Текст книги "Испытание болезнью: как общаться, сохранить отношения и помочь близкому"

Когда твоему другу нужна «вторая мама»

Лорен, с которой я познакомилась в приемной, рассказала, что привезла в город своего мужа Ральфа, проделав путь в 110 миль. Ральфу предстояли ежедневные сеансы химиотерапии, а сам он был слишком слаб, чтобы садиться за руль. На помощь семейству пришла лучшая подруга Лорен, Джой, вышедшая на пенсию учительница, живущая всего в полумиле от них.

«Самые неэгоистичные существа, готовые всегда прийти нам на помощь, это наши матери. Именно это сделала для меня Джой, поэтому я зову ее своей “вторая мама”», – сказала Лорен.

Когда процедура откладывалась и Лорен не успевала добраться до дома к концу учебного дня, Джой забирала из школы их семилетнего сына, водила во всякие кружки и секции и кормила его ужином. Однажды в зимний день семья оказалась «заперта» на Манхэттене из-за снежной бури, им пришлось ночевать в гостинице неподалеку от больницы. Джой, у которой на тот вечер была запланирована партия в бридж, отменила игру ради того, чтобы побыть мальчику нянькой (и это была серьезная ответственность, потому что из-за болезни отца ребенок начал капризничать, привлекать к себе внимание и писаться в постель).

«Я бы предложила Ватикану канонизировать Джой, – сказала Лорен, – она для меня как мать Тереза».

Я встретила в больнице еще одну женщину, Кэтти, у которой тоже была «святая» подруга. Звали подругу Бренда, и она тоже стала Кэтти «второй мамой». «У моего мужа рак мочевого пузыря, – рассказала Кэтти. – А у нас двое детей. Так вот, Бренда без лишней помпы делает все, что в ее силах, чтобы помочь мне с детьми. Она понимает, какого напряжения требует от нас с Фредом каждый новый день, поэтому, чтобы высвободить нам побольше времени, она просто ввела наших детей к себе в семью и таскает их за собой повсюду. Уже два раза она забирала их на все выходные, дав нам с Фредом шанс побыть вдвоем…»

Кэтти не стала добавлять: «Пока он еще жив», – но эти слова читались в ее мокрых от слез глазах.

Когда ребенок твоих друзей в беде

На момент написания этой книги Хейли, дочь Пегги, была «чиста» вот уже два года, но я еще помню те времена, когда блог Пегги «Отчаянная надежда» (peglud.wordpress.com) был полон душераздирающих постов о ее попытках помочь дочери преодолеть героиновую зависимость. Помню я и то, как Пегги разочаровалась в некоторых друзьях, не способных перенести ее боль.

Зависимость моей дочери настолько шокирует и внушает ужас, что многим моим друзьям не по себе от одних только разговоров об этом, а если они сами затрагивают эту тему, то произнесут лишь пару сочувственных слов – и все. Похоже, они и сами не сознают, что меня это ранит; думаю, это от недостаточной осведомленности. Им никогда раньше не доводилось ни с кем обсуждать эту тему. Кроме того, наркозависимость – это что-то вроде клейма. Проще уж дискутировать с друзьями о раке. Люди полагают, что раковый больной не делал сознательно ничего такого, что навлекло бы на него напасть. Что же касается героиновой зависимости, бытует стереотип, что наркоман – слабак и неудачник, что он сам во всем виноват, а следовательно, страдает заслуженно.

Пегги оказала мне любезность и попросила читателей своего блога, чьи дети тоже столкнулись с наркозависимостью, описать, как друзья реагировали на их страдания.

 «Одна моя очень близкая подруга просто перестала упоминать имя моего сына, как будто всего этого нет в моей жизни, как будто он сейчас не проходит курс реабилитации в третий раз… От этого мне очень больно».

 «У меня есть близкие и давние друзья, которые ведут себя так, будто у меня вообще нет ребенка. Они делают вид, что его не существует. Я постоянно расспрашиваю их об их детях, а они даже не поинтересуются, как там мой сын».

 «Одна знакомая пара дала нам понять, что наш сын им настолько поперек горла, что они станут молиться за мужа и за меня, но не за него. Лучше бы они просто сказали, что сожалеют из-за того, через что нам пришлось пройти, но не говорили бы ничего плохого о нашем ребенке».

 «Я сразу становлюсь в защитную стойку, когда кто-то говорит: “Почему он не может завязать?” – или “А где он берет наркоту?” – или “Тебе стоит просто списать его со счетов”».

 «Меньше всего помощи от одного моего приятеля, у которого вообще нет опыта воспитания детей и который ничего не знает о наркозависимости, однако постоянно дает мне советы, как справиться с этой бедой… А больше всего меня поддерживают друзья, которые искренне интересуются: “Ну, как у нее дела?” – без осуждения и без снисходительности».

 «Раздражает, когда кто-то начинает внушать мне, что наш сын должен прекратить общаться с теми или иными людьми. Или что он должен решиться и изменить свою жизнь, бла-бла-бла. Мне совершенно незачем выслушивать то, что я и без них прекрасно знаю. Вспоминается случай, когда наш сын угрожал отцу молотком, к нам тогда приехали копы и один из них сказал: “А вы не пробовали не давать ему денег на расходы?” Боже, и как мы сами-то не додумались?!»

Пегги тоже решила высказаться по теме:

Я иногда чувствую, что мои друзья думают: «Что же такое должно было происходить в этой семье, чтобы симпатичная девушка подсела на героин?» И я не могу никого винить за такие мысли, но переживаю, что мои родительские способности рассматривают в критическом свете и ставят им столь низкую оценку.

Вопрос, который Пегги особенно ненавидит: как Хейли удается добывать наркотики? «Это бестактно, глупо и причиняет боль, но люди спрашивают об этом постоянно. Откуда она их берет? Да от верблюда! Очевидно же, что моя дочь каким-то образом “зарабатывает себе на дозу” – и это мне как ножом по сердцу. Обратилась ли она к древнейшему и самому распространенному женскому способу подзаработать деньжат – к проституции? Такой возможный ответ спрашивающему почему-то в голову не приходит, пока я надолго выразительно не умолкну».

Как ни печально, но самым склонным к осуждению человеком в окружении Пегги оказалась ее собственная девяностодвухлетняя мать: «Ее высказывания в мой адрес почти непристойны. Она говорит всякие вещи типа: “А я знаю, почему твоя дочка пристрастилась к героину – это потому что ты в детстве заставляла ее ходить в балетную школу”: или “Может, лучше бы Хейли в речке утонула, чем стала наркоманкой”».

Впрочем, Пегги получает от окружающих не только лишь неуместные комментарии, сталкивается она и с проявлениями доброты. Одна подруга подарила ей изготовленную вручную шкатулку, где Пегги хранит имена друзей, «о которых я постоянно думаю и за которых хочу помолиться… мне приятно думать, что им хорошо и безопасно в этой шкатулочке, что они справляются с трудностями, поддерживая друг друга».

Ее подруга Донна посылала ей стихи Уэнделла Берри, Уолта Уитмена, Мэри Оливер и Эллен Басс, текст песни Кэта Стивенса и высказывания Далай-ламы. А когда Хейли выселили из квартиры, которую она снимала, и Пегги захотела забрать кое-что из ее пожитков, пока квартирный владелец не вышвырнул все на помойку, Донна помогла ей разобраться в хаосе и опустошении, в которые превратилась жизнь ее дочери.

Местный врач, с которым Пегги сталкивалась почти ежедневно (они оба в одно и то же время выгуливали собак), в один прекрасный день тоже стал ее другом – она постучалась к нему поздно вечером и спросила, не может ли он грамотно избавиться от оставленных Хейли использованных игл от шприцов. Он забрал иглы, а их последующие беседы о Хейли вылились в теплоту и понимание, которых Пегги, по ее собственному признанию, так и не дождалась от большинства других, обычных друзей.

Также немалую помощь ей оказала пара знакомых, вызвавшихся сопровождать ее, когда она решила подъехать к наркопритону в надежде хоть одним глазком увидеть дочь или хотя бы найти кого-нибудь, кто мог бы рассказать ей, что происходит с Хейли. Была у Пегги и еще одна подруга, Линда, которая помогала ей изобретать всевозможные способы побега для дочери – Пегги тогда еще тешила себя иллюзиями, что Хейли живет среди наркоманов не по своей воле и что ее можно оттуда вызволить. Один из самых безнадежных планов Пегги заключался в том, чтобы пробраться в притон через черный ход и потихоньку вывести Хейли оттуда через сад – вперед, к свободе и избавлению от наркотиков. Линда должна была ждать их в подготовленной для побега машине на задворках притона. «Разумеется, этот сценарий так и не воплотился в жизнь, но Линда оказалась готовым помочь без осуждения другом и поддержала мою безумную идею. Я могла бы разглагольствовать еще долго, но суть вы поняли. Друзья и соседи могут оказаться рядом в нужный момент и подставить плечо, причем даже более охотно, чем члены семьи».

Сталкиваясь с чужим горем

Семья Харриет Браун за короткий промежуток времени пережила целое «цунами» проблем со здоровьем, о чем Харриет написала очерк, опубликованный в «Нью-Йорк Таймс». У одной из ее дочерей обнаружили болезнь Кавасаки (редкое заболевание, встречающееся у детей и вызывающее воспаление кровеносных сосудов), требовавшую многомесячного лечения. Другую дочь госпитализировали с анорексией, истощением, связанным с болезненным желанием похудеть, и девочка едва не умерла. А свекровь Харриет боролась с раком легких и не смогла победить. Многие друзья Харриет старались быть рядом, помогали ей пройти через эту череду испытаний, оказывали семье всевозможные услуги, привозили еду, составляли Харриет компанию и плакали вместе с ней. Но были и такие друзья, которые предпочли исчезнуть с горизонта.

«Целый год мы провели в форменном аду, борясь с расстройством пищевого поведения у дочери, и за все это время они позвонили раз или два, но в целом вели себя так, будто мы переехали в Монголию, и у нас нет ни телефонов, ни электронной почты». Она гадала, с чем это связано: может быть, лавина бед, обрушившаяся на ее семью, превратила ее в «неподходящую компанию», или, как считают некоторые эксперты, «чужие кошмары и боль» пробуждают в других людях неприятное чувство беспомощности и уязвимости, и это запускает в них механизм сродни комплексу вины спасшегося перед погибшими, чего люди всеми силами стараются избежать. «В глубине души люди радуются, что страшные события случились не с ними, но при этом стыдятся собственных реакций, – пишет Харриет. – Подобный эмоциональный дискомфорт зачастую заставляет их избегать семейства, попавшего в кризисную ситуацию».

Руфь, та самая женщина, которой я в свое время по незнанию отправила недельный запас некошерной еды, едва успела прийти в себя после удаления опухоли, как ее чуть не погребла под собой невероятная лавина чужих бедствий. Сперва ее муж узнал, что у него тоже рак. Затем муж ее лучшей подруги скоропостижно скончался во время простейшей лапароскопической процедуры из-за врачебной ошибки. Потом муж ее двоюродной сестры утонул на глубине всего в три фута (возможно, из-за инфаркта), близкий друг умер от рака желчного пузыря, а у его жены обнаружили лимфому Потом – вы не поверите! – еще у одной подруги диагностировали опухоль мозга, а у мужа этой подруги – рак предстательной железы. И, кажется, я забыла упомянуть, что в самый разгар этих чудовищных событий у Руфи умерла любимая тетушка?

После первых трех или четырех несчастий Руфь призналась мне, что чувствует себя всеобщей жилеткой, в которую можно поплакаться. Я спросила, не даст ли она мне интервью о том, как она справляется и какие советы может дать людям, оказавшимся в сходной ситуации. Она с готовностью согласилась, но все откладывала и откладывала нашу встречу, а тем временем на нее продолжали сыпаться все новые беды. Я велела ей забыть об интервью, ведь куда важнее действительно помочь страдающим ближним, чем рассказать остальному человечеству, как это сделать.

Если вашим друзьям приходится бороться с чужими несчастьями, дайте им передышку и «спустите с короткого поводка». Освободите их от данных вам обещаний, какими бы эти обещания ни были – сделать телефонный звонок, вывести вас в свет или помочь по работе. Им и так сейчас приходится нелегко, снимите с них лишний груз ответственности.

Десять способов помочь тем, у кого заболели близкие друзья или родственники

1. Одолжите денег на билет или позвольте воспользоваться вашими скидками. Если вашего друга и его заболевших близких разделяет приличное расстояние и навестить их ему мешает лишь отсутствие денег на билет, то одолжите ему денег. А если вы сами часто летаете, и вам полагаются билеты с существенной скидкой, поделитесь этой скидкой с другом.

2. Предложите посидеть с детьми, чтобы у вашего друга освободилось больше времени на заботу о заболевших близких.

3. Возьмите на себя часть общения с окружающим миром. Линн Шерр сетует, что, когда ее муж умирал от рака, ей ежедневно приходилось отвечать чуть ли не на сотню звонков от его друзей и коллег. «Мне хотелось, чтобы кто-то меня подменил, чтобы отвечал на звонки вместо меня, потому что это очень изматывало». Вы можете стать для своего друга этим «кем-то». Не имея личного секретаря (или правильной жены, которая делает все и сразу), люди, посвящающие все свое время заботе о заболевшем ближнем, могут нуждаться в помощнике, который взял бы на себя повседневные обязанности вроде ответов на телефонные звонки, сортировки почты, чтобы личные письма и счета не затерялись среди рекламных листовок, каталогов и журналов, или уборки в доме, чтобы вещи не скапливались и не выстраивались в готовые вот-вот рухнуть башни.

4. Создайте для своего друга сайт. Для этого не требуется быть компьютерным гением. Онлайновые порталы вроде CaringBridge.org позволят вам завести блог (причем совершенно бесплатно), в который после установки пароля и настроек приватности можно приглашать родственников, друзей, коллег и знакомых, чтобы все они могли оставаться на связи, размещать сообщения, задавать вопросы и обмениваться фотографиями. Благодаря такому блогу вы, не будучи лично знакомы с заболевшим, будете в курсе, что происходит в окружении вашего друга, не терзая его самого на предмет новостей. Также, исходя из знания ситуации, вы сможете предсказывать, улучшится ли настроение вашего друга в ближайшее время или ухудшится.

5. Запишите для своего друга CD-диск. Запишите музыку, которую вашему другу будет приятно послушать в наушниках, пока его заболевший ближний дремлет. (Обратите внимание на тексты; избегайте грустных песен.)

6. Забейте продуктами его холодильник. Посылать заболевшему человеку съедобные гостинцы – распространенный акт заботы, однако мало кому приходит в голову обеспечить едой того, кто заботится о заболевшем. А между тем ваши друзья, посвятившие себя заботе о больных родственниках, вполне могли пропустить не один прием пищи, потому что им некогда бегать по магазинам и готовить. Вы могли бы съездить в магазин вместо них. Не отвлекайте их и не заставляйте составлять список нужных продуктов. Просто захватите то, что обычно легко найти в каждом холодильнике (молоко, яйца, сыр, майонез, сок), и набейте припасами их буфет (мюсли, консервированный тунец, арахисовое масло, джем и крекеры).

7. Накормите друга. Люди, взвалившие на себя заботу о ближнем, не должны еще и готовить для себя по вечерам, не должны они и ужинать в полном одиночестве. Пригласите их на ужин, приготовьте для них что-нибудь вкусненькое или отвезите их в кафе и позвольте им наполнить пустой желудок и, наоборот, излить накопившуюся на сердце тяжесть – если у них возникнет такое желание. Будьте готовы посвятить весь вечер разговорам о человеке, которого вы даже не знаете, но который близок и дорог вашим друзьям. Еще раз повторю, не забывайте о главном смысле слова «дружба»: друг – это тот, кто готов выслушать.

8. Предложите другу завести дневник или устно изложить историю своих близких. Ведение письменных записей или наговаривание на диктофон текстов о своих чувствах и воспоминаниях помогут сбросить напряжение. А если друг предложит вам прочитать или прослушать его записи, воспринимайте это как признание в том, что вы занимаете в его жизни большое и важное место.

9. Регулярно звоните. Интересуйтесь, как поживает ваш друг и как дела у его заболевшего ближнего. Твердите, что вы в любую минуту готовы прийти на помощь, что бы другу от вас ни понадобилось. Заверьте друга, что это не просто красивые слова.

10. Предложите свою компанию, но не навязывайтесь. Если друг откажется, не принимайте это близко к сердцу. Если согласится – не задавайте лишних вопросов, просто отправляйтесь к нему.

Интерлюдия
С друзьями в пещере

Одна коллега по несчастью, также перенесшая рак, как-то сказала, что каждый перенесший серьезную болезнь или трагедию и стремящийся помочь другу, попавшему в сходные обстоятельства, подобен человеку, который способен войти к вам в пещеру и посидеть там с вами в темноте, пока все остальные стоят у входа и пытаются выманить вас наружу.

Эти слова очень пригодились мне, когда я впервые услышала свой диагноз. Как и вспомнившийся мне слоган женского движения из тех времен, когда оно только зародилось: «Смейся, и весь мир будет смеяться вместе с тобой. Плачь – и ты будешь плакать вместе со своими подружками».

Я быстро перебрала в уме всех своих ближних и дальних приятельниц, перенесших рак груди, и насчитала их восемь – восемь женщин, прошедших по этому тернистому пути, и у всех у них теперь дела были в полном порядке. К счастью, две из этих женщин, Джойс Перник и Линн Пович, оказались моими близкими подругами, и я понимала, что смогу получить от них массу полезных сведений, потому что обе были квалифицированными журналистками и разбирались в раке груди так, будто собирались писать о нем работу, достойную Пулитцеровской премии. У них были информация и опыт, которые могли осветить темные закоулки моей пещеры, но если даже меня саму уже успели довести до белого каления расспросы, заставлявшие меня вспоминать первые дни болезни, то как я могу решиться обратиться с вопросами к Джойс и Линн, которые столкнулись с этим диагнозом много лет назад, как могу заставить их вернуться к тому периоду жизни? Но я смогла и сделала это. И, будучи прекрасными людьми и верными подругами, обе они с готовностью пришли на помощь. Каждая из них до этого долгое время была моей подругой и спутницей во время прогулок. Теперь же они стали моими специалистами по раку и личными советниками.

Почти каждое морозное утро осени и зимы 2009–2010 я прохаживалась по Централ парку в сопровождении Джойс или Линн и, пользуясь их добротой и расположением, выясняла всевозможные подробности о том, что со мной происходит и чего ожидать дальше. Они терпели любые мои вопросы, неважно, насколько личными и откровенными те были, и ни разу не выказали раздражения, если я спрашивала какую-нибудь глупость. Они помогали мне разобраться в результатах анализов и вариантах хирургического вмешательства, описывали возможные послеоперационные осложнения, всяческие противораковые препараты и методики лечения. А уже после лампэктомии они выслушивали мои жалобы на болезненность лечения и опасения, что какая-нибудь шустрая раковая клетка смогла ускользнуть от скальпеля хирурга. Я чувствовала, что могу им доверять, поэтому не стеснялась делиться самыми мрачными мыслями и страхами, и, ощущая, что они всегда рядом, никогда не испытывала одиночества в своей пещере.

Линн консультировала меня по любому вопросу: от панического страха перед смертью до секса после операции. Она сразу предупредила меня, что не стоит обсуждать мою болезнь с окружающими, пока я не буду знать наверняка, какой именно у меня тип рака и какая стадия, иначе меня засыплют рекомендациями, не имеющими никакого отношения к моему конкретному случаю. Мы много говорили о крови, моей ахиллесовой пяте. Линн велела мне приготовиться к куче анализов, но также заверила, что несмотря на боязнь вида крови, я обязательно справлюсь. Это сочетание ее уверенности во мне и предупреждения о подводных камнях помогло мне набраться решимости и стойко перенести необходимые анализы и тесты.

Однажды мы прогуливались по тропинкам Централ парка вокруг пруда, над головой с кряканьем пролетел клин диких уток, и тут я спросила Линн о том, как она в свое время преподнесла новость о своей болезни детям, не сожалеет ли она сейчас о том, как это было сделано, насколько откровенна она была, описывая прогнозы. Меня терзало чувство вины, что сама я сообщила новость по электронной почте (и очень коротко), так что мне было отрадно услышать, что Линн тоже, как и я, постаралась сделать объявление как можно более кратким, мотивируя это, как и я, желанием слегка приуменьшить серьезность диагноза. Ни один родитель не захочет, чтобы дети за него волновались, сказала Линн, поэтому сначала она сообщила им «минимум данных», даже не использовала слово «рак», отложив подробный рассказ до лучших времен. В случае с ее сыном-подростком эти лучшие времена наступили нескоро, потому что он сам не требовал от нее дополнительной информации. Вот что она им сказала: «Врачи нашли в моей груди какую-то штуку, которую необходимо удалить, поэтому мне сделают операцию, и потом со мной все будет в порядке». Ее дочь, учившаяся в колледже, захотела отпроситься и приехать домой, но Линн твердо возразила, что в этом нет никакой необходимости, что ей предстоит «всего лишь несложная процедура». Тот факт, что Линн сильно приукрасила свое состояние, а ее дети не разозлились на нее за это, убедил меня, что мое собственное решение не сгущать краски и не драматизировать ситуацию было правильным.

В, пожалуй, лучше всего запомнившейся мне беседе Линн без тени лицемерия сказала, что рак усилил в ней ощущение бренности человеческого бытия и в результате привел к принятию ряда серьезных, изменивших ее жизнь решений. Она уже давненько подумывала о том, чтобы бросить работу на кабельном телевидении, но болезнь заставила ее сделать это раньше запланированного срока, к тому же она осознала, что ей по-прежнему хочется пробовать свои силы в чем-то новом, и важность этого нового перевешивала важность того, чем ей приходилось заниматься до сих пор. Муж поддержал ее решение, и теперь она могла позволить себе роскошь не соглашаться на работу, которая ей не нравилась, и не работать на людей, которые не были ей симпатичны. Она начала преподавать в средней школе и писать книгу. Она призналась, что рак обострил ее внимание и укрепил решимость наслаждаться жизнью, прощать тех, кто жестоко с ней обошелся, и смиряться перед силами, контролировать которые она не в состоянии. Я тоже испытывала многое из того, о чем она говорила, но отмахивалась от этих чувств как от несущественных. Линн, нашедшая свой способ выражать чувства, помогла мне принять свалившиеся на меня напасти, но не дать им потопить меня, а наоборот, научиться ощущать всю прелесть жизни и наслаждаться маленькими житейскими радостями, которые мы зачастую воспринимаем как должное.

После лампэктомии и удаления лимфатических узлов меня отправили домой с дренажной трубкой, из которой в пластиковую емкость, прикрепленную к моим ребрам, вытекала жидкость. Я выглядела так, будто у меня выросла третья грудь – в форме банки из-под кока-колы. И даже самая просторная футболка не могла этого скрыть. Я отказывалась выходить из дома.

«Не глупи! – сказала мне Линн по телефону. – Просто надень леггинсы, накинь одну из рубашек Берта, а сверху повяжи красивый шарф – и будешь смотреться действительно круто. Я сделала, как она велела. Мой «действительно крутой наряд» состоял из черных лосин, черных ботинок, одной из мужниных рубашек размера L и длинного атласного шарфа – вот теперь я была готова к встрече с миром. Через четыре дня дренажную трубку сняли, и я вернулась к своей обычной одежде, но если бы не совет Линн, я бы провела эти четыре дня, прячась ото всех.

Джойс, еще один мой эксперт в области рака, тоже подбадривала и напутствовала меня. На следующий день после того, как я узнала свой диагноз, она посоветовала мне попытаться отложить реакцию до тех пор, пока не станут известны все подробности, результаты биопсии и рекомендации по лечению, потому что с каждым новым анализом ситуация может измениться. Когда же я решила проконсультироваться у онкологов, она предупредила, чтобы я держалась подальше от одного из известных специалистов по раку груди, у которого когда-то консультировалась она сама и натолкнулась на грубость и черствость. Она подчеркнула, насколько это важно – чувствовать себя абсолютно комфортно в обществе своего онколога, ведь мне предстояло вступить с этим человеком в весьма длительный и довольно тесный контакт. Хвала небесам, она порекомендовала мне доктора Нортона, чья постоянная сосредоточенность на всех аспектах моего здоровья (а не только на раке) не давала мне ощутить тотальное одиночество в моей пещере.

На всех этапах – диагностике, операции, реабилитации, шестинедельнам курсе облучения и тяжелых побочных реакциях на два противораковых препарата – Джойс выступала в роли моего голоса рассудка и мудрой советчицы во всем, что касалось питания, приема лекарств и витаминов, физической нагрузки, отдыха и расслабления. Мы обсуждали то, как по-разному реагировали ее друзья, когда она сообщила, что у нее рак, и она помогла мне лучше понять одного общего знакомого, который, вместо того чтобы примириться с неприятными новостями, попытался увернуться от них и исчез из поля зрения. Когда стало известно, что мне предстоит лампэктомия, Джойс переключилась в режим «только факты», она поведала мне, чего ожидать от операции и каковы могут быть последствия. Она призывала меня как можно глубже изучить вопрос, стать своим собственным адвокатом и не стесняться наседать на врачей с расспросами. Однажды, когда я впала в панику из-за того, как будет выглядеть моя грудь, после того как хирург вырежет опухоль, Джойс терпеливо выслушала мои терзания по поводу шрамов, а потом сделала такое, чего я не забуду никогда. Когда мы оказались в безлюдном уголке парка, Джойс украдкой огляделась по сторонам, задрала блузку и продемонстрировала мне шрам. Ничто не могло успокоить меня эффективнее, чем небольшой и вовсе не ужасный след на груди подруги.

По сути, у меня нет права ни на что жаловаться. По сравнению с тем, через что пришлось пройти многим другим женщинам – удаление обеих грудей, заметное обезображивание, сложные пластические операции, недели и месяцы ежедневных 90-минутных сеансов в кабинете химиотерапии, когда в их вены перекачивали из огромных сосудов устрашающую красную жидкость, непрестанная агония боли, муки, отторжение, депрессия, усталость и предчувствие смерти, – я понимаю, что еще легко отделалась. И все равно я жаловалась, стенала, жалела себя и нуждалась в поддержке подруг, таких как Линн и Джойс.

Третья моя подруга – назовем ее Мартиной, потому что она просила не упоминать ее настоящего имени, – услышав от врачей, что в ее случае при простой лампэктомии риск рецидива год от года будет возрастать, выбрала полную ампутацию молочной железы. Она просто не хотела жить под дамокловым мечом, ощущая постоянную угрозу возвращения рака. Я в тот момент еще не знала, какая именно операция мне предстоит, поэтому слушала Мартину, навострив уши. После удаления молочной железы она выбрала реконструктивную пластику, потому что не хотела просыпаться каждое утро с огромным шрамом, змеящимся по плоской грудной клетке. Она обсудила этот вопрос со своим мужем, и тот сказал, что хотел бы, чтоб у нее «было за что подержаться», пусть даже грудь будет искусственная, и наоборот, не хотел бы, чтобы у жены остались моральные и физические отметины от перенесенного рака. Она рассказала, что если мне понадобится мастэктомия и я захочу реконструктивную пластику, врачи могут обеспечить «задел» для пластики в ходе той же самой операции. Они удалят грудь и поместят под кожу специальный баллон. В течение последующих месяцев они будут постепенно наполнять его жидкостью через отверстие в груди, и баллон медленно, но верно будет растягивать мышцы и кожу, в результате чего образуется достаточно места для постоянного имплантата. Она рассказала, что можно выбрать два способа реконструкции: в одном случае имплантат обтягивают снаружи кожей, взятой с живота или со спины (такая операция длится шесть-семь часов); в другом – и это гораздо быстрее – имплантат удерживается на месте мышцами груди.

Затем пациентке делают еще одну операцию, в ходе которой вводят постоянный имплантат, который может содержать либо силикон, либо раствор соли. Мартина сказала, что выбрала силикон (хотя он и вызывает у некоторых женщин аутоиммунные проблемы), потому что он на ощупь гораздо мягче имплантата из соляного раствора, по жесткости напоминающего кирпич. Ради этого ей потребовалось встать на учет в федеральном научном совете, чтобы там могли контролировать ее имплантат на предмет утечек. Она сочла, что это к лучшему, поскольку заставит лечащего врача не упускать ее из виду.

Когда я оглядываюсь назад, на самое начало болезни, то со всей очевидностью понимаю: если тело мое тогда было в полном распоряжении врачей, то о моем духе позаботились три подруги, составившие мне компанию «в пещере», в то время как остальные выманивали меня наружу. Возможно, это звучит высокопарно, но именно их решительность и практические рекомендации помогли мне пережить трудные времена. Один тот факт, что вот они, передо мной – жизнерадостные, здоровые и абсолютно нормальные, – служил залогом моего выздоровления. Они помогали мне держаться на плаву, просто даря мне свое время, прогуливаясь вместе со мной и разряжая обстановку шутками; глядя на их жизнь, я напоминала себе, что не так давно каждая из них побывала на моем месте. Предполагалось, что и я тоже смогу со временем оглянуться на эти тревожные дни – хладнокровно и с готовностью помочь какой-нибудь другой женщине пережить такую же ситуацию.

Если в вашем окружении есть заболевший знакомый, который мог бы извлечь из вашего опыта такую же пользу, какую я извлекла из пережитого Линн, Джойс и Мартиной, я надеюсь, вы тоже сумеете переплавить свою дружбу в полные любви наставления и составите этому знакомому компанию в пещере.