Текст книги "Русские крестьянские ремесла и промыслы"

Кружевоплетение и прочие работы с волокнистым сырьем

Одним из самых распространенных промыслов по обработке волокнистых материалов было всем известное понаслышке или по изделиям кружевоплетение. Дело это очень нехитрое: в большой бубен, мягкий валик, утвержденный на легких козлах, с наколотым на него бумажным рисунком будущего кружева, вкалывались в точках переплетения ниток булавки и на них развешивались коклюшки, палочки с шишечками на концах и намотанными нитками. Перебирай себе коклюшки, перевивая нитки, и все – дело нехитрое. Садились за бубен с 7 лет. Плели кружева и крючком, без рисунка, руководствуясь традицией и фантазиями. В начале ХХ века по стране считали кружевниц до 100 тысяч душ, а их заработок определялся в 3,5 миллионов руб., оборот же кружевного товара в 1912 году достигал 4727 845 рублей; однако считалось, что эта официальная цифра много ниже действительного оборота. А в 80‑х годах XIX века число кружевниц определялось в 32,5 тысяч человек с выработкой на 1,5 миллиона и годовым оборотом в два с лишним миллиона рублей, так что промысел быстро развивался. Разница между выработкой и торговым оборотом связана с тем, что, как и все крестьянские промыслы, кружевное дело было в руках скупщиков, и кружевницы получали много меньше того, что потом было выручено при продаже их изделий. В знаменитой своими кружевами вятской слободе Кукарка кружевницы в 80‑х годах продавали скупщицам кружева от 5 копеек до 1 рубля за аршин. Заработок мастерицы здесь простирался от 1 до 3 рублей в месяц, а торговки-разносчицы, снабжавшие кружевниц в долг нитками и скупавшие кружева, получали большие барыши. В Московском промысловом районе в начале ХХ века опытные кружевницы, работавшие дорогие крупные кружева, за шесть зимних месяцев (промысел шел параллельно земледельческому хозяйству и на лето прерывался) зарабатывали 60–80 рублей, а большинство мастериц, делавших ходовой, шаблонный материал на рынок, получали 10–20 рублей в зиму. Земства и отдельные частные лица из помещиц создавали учебные мастерские и артели, и мастерицы, работавшие при учебных мастерских, получали за сезон 40–60 рублей.

Вообще, роль помещиц в кружевном промысле была важной. Знаменитые вологодские кружева ведут свое начало от одной из местных помещиц, Засецкой, муж которой, вернувшись из заграничных походов в 1815 году, привез жене в подарок из-за границы хорошие кружева. Дама была предприимчивой, и в усадьбе устроила кружевную мастерскую, посадив туда своих крепостных девок. Кружева из этой мастерской шли на продажу, дело было выгодным, и вскоре в помещичьих усадьбах, а затем в государственной и удельной деревне промысел получил широкое развитие. В Московской губернии он возник в начале XIX века в Подольском уезде в селах Васюнине и Лыкове Вороновской волости. Основательницей его считалась Марья Маркотина, дворовая помещика Н. Г. Челищева. Будучи сенной девушкой (горничной) и вращаясь в барских покоях, она видела привозные кружева и около 1820 года стала выводить такие же узоры, срисовывая орнамент даже с ситцев. Промысел быстро развивался. В 1880 г. в Подольском уезде он был отмечен в 42 селениях, а на рубеже веков – уже более чем в 130 населенных пунктах. Кружевоплетением здесь занималось более 4000 человек. В Серпуховском уезде Московской губернии в одной только Алексеевской волости в 1898 году кружевом занимались приблизительно 680 вязей в 32 селениях.

Всем памятна миловидная «Кружевница», написанная московским художником В. А. Тропининым. По отзыву дореволюционной исследовательницы женских промыслов С. А. Давыдовой, они, действительно, были и «приветливы», и «веселы». Правда, Давыдова отмечала, что вставали они в 4–5 часов утра и работали по 19 часов в сутки, получая за час работы всего лишь одну копейку. Мерное кружево, т. е. длинная лента, использовавшаяся для обшивки краев одежды, полотенец, косынок и пр. (вот почему оно «кружево»: им «окружали» изделия!), изготовлялось шириной от половины до трех с половиной вершков. В день, в зависимости от сложности узора, плетея могла вывязать 4–8 вершков, аршин и даже 2–3 аршина мерного кружева. Средний дневной заработок при условии использования фабричных хлопчатобумажных ниток составлял 19 копеек; работа с шелком ценилась немного дороже. Так что в год в 70–80‑х годах XIX века кружевница зарабатывала от 30 до 50 рублей. А работа десятилетней девочки ценилась еще ниже – 10 копеек в день.

В Озерном крае особенно развит был кружевной промысел в уездном городишке Новгородской губернии Белозерске. До 80‑х годов главным центром был сам уездный город. Потом ремесло пошло и в деревни. В Уральском районе промыслом занимались в основном крестьянки, реже горожанки, преимущественно в Вятской и Пермской губерниях. В Вятской губернии промысел особенно был развит в Яранском уезде, концентрируясь в упомянутой слободе Кукарка, состоящей почти целиком из бывших удельных крестьян, землей наделенных в очень ограниченном количестве. Здесь, кроме вязей, белошвеек и пр., насчитывалось до 500 кружевниц, выручавших чистой прибыли более 4000 рублей в год, а в губернии всех мастериц было около 700, с суммарным заработком в 35–38 тысяч рублей. Кружевами занимались также в близлежащих деревнях: в Смоленцовой Кукарской волости (до 300 кружевниц) и в Жерногородской Ильинской волости (до 240 кружевниц). Промысел возник, вероятно, еще в XVIII веке. В былое время кружева делались исключительно для личного употребления, но с увеличением населения и экономическим упадком бедные слобожанки стали работать для более состоятельных, и так развился промысел. В Московском промыслово-ремесленном районе кружевной промысел имелся в Московской, Ярославской, Тверской, Калужской и Нижегородской губерниях. В 1880 году в Подольском и Серпуховском уездах кружевниц было 959 человек, в 1900 году – 3455 человек, а в 1912 году – более 4000. В Ярославской губернии кружевным промыслом славились города Романово-Борисоглебск и Ростов. В Калужской и Нижегородской губерниях кружевной промысел был развит довольно широко, хотя и не так, как в Рязанской и особенно Вологодской и Орловской губерниях. В Нижегородской губернии в 1912 году считалось 2,5 тысячи кружевниц, а в Калужской – более 1 тысячи. Центром плетения нижегородских кружев был г. Балахна, и в 1883 году здесь имелось 1970 кружевниц. Промысел стал проникать и в окрестные селения, где крестьянки начали заниматься им как выгодным делом. В селениях было от 1800 до 2500 мастериц. Кружева преимущественно делались из черного шелка, реже из кремового и белого: черного кружева было 70 %, кремового – 20 %, белого – 10 %. Из катушечной хлопчатобумажной нити и льна плелось бельевое кружево и накомодники, из белых кружев делались дамские кофточки, спрос на которые появился только в начале 1900‑х годов. Заработок, однако, в 1910‑х годах стал понижаться, т. к. упали цены: косынка, стоившая в 1910 году 17 рублей, в 1913 году продавалась по 12 рублей. Славились кружевницы Елецкого, Болховского и особенно Мценского уездов Орловской губернии. В 1880 году в Мценском уезде насчитывалось почти 5000 кружевниц, но крестьянок из них было только 186. Кружева продавались от 3 копеек до 5 рублей за аршин, платки и косынки ценились от 3 до 25 и даже 50 рублей. В год из Мценска вывозилось кружев на 20 тысяч рублей. В Пензенской губернии центром кружевного производства был Моршанский уезд, в Тамбовской более развит был промысел в Лебедянском, а особенно в Шацком уезде.

В начале ХХ века существенную роль в поддержании кружевного и других ремесел играли частные школы-мастерские, открывавшиеся местными либерально настроенными помещицами. В результате этой деятельности в Михайловском, Скопинском, Рязанском и Данковском уездах Рязанской губернии, особенно в г. Михайлов и в окрестных селениях, было до 5000 кружевниц, причем в Скопинском уезде около 1800. Параллельно было развито вышивание по полотну: в Михайловском уезде Рязанской губернии, Лебедянском – Тамбовской губернии, а более всего в Шацком.

Помимо простого кружевоплетения из бумажной или шелковой нити, в довольно широких масштабах существовало изготовление кружев из золотой и серебряной нити. Точнее, их делали из прядева (мишуры), тонкой шелковой или бумажной нити, плотно обвитой тончайшей золотой или серебряной проволокой. Производство и проволоки, и нити, являлось самостоятельным промыслом. Золото-серебряное кружево изготовлялось при Царицыной палате еще в середине XVII века. А как промысел золото-серебряное кружевоплетение стало распространяться среди крестьянства, сначала в Подмосковье, на рубеже XVIII–XIX веков. Разумеется, и заказчиками, и поставщиками материала были крупные скупщики, в основном из купечества. Наиболее прославленным в таком кружевоплетении был Звенигородский уезд. Считается, что зачинателем его была московская мещанка Фекла Марковна, поселившаяся в деревне Марушкино Перхушковской волости в 1812 году. В 1820‑х годах золото-серебряным кружевоплетением начали заниматься в деревне Постниково, а затем оно распространилось и на другие селения, а также на Подольский уезд. Но, разумеется, говорить о широком распространении такого специфического промысла говорить не стоит.

Значительно шире были распространены позументный и аграмантный промыслы. В первом случае это ткачество галунов и позумента, узких плотных лент из белой или оранжевой пряжи и серебряной или золотой тонкой нити. Изделия использовались в богослужебном облачении, форменной одежде, обивке гробов; много их уходило на Кавказ и в Казань для украшения национальных горских и татарских одежд. Но самостоятельных хозяев здесь было мало: дорогим было и сырье, и оборудование (150–200 рублей). Мастера из крестьянства работали по заказам крупных хозяев, полностью завися от них. Аграмант – узкое узорчатое плетение из тонкого цветного или одноцветного шнура или из толстой нити. Им обшивали одежду, отделывали драпировки и мебель. Материалом были шелк, шерсть, реже металлическая нить. Естественно, что производство такого исключительного товара сосредотачивалось, прежде всего, вблизи крупных городов и столиц с их богатым населением, носившим модную одежду. Так, в Подмосковье это ремесло было сосредоточено в Подольском, Звенигородским и Дмитровском уездах. В Дмитровском уезде в начале ХХ в. только в мастерских работало 104 мастера, да при них свыше 1140 подмастерьев и учеников. И еще более двух тысяч человек работали позумент и аграмант на дому. Самые крупные позументные мастерские в селениях Татищево, Поддубки, Власково, Скриплево, Митькино и Ярово, в каждом по одной мастерской, имели от 10 до 30 человек. В Бирлово и Торговцево было по 3 мастерских, а в Непейно – даже 11. Были в уезде и 7 аграмантных мастерских. Наконец, в уезде, в основном в Татищево, имелось и 12 мастерских по изготовлению бахромы. Но в основном этот товар выпускался уже на крупных ткацких фабриках.

Следует отметить изготовление крестьянских кушаков. Промысел этот являлся массовым, но данных об объемах производства и заработках нет. Кушаки были двух типов: широкие тканые, одноцветные или полосатые, с бахромой на концах, и узкие «покромки», тканые или плетеные, с кистями. Вероятнее всего, это было домашнее производство, особенно плетение покромок. Но немало качественных ярких кушаков шло и на рынок. Помимо крестьянок, им занимались насельницы девичьих монастырей, изготовлявшие покромки с благожелательными надписями. Крестьянки, работая кушаки, нередко копировали эти надписи, но по неграмотности искажали, просто изображая буквы церковно-славянского начертания.

Повсеместно существовал веревочный промысел, но для продажи на рынок им занимались лишь в некоторых районах. Так, в Черноземной области в начале ХХ века на рынок вили веревки только в Ряжском и Скопинском уездах Рязанской губернии. В некоторых местностях изготовляли веревочные пеньковые лапти, чуни, или шептуны, поставлявшиеся в Донецкий бассейн на шахты и металлургические заводы. Оборудование для кустарного изготовления веревок самое простое: деревянная крестовина и тяжелые «салазки» из тонких бревешек, медленно тянувшиеся за скрученной веревкой; зато места требовалось очень много, так что веревочники занимали большую часть улицы. Широко было поставлено веревочное производство в некоторых городах, например в Ржеве. Известный в прошлом бытописатель С. В. Максимов в статье «Попасть впросак» подробно описал ржевский кустарный веревочный промысел. Но здесь им занимались горожане, скупавшие пеньку у окрестных крестьян.

Естественно, что в районах развитого рыболовства по берегам рек, озер и морей требовалось очень много сетного полотна для ставных сетей, неводов, бредней и мереж. Плетение сети довольно несложно, а инструмент изготовляется плетельщиком собственноручно: это тонкая деревянная планка шириной по размеру будущей ячеи, и узкая, деревянная же «игла» в виде планки, заостренной на одном конце, вырезанном в виде рамки; в нее вматывается нитка. Плетение сетей, например, было распространено в Рязанском, Касимовском и Егорьевском уездах Рязанской губернии – вдоль рыбной тогда Оки, в поволжских уездах и т. д.

К описанным промыслам можно присовокупить плетение шляп из соломы. Оно могло появиться в массовом количестве только во второй половине XIX века и только вблизи крупных городов, вместе с развитием летней дачной жизни горожан. Наиболее развит этот промысел оказался в Олонецкой губернии. В начале ХХ века здесь им занимались около 2000 душ, и только Петербургу они давали около 17 тысяч шляп, да еще разного плетения около полутора миллионов аршин; это преимущественно были «плетеи» для городских шляпниц, шивших в мастерских модные шляпки. Как и многие ремесла, это дело возникло случайно и благодаря крестьянской сметливости. В 1867 году в избе крестьянина Соколова д. Гамар-Горы ночевал финн-пастух. Утром хозяин обнаружил оставленную им рваную шляпу. Он внимательно рассмотрел ее, понял приемы работы, обучил свою жену, и через два года деревня сбывала массу шляп. Продавались они по 15–30 копеек за штуку.

Рис. 115. Льномялка

Рис. 116. Трепало

Рис. 117. Прялка

Рис. 118. Гребень

Рис. 119. Самопрялка

Рис. 120. Воробы

Рис. 121. Ткацкий стан

Рис. 122. Коклюшки

Рис. 123. Игла для вязания сетей

Выделка овчин и кож

Крестьянин занимался не только земледелием. Ограниченно, для собственных нужд, вел он и скотоводство. В его хозяйстве должна быть лошадь, а лучше – две: при интенсивных тяжелых работах, например пахоте, полагалось до обеда пахать на одной лошади, после обеда запрягать другую, чтобы не «выпахать» единственную лошадь, не довести ее до живодерни; недаром В. И. Ленин в книге «Развитие капитализма в России» однолошадных крестьян зачислял в одну группу с безлошадными. Нужна и корова, а лучше – две: не для молока, которого беспородные, мелкие, плохо кормленные крестьянские коровы давали мало, а для навоза, без которого хлеба не будет. Следовательно, в хозяйстве почти каждую весну был теленок-другой (иногда корова «перехаживает») и мог появиться жеребенок, если держали не мерина, а достаточно молодую кобылу. Держали несколько овечек, одну-две свиньи, иной раз коз. Разумеется, все это в хорошем, крепком хозяйстве: случались и такие, у кого, по разным причинам, все животноводческое хозяйство ограничивалось голодными мышами.

Следовательно, в хозяйстве оказывались и шкуры, шерсть, щетина, пух, рога и копыта – сельскохозяйственное сырье. Если, упаси Боже, пала лошадь или пришлось прирезать обожравшуюся клевера корову (в нормальных условиях молочных коров не режут), – с них снимали шкуры. Шкуры оставались и от забитых на мясо (в основном – на продажу) телят и овец. С коз щипали пух. Со свиней – щетину.

Да, да: свиная щетина была важным сырьем, и ее щипали не только с забитых свиней, но и с живых, благо беспородные крестьянские свиньи отличались густой и длинной щетиной, особенно на хребте. А хребтовая щетина была наилучшей – длинной и толстой, и наиболее ценилась щетина с живой свиньи. Щипали щетину лещадкой, тонкой деревянной планкой с расщепом: защемляли каждую щетинку в расщеп и быстро выдергивали. Толстокожей свинье это большого беспокойства не доставляло, а если она в это время ела, так и вообще не обращала никакого внимания. Затем щетина сортировалась и продавалась – на щетки и кисти. Конечно, доход был копеечный, но в натуральном крестьянском хозяйстве каждая копейка была на счету. Больший доход давала обработка скупленной щетины: ее подбор, вязка и пр., и этим делом занималось немало рабочих рук. Например, к середине XIX века в г. Устюге в купеческих мастерских обрабатывали щетину 500 человек – немалое число, учитывая, что обработкой льна (а это льноводческий район!) здесь было занято около 3000 человек.

Рога и копыта – также важное сырье, и те, кто, читая «Золотого теленка», смеются над Остапом Бендером, открывшим фирму «Рога и копыта», просто демонстрируют свое невежество. Пластмасс еще не было, и коровий рог был прекрасным материалом для изготовления гребешков, пуговиц и прочих мелочей. Хорошо разогретый в кипятке рог становится пластичным и разворачивается в плоскую пластину. А затем из него можно резать все что угодно. А копыта идут до сих пор на выварку столярного клея, так что когда-то по деревням ездили скупщики, скупавшие такое, по существу, бросовое сельскохозяйственное сырье.

Конский волос также пользовался спросом у скупщиков: им когда-то набивали мягкую мебель (он очень упруг), а портные использовали его на подбортовку лацканов одежды, чтобы они не мялись. Довольно много использовали конского волоса рыбаки – вили из него лески и поводки для переметов. Волос шел с павших и забитых лошадей, но дергали его и из хвостов живых лошадей: если это делать быстро и аккуратно, лошади это беспокойства не причиняет. В мои детские годы более всего ценились лески, свитые из белого волоса, и кучер белоснежного Снежка, выездного жеребца директора леспромхоза, бдительно следил, чтобы юркие мальчишки не подобрались к доверенной ему лошади, и ременный кнут держал наготове.

Учитывая обилие забиваемого скота (на городских бойнях), Россия выступала как крупнейший поставщик на европейский рынок… животных кишок: они шли в развитое в Европе, особенно в Германии, Австрии, Чехии, Польше, производство колбас и сосисок: современных целлофановых оболочек еще не было. Разумеется, забой скота в деревне был мизерным, но и скупавшиеся и засаливавшиеся скупщиками кишки хотя бы какую-то копейку могли принести в хозяйство.

Даже кости деревенские мальчишки во второй половине XIX века продавали помещикам, усвоившим азы рационального хозяйства: на костное удобрение.

Так что в деревне ничего не пропадало: рачительный хозяин всему найдет применение.

А шкуры животных до сих пор считаются важнейшим сырьем. Можно было продать скупщику сырые шкуры, т. е. невыделанные, а можно было и выделать их. Овечьи шкуры, например, почти не продавались, а шли в семью на пошив полушубков, тулупов, шапок и рукавиц. Выделывали их сами хозяева либо отдавали занимавшимся этим мастерам, своим деревенским или бродячим. Например, выделкой и дублением овчин в Вологодской губернии специально занимались в Кубенской, Задносельской и Уточенской волостях Кадниковского уезда, а город Романово-Борисоглебск Ярославской губернии и окрестные деревни в основном занимались выделкой овчин и шитьем полушубков из руна знаменитой романовской овцы. В Поволжье выделкой овчин и кож в основном занимались в Саратовской и Казанской губерниях, прежде всего в Чистопольском уезде, где крупное село Богородское было важным кожевенным центром. Из степного Заволжья, из Башкирии и Оренбуржья сюда поступало огромное количество овечьих, коровьих и конских шкур: башкиры и татары пьют кумыс и едят конину, и табуны лошадей они разводили на степных травах специально на молоко и мясо. Немало овчинников и кожевенников было и в других, преимущественно лесостепных и степных губерниях. Так, в начале ХХ века в Воронежской губернии считалось до 500 кожевенников и до 2000 овчинников, примерно столько же было и по другим губерниям, например в Каширском и Епифаньском уездах Тульской губернии.

Ремесло это непростое и довольно тяжелое. Овечья шкура, шедшая на выделку меха, тщательно очищалась от навоза и репейников, а затем с внутренней стороны скребком снимали остатки мяса и сала, обрабатывали шкуру специальными химическими веществами, квасцами, сильно натирали ржаными отрубями (той кожицей, которую на мельнице сдирают с зерна при размоле), мяли руками и дубили отваром дубовой или ивовой коры. Получалась мягкая теплая овчина с бархатистой кожей, окрашенной в черный, коричневый или красно-оранжевый цвет.

Еще более сложна и трудоемка выделка кож. Сначала шкуры складывали в большой пакет и на несколько дней замачивали в огромном корыте, добавив немного извести. Когда на них загнивали остатки мяса, их тщательно очищали тупым ножом от этих остатков и от волоса; здесь важно было не прорезать кожу. Потом шкуры дубили в отваре дубовой коры, хорошо промазывали дегтем и начинали мять руками, «осаживая» их, чтобы они стали толще и были эластичными. Кожемяки отличались мощными мышцами рук, спины и груди, и недаром Никита Кожемяка стал героем былины как символ очень сильного человека.

В старой России было много сортов кож. Самой толстой и грубой была юфть, полученная из шкур волов, лошадей и быков. Различалась юфть черная, красная и белая. Из нее шили грубые сапоги, чемоданы, делали конскую сбрую. Очень много цветной юфти уходило на экспорт, в основном в страны Востока, например в Персию. Из телячьих шкур получали тонкую мягкую кожу на хорошую обувь – опоек. Более грубую обувь шили из выростка – шкуры годовалого телка. Из овечьих шкур делали тонкую эластичную лайку – на перчатки и легкую обувь. На легкую обувь шли козловые шкуры, сафьян, окрашенный в разные цвета. Сафьян также в большом количестве уходил на экспорт на Восток, вывозили его и в степные районы (из него шили мягкие татарские и башкирские сапоги – ичиги), и в Среднюю Азию, в Туркестан. Шел сафьян и на разные мелочи, например на сабельные ножны. А обработав сафьян металлическими вальцами, получали узорчатую шагрень, которая использовалась на шкатулки, бумажники и т. д. В дело шли и кожи оленьи и лосиные, добытые охотниками: из них выделывали тонкую замшу на мужские перчатки и знаменитые кирасирские лосины – узкие замшевые штаны, которые натягивали в сыром виде, и они засыхали на теле без единой морщинки. Большая часть оленьей и лосиной замши выделывалась в Печорском уезде Архангельской губернии; по обследованию 1913 года этим делом было занято около 300 человек, получавших сырье от скупщиков. За месяц три человека могли приготовить до 200 шкур, и за каждую шкуру скупщики платили 30–35 коп. А свиные кожи шли на сыромять – крепкую эластичную кожу для гужей и супоней на хомутах. И все это в основном производилось крестьянами или из крестьянского сырья.