себе новое, более тяжелое!

Он слетел с лошади, и крестоносец уже подъезжал, чтобы прикончить его, но Тадеуш так и не выстрелил!

Позже он утверждал, что послал-таки пару стрел в цель, но не увидел, куда они упали, потому что спрятался сразу же после выстрелов. А когда вылез из укрытия, удивился, что крестоносец еще жив, но пан Конрад с противником дрались так близко друг к другу, что он побоялся снова стрелять, чтобы не задеть пана Конрада.

Казалось, мой друг непременно проиграет, но внезапно он, ко всеобщему удивлению, отбросил щит! Толпа взревела, потому что все теперь поняли, пан Конрад просто играл с крестоносцем: он настолько был уверен в своей победе, что мог позволить себе насмешку!

Под конец он даже оставил свой меч торчать в щите противника и прикончил крестоносца голыми руками! А потом еще подарил тому милосердную смерть ударом его же меча!

Толпа буйствовала! Никто не ожидал подобной доблести от пана Конрада, хотя он и не переставал утверждать, что победит. Чуть позже пан Конрад облегчил еще одним ударом муки коня крестоносца, которого ранила удивительная лошадь моего друга.

Мы думали, все кончено, когда еще четыре крестоносца, в доспехах и с оружием, выехали на поле к пану Конраду.

Крики «Против правил!» послышались отовсюду, и это действительно нарушало все известные правила! Но судьи уже отдали приказ лучникам разрядить арбалеты, из боязни случайного выстрела. Теперь арбалетчикам велели пристрелить нарушителей, но, чтобы зарядить эти дурацкие устройства, требуется время. Время, которым пан Конрад не располагал!

Далеко на крыше мельницы Тадеуш подготовился к событиям лучше остальных. Он опустошил два колчана и видел, как его стрелы пронзали низкие облака и попадали прямо в цель!

Каждая из золотых стрел оказалась в сердце одного из злодеев! Они разом вывалились из седел, а оставшиеся без седоков кони подбежали к пану Конраду и остановились по бокам.

– Деяние Господа Бога! – закричал священник Роман, падая на колени. – Мы стали свидетелями чуда во славу Господа!

Я тоже надрывал голос:

– Чудо! Чудо!..

Вскоре вся толпа вторила нам, пока Тадеуш быстро спускался с крыши мельницы и прятал лук с оставшимися стрелами.

Четко следуя плану, Илья первым оказался на поле. Но когда он ухватился за стрелу, попытавшись выдернуть ее из груди трупа, та согнулась в его ладони! Стрелы на самом деле оказались из мягкого, чистого золота!

Илья упал на колени и начал молиться.