Текст книги "Советская республика и капиталистический мир. Часть II. Гражданская война"

Л. Троцкий. УДАР ПО ПЕТРОГРАДУ

Свора буржуазных псов со всех сторон рвет тело Советской России. На юге Деникин изо всех сил тянется к Туле и Москве. При этом ему приходится ослаблять себя самого на Украине, – результатом явился смелый захват Киева красными войсками.

На западе лязгает зубами польская шляхта. Немецкий генерал фон-дер-Гольц перекрасился в гетмана Гольцева и, подуськиваемый биржевой сволочью всех стран, захватывает при помощи монархических банд Прибалтийский край, чтобы оттуда ударить на Москву.

На северо-западном участке фронта кровавая пьяная троица: Юденич, Балахович, Родзянко наступают на Петроград.

Удару белогвардейских банд предшествовали мирные переговоры эстонских белогвардейцев, выступавших как бы и от имени генерала Юденича. Сейчас еще трудно понять, являются ли эстонские белогвардейцы прямыми агентами Юденича или жалкими дурачками в его руках. Но факт таков, что эстонские мирные переговоры послужили средством для убаюкивания красных петроградских войск, для усыпления их сознания, для понижения их боеспособности.

Армия, охраняющая подступы к Петрограду, не выдержала первого натиска и стала отступать. Над Петроградом снова нависла грозная опасность. Английские и французские радио с дьявольским злорадством сообщают о наших неудачах на Ямбургском пути. Биржевая печать всего мира, захлебываясь от восторга, предсказывает близкое падение Петрограда.

Они просчитаются и на этот раз. Петроград не падет. Петроград устоит. Петрограда мы не сдадим. Для защиты первого города пролетарской революции найдутся достаточные силы у рабоче-крестьянской страны.

Успех Юденича есть успех кавалерийского налета. Молодые пехотные полки, не имевшие дела с кавалерией, подались назад. Но продвижению конницы Юденича будет положен предел. На помощь Петрограду идут боевые части с других фронтов, и прежде всего на помощь Петрограду поднялся петроградский рабочий класс.

Вопреки завываниям буржуазных шакалов всего мира Петроград не падет. Он устоит. Рабочий класс отстоит его и на этот раз. Но нужно, чтобы этот раз был последним. Мало отстоять Петроград. Надо проломить череп юденическим бандам англо-французского империализма.

Москва-Петроград

«В пути» N 97, 16 октября 1919 г.

Л. Троцкий. ПЕТРОГРАД ОБОРОНЯЕТСЯ ИЗНУТРИ[106]106
  Статья была написана т. Троцким в поезде по пути в Петроград в ночь на 16 октября. Общее тяжелое положение на Петроградском фронте натолкнуло его на мысль о том, что возможен прорыв Юденича и бой внутри Петрограда. По приезде т. Троцкого план внутренней обороны был разработан подробно и проведен в жизнь (см. об этом прим. 107).


[Закрыть]

Задача не в том только, чтобы отстоять Петроград, но в том, чтобы раз навсегда покончить с северо-западной армией противника.

С этой точки зрения для нас в чисто военном отношении наиболее выгодным было бы дать юденичской банде прорваться в самые стены города, ибо Петроград не трудно превратить в великую западню для белогвардейских войск.

Петроград – не Ямбург и не Луга. Северная столица рабочей революции занимает площадь в 91 кв. версту. В Петрограде почти два десятка тысяч коммунистов, значительный гарнизон, огромные, почти неисчерпаемые средства инженерной и артиллерийской обороны.

Прорвавшись в этот гигантский город, белогвардейцы попадут в каменный лабиринт, где каждый дом будет для них либо загадкой, либо угрозой, либо смертельной опасностью. Откуда им ждать удара? Из окна? С чердака? Из подвала? Из-за угла? – Отовсюду! В нашем распоряжении пулеметы, винтовки, наганы, ручные гранаты… Мы можем оплести одни улицы колючей проволокой, оставить открытыми другие и превратить их в капканы. Для этого нужно только, чтобы несколько тысяч человек твердо решили не сдавать Петрограда.

Каковы силы врага? Предположим, что 5 тысяч, допустим даже, что 10. На улицах они не смогут маневрировать ни компактными массами, ни развернутыми цепями. Им придется разбиться небольшими группами и отрядами, которые затеряются в улицах и переулках Петрограда, без правильной связи друг с другом, окруженные опасностью за каждым углом.

Весь аппарат внутренней городской связи оставался бы целиком в наших руках. Занимая центральное положение, мы действовали бы по радиусам от центра к периферии, направляя каждый раз удар по наиболее важному для нас направлению. Возможность непрерывных перебросок и обилие транспортных средств удесятеряли бы наши силы. Каждый боец чувствовал бы за своей спиной хорошо организованную базу и обильные подвижные резервы.

Если бы белогвардейцам удалось даже подвести на достаточно близкое расстояние артиллерию до подхода наших подкреплений, – и в этом случае они не достигли бы ничего. Артиллерийский обстрел Петрограда мог бы, конечно, причинить ущерб отдельным случайным зданиям, уничтожить некоторое количество жителей, женщин, детей. Но несколько тысяч красных бойцов, расположившихся за проволочными заграждениями, баррикадами, в подвалах или на чердаках, подвергались бы в высшей степени ничтожному риску в отношении к общему числу жителей и выпущенных снарядов.

Наоборот, каждый белогвардеец, вступивший в город, подвергался бы личной прямой и непосредственной опасности, ибо защитники Петрограда направляли бы по нападающему удары из-за баррикад, из окон, из-за углов.

Труднее всего придется при этом белогвардейским всадникам, так как лошадь скоро станет для каждого из них тяжкой обузой.

Достаточно двух-трех дней такой уличной борьбы, чтобы прорвавшиеся банды превратились в запуганное, затравленное стадо трусов, которые группами или по одиночке сдавались бы безоружным прохожим или женщинам.

Вся суть в том, чтобы не спасовать в первый момент. Давно сказано, что большой город есть большая паника. И, несомненно, в Петрограде немало мещански-лакейских остатков старого режима, без воли, без энергии, без идеи, без мужества. Эта людская мякоть сама по себе неспособна ни на что. Но в критический момент она нередко сильно разбухает, впитывая в себя все испарения шкурного страха и стадной паники.

К счастью для революции, в Петрограде есть люди другого духа, иного закала: это передовые пролетарии и, в первую голову, сознательная молодежь рабочего класса. На эти элементы возложена внутренняя оборона Петрограда или, точнее, истребление белогвардейских банд, если бы они с размаху влетели в стены пролетарской столицы.

Конечно, уличные бои сопряжены со случайными жертвами, с разрушением культурных ценностей. Эта одна из причин, почему полевое командование обязано принять все меры к тому, чтобы не подпустить врага к Петрограду. Но если бы полевые части не оказались на высоте и открыли бы зарвавшемуся врагу дорогу в самый Петроград, это вовсе не означало бы конца борьбы на Петроградском фронте. Наоборот, борьба приняла бы более сосредоточенный, более ожесточенный и более решающий характер. Невинные жертвы и бессмысленные разрушения легли бы целиком на ответственность белых бандитов. А мы ценой решительной, смелой, ожесточенной борьбы на улицах Петрограда достигли бы полного истребления северо-западных банд.

Готовься, Петроград!

Дни октября не раз бывали в истории для тебя великими днями. Тебя судьба призывает в этом октябре вписать новую, может быть, славнейшую страницу в историю пролетарской борьбы.

16 октября 1919 г. Бологое – Петроград.

«В пути» N 98, 18 октября 1919 г.

Л. Троцкий. ПЕРЕД ПЕРЕЛОМОМ

Северо-Западный советский фронт подкатился к самому Петрограду. Несмотря на несомненную малочисленность врага, наши части продолжают отступать. Перелома на фронте все еще нет. Тем не менее можно сказать, что происходят явления, которые предвещают неизбежный перелом.

Почему мы откатились от Нарвы до Петрограда? Первая причина – малая стойкость, а стало быть, малая сознательность частей. Вторая причина – значительное число негодного командного состава. Третья причина – недостаточная энергия, настойчивость и бдительность политических работников. Четвертая причина – преждевременное успокоение передовых рабочих России и самого Петрограда насчет Северо-Западного фронта: мы дошли до границ Финляндии, Эстляндии; прибалтийские соглашатели затеяли с нами мирные переговоры; Юденич подрался с Балаховичем; в итоге казалось, что предстоит полная ликвидация Северо-Западного фронта.

Армия есть искусственная организация. Когда давление обстоятельств уменьшается, армия начинает расползаться, бдительность ослабевает, воля размягчается. В одном месте ослабеет гайка, в другом разболтается винт, – при первом серьезном толчке весь механизм начинает разваливаться.

Действующая армия должна находиться в состоянии постоянного напряжения, – иначе она не нужна вовсе. Такого напряжения в 7-й армии за последние недели не было вовсе, и петроградский пролетариат, столь широко отдающий своих сынов всем фронтам, слишком мало наблюдал за своим собственным фронтом. Когда разыгралась неудача, сперва под Псковом, потом у Ямбурга, петроградский пролетариат, видавший всякие виды и привыкший ко всем испытаниям, чуть-чуть тряхнул головой: «справимся». Но наступление Юденича развивалось. Внутренно расслабленные собственной пассивностью части продолжали откатываться. Фронт все больше придвигался к Петрограду.

Сперва передовые рабочие не верили, недоумевали: каким образом банда в несколько тысяч человек, хотя и хорошо организованная, способна угрожать великому революционному городу? Но после падения Красного Села, и особенно Гатчины, петроградский пролетариат понял, что вопрос стоит слишком серьезно. И с этого момента начинается лихорадочная работа в двух направлениях: укрепить фронт и создать условия внутренней обороны Петрограда.

Для укрепления фронта нужно подвинтить гайки там, где они ослабели. Нужно очистить войска от командиров, которые отделываются ложными оперативными донесениями насчет «давления противника», отступления «с боем» и пр., вместо того чтобы действительно вести свои части в бой, сламывать сопротивление и двигаться вперед. Командир без воли, без энергии, без стремления к победе – тряпка и дрянь, а не командир. Комиссар и вообще коммунист, который притерпелся к расшатанности своей части и терпеливо отступает вместе с нею, никуда не годен. Нам нужны стальные комиссары, олицетворяющие революционную волю рабочего класса. Бесхарактерность, вялость и дряблость руководителей влекут неизбежно деморализацию солдат. Эгоизм, трусость, шкурничество поднимают голову. Но война есть война. Для победы нужно, чтобы единицы подчинились целому. Тех шкурников, которые с этим не хотят считаться, мы должны суровой силой заставить выполнять свой долг. Затяжная война не может быть проведена и победно завершена при помощи импровизации энтузиазма, личного подъема. Она требует организации, точности, исполнительности и сурового режима.

Красный Петроград, лучшие работники 7-й армии, под давлением неудач, снова почувствовали все это со всей остротой и потребовали беспощадной расправы над всеми теми, кто нарушает единство действий, легковесно относится к воинскому долгу или не дает полного напряжения своих сил. Неряшливость, легкомыслие, леность, тем более предательство причиняют на войне смерть и гибель сотням и тысячам. Виновники подобных преступлений должны караться смертью.

Прилив в армию лучших работников и суровая расправа над худшими являются необходимым условием скорого возрождения армии.

Одновременно с этим пролетариат встрепенувшегося Петрограда решил не вверять судьбы своей красной столицы одним только полевым войскам, – он решил, если понадобится, оборонять город Октябрьской Революции в границах его собственных стен. Все рабочие и работницы, которые, по тем или другим причинам, не могут сражаться в поле, привлекаются ныне к организации городской обороны. Революционная решимость отстоять себя сочетается в этой работе с применением всех технических сил и средств, какими богат Петроград. Задача – превратить каждый квартал в бронированную часть одного грозного лабиринта – как раз по плечу передовым петроградским рабочим и успешно разрешается ими в настоящие дни и часы.

Линия фронта за истекшие сутки стала хуже. Но пролетариат Петрограда глубже понял опасность. Он хочет и может ее устранить. А это значит, что общее положение стало лучше. Через день – через два на Петроградском фронте наступит неизбежный перелом!

«Правда» N 234, 18 октября 1919 г.

Л. Троцкий. БОРЬБА ЗА ПЕТРОГРАД

(Речь в Петроградском Совете Раб., Крест. и Кр. Депутатов 19 октября 1919 г.)

Прежде всего, я считаю необходимым остановиться, хотя и в коротких общих чертах, на положении на всех наших фронтах, для того чтобы положение Петрограда уяснить себе в общей связи военных событий.

Северный фронт был наиболее спокойный, он остается таким же и теперь; там произошли, однако, события целиком в нашу пользу: оттуда эвакуировались англичане, которые перед тем долго угрожали нам. На Северном фронте вместо английского главнокомандующего – русский, белогвардеец, который в своем приказе по войскам и по области, в последних числах прошлого месяца, призывает не поддаваться панике, с одной стороны, – с другой стороны, открыто признает, что белым, после того как англичане покинули Беломорское побережье, придется, вероятно, эвакуировать Архангельск и перевести свою базу на Мурманское побережье. Стало быть, на этом участке фронта мы не можем ждать каких-либо неожиданных неприятностей, хотя, несомненно, те затруднения, которые испытывает за последнее время Петроградский фронт, поднимут наглость у остатков белогвардейщины на Северном фронте. Тов. Зиновьев указал здесь на то, что мы за последнее время переживали заминку на Восточном фронте, который последние месяцы был наиболее победоносным. На фронте, где наши войска в течение двух с лишним месяцев прошли с запада на восток около тысячи верст, несомненно, наблюдалась заминка. Она явилась не следствием какого-либо разложения или распада наших частей, она явилась в значительной мере результатом механического ослабления сил, их численности. Мы с Восточного фронта – это не тайна ни для кого – сняли не одну дивизию для других фронтов, в частности и в особенности для Южного.

Кроме того, вы знаете, что Колчак потерпел решительное поражение под Пермью и под Челябинском, оттянул остатки своих войск глубоко в тыл, там их доформировывал, преобразовывал. В течение известного периода времени наши войска Восточного фронта продвигались почти без сопротивления, и, когда они по инерции прошли еще тысячи верст, они натолкнулись на барьер, на пополненные и сколоченные остатки колчаковских войск. Точно так же, как отдельный человек, который разбежится и потом бежит по инерции и в известный момент на известном пункте, натолкнувшись на барьер, отшатнется, – так и армия, которая уже автоматически продвигалась в последние недели, без сопротивления Колчака, на известном этапе отшатнулась на несколько десятков верст назад и сосредоточилась на западном берегу Тобола. Но за последнее время она подтянула туда свои резервы и перешла в наступление по всей линии фронта. Те события, которые произошли там за последние дни, имеют для остатков колчаковской армии столь же решающее значение, какое большие бои под Пермью, под Екатеринбургом, под Челябинском имели в свое время для всей основы, для всей толщи колчаковской армии. Мы получили донесения за последние два-три дня о разгромленных начисто основных дивизиях Колчака, о захваченных у него десятках орудий, сотнях пулеметов и прочей военной добычи, о том, что враг разбит, рассыпался и отступает панически, и что наши войска победоносно продвигаются вперед по всей линии фронта. Это значит, что временная заминка там ликвидирована. При этом к чести Восточного фронта нужно сказать, что он из нового временного затруднения вышел целиком собственными силами, без поддержки остальных фронтов.

На Южном фронте картина, действительно, еще далеко не так благоприятна, как на фронте Восточном. Здесь борьба гораздо суровее, здесь силы врага несравненно многочисленнее, здесь дело идет именно не о десятках, а о сотнях тысяч солдат с обеих сторон. Как вы знаете, здесь, на Южном фронте, величайшим орудием Деникина является его богатая донская и кубанская конница. Здесь мы не могли ему противопоставить ничего равноценного, потому что конница всегда была, как я подчеркивал не раз, во всей истории наиболее консервативным, реакционным родом оружия; Дон, Кубань, степи, Астраханская и Оренбургская губернии, Тургайская область, Уральская, т.-е. наиболее отсталые части страны, являются той территорией, где выросла и воспиталась коренная русская конница. Русским же пролетариям приходится только взбираться на коня, только усаживаться в седло и обучаться кавалерийскому делу, после того как для нас стало ясно, что в гражданской войне, в подвижной, маневрирующей по преимуществу, нам необходимо создать свою собственную революционную конницу.

Мы ее создадим и в этом отношении нагоним и обгоним нашего врага. Но тот период, в течение которого мы приспособляемся к особенностям Южного фронта, когда мы учимся, создаем свою конницу или свои орудия отпора кавалерийским атакам, – этот период является для нас глубоко болезненным и тяжелым. На Южном фронте мы потеряли ряд опорных важных пунктов и широкие территории, которые явились для Деникина резервуаром для мобилизации многочисленных масс. Я, однако, целиком присоединяюсь к выводам тов. Зиновьева о том, что и там, в основном, перелом уже достигнут, и достигнут не только непосредственно в военном отношении. Он достигнут прежде всего тем, что, несмотря на предшествовавшие военные поражения на Южном фронте, наши политические силы обнаружились там во весь рост. Мы имеем на Южном фронте, в течение последних полутора-двух месяцев, два гигантского значения политических опыта: во-первых, измену казачьего полковника Миронова, во-вторых, кавалерийский налет – рейд генерала Мамонтова, ворвавшегося в Новохоперск, в Тамбовскую губернию, захватившего Рязанскую, Тульскую, Воронежскую, Курскую губернии. Мамонтов имел в своем распоряжении около семи тысяч сабель и хороший командный состав. Он выбирал свой путь по наиболее богатым контрреволюционным частям южных губерний. Прежде всего он ворвался в Тамбовскую губернию, губернию с кулацким, контрреволюционным, буржуазным элементом в деревнях, и поднимал везде знамя восстания кулачества против Советской власти, подкрепляя его аргументами казацкой шашки и пики. Весной этого года почти по всей Советской России прокатилась волна кулацких, даже середняцких контрреволюционных восстаний. Казалось, когда было бы и ожидать восстаний богатых кулаков-крестьян в южных губерниях России, как не теперь, когда на помощь кулачеству явился целый конный корпус, столь серьезная сила. Этот конный корпус в глазах Мамонтова и его хозяина Деникина был кристаллом, который опускался в насыщенный раствор Советской России; вокруг этого кристалла должна была обрасти сельская и городская буржуазия, развернуться контрреволюция в виде открытого восстания буржуазии и сельских и городских масс.

Что же мы увидели на деле? Мы увидели, как корпус Мамонтова, подобно комете с грязным хвостом из грабежей и насилий, пронесся по целому ряду губерний. Нигде решительно Мамонтову не удалось поднять восстания, хотя бы только одних кулаков против Советской власти. Чем это объясняется? Тем, что крестьяне, не только середняки, но даже и кулаки, поставлены были перед необходимостью выбирать открыто, в военном смысле, между властью Советской и властью контрреволюционного монархического засилья, и он, кулак, пассивно, а середняк активно голосовали делом за Советскую власть, не поддержали Мамонтова ничем и без всякого сопротивления вернулись снова в рамки советского режима.

Товарищи, мы прошли в значительной мере мимо этого факта, не оглянулись на него, не оценили его достаточно, а между тем этот факт знаменует собой колоссально возросшее ко второй годовщине политическое могущество советского режима в деревне. Это же доказано было по отношению к наиболее реакционному слою и реакционной части населения страны, к середняцкому казаческому населению Дона, восстанием Миронова. Миронов поднял лозунги, какие в свое время поднимались правыми, а затем левыми эсерами, лозунги демократии, Учредительного Собрания, под именем так называемых народных советов: «долой засилие партии коммунистов, долой чрезвычайки, да здравствуют трудящиеся массы!» – лозунги, популярные для среднего обывателя, для мещанина в городе и для крестьянина и казака-середняка. И Миронов на Дону имел колоссальную популярность. Вся борьба, все восстания низов против верхов казачества там поднимались ввиду дуэли между народным героем Мироновым и генералом Красновым. Этот Миронов, которому мы дали средства формирования, вооружения, снабжения, этими популярными для отсталых масс деревни лозунгами поднял восстание. Он надеялся стать на Дону хозяином положения в течение нескольких недель, может быть дней. И что же? Дон отверг его в лице нашего конного корпуса, в лице нашей 23-й дивизии, которой он раньше командовал, и которая в значительной части, в большинстве своем, состоит из кавалеристов. В казаках он не нашел никакой поддержки, и несколько сот их, под командой одного казака, окружили его отряд и овладели последним и самим Мироновым без единого выстрела. Миронову нельзя отказать в искренности, он типичный представитель мещанства, середняцких мелкобуржуазных слоев казачества, ему не чужд авантюризм, внешний карьеризм, связанный с интересами средних слоев казачества, но ему не чужда, повторяю, также и искренность. Он первым делом выступил с заявлением, что ответ должен нести он, ибо он других увлекал и вовлекал, в то время как его сподвижники предавали его и отрекались от него. Этот Миронов, наученный опытом того отпора, который дала ему пробужденная казацкая среда, заявил, – и его заявление не было трусливыми лепетом ребенка, а было заявлением прозревающего революционера, отметающего ряд иллюзий, – он заявил, что его действия были политически глубоко преступными, что падение партии коммунистов, в чем он теперь убежден, было бы величайшим несчастием для дела революции, и он молил об одном, чтобы ему дали возможность своею смертью в бою загладить преступление, какое он совершил. Вы знаете, что Центральный Исполнительный Комитет даровал ему жизнь, и в той или другой форме Советская власть даст ему возможность загладить его преступление и войти в историю донской борьбы в качестве честного борца. Но что означает судьба его восстания, его затеи? Она означает, что если царский генерал Мамонтов неспособен поднять восстания самых контрреволюционных элементов деревни лозунгами единой и неделимой России (будто бы единой и неделимой, которую они делят и распродают), лозунгами самодержавия, православия, народничества, то на Дону мы замечаем еще большее чудо: мелкобуржуазный демократ оказывается уже неспособным поднять восстание середняцких элементов казачества против господства пролетариата и деревенских низов.

Это значит, что мы стали политически несокрушимы, что против нас может бороться концентрированная, вооруженная, организованная сила генералов-империалистов, которые палкой и плетью гонят мужиков и рабочих в свою армию, но между этими генералами-империалистами уже не может быть никакой партии, никакой группы, никакого знамени, вокруг которого способны были бы идейно-политически объединиться сколько-нибудь широкие слои хотя бы отсталого, среднего элемента деревни. Таким образом, политически мы стоим теперь, несмотря на голод, несмотря на разруху, несмотря на двухлетнюю гражданскую войну, крепче, чем когда бы то ни было, и не только в городах, где новые и новые тысячи пролетариев входят в ряды нашей партии, коммунистической партии (уже партийная неделя в Москве, например, дала свыше тридцати тысяч новых членов), не только в городах, но и в деревнях, не только среди сельской бедноты, но и среди середняков, и не только в губерниях, близких к промышленному центру, но и в тяжеловесных, отсталых губерниях юга, даже на Дону, где чем дальше, тем глубже антагонизм между донцами и кубанцами, с одной стороны, и Деникиным, с другой. Эта колоссальная на вид гора деникинского могущества все больше и больше подкапывается, с одной стороны, ударами, с другой стороны, внутренним социальным, политическим и национальным антагонизмом. Все сведения и печать Дона и Кубани говорят о том, что антагонизм между этими областями и Деникиным достиг высшей остроты: Дон и Кубань отпали от Советской власти в лице своего казачьего кулачества, которое вело шайку середняков, но, конечно, они не думали о походе на центральную Россию, о походе на Москву. Они пережили тот самый период, какой переживало крестьянство всей России, когда оно разочаровалось в известных чертах Советской власти и пыталось восставать против нее… до того момента, пока Колчак и Деникин не научили их уму-разуму.

Теперь пришла очередь для Дона и Кубани. Там Деникин выколачивал за этот год со всей энергией, в которой ему отказать нельзя, все предрассудки даже из отсталых слоев казачества. Мы стоим перед неизбежностью, что три четверти, если не девять десятых донских и кубанских казаков открыто будет вынуждено повернуть свой фронт против Деникина и протянуть нам руку. Они встретят сочувственную руку помощи, которая будет протянута с нашей стороны. Наша политика по отношению к крестьянству за последний период в значительной мере направлялась на соглашение с крестьянами-середняками. Даже на Дону и на Кубани, которые в течение известного периода времени были как будто непоколебимым резервуаром контрреволюции, наша политика должна будет в ближайшую эпоху направляться на соглашение с казаками-середняками, с теми казаками-середняками, которые выдвинули Миронова, как героя, как вождя, и вместе с героем этим провалились. Они должны будут понять и признать, что спасение трудового казачества идет только через соглашение с рабоче-крестьянской властью. Все это, товарищи, явления, которые не в двадцать четыре часа развертываются. Конечно, дело Красной Армии важное, от нее непосредственно зависит исход борьбы, но самое дело Красной Армии зависит от соотношения классовых сил, от политического отношения группировок; в этом смысле группировка на Дону и на Кубани складывается как нельзя быть лучше.

Тов. Зиновьев упомянул о событиях на Кавказе. Здесь я не могу отказать себе в праве прочитать вам свежее телеграфное сообщение, которое я получил третьего дня вечером от одного из выдающихся работников Закавказья, который пробрался теперь в пределы Советской России. Это превосходно осведомленный товарищ, коренной кавказец, который, на основании собственных наблюдений, продолжавшихся более года, в то время как он был отрезан от нас, дает картину того, что происходит сейчас на Кавказе:

«Всеобщее общественное мнение Кавказа приковано к начавшемуся в конце августа восстанию горных народов Кавказа – дагестанцев, ингушей, чеченцев и кабардинцев. Вдохновителями и руководителями восстания являются духовные вожди горцев, всегда шедшие с народом и за народ. Кроме кучки изменников и предателей офицеров, продавшихся Деникину, все слои горных народов, не имея ни откуда помощи, но доведенные до отчаяния зверствами Деникина, решительно отказались платить наложенную контрибуцию, дать требуемые полки для борьбы против Советской власти. С одними винтовками и кинжалами, т.-е. без пулеметов и без орудий, бросились они в кровавый бой с офицерскими казачьими бандами, решив победить или умереть. Всеобщий энтузиазм, доходивший до фанатизма, охватил также женщин, детей и стариков, на которых ложится все сложное дело снабжения фронта и повстанческих отрядов, ибо все мужчины поставлены под ружье. На арбах и лошадях самое небоеспособное население подвозит на фронт для бойцов все, что имеется в аулах. Все новые и новые победы окрыляют повстанцев, проявляющих чудеса героизма, а громадная военная добыча подкрепляет отряды, обеспечивая их вооружением, которого у горцев очень немного. В ряду боев одними дагестанцами захвачено: более трех миллионов патронов, 16 орудий и несколько десятков пулеметов; уничтожен целый гарнизон на горном пункте Дагестана, где убитых казаков более 3.000 человек. По полученным белогвардейской газетой „Азербайджан“ сведениям, 28 сентября под Грозным разыгрались крупные сражения между горными повстанческими частями и 4 полками корпуса Шкуро, переброшенными с советского фронта специально для подавления горного восстания. Взяты громадные трофеи: 28 орудий, 31 пулемет, 48 тысяч винтовок, большое количество патронов, обоз, взяты в плен и изрублены 800 человек; остатки добровольцев отступают к Кизляру. К 7 октября повстанцами были очищены от Деникина опорные укрепленные пункты, заняты города Грозный, Темир-Хан-Шура и Дербент».

Вот, товарищи, картина событий, которые происходят сейчас на Кавказе. Это могучее восстание в непосредственном тылу у Деникина. И мы здесь читаем о том, что он снял часть корпуса Шкуро, лучшие свои воинские части, с советского фронта и перебросил туда. Более того, представителю Мамонтова заявили в Азербайджане, что если они не выступят непосредственно против восстания горцев, то Деникин снимет новый корпус с советского фронта, для того чтобы сокрушить весь Азербайджан. Стало быть, у нас на Южном фронте прибавилось несколько новых красных дивизий, которых мы не формировали, не вооружали и не снимали с других фронтов. Это – горцы, свободолюбивые горцы-бедняки восстали против издевательств, насилий и истязаний деникинских банд, и мы с вами можем сказать им: добро пожаловать, товарищи горцы, наши новые союзники, честь вам и место в нашей советской семье.

Что касается Украины, то я могу только присоединиться к словам тов. Зиновьева относительно огромного политического значения того раскола и той вооруженной борьбы, которые происходят теперь между Деникиным и Петлюрой. Конечно, Петлюра не представляет собою ни серьезной военной силы, ни серьезной политической фигуры, но за спиной его уже сейчас стоят в значительной мере буржуазная Польша и буржуазная Румыния, которые вооружают и снабжают Петлюру и поддерживают его против Деникина. Почему? Потому что они боятся победы Деникина, который, разумеется, несет смерть и гибель самостоятельному существованию всех маленьких народов. Деникин заявил уже, что он не признает независимости Польши, а только ее автономию. Он заявил также, например, что не признает хохлацкого языка, что государственным языком на Украине должен быть язык великорусский. Он уже сейчас подверг население, помимо других материальных издевательств, издевательству национальному и восстановил против себя украинское мещанство и украинскую буржуазию. Таким образом, он поколебал ту социальную базу на Украине, из которой мог черпать для себя силы как в военном, так и в социально-политическом смысле. Все это не может не воздействовать на Западный фронт. Еще месяца три-четыре тому назад можно было опасаться, бояться, – а буржуазия Антанты могла надеяться, – что Деникин, соединившись с поляками, т.-е. соединив Южный фронт с Западным, пойдет совместно на Москву. Теперь же мы можем с полным основанием сказать, что если Деникин и соединится с поляками, то, главным образом, для того, чтобы вцепиться друг другу в глотку, потому что они понимают, что они друг другу смертельные враги.