Текст книги "Одинокий голубь"

89

Диш Боггетт ужасно расстроился, когда Август вернулся без Лорены. Его потрясло, что он мог оставить ее. Хоть он и ревновал ее постоянно к Гасу, она, по крайней мере, находилась рядом. Вечерами он часто видел, как она сидит у палатки. Он постоянно видел ее во сне. Один раз ему даже приснилось, что она спит рядом с ним. Во сне она была такой прекрасной, что у него все болело, когда он проснулся. Его крайне рассердило, что Гас смог позволить себе оставить ее на Платте.

Ньют очень радовался своей новой лошадке, которую назвал Конфетка. То был первый настоящий подарок, полученный им в жизни, так что он рассказывал всем желающим слушать, какая замечательная женщина живет на Платте, умеющая не только объезжать лошадей, но и устраивать пикники. Его восторг вскоре вызвал зависть других ковбоев, которые не получили от Огаллалы ничего, кроме похмелья, и которым не до велось познакомиться с девочками и побывать на пикнике.

Хотя он был уверен, что поступил правильно, оставив Лорену у Клары, Август вскоре обнаружил, что скучает по ней больше, чем предполагал. Он скучал и по Кларе, так что несколько дней пребывал в крайне мрачном расположении духа. Он привык вставать поздно и по утрам сидеть у палатки с Лореной. Наедине с ним в пустынном краю, где ее никто не беспокоил, она оказалась прекрасным спутником, тогда как в ковбоях, сгрудившихся вокруг костра По Кампо, по его понятиям, не было ничего прекрасного.

Стоял разгар лета, и жара не отпускала до самого за ката. Стадо упрямилось, двигалось с трудом, животные постоянно останавливались, чтобы пощипать травку или просто постоять. Несколько дней они ехали вдоль Платта, но, когда река повернула на юг, в сторону Колорадо, Калл направил стадо на северо-запад.

По Кампо жутко расстраивался, что они удаляются от реки. В то утро, когда они свернули, он настолько задержался вместе с фургоном, что стадо успело скрыться из виду. Правящий фургоном Липпи разволновался. Ведь говорили, что в этих краях полно индейцев, так что они вполне могут подкрасться и снять с них скальпы.

– Чего мы ждем? – спросил он. – Мы и так уже мили на три отстали.

По Кампо стоял у кромки воды, глядя через реку на юг. Он вспоминал сыновей, убитых Синим Селезнем на реке Канейдиан. Он нечасто думал о них, но, когда такое случалось, печаль переполняла его настолько, что у него не хватало сил двигаться. Мысль о сыновьях, лежащих в могилах в Нью-Мексико, заставляла его думать, что он предал их, что ему надо было застрелиться и быть похороненным вместе с ними, потому что разве не должен родитель всегда оставаться со своими детьми? Но он уехал, сначала на юг, где убил свою неверную жену, а теперь вот на север, а тем временем убийца его сыновей, Синий Селезень, все еще ездит по llano, разве что кто-нибудь пристрелил его, в чем По Кампо сильно сомневался. Страхи Липпи по поводу индейцев его мало трогали, а вот вид текущей воды бередил его чувства, и это в основном была печаль.

Наконец он повернулся и поплелся за стадом, а Липпи медленно последовал за ним в фургоне. И все равно По ощущал, что они совершают ошибку, уходя от реки. Он стал мрачен, перестал гордиться своим умением готовить, и, если ковбои жаловались, он отмалчивался. Он начал экономить воду, что раздражало других мужчин, возвращавшихся грязными и мучимыми жаждой. По Кампо давал каждому лишь по одной кружке.

– Ты пожалеешь, что транжирил эту воду, когда тебе придется пить собственную мочу, – сказал он однажды Джасперу.

– Я не собираюсь пить ни свою, ни чью-либо мочу, – возмутился Джаспер.

– Тогда ты никогда не испытывал жажды, – заметил По. – Я однажды пил мочу мула. И поэтому выжил.

– Ну, вряд ли она на вкус хуже, чем то пиво в Огаллале, – вставил Нидл. – У меня с той поры язык шелушится.

– Он у тебя шелушится не от выпитого, – вмешался Август. – Этим наградила тебя та, в чью койку ты залез.

Замечание повергло мужчин в уныние. Они и без того сильно переживали, потому что все, с кем им пришлось общаться в Огаллале, уверили их, что они погибнут, не дойдя до Монтаны. Чем дальше они двигались, тем мрачнее становилась местность: трава уже не была такой сочной и обильной, как в Канзасе или Небраске, виднелись лишь песчаные холмы, покрытые редкими пучками травы. Дитц каждый день ездил очень далеко, разыскивая воду. Он всегда ее находил, но ручьи становились все меньше, а вода в них – все более соленой.

– Почти так же погано, как в Пекосе, – заметил Август.

Калла, казалось, все увеличивающаяся сушь не волновала. Наоборот, он стал более веселым, с ним легче было иметь дело, чем обычно. Казалось, он заключил сам с собой что-то вроде мира.

– Ты так воодушевился, потому что я оставил Лори? – спросил Август однажды утром, когда они ехали рядом. Далеко на юге виднелась темная полоса гор. К северу же – лишь пыльная равнина.

– Это меня не касалось, – ответил Калл. – Я не просил тебя ее оставлять, хотя, с моей точки зрения, это самое лучшее решение.

– Мне думается, зря мы не прислушались к нашему повару, – сказал Август. – По-моему, тут пахнет засухой.

– Если мы доберемся до реки Паудер, с нами все будет в порядке, – уверил его Калл.

– А что, если Джейк нам соврал? – спросил Август. – Что, если Монтана вовсе не рай, как он утверждал? И выяснится, что мы проделали чертовски длинный путь впустую?

– Я хочу ее увидеть, – настаивал Калл. – Мы станем первыми, чей скот будет там пастись. Тебе это не интересно?

– Не слишком, – ответил Август. – Я на пасущийся скот насмотрелся, до конца дней хватит.

На следующий день вернувшийся из разведки обеспокоенный Дитц сообщил:

– Нет воды, капитан.

– Ты далеко смотрел?

– Миль на двадцать, кое-где и дальше, – ответил Дитц.

Равнина, расстилающаяся перед ними, казалась белой от жары. Конечно, двадцать миль скот пройдет, хотя лучше выждать день и гнать стадо ночью.

– Мне говорили, если ехать прямо на запад, то попадешь на ручей Солт, который уже приведет к реке Паудер, – проговорил Калл. – Не должно быть слишком далеко.

– А в такую жару слишком далеко и не требуется, – заметил Гас.

– Попробуй посмотреть прямиком на севере, – предложил Калл.

Дитц сменил лошадь и снова уехал. Вернулся он совсем поздно, уже давно стемнело. Калл остановил стадо, и ковбои гужевались вокруг костра, играли в карты. Пока они играли, техасский бык кружил между коровами, то и дело забираясь на какую-нибудь из них. Август одним глазом смотрел в карты, а другим следил за быком, ведя приблизительный счет своим и его победам.

– Это уже шестая с тех пор, как мы сели играть, – сообщил он. – У этого поганца запас прочности поболе, чем у меня.

– И поболе возможностей, – добавил Аллен О'Брайен. Он вполне привык к жизни ковбоя, но все еще не мог забыть Ирландию. Вспоминая свою маленькую женушку, он плакал от тоски по дому, да к тому же песни, которые он пел, напоминали ему о ней.

Вернулся Дитц и сообщил, что на севере воды нет.

– И нет антилоп, капитан, – заметил он. Равнины западнее Небраски пестрели антилопами.

– Я сам посмотрю утром, – решил Калл, – Ты отдыхай, Дитц.

Калл понял, что ему не заснуть, и встал в три, чтобы оседлать Чертову Суку. По Кампо поднялся и развел небольшой костер, но Калл выпил только чашку кофе.

– Ты здесь раньше бывал? – спросил он. Ковбои часто обсуждали многочисленные приключения старика. У По Кампо была привычка время от времени выдавать интригующую информацию. К примеру, однажды он описал ущелье реки Колумбия. Как бы между прочим, он упомянул Джима Брайдера.

– Нет, – ответил По Кампо. – Я этих краев не знаю. Но одно могу сказать – здесь сухо. Напоите лошадь перед отъездом.

Каллу манера старика показалась слегка покровительственной, он и сам знал, что надо напоить лошадь перед тем, как отправляться в пустыню.

– Не ждите меня к ужину, – сказал он.

Весь день он ехал на запад, и местность становилась все более унылой. Даже для овец не годится, подумал Калл. И ящерицам по вкусу не придется. По сути дела, ящерицы были единственными встреченными им живыми существами. В ту ночь он остановился среди равнины, настолько выжженной солнцем, что земля практически побелела. По его предположению, он проехал миль шестьдесят. Сомнительно, чтобы стадо смогло пройти так далеко без воды, хотя Чертова Сука чувствовала себя нормально. Он поспал несколько часов и снова поехал, и перед рассветом добрался до ручья Солт. Ручей не тек, но в отдельных мелких его озерцах воды было достаточно. Вода плохая, но лучше, чем никакой. Вся беда в том, что стадо находилось от этой воды почти в восьмидесяти милях, в нормальных условиях на такой переход требовалось четыре дня. Но сейчас эти восемьдесят миль надо проделать всухую, что вряд ли можно считать нормальными условиями.

Калл дал отдохнуть кобыле, позволил ей вволю покататься по траве. Затем пустился в обратный путь и ехал напрямик, остановившись лишь однажды на пару часов на отдых. Он прибыл в лагерь перед рассветом, обнаружив, что кое-кто из ковбоев все еще играет в карты.

Пока он снимал седло с кобылы, на него заворчала одна из свиней Гаса. Они обе лежали под фургоном рядом с Липпи, деля с ним тень. Хряк уже стал здоровенной свиньей, но необходимость путешествовать не давала ему растолстеть. Калл иногда думал, что смешно тащить за собой свиней, когда перегоняешь коровье стадо, но они себя хорошо зарекомендовали. К тому же еду они себе добывали сами и прекрасно плавали. При переходе через реку им не требовалось никакой помощи.

Август смазывал ружье.

– Сколько ты проехал на этой лошадке? – спросил он.

– До ближайшей воды и обратно, – ответил Калл. – Нет, ты когда-нибудь видел такую лошадь? Она даже не устала.

– И далеко вода? – поинтересовался Август.

– Миль восемьдесят, – сообщил Калл. – Какое твое мнение?

– Я об этом и не думал, – заметил Август.

– Мы не можем сидеть здесь, – сказал Калл.

– Отчего же? – удивился Август. – Мы можем остановиться в любом месте, где захотим. Нас гонит дальше только наше упрямство. Как, любопытно, мы на этом упрямстве продержимся следующие восемьдесят миль?

Калл взял тарелку и плотно поел. Он ждал, что По Кампо напомнит о своих пророчествах, но старик-повар лишь раздавал еду и молчал. Дитц помогал Пи Аю обрезать копыта у его лошади, с чем Пи Ай никогда не мог справиться самостоятельно.

– Нашли воду, капитан? – улыбнулся Дитц.

– Нашел, в восьмидесяти милях отсюда, – ответил Калл.

– Далековато, – заметил Пи Ай.

Они стояли у последнего ручья, найденного Дитцем, и Калл отошел в сторонку, чтобы все хорошенько обдумать. Недалеко пробежал волк. Ему показалось, что это тот же самый волк, которого он видел в Небраске после пикника, но он уверил себя, что такого быть не может. Зачем волку следовать за стадом коров?

Дитц закончил подрезать копыта лошади и вытер пот с лица рукавом рубашки. Пи Ай молча стоял рядом. Несмотря на то, что они почти всю свою сознательную жизнь прожили бок о бок, они практически никогда по-настоящему не разговаривали. В этом не было нужды. Они обменивались информацией, вот, пожалуй, и все. Если быть до конца честным, то у Пи Ая были некоторые сомнения относительно того, надо ли вообще говорить с неграми, хотя он хорошо относился к Дитцу, уважал его и был ему признателен за то, что тот подрезал копыта его лошади. Пи Ай знал, во многих отношениях Дитц куда более компетентен, чем он, например, как следопыт. Он понимал, что, если бы не Дитц и его способность находить воду, они все давно бы погибли во время кампаний в llano. Еще он помнил, что Дитц несколько раз рисковал жизнью, чтобы спасти ему жизнь, и тем не менее теперь, когда он стоял рядом с ним, единственной темой для разговора оказалась необыкновенная привязанность капитана к Чертовой Суке.

– Здорово он любит эту лошадку, – заметил он. – А она может его когда-нибудь убить.

– Она не убьет капитана, – возразил Дитц. У него было плохое предчувствие. Казалось, они движутся на север бесконечно, а зачем – он понять не мог. Жизнь в Техасе была такой мирной и упорядоченной. Ему безумно нравилось ездить в Сан-Антонио и класть деньги в банк. Они всегда жили в Техасе, и он никак не мог постичь, зачем они тащатся в такие дикие места, где, наверное, и банков-то нет, чтобы деньги туда положить.

– Далековато мы забрались, и не наши это места. – Дитц взглянул на Пи. В этом было все дело: человек должен держаться своих привычных мест, а не бродить где-то, не зная, есть ли там реки или озера. – И еще, тут будет здорово холодно, – добавил он, как будто это служило доказательством безрассудности затеянного путешествия.

– Ну, я хоть надеюсь, что мы туда доберемся до того, как реки покроются льдом, – произнес Пи. – Я всегда боялся тонкого льда.

С этими словами он отвернулся, и продолжительный разговор закончился.

Ко второй половине дня Калл вернулся с прогулки и решил, что они пойдут вперед. Они могли идти вперед или назад, а назад он возвращаться не привык. Неразумно было рассчитывать перегнать стадо на во семьдесят миль всухую, но за те годы, что он гонялся за индейцами, он понял, что некоторые невозможные вещи часто оказываются возможными. Самое главное – не думать слишком долго и не бояться, а двигаться вперед. Часть скота может погибнуть, но он и не рассчитывал добраться до Монтаны, не потеряв ни одной коровы.

Он приказал ковбоям загнать скот и лошадей в воду и держать их там.

Ни слова не говоря подошел Август, разделся и долго плескался в маленьком ручье. Ковбои, сдерживавшие стадо, видели, как он сидит на мелком месте и время от времени плещет водой на свои седые волосы.

– Мне иногда кажется, что Гас сумасшедший, – заметил Соупи Джонс. – Чего он сидит в воде?

– Может, он рыбу ловит, – ехидно проговорил Диш Боггетт. Он не любил Соупи и считал, что Гас может мыться столько, сколько захочет.

Август вышел из воды и пошел к фургону. С волос стекала вода.

– Похоже, в ближайшее время нам предстоит увидеть много песка, – сообщил он. – Калл, в тебе есть что-то от пророка. Все норовишь завести нас в пустыню.

– Ну, там все же есть вода, – заметил Калл. – Я ее видел. Если мы сможем подобраться поближе, они почуют воду и пойдут сами. Как ты думаешь, на каком расстоянии корова чует воду?

– Во всяком случае, не в восемьдесят миль, – ответил Август.

Они погнали стадо за два часа до захода солнца и гнали всю ночь через пустынную местность. Ковбои и раньше ездили ночью, и им нравилось гнать стадо по прохладе. Но большинство ожидали, что Калл остановится для завтрака, а он не остановился. Он ехал впереди. Они продолжали с надеждой смотреть, что он подаст знак и По Кампо накормит их, но он молча ехал вперед. Так они двигались до полудня, и к этому времени самые слабые коровы уже тащились далеко позади. Но даже наиболее сильные устали и капризничали. Наконец Калл остановился.

– Отдохнем, пока не станет прохладнее, – сказал он. – Затем снова будем гнать всю ночь. Должны к тому времени приблизиться к воде.

Но он не был уверен в этом. Как они ни старались, вряд ли прошли больше тридцати пяти – сорока миль. Так что риск оставался.

Позже, когда ковбои отдыхали, лежа кто где, с запада налетел ветер. Сначала он был таким жарким, будто дул с горячих углей. Когда они уже приготовились двинуться в путь, ветер настолько усилился, что превратился в настоящую песчаную бурю. Скот отказывался идти ему навстречу.

Ньют и братья Рейни, как обычно, подгоняли отстающих. Ветер завывал над равниной, песок вроде как пел, едва касаясь земли. Ньют выяснил, что смотреть против ветра нельзя, мгновенно слепнешь. Так что он наклонил голову и старался по большей части держать глаза закрытыми. Лошадям тоже не нравился песок. Они брыкались и упирались, не желая двигаться против ветра.

– Не повезло, – обратился Август к Каллу. Он завязал лицо платком и надвинул поплотнее шляпу.

– Мы не можем здесь остановиться, – заметил Калл. – Мы еще и полдороги до воды не прошли.

– Верно, и кое-кто тут и останется, когда этот ветер стихнет, – предположил Август.

Калл помог Липпи и повару привязать все покрепче в фургоне. Ненавидящий ветер Липпи выглядел испуганным. По Кампо молчал.

– Сегодня тебе лучше ехать верхом, – сказал Калл По Кампо. – Если ты пойдешь пешком, можешь потеряться.

– Мы все сегодня ночью можем потеряться, – согласился По Кампо. Он взял старую рукоятку от топора, которой часто пользовался в качестве трости, и пошел пешком, правда, стараясь держаться рядом с фургоном.

Никто из ковбоев, повидавших достаточно песчаных бурь, не помнил такого заката. Солнце было похоже на догорающие угли, окаймленные черным по горизонту. Когда солнце село, край земли был кроваво-красным в течение нескольких минут, затем на красном появились черные полосы. Скоро все исчезло в клубах песка. Джаспер Фант в тысячный раз пожалел, что не остался в Техасе. Дишу Боггетту казалось, что над его головой течет песчаная река. Когда он взглянул вверх, то в странном свете заходящего солнца ему померещилось, что мир перевернулся, и то, что должно быть под ногами, находится сейчас над головой. Он ощущал, что, стоит ветру прекратиться, вся эта песчаная река упадет и погребет его.

Калл велел им держаться как можно ближе к стаду и заставлять его двигаться. Те коровы, которым удастся отбиться, наверняка скоро умрут от голода.

По разумению Августа, приказ был глупым.

– Удержать это стадо ты сможешь, если накинешь на него лассо, а где взять такое большое лассо?

Не успело стемнеть, как выяснилось, что он прав. Коровы не желали идти против ветра. Быстро обнаружилось, что необходимо закрывать глаза лошадей куртками или рубашками, но, несмотря на все старания ковбоев, небольшие группы коров начали отбиваться от стада. Ньют безуспешно пытался повернуть две группы в нужном направлении, но коровы не обращали на него внимания, даже если он наезжал на них грудью. В конце концов он оставил их в покое, испытывая чувство вины, но недостаточно глубокой, чтобы рисковать заблудиться самому. Он понимал, что если отстанет от стада, то почти наверняка пропадет. Он знал, что до воды далеко, да он и не сможет ее найти, хотя и ехал на славном гнедом, подаренном ему Кларой.

Калл места не находил от беспокойства. Это надо же, как им не повезло с этой песчаной бурей. Она замедляла передвижение и лишала животных последних сил, необходимых, чтобы добраться до воды. Но сделать он ничего не мог. Он пытался завязать глаза Чертовой Суке старой рубашкой, но она так энергично трясла головой, что ему пришлось отказаться от этой затеи.

В самый разгар бури стадо, казалось, разбилось на отдельные куски. Видимость была не более десяти футов, так что небольшие кучки коров отбивались от стада незаметно для ковбоев. Дитц, более чем все уверенный в своей способности найти воду, ехал с западного края стада и заворачивал отбившийся скот, если он попадался ему на глаза. Но скоро стало так темно, хоть глаз выколи, и даже Дитц перестал что-то видеть.

Август ехал сквозь бурю с безразличием, вспоминая только что оставленных им двух женщин. Он не интересовался отбившимся скотом. То дело Калла. Сам он чувствовал, что заслужил это наказание песчаной бурей за то, что оказался дураком и оставил женщин. Чувство вины не было свойственно Августу, он просто раздражался, потому что по-идиотски просчитался.

К огромному облегчению Калла, буря кончилась через три часа. Ветер постепенно стих, и песок снова улегся под ноги, вместо того чтобы метаться над головой. Вышла луна, высыпали звезды. До утра не представлялось возможным подсчитать потери, но по край ней мере основное стадо все еще находилось под их контролем.

Но буря и длинный перегон накануне взяли свое. К восходу солнца большинство ковбоев спали в седлах. Они хотели остановиться, но Калл гнал стадо вперед. Он знал, что за ночь они отстали, и не собирался останавливаться, потому что им хотелось спать. Все утро он колесил по стаду, уговаривая людей гнать его по энергичней. Он не был уверен, какое расстояние они уже прошли, но знал, что у них впереди еще целый день пути. Недостаток воды начал сказываться на лошадях, а наиболее ослабленные коровы вообще еле передвигали ноги.

Дитц пригнал обратно большую часть отбившегося скота, который не успел далеко уйти. Равнина была такой плоской, что видно было за много миль, во всяком случае, Августу и Дитцу, чемпионам в смысле зрения.

– Вон ту группу ты пропустил. – Август показал на северо-запад. Дитц взглянул, кивнул и уехал. Джаспер тоже посмотрел, но не увидел ничего, кроме волн жары и неба.

– Мне, видно, уже требуются очки, – пожаловался он. – Я не вижу ничего, кроме ничего.

– Слабые мозги – слабое зрение, – заметил Август.

– У нас у всех слабые мозги, иначе мы не были бы тут, – заключил Соупи с горечью. В последнее время он по непонятным причинам часто пребывал в расстройстве.

В полдень Калл наконец остановился. Лошади окончательно вымотались, подгоняя отстающих. Когда ковбои собрались у фургона, большинство выпили по кружке воды и свалились наземь, мертвецки усталые, не подстелив даже одеяла. По Кампо аккуратно распределял воду, позволив каждому выпить лишь по три глотка. Ньюту казалось, он может выпить и тысячу глотков. Ничего вкуснее в своей жизни он не пил. Никогда даже не думал, что такой желанной может быть эта простая жидкость. Он вспомнил, как не задумываясь пил ее раньше до отвалу. Если у него еще будет случай напиться, он постарается получить от этого максимум удовольствия.

Калл позволил им отдохнуть три часа и потом велел взять лучших верховых лошадей. Некоторые из коров настолько ослабели, что ковбоям приходилось спешиваться, тянуть их за хвост и орать изо всех сил. Калл понимал, что, если за следующий переход они не дойдут до воды, ему придется бросить скот, чтобы спасти лошадей. Даже после отдыха языки у некоторых коров вываливались. Они упрямились, не хотели двигаться, но усилиями утомленных людей стадо снова двинулось в путь.

Весь конец дня и большую часть ночи стадо тащилось, спотыкаясь, по равнине, а наиболее слабые отставали все больше и больше. К рассвету стадо растянулось почти на пять миль, а большинство ковбоев так же безучастно тряслись рядом. День выдался таким жарким, как когда-то в Техасе, ни малейшего ветерка, и людям казалось, что вся влага из их тел выходит вместе с потом. Они ждали вечера с нетерпением, постоянно поглядывая на солнце, но оно казалось неподвижным, будто кто-то прикрепил его к небу проволокой.

К концу дня многие коровы начали поворачивать назад, к той воде, от которой они ушли два дня назад. Ньют, пытавшийся остановить их, едва не вылетел из седла, когда три бычка налетели на него чуть ли не в лоб. Он заметил, к своему ужасу, что животные вроде ослепли, они шли, спотыкаясь, с белыми глазами. Испугавшись, он подъехал к капитану.

– Капитан, они слепнут, – ужаснулся он. Калл выглядел мрачным.

– Это не настоящая слепота, – объяснил он. – Так бывает, когда их мучает жажда. Они стараются повернуть к старому водоему.

Он велел ковбоям забыть про слабый скот и стараться гнать более сильный.

– К ночи мы должны добраться до воды, – обнадежил он.

– Если доживем до ночи, – заметил Август.

– Не можем же мы просто остановиться и умереть, – возразил Калл.

– Я и не собираюсь, – согласился Август. – Но кое-кто может. Ирландец почти без сознания. Он не приучен к такой сухой местности.

И верно, от страшной жары Аллен О'Брайен едва не свихнулся. Он временами начинал петь, хотя язык распух и губы потрескались.

– Не надо петь, – сказал ему Калл. Аллен зло посмотрел на него.

– Мне хочется плакать, – пояснил он, – да слез нет. Эта проклятая страна выжгла все мои слезы.

Калл не спал три дня и сам не совсем хорошо соображал. Он знал, что вода уже близко, но все равно усталость заставляла его сомневаться. А вдруг до нее было сто миль, а не восемьдесят. Если так, им не дойти. Он пытался вспомнить, копался в уме, припоминая детали, указывающие, где река, но чем сильнее он сосредоточивался, тем труднее ему было вспомнить. Он ехал на Чертовой Суке, но временами ему казалось, что он сидит верхом на старом Бене, муле, на которого он всецело полагался во время своих странствий по llano. Бен обладал редким чутьем в смысле направления и хорошо чувствовал воду. Некоторые презирали Калла за то, что он ездит на муле, но он не обращал на них внимания. Ставки были высоки – жизнь или смерть, – и Бен был самым надежным из всех когда-либо встреченных им животных, хоть и не блистал красой.

Ковбои утром выпили последнюю воду, ее едва хватило, чтобы смочить языки. По Кампо строго распределял ее и заботился, чтобы всем досталось поровну. Хотя старик всю дорогу шел пешком со своей палкой, он не казался сильно уставшим.

Калл же устал настолько, что чувствовал, как перестает соображать. Как ни старался, он постоянно засыпал. Однажды заснул на несколько минут, а когда проснулся, как от толчка, ему показалось, что он сражается у Форт-Фантом-хилл. Он оглянулся, высматривая индейцев, но увидел лишь ослепших от жажды животных с вывалившимися длинными языками, еле переводящих дыхание. Он снова заснул, а когда опять проснулся, было уже темно. Чертова Сука шла рысью. Когда он открыл глаза, то заметил, что мимо пробежал техасский бык. Он потянулся к поводьям, но с удивлением заметил, что руки пусты. Тут он увидел Дитца, ведущего кобылу в поводу.

Никто и никогда раньше не вел его лошадь в поводу. Калл смутился.

– Слушай, я не сплю, – сказал он почти шепотом. Дитц остановился и передал ему поводья.

– Не хотел, чтобы вы свалились, капитан, – сказал он. – Вода уже близко.

Это чувствовалось по ускорившемуся движению ста да и по тому, как лошади начали прядать ушами. Калл попытался стряхнуть сон, но создавалось впечатление, что он увяз в нем. Он все видел как в тумане, двигался через силу и был не в состоянии быстро оценить ситуацию.

Подскакал сравнительно свежий Август.

– Давай-ка поставим всех впереди, – предложил он. – Нам надо попытаться их растянуть, когда они по дойдут к воде. Иначе они все сверзнутся в первую же лужу и подавят друг друга.

Большинство коров слишком ослабли, чтобы бежать, но на рысь они перешли. Калл наконец проснулся и помог Августу, Дишу и Дитцу разбить стадо на три группы. Им это не вполне удалось. Стадо двигалось, подобно армии слепых, чуя ноздрями воду. К счастью, они вышли к реке выше, чем Калл в первый раз, и воды там оказалось больше. Так что скот распределился самостоятельно.

Калл еще не опомнился от смущения по поводу того, что заснул в седле. Но он знал, что Дитц поступил правильно. Калл все еще вспоминал Бена и тот жаркий день у Форт-Фантом-хилл, и если бы он свалился с кобылы, то там же бы и заснул. Но впервые в жизни у него не хватило сил остаться на высоте до конца, и это его тревожило.

Весь следующий день стадо подходило к реке, те самые коровы, которые, по разумению Калла, должны были превратиться в трупы, разбросанные по равнине. День у воды привел их в норму. Когда отставшие перестали появляться, Август и Диш произвели подсчет, и выяснилось, что они потеряли лишь шесть голов.

Большую часть дня ирландец просидел в луже, пытаясь оклематься. Он не помнил, что терял сознание, и злился, когда кто-нибудь дразнил его. Ньют, собиравшийся пить весь день напролет, как только доберется до воды, вскоре выяснил, что больше не может выпить ни глотка. Он отдыхал, играя в разные игры с братьями Рейни.

Дитц отправился на разведку и, вернувшись, доложил, что местность к западу скверная – мало травы и воды. Далеко на севере виднелись очертания гор, и все горячо обсуждали, что это за горы.

– Это Роки-Маунт, – сказал Август.

– Нам придется на них взбираться? – спросил Джаспер. Он пережил реки и засуху, но вовсе не хотел лазить по горам.

– Нет, – ответил Калл. – Мы двинем на север, по реке Паудер, прямо в Монтану.

– И сколько дней нам еще ехать? – поинтересовался Ньют. Он почти забыл, что Монтана существует на самом деле и что они когда-нибудь туда приедут.

– Я так думаю, недели три, может, больше, и мы подойдем к Йеллоустон, – предположил Калл.

– Уже Йеллоустон? – удивился Диш Боггетт. То была последняя река, во всяком случае, последняя, о которой они слышали. При упоминании о ней все замолчали, глядя на далекие горы.