Текст книги "Советская республика и капиталистический мир. Часть II. Гражданская война"

Когда мы легализовали меньшевиков и эсеров, мы им говорили: помните, Советская Республика не есть спокойная страна, это – военный лагерь, это – осажденная со всех сторон крепость революции. Помните, что наш рабочий класс не только господствующий класс в стране, но в то же время и революционный гарнизон. У нас есть для советской крепости, для нашей Республики, гарнизонный устав, который не позволяет в ближайшем тылу поднимать восстания, клеветать, лгать, травить, сеять сомнения. Помните, что мы можем претерпеть всякую критику, пока она диктуется стремлением улучшить положение, выполнить задачи рабочего класса. Но если ваша критика будет исходить из стремления подорвать веру рабочих в самих себя, то рука Советской власти опустится на вашу голову с такою же беспощадностью, как на головы Колчака, Краснова, Деникина, ибо для нас имеет значение не этикетка, не прошлое тех или других людей, а только одно – удержаться до того времени, когда революция в Венгрии соединится с революцией в Германии, Австрии, Франции. И теперь мы ближе к этому, чем были несколько месяцев тому назад. Теперь то, что еще недавно казалось таким далеким, стало фактом, и с вышки царско-сельского – теперь детско-сельского – телеграфа и с Московской станции мы разговариваем с министром иностранных дел Венгрии Бела-Куном. Он тоже наш, он участвовал в нашей борьбе, и как эмигрант он командовал небольшим отрядом, который участвовал в подавлении эсеровского мятежа в июле прошлого года. Он один из тех, о которых эсеры писали, что против своих врагов большевики выставили китайцев и наемников австрийского империализма. И вот Бела-Кун является теперь выразителем воли венгерского пролетариата пред лицом всего мира и пред лицом тех, кто шельмовал его, как наемника австрийского империализма. Вчера, как мы узнали по радио из Будапешта, он арестовал эрц-герцога Франца Иосифа или Иоахима Иосифа, не помню, как его зовут, – и тот заявил: «Почему вы меня арестовываете? Я убежденный сторонник Советской власти и желаю стать полезным гражданином социалистической республики; к тому же я давно являюсь сторонником идей Ленина». Товарищи, если они нас довели до голода, до разрухи, то мы их довели до того, что Габсбурги заявляют себя сторонниками идей Ленина, – это тоже чего-нибудь стоит, товарищи!

Позвольте в кратких словах резюмировать выводы. На Восточном фронте, где мы взяли Оренбург, Уфу и Уральск, а затем снова потеряли Уфу, наше положение в общем все-таки следует признать хорошим. На Южном фронте наше положение превосходно. В ближайшие дни мы будем в состоянии перейти на этом фронте в полное наступление. На Украинском фронте мы взяли Очаков, Мариуполь, и дело ближайшего времени – падение Одессы. На западе мы находимся в состоянии обороны, но и оттуда нам не грозят большие неприятности. На Северном фронте мы наступаем, у нас есть там резервы, и мы их отправляем на фронт. Таким образом, со стороны внешней обороны наше дело, конечно, трудно, но не только не безнадежно, а наоборот, закончится нашим полным торжеством, если только тыл будет равняться по фронту. Я знаю, как трудно говорить это здесь, в голодной Москве. Но я всегда и на всех фронтах говорю, что если мы дадим заглохнуть этому нашему историческому центру, Москве, то мы несомненно потушим жизнь и на периферии, но что, несмотря на тягчайшие условия, мы должны продержаться и продержимся, если только червь сомнения не будет подтачивать наш рабочий класс. Если наши рабочие не позволят себе усумниться в правоте и в победном окончании нашего дела, то недалек уже тот час, когда мы увидим восход солнца Европейской революции. Если же у нас опустятся руки, то это будет наша гибель. Этого, товарищи, не должно быть. Мне, например, говорят, что рабочие недовольны на фабриках и заводах. Да как же им быть довольными, когда у нас нет хлеба! Но наши передовые рабочие должны понять положение, они должны учесть и наш голод, и наши неурядицы, но в то же время должны учесть и то, что происходит сейчас во Франции и Англии. Это первое условие, для того чтобы мы имели силу преодолеть все наши тяготы и смело идти вперед. Я не сомневаюсь в том, что и в тылу и в центре эти передовые, сознательные рабочие твердо стоят на своем посту, стоят истощенные, утомленные, голодные, но помнят и свято соблюдают свою клятву – не уступать и не уступать. Конечно, им приходится нелегко, и когда мне говорят, что даже в Московском Совете иногда слышится ропот на военное ведомство, когда жалуются на то, что военное ведомство слишком много забирает себе, то я отвечаю: как же может быть иначе? То обстоятельство, что военное ведомство забирает у Совета и отовсюду лучших работников и рабочих, забирает транспорт и продовольствие, не может, конечно, не вызывать всевозможных нареканий, но нужно помнить, что война – жестокое дело. Поведение военного ведомства может вызвать мгновенное раздражение, но, товарищи, нужно помнить, что ведь это наша армия, что это наше военное ведомство, как нашим является и Московский Совет. Если Московский Совет предпримет то или другое действие, которое на первый взгляд, может быть, покажется неприемлемым, то это дело одно, – но когда внешний враг станет наступать, то каждый из нас скажет: не сметь наступать, это наш Московский Совет! И как бы мы ни были подчас недовольны нашим военным ведомством – я не сомневаюсь, что в минуту опасности мы все, как один человек, скажем: не сметь наступать – это наша армия! И вот, если мы будем вместе таким образом дружно работать, то мы несомненно победим и не только спасем себя, но сможем прийти на помощь и революционной Венгрии и выполнить свой долг перед историей, перед мировой революцией. (Продолжительные аплодисменты.)

Архив 1912 г.

Л. Троцкий. ВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ

(Речь на объединенном заседании Самарского Губисполкома, Комитета РКП и представителей профсоюзов 6 апреля 1919 г.)

Товарищи, наше международное и внутреннее положение снова подошло к критическому моменту. Чего-чего, а критических моментов, трудностей, опасностей и неожиданностей в развитии нашей революции было немало. Развитие это идет не по прямой восходящей и не по кривой равномерной линии, а зигзагами, волнистой линией, но все выше и выше. Так вообще только и может развиваться революция, которая является столкновением враждебных сил, а в борьбе враждебных сил, если они могущественны, неизбежно бывают уклоны в ту или другую сторону, подъемы, понижения, наступления и отступления. Но только одна из них является прогрессивной, ведущей человечество вперед, это сила рабочего класса, которая через все эти отступления и наступления, общие подъемы и общие успехи, должна, чем дальше, тем яснее и несомненнее, обнаруживаться. Это мы видим в развитии нашей рабочей и крестьянской революции и революции международной.

Товарищи, мы начали в Октябре с бурного подъема и почти без сопротивления смели господство помещиков и буржуазии, но уже в тот период более опытным представителям рабочего класса было ясно, что октябрьская победа не есть последняя победа, что буржуазия и имущие классы вообще не сдадут без боя своих наследственных позиций, привилегий, барышей, что они приведут в движение все – и небо, и преисподнюю, и свои международные связи, и свое искусство лжи и травли, и военную силу, поскольку они ею располагают, силу обольщения, силу подкупа – одним словом, все те средства, какие выработали имущие классы в течение столетий и тысячелетий своего господства, – и это подтвердилось.

Уже в январе и феврале наше положение стало критическим. Мы оказались между молотом германского империализма и наковальней империализма англо-французов и американцев. Тогда молот казался более угрожающим, и нам пришлось пойти на вынужденное соглашение с австро-германским империализмом путем заключения ужасающего, до того периода еще небывалого в истории по своей жестокости, Брест-Литовского мира; после Брест-Литовский мир был превзойден теми условиями, какие Англия и Франция, эти великие демократии – освободительницы народов, навязали истощенной и ослабленной Германии. Многие из вас, товарищи, помнят, вероятно, объективное положение страны и те настроения, какие господствовали тогда в рабочем классе, в эти проклятые месяцы после подписания Брест-Литовского мира и до начала наших побед на Восточном фронте.

С запада мы находились в железных тисках германского империализма. Эти железные тиски изнутри поддерживались русской буржуазией и всеми ее слугами, и в то же время эти слуги и лакеи пользовались фактом германских железных тисков, чтобы травить нас и говорить: «А, смотрите, Советская власть сдала Россию германскому империализму». И в то же самое время, по призыву и приглашению русской буржуазии и услужающих ей партий, на северо-востоке поднималась новая опасность – чехо-словацкая. Непосредственная опасность угрожала Поволжью, а после захвата Архангельска и вообще северному побережью.

Товарищи, я не думаю, чтобы великий народ был когда-либо в таком ужасающем положении, в каком находились мы в марте, апреле, мае, июне, июле, августе прошлого года.[51]51
  О военном положении Советской Республики летом и осенью 1918 г. см. ч. 1-ю наст. тома, прим. 313.


[Закрыть] Казалось, последние счеты наши с историей подведены и подписаны, с одной стороны, германским империализмом, а с другой, – империализмом англо-французским и японо-американским. Торжествовавшим врагам нашим казалось, что революционная Россия представляет собой политический труп, который пойдет в виде удобрения на ниву чужой культуры, чужой цивилизации, что самостоятельного будущего у русского революционного народа не будет. Буржуазия и те партии, которые ее поддерживали, – и этого мы никогда не должны забывать, – тогда только то и делали, что приглашали иностранных варягов володеть и княжить нами. Они обращались по разным адресам, к Германии, Англии, Японии, Америке, в зависимости от того, какой адресат был ближе. Украинская буржуазия и те оскорбленные русские буржуа, которые бежали на Украину, обратились к немцам и австрийцам. Наша северная поморская буржуазия и кулачество искали приюта в Англии, на востоке они братались с чехо-словаками, которые, как мы знаем, были только боевым отрядом французской биржи.

И несмотря на то, что русская буржуазия в этот критический ответственный момент раскололась на несколько частей, т.-е. продавала русский народ разным государствам, свое внутреннее единство она сохраняла. В этот период она показала трудящимся массам русского народа, что патриотизм и интересы отечества представляют собой не что иное, как маску, которая прикрывает выгоды барышей и привилегированного положения, и что каждый – Колчак, Милюков, Деникин, Скоропадский – готов трижды – что я говорю трижды? – десятикратно, стократно – предать и перепродать Россию, только бы сохранить одну десятую часть своих старых привилегий и барышей.

Это была великая школа для русских трудящихся масс. И второй такой школой был затем здесь на востоке опыт с Колчаком. Поскольку Октябрьская революция явилась неожиданной и идейно неподготовленной для русского крестьянства, особенно в восточной полосе, где оно более зажиточно, менее голодает, и потому менее чутко к коммунистической пропаганде; поскольку Октябрьская революция явилась идейно неподготовленной для крестьянства восточной полосы, – постольку в его среде долго находил отклик лозунг и идея так наз. Учредительного Собрания. Крестьянство в массе своей – это его несчастье – беспомощно. Оно раздроблено, оно живет не как рабочие, которые сосредоточены на фабриках, на заводах в городах, ближе к университетам, школам, ближе к образованию, ближе к газетам, ближе к театру. Как ни обездолены были рабочие при капиталистическом строе, они все же ближе соприкасались с источниками культуры, цивилизации, просвещения. Крестьянство было разбросано в полумиллионе сел и деревень, раскинуто на огромном пространстве старой царской России. В каждом селе сотни, в лучшем случае, тысячи жителей без связи друг с другом, идейно беспомощные. Эта крестьянская масса с трудом находит выражение своих стремлений, своих потребностей. Она мечется из стороны в сторону и не находит для себя ясной программы. Это не вина крестьянства, это беда его прошлой тяжкой судьбы. Его обманывала монархия, попы всех религий, бюрократы всех стран, его обманывала буржуазия либерализмом, идеями демократии. И крестьянство подвергалось время от времени внутренним толчкам, ужасающим революционным взрывам, поджигало помещичьи имения, а потом снова уставало и покорно сдавалось имущим классам. История человечества знает эти страшные взрывы крестьянского негодования и возмущения и, вместе с тем, крестьянской беспомощности. Имущим классам, более образованным, всегда в конце концов удавалось надеть узду на поднявшееся на дыбы крестьянство.

Вот эта опасность была в революции и у нас. Если этого не случилось, так только потому, что впервые во всей мировой истории во главе восставшего крестьянства оказались не городские имущие классы, а неимущий класс пролетариев. Рабочий класс стал во главе крестьянства, чтобы вывести его из нищеты и язык его возмущения и страдания перевести на язык революционных идей, революционных лозунгов – не для того чтобы обманывать крестьянство, а для того чтобы в первый раз в истории встряхнуть его и освободить от голода, от старых обманов. Но, товарищи, этот поворот исторический, поворот идейный был слишком катастрофичен для крестьянских масс, и немудрено, если они, выброшенные из царского варварства и дворянского гнета, из поповской тюрьмы, выброшенные сразу на дорогу пролетарской социалистической революции, не всегда умели различать друзей и врагов; а затем, товарищи, чего стоит сам по себе этот тяжкий процесс, особенно в истощенной стране, в стране, которая пережила четырехлетнюю войну и сейчас выдерживает натиск мирового империализма. Революция есть родовые муки нового общественного строя. Младенец, рождаясь, причиняет организму матери тяжкие муки, а здесь рождается новый строй из старого, и, разумеется, весь организм страны потрясен ужасающими родовыми муками, которые ощущаются крестьянством и рабочим классом во всей стране.

Но рабочий класс отдает себе отчет в том, что это переходный период, что за этим переходным периодом последует настоящее нормальное развитие нового общества, которое и возместит все трудности, все тяготы, все болезни этого переходного периода. Крестьянину это понять несравненно труднее, он много сильнее ощущает трудности и бедствия переходного периода, когда новые раны налагаются на старые раны, старые язвы, и еще усугубляют их боль, подобно тому, как в тот момент, когда вы снимаете с каторжника въевшиеся в его руки и ноги цепи, ему больнее, чем когда он спокойно лежит, прикованный к стене. В этот период его старые раны и язвы казались особенно невыносимыми, а тут к нему явились правые с.-р. и меньшевики и поведали ему, что имеется особый способ безболезненно разрешить все вопросы через Учредительное Собрание, путем мирного всеобщего голосования. Соберутся все в одном здании, которое называется парламентом, будет председатель, который называется Черновым, будут партии, будут голосовать, будут урны, куда будут опускать записки, – как опустят, так и выйдет: отдавать или не отдавать землю крестьянину, быть ли хозяином в стране рабочему или капиталисту. Все выйдет по записке, честь-честью, без кровопролития.

Рабочий знает, что такие коренные вопросы не разрешаются голосованием, поднятием и опусканием рук и другой парламентской гимнастикой, что имущие классы не отдадут без боя своих позиций, а взять их можно лишь силой, грудь против груди, сталь против стали, кровь против крови. Рабочий это знает, крестьянина же сбивали с толку.

Но вот тут в Самаре, на всем Поволжье история произвела гигантский опыт по просветлению сознания самых отсталых масс. Здесь заседала учредилка,[52]52
  О Самарской учредилке см. ч. 1-ю наст. тома, прим. 301.


[Закрыть] т.-е. Колчак, дутовцы и та промежуточная группа интеллигенции, которая путается между помещиками и крестьянами, крестьянами и рабочими. И вот эта-то промежуточная, никчемная, межеумочная эсеровско-меньшевистская группа и является носительницей идеи Учредительного Собрания. Колчак знает, что дело – в материальной силе. Деникин тоже знает, и мы это знаем. Они же думают, что дело в чарах Чернова, Авксентьева и других величин парламентарной демократии. Здесь история произвела опыт. Они оторвались от нас, свое Учредительное Собрание оторвали от рабочего класса и крестьянской бедноты, и шли в обозе в качестве нестроевой команды в армии у Колчака, в армии у Дутова, и составляли там отряд, который был посредником между черносотенцами и белогвардейцами, – белое и черное здесь одно и то же – с одной стороны, и между трудовыми массами, с другой. Лозунгами Учредительного Собрания, идеей демократии они помогли Колчаку создать армию. Колчак – авантюрист, бывший царский адмирал, который искал помощи у немцев, перешел на американскую службу, ездил в Нью-Йорк, получил свои сребреники и прибыл сюда. Это – чистый тип авантюриста без вчерашнего и – не будем сомневаться! – без завтрашнего дня. Этот авантюрист не имел бы успеха, если бы вокруг него не было создано декораций Учредительного Собрания. А когда эти декорации помогли ему создать армию, тогда он сказал Чернову и Авксентьеву: «раб сделал свое дело – пошел вон».

И выполнивши свою работу, учредиловские рабы разбежались в разные стороны. Авксентьев отправился во Францию и Англию выпрашивать помощи у европейского империализма против нас. Чернов со своими единомышленниками, со всем президиумом священнейшего Учредительного Собрания постучался в ворота нашего советского дома и просил нас пустить его, ибо ему невтерпеж стало больше в той атмосфере, которую создало Учредительное Собрание.

И это большой урок, товарищи, для самых отсталых и темных масс. Лучшего урока, более яркого урока, хотя и оплаченного дорогой ценой, нельзя было желать и требовать. Постучитесь теперь к русскому крестьянину, у которого мозги сколько-нибудь шевелятся в голове, и спросите его: «ну что же Учредительное Собрание, пойдешь под его знаменем?» Что должен ответить крестьянин, который сколько-нибудь следил за жизнью страны? Он должен ответить: «я видал это знамя в Самаре, я видал его в Екатеринбурге, в Уфе, я видел, как это знамя пошло Колчаку на портянки».

Итак, самые авторитетные носители этого знамени, господа с.-р., искали потом приюта – где? Да там, где революция сохранилась, потому что рабочий класс там не обольщался формальными внешними идеями демократии, а сказал, что защита революции – это организованный вооруженный рабочий класс, который берет в свои руки власть, у каждой двери ставит своего вооруженного часового и говорит: «в этот дом насильникам и прохвостам хода нет».

Таким образом, товарищи, со стороны внутреннего развития у нас были подъемы и понижения, наступления и отступления, но в общем и целом история великолепно работала за нас, разрушая все старые предрассудки. И результат этой работы мы видели как раз во время последних крестьянских восстаний, которые происходили внутри страны, которые поднимались прямыми агентами Колчака, поддерживались кулаками, но вовлекали в свой водоворот в некоторых местах значительные группы среднего крестьянства, вследствие того, что крестьянство чувствует, что трудно жить, но не всегда разбирается, где правильный выход.

Но какой же лозунг выдвигали участники восстаний? Если в начале первой, Февральской, революции они еще выдвигали лозунг за царя, то дальше они этот лозунг скинули со счетов. Они узнали, что с ним подходить к сколько-нибудь широкой массе нельзя, и переняли у с.-р. лозунг Учредительного Собрания. Ведь за учредилку были тогда Краснов, Деникин, – все, кто только мечтал о восстановлении помещичьей самодержавной власти; являясь перед лицом народа, они надевали на себя маску Учредительного Собрания. От этой маски теперь ничего не осталось. И вот почему во время последних восстаний, здесь, в тылу Восточного фронта, контрреволюционные агитаторы выдвигали уже лозунги: не «да здравствует Учредительное Собрание», – а «да здравствует Советская власть», но «долой партию коммунистов», «долой инородцев» и т. д. Но лозунга «долой Советскую власть» они выбросить не посмели, и везде, – у меня есть довольно много и печатных и рукописных воззваний, распространявшихся белогвардейцами в Симбирской и Казанской губерниях, – они подделывали наши лозунги и наши организации. У них появляется свой штаб, в котором есть и военный комиссар и военный руководитель, честь-честью, как полагается по декретам Советской власти. Стало быть, глубоко в сознание крестьянских масс проникли идеи Советской власти, если обмануть крестьянина, поднять его на восстание можно не иначе, как выступая со знаменем Советской власти в руках…

Вот к чему мы пришли в результате последних восстаний. Я по этому поводу докладывал на днях в Московском Совете и вспоминал там о том, как 50 лет назад, или около этого, когда наши русские революционеры представляли собой еще ничтожную и слабую кучку, а крестьянство было насквозь пропитано религиозными и монархическими предрассудками, – возникло известное чигиринское дело, во главе которого стоял покойный товарищ Стефанович, тогда еще неопытный юноша, сделавший очень рискованный шаг. Возглавлявшаяся им группа революционеров обратилась к крестьянству с поддельной грамотой от имени царя, – эта грамота называлась золотой и имела большую золотую печать.[53]53
  Чигиринское дело. – В 70-х годах XIX века группа южных народников – Стефанович, Дейч и Бохановский – решила поднять крестьянское восстание. Для этого они решили прибегнуть к помощи подложного манифеста, выпущенного якобы самим царем, вера в которого среди крестьян была в то время еще сильна. В 1875 г. в Чигиринском уезде Киевской губ. на почве земельных неурядиц крестьяне подверглись жестоким правительственным репрессиям. Стефанович, воспользовавшись раздражением крестьян, стал распространять среди них подложный царский манифест, в котором царь, ссылаясь на свое собственное бессилие, призывал крестьян к восстанию против дворянства и чиновничества, предлагая образовывать с этой целью «тайные дружины». Был выработан даже устав этих дружин, первый пункт которого гласил: «тайные дружины имеют своим назначением подготовку к восстанию против дворянства и других высших сословий, с тем, чтобы силой возвратить себе захваченную ими землю, уничтожить повинности и налоги и восстановить полностью волю, как даровал ее государь император Александр II. Дружина состоит под покровительством самого государя». Стефановичу в течение 1876 и 1877 г.г. удалось развернуть большую работу. Организация охватила до 1.000 человек и была поставлена на военный лад. Когда дело провалилось, много крестьян было арестовано и осуждено в тюрьму и на каторгу. Вскоре были арестованы также организаторы дела – Стефанович, Дейч и Бохановский. Партия «Народная Воля» осудила такой метод обмана народа, хотя бы и в революционных целях.


[Закрыть] Что это означало? Это означало крайнюю слабость революционеров и большую силу монархических предрассудков в крестьянских массах. Этот шаг был осужден всеми революционерами, потому что, как бы революционеры ни были слабы, они никогда не имеют права подделываться под ложные взгляды народных масс. В чем сила революционной партии? Да в том, что мы просветляем и просвещаем сознание трудящихся масс. Революционная партия никогда – ни в минуту удачи, ни в минуту неудачи, ни в часы силы, ни в часы бессилья, слабости – не имеет права, никогда и ни в чем, лгать и обманывать трудовые массы.

Вот почему революционная партия, как я сказал, осудила эту авантюру группы слабых революционеров. Но, товарищи, если 50 лет тому назад мы видели молодую и слабую революционную партию, делавшую ложные шаги, то теперь перед нами – последняя азартная ставка издыхающей контрреволюции. У нее нет идейной почвы под ногами. Она вынуждена становиться на нашу почву.

Вот почему левые с.-р., которые считают себя не учредиловской, а советской партией, теперь образуют прикрытие для контрреволюции. Как в предшествующий период это было с правыми с.-р., которые давали Колчаку на подержание, на прокат знамя Учредительного Собрания, так теперь левые с.-р. дают тем же самым колчаковским агитаторам и всем вообще контрреволюционерам на подержание поддельное знамя Советской власти.

Стало быть, эти восстания дали нам возможность узнать свою величайшую идейную и организационную силу. Но вместе с тем, разумеется, восстания были и признаком нашей слабости, ибо они вовлекли в свой водоворот, как я упомянул, не только кулаков, но и – не нужно себя обманывать на этот счет – известную часть среднего промежуточного крестьянства. Объясняется это общими причинами, которые мною были обрисованы, – отсталостью самого крестьянства. Но не нужно, однако, все валить на отсталость, ибо Маркс когда-то сказал, что у крестьянина есть не только предрассудок, но и рассудок, и можно от предрассудка апеллировать, взывать к рассудку крестьянина, подводить его на опыте к новому строю, чтобы крестьяне чувствовали на деле, что они в лице рабочего класса, его партии, его советского аппарата, имеют руководителя, защитника; чтобы крестьянин понимал наши вынужденные реквизиции, принимал бы их, как неизбежность; чтобы он знал, что мы входим во внутреннюю жизнь деревни, разбираемся, кому легче, кому тяжелее, производим внутреннюю дифференциацию, расслоение, и ищем теснейшей дружеской связи с крестьянами-середняками.

Это нам нужно, прежде всего потому, что до тех пор, пока в Западной Европе не стал у власти рабочий класс, пока мы левым нашим флангом не имеем возможности опираться на пролетарскую диктатуру в Германии, во Франции и в других странах, – до тех пор правым нашим флангом мы вынуждены опираться в России на крестьянина-середняка. Но не только в этот период, нет, и после окончательной, неизбежной и исторически обусловленной победы рабочего класса во всей Европе перед нами в нашей стране останется важная огромная задача социализации нашего сельского хозяйства, превращения его из раздробленного, отсталого, мужицкого хозяйства в новое, коллективное, артельное, коммунистическое. Разве может быть этот величайший в мировой истории переход совершен против желания крестьянина? – Никаким образом. Здесь нужны будут не меры насилия, не меры принуждения, а меры педагогические, меры воздействия, поддержки хорошим примером, поощрения, – вот методы, какими организованный и просвещенный рабочий класс разговаривает с крестьянами, с крестьянами-середняками.

И на Дону, товарищи, когда наши красные полки, освободители от власти Краснова, встречались с казачьими низами, – там спрашивали наших комиссаров-коммунистов: «а как же будет дальше? Вы все теперь бросите в общий котел? А у нас все отнимете и передадите в коммуну?». Те комиссары, которые лучше понимали смысл коммунистической политики, отвечали им: «Нет, насилие мы применяем только по отношению к капиталистам, эксплуататорам, помещикам и деревенским кулакам, эксплуатирующим чужой труд для наживы и спекуляции хлебом. Что касается середняка, в том числе и казака-середняка, то по отношению к ним мы будем применять методы идейного воздействия, т.-е. мы будем поощрять создание коммунистического хозяйства. Этим хозяйствам государство будет приходить на помощь агрономическими знаниями, научной, денежной, технической помощью, и пусть попробуют отдельные частные хозяйства соперничать с коммунистическими!». Тогда казаки, сомневающиеся казаки, проникнутые чувством мелкого собственника, говорили, почесавши в затылке: «Что ж, это не плохо. Мы посмотрим, – если у вас коммуна пойдет хорошо, и мы перейдем на то же положение».

Вот это единственно правильный метод пролетариата, стоящего у власти: видеть в крестьянине союзника и по этой линии направлять всю свою политику в деревне. Те восстания, которые были здесь в Поволжье, дали нам предостережение и предостережение вдвойне грозное, потому что на Западе пролетариат еще не у власти. Ошибки всегда плохи, но когда мы будем сильны победой пролетариата на Западе, наши ошибки будут менее опасны, – сейчас же они опасны, тем более, что тут не только ошибки, но сплошь и рядом прямые преступления. Советская власть есть власть. Власть открывает для отдельных лиц возможность всяких привилегий, незаконной наживы и обогащения, барышей и насилия, и к Советской власти неизбежно прилипли в разных местах элементы глубоко развращенные. Разумеется, есть много работников, которые при старом строе жили в известной среде и верили в старое, но увидали новое и перешли на нашу сторону, как честные люди, понявшие правду. А есть очень много таких прожженных прохвостов, которые при старом строе держались старой точки зрения, потому что это было выгодно, и которые при любом режиме готовы перекраситься в любую краску, молиться любому богу, – как в одной из старых драм сказано, что старый царедворец Остерман сперва помолится русскому богу, потом турецкому, потом немецкому, а потом всех трех и обманет.

Так вот, товарищи, и на верхах и на низах к Советской власти прилипли элементы, глубоко чуждые коммунистической политике, чуждые духовно и нравственно трудящимся массам, – и, смотрите, кое-где в уездах, волостях они ведут себя по отношению к крестьянам так, как вели себя в старину исправники, пристава, урядники, стражники и земские начальники. Кое-где крестьяне буквально в неистовстве, в бессильном протесте берут в руки дубину, вилы и отправляются взрывать рельсы, мосты, подбиваемые на это контрреволюционными агитаторами. Так, мне показывали в Казанской губернии документы относительно Сенгилеевского уезда, где крестьяне подвергались невероятным заушениям со стороны кое-каких маленьких советских чиновников, именно чиновников, а не советских работников, которые должны обслуживать нужды крестьян, которые против прямого врага должны применять открытое насилие, но к малосознательным крестьянам относиться, как к друзьям. Здесь же были старые царские приемы, старый гнет и насилие. И когда я эти документы прочитал, я спросил, что же с ними сделали. Я сказал, что, будь я в вашем трибунале, я бы созвал крестьян Сенгилеевского уезда, вызвал бы, с одной стороны, тех подлейших агентов Колчака, которые их подбивали к разрушению ж. д., а, с другой стороны, вот этих, будто бы советских, прохвостов, которые, пользуясь именем Советской власти, угнетали крестьян, – и одним и тем же взводом красноармейцев расстрелял бы и тех и других.[54]54
  Тов. Троцкий имеет в виду имевшее место в начале марта 1919 г. крестьянское восстание в тылу Восточного фронта, охватившее ряд поволжских уездов: Сызранский, Сенгилеевский, Мелекесский, Самарский и др. Восстание это известно под именем «Чапанной войны» или «Усинского восстания» (по имени села Усы – центра восстания – в 15 верстах от Сызрани). Восстание началось 6 марта в селе Новодевичьем, Сенгилеевского уезда и проходило под лозунгом «долой засилье коммунистов и анархистов, да здравствует власть советов на платформе Октябрьской революции». Восстание быстро разрасталось, и первые отряды, посланные для борьбы с ним, были разбиты, а пленные красноармейцы были растерзаны. Близость Колчаковского фронта чрезвычайно усиливала опасность этого восстания и требовала скорейшей его ликвидации. С помощью стянутых из Пензы, Самары и Кузнецка войск восстание было подавлено примерно через две недели после его начала.
  Произведенное расследование показало, что в этот период крестьянство на Волге было настроено либо нейтрально, либо враждебно по отношению к Советской власти. Помимо причин общего характера (влияние гражданской войны, колебания крестьянства и пр.) враждебность эта, как выяснило то же расследование, в большей мере вызывалась плохой администрацией и прямыми безобразиями местных властей. Тов. Троцкий сговорился с ЦК насчет отправки на Волгу специальной ревизии, имевшей целью расследовать эти безобразия. Одновременно с этим из бесед с местными работниками тов. Троцкий выяснил, что они совершенно не понимают, как должна быть построена наша политика по отношению к крестьянству и, в частности, по отношению к среднему крестьянству. Под влиянием этих обстоятельств тов. Троцкий написал свое письмо в ЦК, где он излагал свои впечатления и соображения по этому вопросу и предлагал ряд мер для устранения и предупреждения подобных явлений (письмо помещено в настоящем томе под заголовком «О нашей политике по отношению к крестьянству», стр. 539).
  Для характеристики настроений поволжских крестьян и лозунгов, под которыми шло восстание, приводим один из документов, распространявшихся повстанцами (сохраняем точный текст подлинника):
  "Постановление.
  1919 марта 10 дня мы, нижеподписавшиеся граждане Большой Борлы, Мало-Борлинской волости, Сенгилеевского уезда, Симбирской губернии, сознавая важность переходного момента от власти коммунистов-большевиков к власти народа и цели поступки восставшего крестьянства поволжских волостей и других обременяемых вышесказанной властью берящего труд и приобретенное достояние народа, работника исключительно для своей пользы, что идет вразрез с издаваемыми распоряжениями правительства об образовании среди населения коммуны, которая по мнению нашему должна проходить без болезненно, но отнюдь не на штыках, а потому мы граждане Большой Борлы всецело присоединяемся к сорганизовавшимся волостям уезда и призываем к означенному тяжелому моменту поднятия уровня крестьянина землероба и другие волости и уезды, так как в этом одном только можно видеть наше спасение от насильников коммунистов-большевиков. Вышеозначенное постановление граждане поручают сельским властям препроводить таковое нарочным в ближайшее селение, как можно в большем размере и просим прислать к нам же их мнение, по означенному вопросу".
  Подробнее о Сенгелеевском восстании см. брошюру Н. В. Гурьева «Чапанная война», Сызрань, 1924 г. См. также прим. 176.


[Закрыть]

Товарищи, отдадим себе ясный отчет в этом предостережении. Посмотрим и проверим наши советские ряды, очистим их от всех чужеродных элементов и заставим крестьян понять, что для них выход один – это переваливать вместе с рабочим классом через трудный перевал, у подошвы которого мы сейчас находимся. Ибо если внутреннее положение наше трудно, а в голодные месяцы весны и лета будет еще труднее, и эта трудность будет использована всеми нашими врагами, – то зато наше международное положение становится все лучше и лучше и открывает перед нами все более светлые и радужные перспективы.

Товарищи, я начал с описания Брест-Литовского мира, самой тяжелой и черной страницы в истории Советской власти. Вы все, вероятно, помните, как улюлюкали по нашему адресу все так называемые патриоты, которые говорили и о подкупе и о предательстве. Это были ужасные недели и месяцы, когда Советская власть обнаружила свое бессилие. У нас не было армии – старая армия рассыпалась, запрудила наш транспорт и разрушила хозяйство, а новой армии не было, – и мы вынуждены были подводить итоги войны, в которой царская армия потерпела ужасающее поражение. Мы должны были платить по старым царским и милюковским векселям. Это обрушилось на нас.

И когда мы с вами тогда говорили: «подождите, будет и на нашей улице праздник: германская революция разразится, германский кайзер не вечен», – как издевались по нашему адресу эти мудрецы, они говорили: «вы кормите русский народ баснями, улита едет, когда-то будет», и «пока солнце взойдет, роса очи выест». Больше того, немецкие меньшевики и с.-р., Шейдеманы и Эберты в своих газетах за десять дней до германской революции писали: «большевики сознательно обманывают русский народ, рассказывая о революции в Германии, у нас революции не будет». За десять дней до германской революции они писали эти строки. Наши русские меньшевики их цитировали, писали об этом, ссылаясь на их мнение, на их суждение. Товарищи, и здесь, как и в вопросе об Учредительном Собрании, история работала на славу и поспешила опровергнуть шарлатанские заверения меньшевиков. Германская революция разразилась.