Текст книги "Прыжок в неизвестное [Свобода]"

Фрау Бекер уже переоделась, сидела у себя в комнате и пила чай, когда к ней вошел Демба.

– Что же это такое! – воскликнула маленькая вертлявая дама. – Горничная мне уже рассказывала. Как же это с вами произошло?

– Маленький несчастный случай, фрау Бекер, больше ничего.

Демба рассказал свой роман о свече и горящих оконных занавесках, присочинил еще несколько треснувших от жара стекол и подробно описал один соломенный стул, также пострадавший от огня. Он подумывал также о том, чтобы ввести в рассказ канарейку, которую с опасностью для жизни вынес из пламени вместе с клеткою, но в конце концов отказался от этой мысли, дабы не придать своей повести сентиментального и романтического оттенка.*

– Подумать только, как могут быть неосторожны люди, – сказала фрау Бекер. – Благодарите Бога, что так благополучно отделались. Покажите-ка свою руку. Это было Дембе не по душе. Недоверчиво высунул он наполовину руку из-под накидки.

Докторша в отчаянии всплеснула руками.

Да разве это повязка? – воскликнула она. – Не может быть, чтобы это сделал врач!

– Мой сожитель забинтовал мне руку. Он учится медицине.

Демба с досадою убеждался, что его идея совсем не так удачна. Теперь весь свет интересовался исключительно его руками, а ведь он хотел предоставить им известный покой и тихое уединение.

– Вот что я вам скажу. Отправляйтесь сейчас же к моему мужу, и пусть он вам сделает приличную повязку, – решила фрау Бекер.

Демба побледнел как воск.

Это невозможно, – пролепетал он, – не могу же я…

– Вы не уверены, что мой муж это сделает лучше вашего товарища?

Демба ерзал на стуле.

– Конечно, уверен, – сказал он, – я только не хотел бы отнимать время у вашего супруга.

– Ах, какие пустяки! – перебила его докторша. – Муж справится с этим в две минуты. Он сейчас вас примет.

Она взяла трубку домашнего телефона, соединявшего ее комнату с кабинетом мужа и кухней.

– Рудольф! – сказала она. – Сейчас я посылаю к тебе господина Дембу. Пожалуйста, прими его вне очереди. Он обжег себе руки… Да… Так он сейчас придет.

Она повесила трубку.

– Идите же, господин Демба.

– Я, в сущности, пришел только для того… – Демба глотал слюну, подыскивая выражения. – Я хотел спросить вас, фрау Бекер, хотя сегодня еще не первое число: не могу ли я сегодня получить свое жалованье за месяц, потому что, видите ли…

Он смущенно замолчал. Фрау Бекер на мгновение задумалась, потом опять схватилась за трубку:

– Послушай, Рудольф! Заплати, пожалуйста, господину Дембе его месячное жалованье, когда он придет. Восемьдесят крон. Будь так добр. Хорошо? Мое портмоне сейчас не при мне.

Разбитый по всему фронту, вышел Демба из комнаты.

В передней стояли еще два малыша. Один из них уже прошел через чистилище и держал в одной руке бутерброд, а в другой яблоко. Мальчуган, стоявший рядом, беспокойно прислушивался к доносившимся из кухни звукам. Теперь, очевидно, приближалась его очередь. Внезапно он подхватил с пола обе свои связки шнурков для ботинок, быстро открыл парадную дверь и дал стрекача.

За ним проскользнул бесшумно Демба.

Оба помчались вниз по лестнице. На площадке первого этажа Демба остановился, сорвал с руки носовой платок и постарался засунуть его в карман. Когда это ему не сразу удалось, он швырнул его на пол и разразился проклятиями.

Глава XV

Доктор Рюбзам пришел первый. Ему не долго пришлось ждать. Дождь лил ручьями, и все прочие сошлись раньше обычного на ежевечернюю партию в буки-домино. В маленьком отдельном кабинете кафе «Турф», дверь в который была тщательно занавешена и охранялась мальчиком, сидело сегодня одиннадцать человек.

Рыжий почтовый чиновник был снова здесь, хотя накануне клялся, что в последний раз сидит за одним столом с этой бандою шулеров. Далее здесь были: коммивояжер, всегда бывший при деньгах, но уже два года искавший места; кельнер из одного ресторана в Пратере, проигрывавший здесь в свой выходной день чаевые, заработанные за неделю; фрау Сушицкая, бывшая сваха, всем известная в районе между Аугартенским мостом и звездою Пратера, в настоящее время занявшаяся сдачей в наем укромных временных квартир, но ничуть не брезгавшая также посредничеством по заключению кратковременных знакомств; деловой посредник, которого называли «вашей светлостью» – без достаточного, впрочем, основания, ибо свои проигрыши он выплачивал отнюдь не с княжеским хладнокровием; военный писарь, богохульно бранившийся на чешском языке, когда вместо него выигрывал кто-нибудь другой; «господин журналист», который на вопрос о том, в каких органах он сотрудничает, неизменно отвечал с отстраняющим жестом: «Во всех»; служащий сберегательной кассы, который появлялся со своим псом и своею подругою, приказывал мальчику подать псу объедки, а подруге – несколько изодранных газет, чтобы затем в игорном азарте совершенно забыть их обоих; и, наконец, Гюбель, опустившийся студент-медик, который еще не был доктором, и доктор Рюбзам, который давно уже не был доктором.

Доктор Рюбзам держал банк и, конечно, выигрывал. Перед началом игры он достал из бумажника три смятых кредитки по десяти крон и положил их перед собою на стол как основой капитал, до смешного незначительный для партии, при которой он должен был уплатить выигравшему тройную сумму.

– Этими деньгами я хочу сегодня выиграть шестьсот крон, – сказал он, начиная игру, с раздражающей откровенностью. – Дешевле не отдам. Ровно столько проиграл я вчера на скачках. Эти деньги я должен сегодня вернуть. И теперь, за игрою, он всякий раз повторял, загребая ставки других игроков:

– Говорил же я, что хочу сегодня выиграть шестьсот крон! Ставьте, господа, ставьте, ставьте! При столь медленном темпе я сегодня своих денег не верну!

Почтовый чиновник, военный писарь и Сушицкая кипели от ярости, потому что доктор Рюбзам выигрывал действительно. Перед ним деньги вырастали в кучу. По временам он убирал со стола несколько банкнот и клал их в карман для большей безопасности. На стуле рядом с ним лежал его портфель, пара грязных манжет, снятых им удобства ради, его сигара и золотые часы, на которые он иногда поглядывал. Он решил играть до восьми вечера, ни минутою позже. В восемь часов, как сказал он, ему нужно «идти на заседание». Доктор Рюбзам никогда не забывал ограничить себя таким сроком. Этим путем он избегал требований реванша, при котором ему пришлось бы весьма бесполезным образом вновь поставить выигранные деньги, и в то же время отделывался от воплей госпожи Сушицкой, всегда пытавшейся после партии трогательными жалобами урвать у него часть добычи. В «заседание», разумеется, не верил никто. Со времени приговора, лишившего его докторской степени и права адвокатской практики, – по обвинению его одним из клиентов в вымогательстве – он жил на ренту свою и чужую и носил с собою портфель только по старой привычке. Расходы по его содержанию несли теперь государство и общество в самых разнообразных формах: чиновник сберегательной кассы исправно передавал ему свои авансы, получаемые им в счет жалованья; субсидия, которую коммивояжер получал от своей тещи, также находила обходным путем, через буки-домино, дорогу в карманы д-ра Рюбзама, равно как многочисленные побочные доходы военного писаря и налоги, взимавшиеся госпожой Сушицкой с падкой на удовольствия золотой молодежи Леопольдштадта. Государство и казна, коммерция и веселящийся свет действовали согласованно, чтобы дать возможность господину Рюбзаму вести приличный образ жизни.

Кости домино стучали; яростно швыряемые на стол серебряные гульдены звенели; дождь барабанил по стеклам, и с плащей и зонтиков у стены дождевая вода стекала тонкими струйками, которые на полу сливались в маленькие лужи. У доктора Рюбзама, однако, несмотря на бушевание стихий, лицо было очень веселое. Возбуждение против него росло, но до шестисот крон было уже недалеко.

Мальчик просунул голову в дверь.

– Господина доктора спрашивают.

– Кого? Меня?

Доктор, как раз в этот миг раздававший кости домино, очень не любил, когда ему мешали во время занятий.

– Нет. Господина доктора Гюбеля.

Долговязый студент-медик встал со стула. Он держал в руке бумажку в десять крон и размышлял в эту минуту, рискнуть ли ему этим остатком своего наличного капитала.

– Кто меня хочет видеть? – спросил он рассеянно.

– Какой-то господин.

– Скажите ему, что я ушел, – решил он на всякий случай.

– А я уже сказал, что вы здесь.

– Осел! – крикнул Гюбель и вышел, исполненный дурных предчувствий.

Так и есть. Перед ним был Станислав Демба.

– Здравствуй, Демба, – приветствовал его Гюбель без особого энтузиазма. – Откуда ты знаешь, что я здесь?

Я был у тебя дома и не застал. Я решил, что найду тебя тут.

Твоя догадливость достойна изумления. Но, ради Бога, не предавайся преувеличенным надеждам. – Он показал смятую бумажку в десять крон. – Видишь, вот я каков. Это все, что у меня есть.

Демба побледнел.

– Но ты ведь обещал мне отдать сегодня деньги.

– Тебе следовало прийти часом раньше, пока я не засел за игру. Теперь меня уже обобрал доктор Рюбзам. Вот что происходит из-за твоей неаккуратности, – заявил Гюбель, делая слабую попытку придать делу шуточный оборот.

– Я рассчитывал на эти деньги! – сказал Демба, и взгляд у него сделался стеклянным.

– Сколько я тебе, в сущности, должен? – спросил Гюбель, приуныв.

– Сорок крон, – ответил Демба.

– Жаль, – сказал Гюбель, – мне не повезло. Возьми на всякий случай эти десять крон, иначе их сожрет доктор Рюбзам, эта тяжелая граната, или кто-нибудь другой из этих каторжников.

Демба в достаточной мере понимал жаргон игроков в буки, чтобы знать, что под «гранатой» надлежит понимать грабителя, а под «каторжниками» – профессиональных игроков.

Он кивнул головою, но денег не взял.

– К чему мне десять крон! – сказал он озабоченно. – Десять крон! Мне нужно гораздо больше.

Гюбель не знал, как помочь делу.

Не можешь ли ты сколько-нибудь денег занять у своих приятелей? – спросил Демба; показав глазами на дверь.

– У них? – Гюбель безнадежно махнул рукою. – Плохо ты, видно, знаешь этих людей. Здесь никто друг друга не ссужает.

– Что же делать? – спросил Демба в унынии.

– Знаешь что? – воскликнул Гюбель. – Попробуй-ка разок сыграть в буки. Может быть, тебе больше везет, чем мне.

Демба решительно отказался.

– В этой игре все зависит от счастья, —уверял Гюбель. – Тут десять крон могут легко превратиться в сотню, если не больше.

– Нет, – сказал Демба, – я в карты не играю.

– Да ведь это совсем не карты. В буки играют костями домино. Эх ты, невежда!

– Я ведь совсем не знаю этой игры, – сказал Демба.

– Тут и знать нечего, – ревностно принялся объяснять Гюбель. – Обыкновенное домино. Его ведь ты знаешь. Разница только в том, что на четырех игроков ставят, как на скаковых лошадей. Тебе совсем не придется играть, нужно только ставить.

Демба продолжал колебаться.

– Вчера Сушицкая выиграла сто крон, пальцем не пошевельнув, – рассказывал Гюбель. – Пальцем не шевельнув!

Это решило дело.

– Собственно говоря, я давно уже собирался поглядеть на эту игру, – заметил Демба.

– Так пойдем же! – сказал Гюбель и втолкнул его в дверь.

Появление Дембы в игорной комнате сперва не обратило на себя чьего-либо особенного внимания. Правда, при игре в буки присутствие незнакомых личностей было весьма нежелательно, но так как Дембу ввел Гюбель, то никаких затруднений не возникло. Формальности приема были очень просты и прошли гладко.

– Есть у него стерлинги? – осведомился доктор Рюбзам.

Гюбель показал жестом, что денег у Дембы достаточно.

– Куры не клюют, – прибавил он.

Ну ладно, – сказал доктор Рюбзам, и дело было кончено.

Проклятие! Проклятие! Проклятое невезение! – закричал в этот миг почтовый чиновник, в четвертый раз проигравший ставку и, за отсутствием резерва, потерявший боеспособность.

– Это звучит музыкой в моих ушах, – сказал с удовольствием доктор Рюбзам, загребая его деньги. – Ставьте, господа, ставьте! Дело идет вяло!

Он потер руки, подмигнул Дембе и спросил:

– Вы уже сделали почин, молодой человек?

Демба взглянул на него. Он испытал какое-то жуткое чувство, заметив, что указательный и средний пальцы на волосатой руке доктора были искалечены.

Доктор спрашивает, поставил ли ты уже, Демба, – объяснил Гюбель. – На кого мне поставить?

– На кого хочешь, – сказал Демба, продолжая с трепетом смотреть на пальцы доктора, которые его пугали.

– Все сразу?

– Да. Ставь все сразу.

На столе лежали четыре ряда костей домино. Они не принимали участия в игре. Каждый ряд представлял одного игрока. Гюбель вдвинул свою бумажку в щель между вторым и третьим рядом и тем самым поставил за Соленую Булку, кельнера, который был обязан этой кличкою несметному количеству желтых прыщиков, усеявших его щеки и подбородок, как усеивает соленую булку крупная соль. Игра началась, и «господин журналист», при всеобщем внимании, пустил со старта первую кость.

Демба отвернулся. Он не хотел знать, что происходит с его деньгами. Он искал чего-нибудь, что можно было бы читать, чтобы не быть в необходимости слышать и видеть, – газету или иллюстрированный журнал. Но только один номер стенной газеты висел на стене. И Демба принялся за ее чтение.

Объявления. Сейчас же, на первой странице. Кто-то предлагал сто пятьдесят зеленых стульев для садового ресторана. Другой брался поставлять ликеры наилучших марок. Третий продавал оркестрион. «Мороженое!»; «Сто тысяч бумажных салфеток!»; «Зажигатели для сигар!»; «Практично!»; «Модно!» – неслось со столбцов. Каждому хотелось денег, все кричало, все лезло вперед, мир был большим круглым игорным столом под зеленым сукном, залитым водкою, запачканным пеплом от сигар, серебро звенело, бумажные деньги шелестели, ко всякому гульдену, катившемуся по свету, тянулась тысяча жадных рук, волосатых, с изуродованными пальцами, умевших, однако, хватать, подобно щупальцам полипов, – и среди этой свистопляски оголтелости, алчности, подлости и надувательства он, Демба, осмеливался робко тянуться руками к своей доле, к жалкой горсточке денег, из-за которой дрались тысячи других жалких кулаков, отталкивавших его и оттеснявших. И Демба вдруг упал духом, и оробел, и сдался, и хотел тайком улизнуть, болезненно устыдившись жалкого своего покушения.

Но тут за игорным столом поднялись вдруг шум и крики. Сушицкая обозвала одного из игроков отъявленным мерзавцем, играющим на руку Рюбзаму. Журналист крикнул: «Теперь я все понимаю!» Соленая Булка верещал без умолку: «Отдайте мне, наконец, мои деньги!» А перед Дембою стоял студент-медик с деньгами в руке и говорил:

– Видишь, Демба! Что я тебе говорил? Ты выиграл.

– Сколько? – спросил Демба, не поднимая глаз.

– Тридцать крон. Утроенную ставку.

Демба молчал.

– Что теперь? – спросил Гюбель.

– Ставь дальше, – сказал Демба.

– Все?

– Да.

– Господа, спокойствие! – крикнул в этот миг Рюбзам.

– Спокойствие! – вторил Гюбель.

Шум постепенно затих, только госпожа Сушицкая еще некоторое время изливала в жалобах свое негодование, но игра продолжалась. Демба все еще заставлял себя не поднимать глаз. Он вперил взгляд в газету, читал слова и строки, не понимая их, и прислушивался к тому, что делалось за игорным столом. Кости стучали, коммивояжер с шумом хлебал черный кофе, а госпожа Сушицкая сказала вдруг серьезно и торжественно, как молитву:

– Ни пуха ни пера.

– «Кто это: Нипуха-Нипера?» – спросил себя Демба в странном волнении. «Кто он такой, Нипуха-Нипера?» – мучительно сверлило у него в мозгу. И вдруг он решил: это бог войны у татар. И перед его глазами сложился образ маленького толстопузого человечка с бледным лицом, сплошь усеянным желтыми прыщиками, с пухлыми губами и глазами навыкат. Обвешанный пестрыми лоскутьями, стоял он перед ним во плоти и смотрел на него, ухмыляясь, и мычал: «Ты хочешь моих денег, безумец? Что можешь ты предложить? Садовые стулья? Бумажные салфетки? Оркестрон? Ничего? Решительно ничего? Так склонись же передо мною, склонись, пигмей! Ниже! Ниже!»

И Станислав Демба сгибался во имя денег, низко и смиренно, перед голой стеною, на которой ничего не было видно, кроме его собственной тени и куска оборванных светло-желтых обоев.

– Я кончил! – крикнул кельнер в этот миг, и сразу же поднялся шум, все заорали одновременно, Сушицкая пронзительно завизжала:

– Это не годится! Очередь не ваша!

– Жульничество! – заревел почтовый чиновник и ударил по столу кулаком.

– Но ведь доктор сказал: дальше, – пищал кельнер.

– Надувательство! Обман! – вопил почтовый чиновник.

– Молчать! – перекричал его доктор Рюбзам. – Кто говорит: обман? Я ведь тоже проиграл!

Снова Гюбель стоял перед Дембою, дергал его за рукав и говорил: Ты опять выиграл.

– Вот как?

Демба не был ни озадачен, ни удивлен.

– Девяносто крон. Ставить еще?

– Да, – кивнул Демба.

– Сколько?

– Все.

– Ты сдурел? – спросил Гюбель.

– Да.

– Ты рискуешь!

– Я это делал сегодня весь день.

– Мне-то что! Но три раза сряду ты не выиграешь.

Он подошел к игорному столу. Оргия бешенства и разочарования улеглась. Началась новая игра, делались новые ставки, и доктор Рюбзам нервно проводил рукою по своему лысому черепу: в последней партии он проиграл больше половины своих наличных денег.

– Что с ними будет? – спросил он и показал на деньги Дембы.

– Остаются в игре, – сказал Демба.

– Стало быть: идет на все! – сказал доктор Рюбзам. – Благоволите выражаться точно!

– Да, идет на все, – подтвердил Гюбель.

– И прекрасно, – сказал экс-адвокат, – я только хотел это знать.

Он положил кость на середину стола, и партия началась.

– Скатертью дорога, – сказала Сушицкая и придвинула свою кость.

– У меня есть все, – заявил журналист, имея в виду свой запас костей.

Игра продолжалась. На этот раз Демба следил за нею с напряжением и сильно волнуясь. Его девяносто крон были защемлены между двумя рядами костей. И если бы он теперь выиграл, то имел бы двести семьдесят крон. Эти деньги – этот Протей, захватанные, помятые бумажки, прошедшие через сотни грязных рук, каждому из нагнувшихся над столом людей, жадно на них взиравшему, являлись в ином, заманчивом образе. Одному – в виде ночного кутежа, для другого они были давно уже просроченной квартирной платой. Вот для этого они означали, что он может целый месяц наедаться досыта. Вот тот будет их каждую ночь относить в подозрительные переулки, а тот их проиграет на скачках или на бирже или похоронит под тюфяком своей кровати… Ну, а для него, для Дембы, – чем были они для него? Он старался нарисовать это себе. Хотел думать о старинных башнях, о папертях соборов и ангелах из камня, играющих на лютне или скрипке, об узких улочках итальянского города, по которым он ходил, ведя под руку Соню. Но странно: ни одна из этих картин не вырисовывалась в его воображении. Ни город, ни ангелы, играющие на скрипках. Все оставалось бесцветным и смутным и расплывалось в ничто. Зато возникали другие видения: чужие желания и мечты воплощались в его мозгу. Доктор Рюбзам сидел с двумя толстыми женщинами за бутылками с шампанским и слушал цыганскую музыку. Вдруг представилась ему пустая комната, без всякой мебели, только с кроватью, с огромной кроватью, и Сушицкая украдкой доставала деньги из-под перины и ласкала их. Перед почтовым чиновником стояла тарелка с хлебом, колбасою и сыром на непокрытом столе, и он, чавкая, проглатывал с голодным видом кусок за куском. И когда перед глазами Дембы ярко ожили не его желания, а чужие, он стал дрожать за свои деньги, и безнадежная уверенность овладела им, что он их проиграл, что в этот миг они уже не ему принадлежали, а Рюбзаму или Сушицкой.

– Заперто! – крикнул вдруг журналист, и Сушицкая в тот же миг испустила жалобный вопль. – Заперто! Вот я и остался в дураках с тремя костями.

– Заперто? Кто вам это сказал? – крикнул, торжествуя, кельнер и приставил две свои кости, одну справа, другую слева. – Эту на воскресенье, а эту на понедельник. Я кончил!

– Душа моя! Счастливчик! Ты опять выиграл. Двести семьдесят крон! – крикнул Гюбель в уши Дембе.

Адвокат встал. В комнате стихло.

– Пожалуйста. Я всем плачу, – сказал он придушенным голосом и взялся за карман.

– Мне шестьдесят крон, – крикнул военный писарь.

– Мне сорок пять, – закричал деловой посредник.

– Мне сорок пять. Я был бы рад, если бы они были уже в моих руках, – сказал коммивояжер.

– Я всем плачу, – воскликнул доктор Рюбзам и провел рукою по лысине. – Но тогда другой должен перенять банк. Я больше не могу быть буки. Я прогорел окончательно.

Он достал бумажник и принялся расплачиваться.

– Пусть-ка другой держит банк. Денег у меня больше нет. Разве что кто-нибудь из здесь присутствующих будет любезен дать мне взаймы сто крон.

Насмешливый хохот был ответом' на такое предположение.

– Простите, у меня есть залог. Мои часы, – сказал взволнованно доктор Рюбзам, желавший теперь непременно продолжать игру. – Мои часы, смею надеяться…

Он хотел взять в руки часы, но не нашел их на стуле, куда положил.

– Где мои часы? – спросил он, нервно ощупал все свои карманы и отодвинул в сторону стул.

– Господа! Я таких шуток не люблю, – сказал он затем, стараясь скрыть свое беспокойство. – С моими часами прошу не шутить.

Он оглянулся и возбужденно переводил глаза с одного на другого.

– Я повторяю: тут конец всяким шуткам! – крикнул он, не услышав ответа. – Такого рода остроты нетерпимы. Я желаю немедленно получить обратно свои часы.

– У меня их нет, – сказал почтовый чиновник.

– У меня тоже. Я не шучу подобным образом, – заявил журналист.

– Я даже не знал, что у вас есть часы, – воскликнул военный писарь.

– Где они лежали? – спросил Соленая Булка.

– Поищите у себя в карманах, доктор. Вы их туда засунули, должно быть, – посоветовал деловой посредник.

Доктор Рюбзам, совсем пожелтев от испуга, опять вывернул все свои карманы, затем осветил спичкой пространство под столом, но ничего не нашел и отказался от дальнейших поисков.

– Это скандал! – крикнула Сушицкая.

Доктор Рюбзам стал тогда перед дверью и объявил:

– Никто не выйдет из этой комнаты, пока я не получу обратно часов. Любопытно было бы все же увидеть, возможно ли среди бела дня…

– Я не сходил со своего места! – крикнул журналист. – Вы ведь видели, доктор?

Ничего я не видел! – в ярости закричал доктор Рюбзам. – Никто отсюда не выйдет!

Мне надо быть в восемь часов у себя в редакции!

Это меня ничуть не касается. Все останутся здесь, пока не будут найдены часы.

– Не хотите ли вы сказать, что я их украл у вас? – запротестовал служащий сберегательной кассы.

– Господа! Вношу предложение! – воскликнул Гюбель. – Мы ведь все заинтересованы в том, чтобы установить, нет ли среди нас вора. Я предполагаю, чтобы все мы по очереди дали обыскать себя доктору Рюбзаму. Это ни для кого не должно быть оскорбительно, – перекричал он шум спорящих голосов. – Я сам готов положить начало. – Он снял с себя пиджак и вывернул свои карманы. Доктор Рюбзам обыскал его. Не очень тщательно. У него было определенное подозрение: Сушицкая некоторое время стояла за его спиною во время игры.

Всего происходившего в комнате Демба не замечал и не слышал. На игорном столе рассыпано было теперь множество банкнот и серебряных монет, двести семьдесят крон, и они принадлежали ему. Как кошка ходил Демба, крадучись, вокруг стола. Как бы ему устроить так, чтобы деньги попали к нему в руки и в карман? Улучить самый благоприятный миг и ухватить их с быстротою молнии – это, казалось, было так легко, и все же… Демба не решался на это.

Очередь была теперь за служащим сберегательной кассы, и обыск обнаружил в его карманах перочинный ножик, портсигар из Карлсбада, два парижских резиновых изделия и брошюру «Искусство начинать и вести беседу». Затем обыскан был Соленая Булка, кельнер, но у него оказалась только дюжина фотографических карточек кабинетного формата, на которых он сам был изображен под руку с пожилою, взиравшей на него весьма любовно дамою. После этого доктор Рюбзам обратился к Станиславу Дембе.

– Разрешите? – спросил он вежливо.

Демба встрепенулся.

Что вам нужно?

– Это, конечно, только формальность, – сказал доктор Рюбзам. – Я, разумеется, вполне уверен, но…

– Да что же вам нужно? – спросил Демба, раздосадованный, что ему помешали.

Как раз в этот миг ему пришло в голову средство спрятать деньги. Он собирался попросить Гюбеля взять их покамест к себе, а уж потом легко было найти выход.

– Я просил бы вас прежде всего снять накидку, – сказал доктор Рюбзам. – Повторяю, я далек от мысли сколько-нибудь… Но…

Демба вытаращил на него глаза и подумал, что ослышался.

– Что вы толкуете? Что вы сказали о моей накидке?

– Да, я попросил бы ее снять, – доктор Рюбзам становился нетерпелив.

– Ни за что, – сказал Демба.

– Что это значит? – спросил доктор Рюбзам. – Вы не хотите?

– Вздор, – сказал Демба. – Оставьте меня в покое.

– Весьма подозрительно, – воскликнул почтовый чиновник.

– Ага! – вырвалось у госпожи Сушицкой.

– В самом деле, очень странно, – подтвердил коммивояжер.

– Так вот в чем дело! – сказал доктор Рюбзам.

– Демба! – крикнул Гюбель. – Часы у тебя?

– Какие часы? – спросил Демба, оторопев.

– Часы господина доктора.

– Не думаете же вы, что я у вас украл часы? – закричал Демба в отчаянии.

– Нет? – спросил доктор Рюбзам изумленно и не совсем уверенным тоном. – Я думал, может быть, в шутку…

– Но ведь это нелепость! – уверял Демба.

– В таком случае дайте же себя обыскать.

– Нет, – твердо сказал Демба.

– Но послушай, Демба, это ведь только формальность. Не станут же эти господа…

– Нет! – заревел Демба и взглянул с мольбою о помощи на студента-медика.

– Вот как! – произнес доктор Рюбзам. – Вы не желаете? В таком случае я знаю, как поступить.

Он повернулся к Дембе спиною и подошел к столу.

– Я не стану спорить, – сказал он совершенно спокойно. – К чему?

И в один миг сгреб все деньги, лежавшие на столе.

Демба смертельно побледнел, увидев свои деньги в руках у доктора Рюбзама. Ярость отчаяния вдруг нашла на него. Нет! Этого нельзя допустить! Нельзя допустить, чтобы деньги достались этому человеку. Надо броситься на него, высвободить руки, вырвать у него деньги! Цепь должна была порваться! Для железа тоже ведь есть предел упругости, сталь тоже ломается. И с невероятным усилием восстал он против своих оков, мышцы напряглись, жилы вспухли, руки под гнетом необходимости превратились в двух возмутившихся исполинов, цепь завизжала… Сталь выдержала усилие.

– Нужно же мне получить обратно свои часы так или иначе, – сказал доктор Рюбзам и сунул в карман деньги Дембы с не совсем чистой совестью. – Иначе я не могу поступить. Про нужду закон не писан.