Текст книги "Советская республика и капиталистический мир. Часть II. Гражданская война"

Л. Троцкий. ОБОРОНА ПЕТРОГРАДА

(Доклад на заседании ВЦИК 7 ноября 1919 г.)

Товарищи! Позвольте начать с сообщения, которое только что пришло к нам из Петрограда от тов. Зиновьева: 7-я армия вместе с соседней 15-й армией – две армии, которые ведут борьбу против белых банд Юденича, – успешно продвигаясь вперед, передали в наши руки единственный, в сущности, город, который служил опорным пунктом Юденичу, – город Гдов. Если вспомните, товарищи, что недели четыре тому назад наше военное положение не только казалось, но и было весьма угрожающим, то можно сказать, что за последний месяц Красная Армия на всех фронтах сделала большие успехи.

Как раз к юбилейному нашему празднику, вчера и сегодня, Красная Армия вернула нам Чернигов, Севск и Гдов.

На важнейшем фронте, на Южном, мы еще не сделали главного дела, мы еще не сокрушили основного ядра деникинских войск, но мы уже сильно ущемили это ядро. Наступления противника более нет, если не считать отдельного продвижения на небольших участках; наоборот, отступление Деникина совершается на огромном протяжении, и о причинах этого с естественной и законной тревогой спрашивает себя англо-французская печать. Что сталось с Деникиным? – спрашивает себя английское и американское радио, – кто его, так сказать, сглазил, этого победоносного недавно Деникина? – Они кое-чему научились в течение последних двух лет, эти господа, они видели, как Колчак, который был уже почти миропомазан всеми биржевиками и ростовщиками обоих полушарий, – как этот Колчак, протягивавший руку к Москве, великолепно откатился на восток и, по имеющимся у нас известиям, перенес резиденцию свою из Омска в Иркутск, ближе к своим собратьям, биржевикам Токио и Нью-Йорка.

Хороши наши дела и на северо-западе. Как раз у порога второй советской годовщины разразился удар из того угла, откуда мы как бы перестали ждать удара, – я говорю о северо-западной армии, армии Юденича, которого тов. Демьян Бедный, с основанием или без основания, считает потомком Иуды. У Юденича почти не было тыла, этим он был слабее двух других кандидатов: Колчака и Деникина. Но у него была обильная помощь Антанты, он был наиболее близок, наиболее доступен с моря, он опирался на вновь образовавшиеся прибалтийские государства. После своего майского наступления Юденич был нами отбит, – отбит, но не добит. В тиши, на эстонской территории, при поддержке в первую голову Англии, он восстановил свои силы и начал наступление.

Работа у нас была в высшей степени напряженная, мы были заняты Деникиным и вынуждены были, чтобы охранять пути на Тулу и Москву, ослабить 7-ю, петроградскую, армию. Как раз к тому моменту, когда на юге наши дела стали лучше и непосредственная опасность Туле и Москве миновала, разразился удар из Ямбурга на Петроград. Дело было поставлено так, что к вопросу о Петрограде как бы приковались все надежды, аппетиты и вожделения всех наших врагов; как бы приковался вопрос о судьбе Советской власти. На самом деле это не так, и сейчас, когда опасность Петрограду миновала, мы можем с уверенностью сказать, что если бы мы даже временно сдали Петроград, мы бы, конечно, не погибли. Но буржуазные классы всех стран, которые боролись с нами в течение двух лет и с нетерпением дожидались нашего падения, в тот момент когда им показалось, что Петроград будет в их руках, – сказали себе: это начало гибели Советской власти – от Петрограда недалек путь и до Москвы. Они так много связали с походом на Петроград, так сильно приковали к этому походу внимание всего мира, что наша удача явилась для них подлинной катастрофой.

У меня под руками имеются интересные и поучительные свидетельства буржуазной, главным образом скандинавской печати, и из этих свидетельств видно, как тщательно подготовлялся и с материальной и с идейной стороны – если могут быть названы идеями слова лжи, травли, клеветы, – как тщательно подготовлялся последний поход Юденича. Финляндская буржуазная газета в номере от 15 октября рассказывает о том, как долго и тщательно шла подготовка, как велика уверенность в успехе. Они мобилизовали все, что могли мобилизовать: эстонские и ингерманландские части, английский флот, армию Юденича, подкрепив ее отборным батальоном «светлейшего князя» Ливена, как он именуется в приказах, а также и части, снятые с Архангельского фронта. Все это – отборные в своем роде части, во многих из них во главе каждого звена стоит офицер, т.-е. на семь-восемь человек солдат – один офицер. При каждом шаге солдата назад, он немедленно убивается на месте.

Преимущества, которые были в борьбе против нас у войск буржуазной контрреволюции, заключались в том, что они были превосходно обеспечены всем необходимым и, разумеется, имели с технической стороны больше возможностей, чем мы. Кто привез эти легионы из-под Архангельска? Конечно, английский флот. У Юденича оказались танки. Кто привез эти танки? Англия. Кто управлял этими танками? Квалифицированные английские специалисты военного дела. Кто обстреливал из тяжелых орудий Красную Горку? Английские суда, мониторы, вооруженные 15-дюймовой артиллерией – последнее усовершенствование морской артиллерийской техники, введенное только в 1916 г. Наши матросы отстаивали Красную Горку под этими страшными снарядами. У меня под руками сообщение по радио о том, что Красная Горка должна быть взята сегодня или завтра, а также о том, что Кронштадт пал под ударами с английских мониторов. Они думали, что наши моряки не выдержат обстрела 15-дюймовой артиллерии, но наши матросы выдержали, и Красная Горка и Кронштадт крепче в наших руках, чем когда бы то ни было.

Повторяю, они подготовлялись к этому походу, они ждали его, они жаждали этого решающего момента. В первых числах октября, еще до удара Юденича на Ямбург, одна из буржуазных газет писала, что на днях предстоит наступление Юденича на Петроград, которое будет решающим, – это до нас тогда не дошло, мы получили газету с запозданием. Разумеется, английская газета выдавала военную тайну, но им так не терпится обещать низвержение Советской власти, что они делают это даже с нарушением собственных военных интересов. Английские империалисты типа Черчилля слишком связали свою судьбу с судьбой интервенции, на Черчилля напирает отчаявшаяся буржуазия, говоря: «ты ухлопал на походы русской буржуазии два с лишком миллиарда франков, и эти расходы ничего не дали, кроме укрепления военной мощи русской Красной Армии». Он, Черчилль, отвечал: «погодите еще, вот неделю, две, три недели, и генерал Юденич сделает то, чего не сделал обманувший нас Колчак и чего не доделал Деникин. Он возьмет Петроград, и там, в Петрограде он первым делом начнет формировать могущественную армию для наступления в глубь России». Об этом плане говорит шведская газета до начала похода: решающий короткий удар на Петроград, захват Петрограда, обеспечение базы, формирование и затем удар из Петрограда на Москву. Все было тщательно подготовлено.

Правда, Англия хотела, чтобы удар шел одновременно с двух сторон – со стороны Эстонии и со стороны Финляндии. И в течение октября вся английская печать науськивала Финляндию. Например, английская газета «Таймс» писала в своей передовой статье о «нравственном долге» Финляндии участвовать в разбойничьем походе, о том, что это поднимет ее международный авторитет. Могущественная Англия, в руках которой все милости и все кары, применила всю силу материальных угроз и посулов, для того чтобы вовлечь Финляндию в авантюру на помощь Юденичу. Финляндия колебалась и шаталась все это время, она не решилась до сих пор, и разгадку этой нерешительности мы находим в финской буржуазной прессе. У меня есть интереснейшее свидетельство о росте и возрождении коммунистического движения Финляндии. Вот, что говорит газета «Карьяла»: «До последних месяцев большевистские газеты распространялись у нас подпольно, издания приходили из Петрограда, но за последние месяцы наша рабочая пресса взяла чисто большевистский тон. Есть целый ряд легальных изданий, которые прямо и открыто угрожают революцией в случае наступления на Советскую Россию».

Вот, товарищи, важнейшее обстоятельство, которое связывало финскую буржуазию по рукам и ногам. Мы, правда, читали радио о том, что вопрос «решен» и что генерал Маннергейм уже едет из Европы в Финляндию, и затем вдруг снова перемена. Ген. Маннергейм раздумал, финская погода вредно влияет на его подагру, он остается в Париже. Так он и пребывает в Париже до настоящего момента. И то, что дал петроградский пролетариат и дала армия в эти критические дни, позволяет нам с полной уверенностью сказать, что и при наступлении Финляндии мы удержали бы Петроград. Теперь, после того как Юденич отброшен, нас тем более не страшит наступление маннергеймцев.

Но, разумеется, мы все глубоко заинтересованы в том, чтобы Финляндия не наступала. Те шаги, которые делала советская дипломатия, конечно, диктовались реальными интересами и реальными соображениями, а не симпатиями к финляндской буржуазии. Никогда мы на этот счет не вводили в заблуждение никого, – ни друзей, ни врагов. Но интересы финляндской буржуазии требуют, – если вообще история еще обеспечит за ней известную эпоху существования, – чтобы страна, которая находится на расстоянии одного или двух переходов от такого важнейшего центра нашей республики, как Петроград, – чтобы эта страна не пыталась просунуть своей головы в ту щель, куда ее толкает англо-французский империализм, ибо ясно для самого тупоголового выборгского мещанина, что мы не можем жить год за годом под постоянной угрозой, не решится ли генерал Маннергейм или кто другой «взять» у нас Петроград.

Поскольку Финляндия самостоятельна, – а мы открыто и честно, без всякой задней мысли, ее самостоятельность признали, – постольку за эту самостоятельность, за ее существование, как страны, несет прямую ответственность стоящая сейчас у власти финляндская буржуазия. И мы, считаясь с тем, что история прокладывает свои пути и в Финляндии, делаем свое собственное дело внутри нашей страны, и финский пролетариат не требует и не потребует от нас вооруженного вмешательства, ибо понимает, что такое вмешательство принесло бы только вред делу финляндской революции в настоящую эпоху. Вот чем объясняется возможность мирных отношений между нами и Финляндией. Но, с другой стороны, повторяем, город, в котором сейчас еще есть не один десяток тысяч работников и работниц, который ослаблялся, обескровливался, но остается по-прежнему превосходнейшим очагом революционной энергии, – этот город не может жить под дамокловым мечом наступления со стороны Финляндии, и если бы чаша весов склонилась в сторону вмешательства финляндской буржуазии, – чего мы не хотим, – то мы на этот раз сказали бы себе, что дело нужно доделать до конца.

Итак, Юденич выбит даже из своего Гдова… а ведь счастье казалось так возможно, так близко. Министр Юденича, петроградский адвокат Маргулиес, министр снабжения и продовольствия бывшего Гдовского государства, заготовил в Финляндии все, вплоть до стеариновых свечей для почти завоеванного Петрограда. Они торговались там по счетам с финляндскими поставщиками от имени разных правительственных учреждений. Вопрос казался предрешенным. И надо сказать, что кой-какие шансы у этих господ были. Наша армия откатилась до Пулковских высот – в расстоянии однодневного перехода от Петрограда. С Пулковских высот город открывается, как на ладони, ночью он кажется морем огня, – даже теперь при недостатке освещения он представляет ночью большое и привлекательное световое пятно. Детское Село, которое раньше называлось Царским Селом и одним своим именем привлекало всю международную буржуазию, так что каждый мелкий мещанин, каждый лавочник Парижа знал, что Царское Село – летняя резиденция царя, это почти Петроград, – и вот в этом Царском Селе Юденич и Родзянко! Какая победа! Рассказывают, что, когда Родзянко прибыл 20 числа в Царское Село и ему предложили в бинокль посмотреть на Петроград, он сказал: «не надо, завтра-послезавтра будем гулять по Невскому и без бинокля увидим». Теперь ему, пожалуй, нужны сильные увеличительные стекла, товарищи.

Чем объясняется наш откат? – Он объясняется целым рядом причин. Война, товарищи, – это ясно для нас всех, которые на нее посмотрели поближе, (а кто из нас не видел ее теперь более или менее близко?), – война не столько процесс материальный, сколько психический. В этом отношении положение нашей 7-й армии сложилось крайне неблагоприятно. Юденич скрывал свой хвост в Эстонии и в Финляндии, а главной базой его были британские острова. Мы против Финляндии не воюем, против Эстонии не воюем, – наоборот, мы вели переговоры с этими странами. Эстония будто бы крайне интересовалась мирными переговорами с нами. Кто кого там обманывал, или они совместно и сознательно пытались обмануть Россию, чтобы обеспечить успех наступления Юденича, этого сразу не разберешь, потому что в мелкобуржуазной политике эстонских правителей страшно трудно понять, где их обманывают, а где они обманывают. Но факт таков, что эти переговоры, положительного значения которых никто из нас не может отрицать, ибо они оказывают свое влияние на эстонское население, показывая ему на деле, что мы насилия над Эстонией не хотим, – эти переговоры воспринимались, однако, солдатами нашей 7-й армии так, что дело закончено. Одни говорили, что их надо перебросить на Южный фронт, другие просто отдыхали. Внимание солдат притуплялось, они не думали, что им грозит какой-нибудь удар.

Я уже упомянул, что мы из 7-й армии взяли целый ряд работников и комиссаров на Южный фронт. И вот это состояние армии, выжидательное, вялое, не напряженное, – с фронтом, упирающимся в Эстонию и в Финляндию, с которыми мы не воюем, – и придало известную рыхлость армии и дало возможность Юденичу воспользоваться положением и применить с большим успехом новые механические орудия – танки. И здесь опять танки не сами по себе страшны. Танки в конце концов действуют только пулеметами и орудиями, и в полевой войне их значение невелико, но самая форма их, способ передвигаться, ореол, которым окружены танки, произвели сразу большое впечатление на наших солдат, вызывая нередко настоящую панику. Новое техническое средство, танки, умелый командный состав, офицер на каждое звено, особенно в батальонах «светлейшего князя» Ливена, в лучших ударных частях, – и все это при выжидательной расслабленности у нас – вот общие предпосылки похода, который дал основание контрреволюции утверждать, что она войдет в Петроград не позже конца октября – начала ноября. Однако, они не учли того морального фактора, которым располагает наша армия в лице передовых рабочих, в лице коммунистов – нашей великой способности мобилизовать дух армии, поднять и напрячь ее волю в короткий срок.

Такой способности не имеет – это мы можем сказать с уверенностью – ни одна армия в мире. У нас есть много недостатков и недохваток, которые мы стараемся устранить. Мы теперь соорудили даже и танки, которые действовали против Юденича и действовали с большим успехом. Это произвело громадное впечатление на нашу Красную Армию. Наши красноармейцы с радостью говорили: «у нас есть теперь своя Танька на фронте». Но все же у нас очень много своих технических прорех, и бывают случаи, когда нам то там, то здесь приходится эти прорехи затыкать мочалкой. Но зато у нас есть наш незаменимый, надежный, необманный аппарат пролетариев-коммунистов. Наших коммунистов – командиров и комиссаров – не могут заменить Юденичу те офицеры, которых так много в главных его частях. Они, конечно, способны на героизм. Там было немало истреблено их, таких офицеров Юденича, в жестоких боях, – но это все же представители мелкобуржуазной интеллигенции: они способны на порыв, легко окрыляются при успехе, но после первой же неудачи падают духом. Совсем другое дело московские и петроградские пролетарии: чем их больше бьют удары судьбы, тем они делаются крепче.

Теперь мы это испытали снова. Каждый раз, когда такое испытание взваливается на нас, мы снова и снова убеждаемся в крепости пролетариата. Глядите на Петроград… Сколько мы выкачали работников из Петрограда, сколько их погибло на всех фронтах, но тем не менее Питер выдвинул новые тысячи в час опасности, которые не дали врагу опрокинуть себя. Задачу обороны Петрограда мы разделили на две части: противник находился у Пулковских высот, там боролась полевая армия, она, откатившись, пришла в небоеспособное состояние, и ее нужно было укрепить, перегруппировать, закалить. Но, с другой стороны, если бы полевая армия сдала все же свои позиции и Юденич ворвался в Петроград, то мы решили весь город превратить в один боевой лагерь, где каждый район, каждый сектор пришлось бы брать с боя. Петроградских работников разделили на две группы. Одни были привлечены на линию боя восстановлять части 7-й армии, а другим было сказано: укрепляйте город, стройте окопы, создавайте дружины, собирайте пулеметчиков, гранатчиков, создавайте отряды, находите подходящие дома, устраивайте там посты, занимайте подвалы, снабжайте работников или работниц оружием и гранатами, пусть они встретят достойно врага, если бы тот прорвался на несколько часов. В течение нескольких дней мы разделили город на районы, разделили районы на отсеки, организовали и распределили дружины, произвели необходимые укрепления, – и если бы белым пришлось ворваться в Петроград, то им пришлось бы грызть зубами каждый квартал, каждый сектор, каждый район. Если бы полевая армия отступила, это не значило бы, что Петроград сдан. Это значило бы только, что борьба переносится на улицы города, и здесь, на улицах Петрограда – мы не сомневались в этом – мы истребили бы армию Юденича до конца.

Но до этого дело не дошло. Взятие Детского Села и Павловска было последним успехом Юденича. 21-го наступление его было задержано, 22-го мы перешли в наступление, 23-го мы взяли Детское и Павловск, через несколько дней – Красное Село. Уже взятие нами двух первых деревень имело решающее значение. Оно показало, что 7-я армия возродилась, что в ней появилась упругость и цепкость, что в ней нет того безволия, которое обнаружилось, когда она была неожиданно отброшена от Ямбурга и отступала назад. Задача наша состояла в том, чтобы добиться перелома настроения. Гатчина была взята противником путем искусного ночного налета. Ничтожная часть, может быть, одна рота – это еще невыяснено – пробралась в парк, открыла ночью стрельбу и этим создала панику. Искушенный в партизанских действиях враг использовал эффект неожиданности. Одна рота произвела величайшее замешательство. Надо было во что бы то ни стало заставить наши части встряхнуться, нужно было каждого солдата заставить понять, что враг слаб, а мы сильны, надо было показать красным белых, нужно было вдохнуть уверенность в своей силе в каждого бойца армии, – и это сделал петроградский и московский рабочий. Нужно было показать, что танки – это не больше, как железные ящики, в которых сидят несколько человек, вооруженных всеми теми средствами, которыми вооружены обыкновенные пулеметчики и артиллеристы, и в этом нам могли помочь только живые силы, прибывшие из Москвы и Петрограда, которые, появившись, сделали сразу свое огромное дело. А когда они взяли две-три первые деревеньки, то вопрос был решен, потому что нас было больше, вооружены мы были весьма недурно и хотели сокрушить врага.

Перелома мы добились. Через несколько дней уже из среды противника появились пленные, даже перебежчики, – а в дни нашего отступления их не было, именно потому, что 7-я армия непрерывно отступала. Перелом совершился. Этот факт, товарищи, нам доводилось наблюдать не раз на наших фронтах. Не раз случалось, что та или другая наша армия, импровизированная, т.-е. созданная в короткий срок более или менее самодельным путем, мало сколоченная, теряла как будто свое боевое отличие, теряла самообладание, – именно в силу того, что ей не хватало сноровки, выучки, не хватало иногда надлежащего командного состава. Но достаточно было влить в эту армию известное количество мужественных пролетариев, которые твердо решали погибнуть, но не отступать, – и перелом совершался. Это тот новый фактор войны, которого не знали старые армии империализма и которого до сих пор не поняла английская биржа. Этот новый наш собственный революционный танк – московский и питерский пролетарий – делает чудеса.

Этот танк преодолевает все затруднения. Нужно только ясно понять, что опасность велика. В этом вся суть. Когда, товарищи, у нас бывают неустойки на фронте, питерский и московский рабочий говорит иной раз: «Ничего, справятся, не раз там справлялись»… И выходит нередко беда. Но когда он сам поймет, что опасность велика, что опасность непосредственна, тогда он всегда найдет где-то под спудом у себя неизрасходованные силы, и они оказываются каждый раз больше, чем все те силы, которые он расходовал в предшествующий раз. И борьба под Петроградом имела для нас значение двойное: с одной стороны, биржа поставила на карту Юденича большую ставку, она обязалась, что это наступление будет иметь решающий характер, – сперва Питер, а потом Москва. Стало быть, не отдать Петрограда, значило ударить крепко по европейской бирже, значило скомпрометировать ее, представить ее в смешном, жалком виде перед широкими рабочими массами Европы и Америки; с другой стороны, вопрос о Петрограде имел характер внутреннего испытания, внутренней пробы. Есть ли еще порох в пороховницах русской революции и, в частности, у петроградского пролетариата, после того как мы этот революционный порох расходовали нещадно? Оказалось, что есть, что Петроград способен за себя постоять.

Тот факт, что мы Петрограда не сдали, имеет огромное значение для отношения к нам европейского пролетариата и, рикошетом, для отношения к нам европейской буржуазии.

Европейский пролетариат не начинает своей революции именно потому, что европейская буржуазия представляет собой силу покрупнее нашей буржуазии. Есть известная инерция, косность классовых отношений, которая мешает старому рабочему классу поднять восстание против старой могущественной буржуазии. Пролетариат Европы идет к этому, но более медленным путем. Его буржуазия, пользуясь медленным развитием революции, борется с нами при помощи всех орудий и средств, которые она способна привести в движение. Правда Англия на нашу территорию не бросала своих дивизий, а только свои 15-дюймовые снаряды. Почему не бросала? – Потому что не могла. Но если не могла, то тем более не сможет дальше бороться против английского рабочего. Лондонские пролетарии, которые угрожали буржуазии всеобщей стачкой в случае продолжения войны с Россией, которые с осторожностью, с опаской спрашивали себя, будут ли они в состоянии поднять открытую борьбу против английской биржи, они скажут теперь этой бирже: «Что же, ты открыла борьбу против Петрограда, против России, обещала поджечь Балтийское море, обещала взять красный Петроград, – но не взяла. Как был Петроград городом пролетарским, таким и остался».

И чем больше мировая пресса поднимала интерес к вопросу о взятии Петрограда, тем сильнее, тем жесточе будет скомпрометирован мировой империализм в сознании мирового пролетариата, не только с моральной стороны (тут уже давно кредита нет), но и со стороны реальной военной силы. А что интерес к вопросу о судьбе Петрограда был в высокой степени напряженным, мы видим из той же буржуазной печати. Шведская газета прямо пишет: «Мировая неделя петроградской лихорадки». Взять Петроград, – писали буржуазные газетчики, – значит открыть новую главу в мировой истории. Стало быть, под Пулковскими высотами, где мы боролись с Юденичем, в этих небольших сравнительно армиях, были представлены два отряда двух величайших мировых сил: с одной стороны – мировая буржуазия, которая дала все, что могла дать в данный момент против нас; с другой стороны – европейский пролетариат, который в этот момент не мог дать ничего, кроме своих пламенных симпатий, ибо моря, пароходы, кабели и радио еще не в его руках. Борьба получила, следовательно, не только материальный, но и символический характер: это была проба сил мировой революции и мировой буржуазии. Это произошло как раз накануне второго юбилея Советской власти. Как будто история попыталась ко дню нашего праздника испытать, с одной стороны, нас, с другой – мировую биржу, этак пощупать, покачать обе стороны, крепко ли стоят на ногах. В боях под Петроградом Советская власть показала, что стоит на ногах крепко и несокрушимо. Поэтому петроградские бои получают огромное принципиальное и агитационное значение, которое скажется в ближайшие недели и месяцы.

Это не значит, что задача решена, – нет, она не решена еще даже и на Петроградском фронте, она в основе своей решена, пожалуй, только на Восточном фронте. Там противник разбит, и вся задача состоит в том, чтобы пожирать необъятные пространства до Тихого океана. Там нужно организовать и укреплять Советскую власть, но это уже задача на девять десятых не военная. На юге военная задача не решена. Не решена она еще и на северо-западе. Петроград вне опасности, это несомненно, враг надломлен, однако не сломлен еще, он отступает, но еще не бежит и, во всяком случае, еще не раздавлен. Эта задача должна быть нами выполнена, и армия Юденича должна быть раздавлена.

Войска с Петроградского фронта должны быть как можно скорее освобождены для других задач, прежде всего на Южном фронте, где перелом произошел вполне, но где нужно сосредоточить в ближайшие недели максимум сил, максимум воли и творческой энергии, ибо, как показал нам пример 7-й армии, горе нам, когда мы после крупных успехов позволяем нашей организации замирать, распускаться, расшатываться. Нам приходится потом путем невероятных усилий и многих лишних жертв наверстывать то, что мы теряем при отсутствии выдержки. К счастью, опыт чем дальше, тем больше нас закаляет и делает более упорными и систематичными в работе.

Нет никакого сомнения после всего того, что мы пережили на наших фронтах, что нашу военную задачу мы разрешим вполне победоносно. У нас, товарищи, в нашей молодой армии, уже есть превосходные кадры, есть борцы, подобных которым мы немного найдем в мировой истории. Если мы, товарищи, открыто говорим о наших недочетах и промахах, о случаях паники, то я считаю, что мы имеем право и обязаны сказать о том героизме, о том из ряда вон выходящем подъеме, который наблюдался на Петроградском фронте. Почитайте деникинские сводки, их сообщения в печати, где они говорят о том, что наши красноармейцы, наши курсанты, наши коммунисты дерутся, как они выражаются, с безумной страстностью. И это верно. Там, где на небольших участках у врага на семь человек один офицер, где третья часть вооружена автоматическим оружием, где имеются танки и автомобили и где не теряют патронов зря, где стреляют только по живой силе, – там с нашей стороны было меньше сноровки и встречались недочеты, но они с избытком восполнялись энтузиазмом и героизмом.

Белые утверждают, что у нас больше жертв, чем у них, хотя они признают, что жертв много и у них. Верно это или нет, проверить трудно. Но факт, что наша 7-я армия нанесла врагу непоправимый удар. Было много жертв. Я видел там в деле молодых рабочих и крестьян, московских и питерских курсантов. Какие борцы! Полки, прибывшие с Восточного фронта, латышский полк – какие герои! Они бросались на танки с револьвером в руке. Ротный командир латышского полка вскочил на танк с криком: «танк наш!». Это все факты, которые Юденич называет фактами героического безумия. Я верю, что при такой армии третий год Советской власти будет годом полного сокрушения наших врагов и твердого мира, обеспеченного вооруженной рукой пролетариата.

Да, я верю, что третий год будет годом мира, к которому мы так стремимся, который нам так нужен. Мы не ищем победы для победы, мы воюем потому, что нас вынуждают воевать. Мы хотим мирного хозяйственного строительства, развития и расцвета культуры. В навязанной нам войне мы видим страшную помеху нашим самым великим и святым задачам. Первый день мира принесет нам демобилизацию армии, вернет в наши ряды многие сотни тысяч пролетариев и крестьян, которых советская страна дала армии для защиты независимости и свободы трудовой республики. Они все вернутся, но они вернутся не вполне теми, какими ушли, они вернутся измененными, и в лучшую, а не в худшую сторону. То, что они там пережили, оставит в их душах глубокие рубцы и даст их воле новый стальной закал. Куда бы ни поставили в дальнейшем наших курсантов и красноармейцев – они свою работу выполнят. Мы им говорим: «враг – Юденич, разбей!» – они его бьют. Завтра, когда разобьем Юденича и Деникина и вы вернете своих бойцов к себе в тыл и скажете: «враг – это холод, голод, разруха в стране, разбей его!», – и тогда вся энергия, весь энтузиазм и самоотвержение, которое они скопили в Красной Армии, – все это пойдет на службу мирному труду, на благо нашим изголодавшимся рабочим, работницам, матерям и детям. И мы станем тогда подлинно непобедимыми, мы залечим раны нашей страны, мы обеспечим ей мир, довольство, свободное развитие и станем свободной страной в ряду других счастливых стран.

«Правда» N 251, 9 ноября 1919 г.