Текст книги "Перед историческим рубежом. Политическая хроника"

Третью Думу Столыпин составил из помещиков и крупных капиталистов. Одной ногой он стоял на шее банковского дельца Гучкова, другой – на шее помещика Маркова. Казалось, положение совершенно прочное. Но вот в последнем месяце закачался Столыпин и с ним вместе – вся Дума.

Что произошло? Да просто Гучков с Марковым слишком резко рванули государственное корыто – каждый в свою сторону. Вот равновесие и нарушилось. И это не случайность, ибо у Гучковых и у Марковых интересы разные, во многом противоречивые.

До революции между представителями капитала и землевладения был вечный антагонизм. Революция сблизила их, сковала их общим страхом перед пролетариатом и крестьянством, общей тоской по «сильной власти». Но революция стихла, страх стал понемногу испаряться, и вместе с тем противоречие интересов выступило наружу.

– Мы победили революцию, – говорят помещики, – и требуют в награду, чтобы вся страна, со всеми своими должностями, доходами и богатствами была отдана им на поток и разграбление.

– Революция побеждена, – говорят капиталисты, – но наши барыши по-прежнему не обеспечены: в стране порядка нет, администрация разбойничает, народ голодает, армия бессильна. Мы требуем конституции!

Но это легко сказать. Где у капиталистов сила, чтобы отвоевать подлинную конституцию? Нет у них такой силы. Тут народная масса нужна, тут необходим революционный натиск. А революции и массы капиталисты боятся больше, чем самодержавной анархии. Стоит на сцену выступить рабочим и крестьянам – и Гучков снова поторопится протянуть руку Маркову.

Как сложатся события в ближайшие месяцы, предсказать нельзя. Может быть, все останется временно по старому. А может быть, дикий помещик добьется своего: распустит Думу, прогонит Столыпина и восстановит ничем не прикрытое самодержавие.

Но как бы ни сложились ближайшие события, пролетариату не приходится теряться, ибо ему нечего терять.

Если третья Дума еще на время удержится, мы скажем: «Что же? Пусть история продолжает свой предметный урок. Пусть Столыпины, Гучковы, Бобринские и Пуришкевичи еще поработают над развитием классового сознания масс. Клянемся, что работа их не пропадет даром!»

Если же третью Думу уберут вон, мы столь же спокойно скажем: «Не запугаете! Снимайте, снимайте жалкую маску. Покажите народу самодержавную рожу в ее дореволюционной наготе. Вы хотите отнять у нас думскую трибуну, вы собираетесь нас окончательно загнать в подполье? Что ж! Мы уже сидели с головой в подполье – и вышли из него. Поверьте: выйдем снова! Не динамитными бомбами мы вам ответим: бомба взрывается и исчезает. Объединением пролетарских масс, укреплением нашей партии ответим мы вам, развитием социалистического сознания, которое не тонет в воде и не горит в огне. А там уж ход событий сам укажет пролетариату, когда занести над головой самодержавной гадины каблук для последнего смертельного удара».

«Правда» N 4, 14 (1) июня 1909 г.

Мы не знаем еще их имен, не знаем их лиц, не знаем, как они жили. Но мы знаем, как они умерли. Честно – славной смертью – все восемь… В предутреннем сумраке 8 сентября их повесили – одного за другим – в ограде екатеринославской тюрьмы[147]147
  Более подробные сведения о казни 8-ми екатеринославских революционеров мы находим в заметке: «Чем ночь темней...», помещенной в «Голосе Социал-демократа» за август-сентябрь 1909 г. Ниже мы приводим отрывок из этой заметки:
  "8 сентября в Екатеринославе казнены восемь участников декабрьской всеобщей забастовки, обвинявшихся вместе со многими другими в «захвате Екатерининской дороги». Их имена: П. Бабич, А. Ващаев, В. Григорощенко, А. Зубарев, И. Митусов, Г. Ткаченко-Петренко, В. Шмуйлович, А. Щербаков.
  При министерстве Дурново они были арестованы для предания военному суду; при министерстве Горемыкина их освободили за отсутствием данных для обвинения по 101 ст. Министерство Столыпина исправило этот «промах» и добилось после трех лет от военного суда приговора, которым 32 человека присуждались к смерти, а многие десятки к каторге.
  Это было в ноябре прошлого года. Екатеринославские депутаты-октябристы взялись «ходатайствовать» о смягчении участи осужденных. Результатом этого шага было предложение осужденным купить жизнь ценою выражения раскаяния и устройства патриотической манифестации. 6 декабря 1908 г. несколько десятков из числа осужденных послали требовавшуюся от них телеграмму. Они отрекались от своих «заблуждений» и приветствовали Николая Романова. В этот день последний мог чувствовать себя действительным «именинником»: побежденные революционеры «скопом» пресмыкались перед ним. В том числе – 24 из приговоренных к смерти...
  Восемь отказались, устояли перед этой волной коллективного малодушия. Восемь героев не склонили своих голов и остались верны долгу до конца.
  Еще девять месяцев длилась для них пытка ожидания. Все не могли удосужиться повесить этих восемь человек. И только, когда телеграф разнес по всему миру известие о том, что Столыпин приказал «ввиду успокоения» вешать отныне лишь «в крайних случаях» – тогда лишь наступил момент для казни".


[Закрыть].

В год революции они стояли в первых рядах. Они руководили екатеринославским отрядом великой стачки, которая загнала правящую шайку в тупик и выгнала холодный пот предсмертного ужаса на самодержавнейшем лбу.

Но – горе побежденным!

…Там, рядом с ними, были другие – те, что в период восстания боролись, как герои, а, попав в тюрьму и под суд, утратили мужество, пали ниц, служили молебны и посылали царю телеграммы, пресмыкались во прахе под пятою победителя. И им оставили их жизнь, наложив на нее клеймо отступничества.

Но эти восемь обреченных смерти не дрогнули. В тюрьме они остались теми же, что были на воле; в 1909 г. – такими же, как в 1905 г.: революционерами, борцами – до конца! И палач задушил их в присутствии прокурора, врача и попа – в предутреннем сумраке 8 сентября – за то, что не согласились оплевать свое прошлое, за то, что сказали: лучше потерять голову, чем покрыть ее позором.

Их повесили. И в тот день, когда эта весть облетела Россию, рабочие с тысячекратной болью почувствовали нынешнюю разрозненность и слабость свою. Социал-демократия не в силах была ни предотвратить страшную вивисекцию на своем теле, ни поднять на ноги сотни тысяч протестантов. Молчала партия, точно охваченная страшным параличом… И через тюремные стены не долетел к ним голос масс в тот час, как они испускали свой дух.

С ужасающим запозданием откликнется наша нелегальная пресса на подлое, трусливо-рассчитанное убийство восьми. А владеющая полем либеральная печать притаилась и молчит – из трусости или по расчету. Она, которая цепляется за лоскуты манифеста 17 октября, не нашла мужественного слова над могилой тех, которым этот манифест обязан своим бытием. В атмосфере подлости, молчания и оцепенения – лицом к лицу с пьяным от победы врагом – герои без имени встретили смерть.

Их нет, и нам не вернуть их к жизни. Их нет, их нет – погибли! – и матери и жены не разыщут даже их могил…

Но не забудем. Еще неведомые, но уже дорогие нам имена мы соберем и впишем в книгу вечного живота. Не забудем. И не успокоимся, доколе не воздадим. За работой и в часы отдыха будем говорить друг другу: «Помни, брат: еще восемь павших!» О, как безмерно длинен список неотомщенных…

Но настанет день, и придет час. И красная заря поднимется над нашей землею. В громах и молниях родится день расплаты!..

«Правда» N 5, 3 октября (20 сентября) 1909 г.

В ночь на 25 июля петербургская полиция во время облавы задержала под столицей за беспаспортность 18 мальчиков в возрасте от 12 до 17 лет.

Оборванные, голодные, иные чахоточные, изъеденные вшами, в струпьях, волдырях, с гноящейся кожей… Кто они? Откуда? Брошены на произвол судьбы. Ушли сами из пьяных и голодных семей. Бежали из мастерских от хозяйских колотушек… И вот – сошлись на навозных кучах, спят группами, питаются гниющими отбросами барских кухонь, погрязают в навозе, невежестве и скверных пороках…

И вот к этим несчастным, отверженным детям царское правительство посылает представителя государства – жандарма. Зачем? Чтобы накормить голодных? Нет, – чтобы арестовать их за беспаспортность!..

…Когда партии имущих классов будут говорить о священном институте монархии и о незыблемости частной собственности; когда октябристы и кадеты станут клясться патриотизмом, Великой Россией и правовой государственностью, – мы, социал-демократы, ткнем их носами в эту прокаженную навозную кучу и скажем: «Вот, на что опирается ваша государственность, ваша собственность, ваш патриотизм и ваша монархия!»

В Думе обсуждалась ассигновка на дело иконописных школ. Священник Знаменский высказался при сем случае о желательности «сократить, а в дальнейшем, быть может, и совсем уничтожить, машинное производство икон». Еп. Митрофан заявил, что и он также «все время был против всякого механического производства икон». И правы их преподобия и высокопреосвященства! Ибо поистине велик соблазн: Серафима Саровского выделывать при помощи паровой машины!

В рассказе Глеба Успенского мужик, торгующий цыплятами, утверждает, что у машинного цыпленка души нет, а заместо души пар действует. Тем паче – икона! Может ли, спросим мы господ богословов, на машинный продукт снизойти благодать? Впрочем, это материя слишком тонкая да и не по нашей части… Нас интересует другая сторона дела.

Жили-были в оны годы благочестивые суздальские и иные богомазы. Сами от икон кормились, детей этому ремеслу учили, попов ублаготворяли. Но вот пришла машина, ручной труд убила, благочестивых богомазов разорила, на место их поставила фабричных пролетариев. А пролетарию все равно, что делает машина из деревянной доски: лопаты ли из нее режет, или богородицу на ней печатает. Икон он не покупает, – они ему не нужны, – епископу Митрофану от него тоже не великая корысть. Мудрено ли, если попы мечтают об уничтожении машинного производства? – Но нет, шалите, отцы святые! Против машины не устояли ни иконы ваши, ни церкви ваши, ни весь сонм ангелов небесных. Для азиатского язычника машина фабрикует идолов, для европейского христианина – иконы. Даже, слышь, адские котлы, в которых черти будут вываривать нас, грешных социал-демократов, и те, говорят, ныне машинного производства. Небом, землей и преисподней завладела машина, человека подмяла под себя, железная!

Но не на вечные времена, нет! Настанет день, – и из жестокого господина превратится она в верного и всевыносящего раба. Только не на радость епископу Митрофану. Ибо, когда освободится человек из железных когтей капитала и выпрямит бедную усталую спину свою, тогда не нужно ему будет больше ни икон, ни ангелов, ни попов, ни чертей. Заживет на всей воле своей и во всей славе своей.

В Сев. Америке на каждые 100 жителей учится в низших и средних школах 22 души. В России только 4 души. На начальное народное образование в России тратится в текущем году около 40 миллионов руб., значит 26 коп. на каждую живую душу. Между тем, на платежи по государственным займам уходит 396 милл., т.-е. 2 р. 64 к. на душу. Военные расходы пожирают в 1909 году – 650 милл. руб., или 4 р. 30 к. на душу – в 16 раз больше, чем на народное образование. На содержание императорского двора тратится в этом году не больше и не меньше, как 16 миллионов рублей, или почти две тысячи руб. в час!

В этих цифрах – смертный приговор самодержавию!

Чистый доход от казенной продажи питей на 1909 г. исчисляется в 519 милл. руб., т.-е. в 3 р. 46 к. с души, считая и новорожденных младенцев. Это главная статья доходов нашего кровавого и пьяного бюджета. Царь по-прежнему остается самым крупным в мире целовальником.

Через Красноярск прошло за известный промежуток времени 218 политических ссыльно-поселенцев. Интеллигентов – 61 человек (около 28 %), из них только один дворянин. Рабочих – 120 душ (55 %), т.-е. значительно больше половины. По партиям: социал-демократов – 104 человека, т.-е. почти половина; соц. – рев. – 74 и т. д.

Что показывает эта маленькая статистика? Из дворянской усадьбы, из университета, из адвокатской квартиры революция окончательно переселилась на фабрику. Отсюда она уж не уйдет.

В Лондоне – 80.000 проституток, в Париже – 60.000, в Петербурге – 30.000. Почти 200.000 женщин лишь в трех городах.

Где все продается, там выносится на рынок любовь. Где пролетарий продает день своего труда, там женщина продает ночь своей любви. Проституция не делает различия между парламентарной монархией, самодержавием и республикой. Нищета, безработица и женское бесправие всюду открывают ей путь.

Черносотенные заправилы – в вицмундирах и подрясниках – взяли за последнее время новый курс. Горький опыт показал им, что одной погромной проповедью никого нельзя завербовать, кроме хулиганов. Но хулиганская сила – дутая, настоящая же сила – в народе. Вот и стали более умные из черносотенцев искать новых путей к народу: к рабочим и крестьянам. Так возникло в черносотенстве новое направление – «экономическое». Продолжая правой рукой подготовлять погромы и организовывать «боевые дружины» наемных убийц, черносотенцы стали левой рукой заигрывать с рабочими и крестьянами, суля им уж не только пресловутые «чайные», но и – кассы, союзы, артели, потребительные общества…

Так, известный черносотенный протоиерей Восторгов[148]148
  Протоиерей Восторгов (род. в 1867 г.) – проповедник-миссионер. Был одним из наиболее усердных деятелей политической и церковной реакции. Автор большого количества реакционных и черносотенных книг, брошюр и статей. Наиболее известные из них: «Христианство и социализм», «Противо-социалистический катехизис», «История социализма» и т. д.


[Закрыть] предложил синоду для борьбы с социализмом такие меры: следует поднять интерес среди духовенства к благотворительным учреждениям уже в новой форме, сообразно современным условиям, особенно на фабриках и заводах; среди рабочих следует учреждать кассы, союзы и т. д. на совершенно новых христианских началах; приходские священники должны объединять всех трудящихся в своих приходах и содействовать им в деле приобретения собственности; по благословению св. синода на фабриках и заводах должны быть открыты библиотеки, читальни, курсы, больницы, приюты и т. д.

Откуда вдруг взялось такое «рабочелюбие» у попов, которые всегда ведь на стороне богатых, – это выболтал миссионерский съезд в Киеве. Резолюция его гласит:

«Для укрепления авторитета пастырства, упавшего в глазах населения за последние годы (вот оно в чем дело!), им рекомендуется вступать в кредитные и потребительные общества для руководства там делами».

На этот «экономический» путь вступили и светские черносотенцы. Так, самый наибольший черносотенный горлан и главарь «Союза Михаила Архангела» – Пуришкевич, – внес в Думу предложение устроить при всех фабриках и заводах, при содействии заводской администрации, потребительные лавки для рабочих.

Вот какая уйма «благодетелей» объявилась вдруг у русских рабочих! Вся эта черносотенная нечисть так и норовит примазаться к рабочему движению, чтобы совлечь его с правильного пути на старую зубатовскую дорожку. Вместо классовой борьбы с эксплуататорами – проповедуют христианское смирение пред сильными мира сего. Вместо профессиональных союзов, объединяющих рабочих в их общей борьбе за улучшение жизни – устраивают союзы штрейкбрехеров, чтобы внести раскол в рабочую среду и тем подорвать силу рабочих. Вместо рабочих потребительных обществ – предлагают фабричные «грабиловки», подчиненные надзору управляющих и попов.

Но напрасны все старания черносотенцев. Своими хитрыми подходцами им не удастся объегорить ни рабочих, ни крестьян. Ведь всякий разглядит за лисьим хвостом рабочелюбия волчью хулиганскую пасть.

В этом году синод разъяснил, что священникам разрешается вооруженная охрана церквей и вооруженная прислуга для защиты при нападениях.

Христос в нагорной проповеди сказал: «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую. И кто захочет взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду».

А синод разъясняет: «Не противься злому – иначе, как с браунингом в руках. Кто захочет ударить тебя в щеку, размозжи тому череп. И кто захочет взять у тебя одежду, чтоб прикрыть наготу свою, тому всади пулю под лопатку».

Отныне святейший синод надлежало бы именовать не иначе, как огнестрельным.

26 июня, в годовщину рыковской катастрофы, поглотившей 270 душ, произошел взрыв на шахте Макеевке. Два десятка убитых, десятки изувеченных. Все остается по-старому в горно-промышленном аду. С 1 января 1907 г. по 1 июля 1908 г. – значит за полтора года – в макеевских рудниках произошел 21 взрыв: чаще, чем раз в месяц. – Что сельские и городские плантаторы третьей Думы пальцем о палец не ударят для защиты горнорабочих, об этом не стоит и говорить. Ведь думская комиссия по рабочему законодательству состоит под председательством барона Тизенгаузена[149]149
  Барон Тизенгаузен – член третьей Государственной Думы от Московской губ.; октябрист. В третьей Думе был председателем рабочей комиссии, комиссии путей сообщения и неприкосновенности личности. В качестве председателя комиссии по рабочему вопросу всячески тормозил обсуждение соответствующих законопроектов, чем вызвал против себя возмущение большинства членов комиссии.


[Закрыть], который считает, что государственное страхование рабочих от несчастных случаев «развращает народную душу». – В феврале правительство давало своей Думе объяснения по поводу рыковского истребления рабочих. По исследованию правительственной комиссии оказалось, разумеется, что всему причиной «поразительная беспечность» самих пострадавших. – "Доверять вашей комиссии мы не можем, – бросил в лицо министру социал-демократ Кузнецов[150]150
  Кузнецов – социал-демократ, депутат третьей Думы от Екатеринославской губ., по профессии слесарь. В Думе принимал участие в работе крестьянской комиссии.


[Закрыть], – так как в ней отсутствовали наиболее заинтересованные лица, сами рабочие". И вот через год после рыковцев пришлось хоронить в общей могиле изуродованные остатки макеевцев…

Без сильных профессиональных союзов; без могущественной социал-демократической партии; без настоящего демократического парламента; без выборной горной инспекции; без уголовной ответственности предпринимателей за непринятие необходимых мер – все остается, как было: растерзанные пролетарские мышцы и мозги по-прежнему будут увеличивать вес ископаемых материалов, и в каждом пуде угля, который мирно сгорает в печке, будет заключаться какая-нибудь доля золотника пролетарского мяса и пролетарской крови.

Правительство предъявило Думе счет на 456.635 душ новых солдат. Черносотенцы, умеренно-правые, октябристы, прогрессисты, кадеты, – все, как один человек, голосовали в апреле за контингент (набор), все выдали царю полмиллиона сыновей – не своих, чужих. Для них, для богатых армия – опора, армия – защита. А ведь сыновья помещиков, купцов, профессоров и банкиров простыми солдатами не служат: чего ж тут думать?

Запомните же, рабочие, крестьяне и солдаты, крепко запомните, что не только крепостники-помещики, Марковы и Бобринские; не только капиталисты, Гучковы и Тизенгаузены; но и те люди, что зовут себя партией народной свободы, Милюковы и Родичевы, отдают в руки заклятых врагов народа вашу плоть и кровь. На этом деле все партии открывают свое настоящее лицо. Учитесь же узнавать их по делам их. Расскажите новобранцам осенью, кто выдал их в руки царю. Расскажите им также, что рабочая партия, социал-демократия, – за которою в этом вопросе робко, как всегда, ковыляли трудовики, – твердо и решительно заявила:

«Царскому правительству – ни одного гроша и ни одного человека!»

«Правда» N 5, 3 октября (20 сентября) 1909 г.

Министрам царским казалось, что стоит задушить революционные организации, перевешать несколько тысяч человек и распустить две Думы, – и все затруднения будут преодолены. Не тут-то было. Революционеров можно перевешать, но революционные задачи остаются.

На веревки, на палачей, на бюрократию, на армию и флот, на карманные деньги дворянству, на железные дороги, на все государственное хозяйство нужно 2 1/2 миллиарда рублей в год. Министерство финансов никак не сведет концов с концами, – в бюджете ежегодный дефицит. Для покрытия дефицита нужны внешние займы.

Промышленность в стране вот уж скоро десять лет не выходит из состояния кризиса. Крупный капитал нетерпеливо требует энергичного вмешательства государственной власти. Для чего же и существует, чорт возьми, монархия, как не для того, чтоб заботиться о кредите и рынках для капиталистов! Оживление отечественной промышленности требует притока свежих капиталов; а по отношению к правительству это означает одно: новые внешние займы.

Столыпин говорит: «Мы по закону 9 ноября обезземелим бедноту деревенскую и выкроим из общины крепкие хуторские хозяйства; новый богатый мужик – фермер предъявит спрос на продукты обрабатывающей промышленности (земледельческие машины и пр.), – вот вам и внутренний рынок! А обезземеленному общиннику куда идти, как не в город, – вот вам и дешевые рабочие руки!»

– Улита едет, когда-то будет! – отвечают ему на петербургской и московской бирже. – Ваш богатый хуторянин пока что еще в утробе матери сидит. А нам-то уж сегодня подвинуться некуда. В делах застой, спрос на товары ничтожный, кредит исчерпан. Соловья баснями не кормят: пусть нам правительство сегодня доставит заграничное золото – для производства, и новые рынки – для сбыта, тогда мы скажем, что не напрасно помогали Романову, Столыпину и Азефу^{47} снова прочно усесться в седле. Если орловский мужик отощал, проложите нашим товарам дорогу к персидскому или балканскому мужику. Если не можете давать нам выгодных заказов, потому что казна пуста, поищите денег в Англии. – Внешних займов и внешних рынков – вот чего требует торгово-промышленная буржуазия от правительства контрреволюции.

И мы наблюдаем, как монархия, бюрократия, помещики и капиталисты стремятся объединиться на боевой, хищнической, захватной, империалистической политике.

Дореволюционный империализм привел самодержавие к дальневосточной катастрофе и едва не стоил ему головы. В 1905 – 1906 гг. царскому правительству было не до внешней политики: приходилось обеими руками защищать свою разбойничью голову от ударов революции. Но в последние два года вопросы внешней политики выдвигаются в России на первое место, а острое соперничество европейских государств позволяет царизму на время снова активно вмешаться в политику капиталистического мира.

Вся международная политика Европы вращается в настоящее время вокруг экономического и политического состязания Англии и Германии. Англия – самая старая капиталистическая страна, владычица мировых колоний, которые она нещадно эксплуатировала в течение столетий. Германия – выскочка на капиталистической арене; колоний у нее почти нет; между тем ее промышленность за короткое время проделала бешеное развитие и обогнала английскую. Германия нуждается во внешних рынках, ищет их всюду, проникает в английские колонии и успешно конкурирует там с Англией. Отсюда возникают между этими двумя капиталистическими гигантами непрерывные трения, которые в любую минуту могут разрастись в пожар международной войны. В борьбе со своим могущественным противником Англия всюду ищет союзников и помощников.

В свой стан она привлекает контрреволюционную Россию.

Еще несколько лет тому назад Англия и Россия были из-за своих азиатских владений непримиримыми врагами. Но разбитая японцами и дезорганизованная внутри Россия уже Англии не страшна. Англия беспрепятственно укрепляет свое положение в Азии и, вместо того, чтобы враждовать с царизмом, превращает его в своего наемного слугу.

Полицейский кулак царизма был призван на службу прежде всего против персидской революции. Экономическая и политическая независимость Персии, а за ней и Индии грозила бы вырвать у английского капитала старые рынки. А так как азиатские народы созданы не для чего иного, как для обогащения лондонской биржи, то понадобилось накинуть на них мертвую петлю, чтобы помешать им стряхнуть с себя тиранию своих шахов и сатрапов и гнет европейского капитала. Но английское правительство зависит от парламента, а значит и от широких демократических масс – ему самому не удобно брать на себя откровенную роль палача новой Персии, которая становится очагом революционной «заразы» для английских владений в Индии. Вот для этой-то кроваво-грязной работы прежде всего и понадобилось лондонскому правительству сближение с Романовым, полковником Ляховым и генералом Снарским[151]151
  Полковник Ляхов и генерал Снарский – начальники казачьих отрядов, вторгшихся в Персию для усмирения оппозиционного персидского меджилиса (парламент). Собравшийся вскоре после революционных событий 1905 г. в России, персидский меджилис обнаружил резко-оппозиционное настроение, сильно испугавшее персидское правительство. В лице Ляхова и Снарского царское самодержавие пришло на помощь персидской реакции против начинавшегося национально-революционного движения. Приступив к своей «работе», Ляхов издает приказ, в котором от имени царского правительства обещает ордена, подарки и другие «монаршие милости» за участие в разгроме революционного Тавриза. Наглое вмешательство царского правительства вызвало возмущение не только в самой Персии, где образовалась революционная добровольческая армия, но и в самых широких общественных кругах России. 15 ноября 1908 г. с.-д. фракция третьей Думы сделала по этому поводу запрос правительству. С другой стороны, и Англия, имевшая собственные интересы в Персии, была недовольна вмешательством царского правительства в персидские дела. В результате поднятой кампании Ляхов и Снарский со своими отрядами были отозваны из Персии.


[Закрыть].

Но не только для этого. Если царскому правительству нужны деньги; если в России много непочатых богатств; если голодная русская деревня выбрасывает на большие дороги много дешевых рабочих рук, – то в Англии, наоборот, избыток капиталов, ищущих выгодного применения. Не для того, чтоб упрочить русскую конституцию, сближается английская буржуазия с царской Россией: пустой болтовней являются все кадетские напевы на этот счет, – а для того, чтобы, по примеру французской республиканской буржуазии, выжимать золотой сок из русского рабочего и русского крестьянина.

Итак: бессилие царизма для самостоятельной политики в Азии, как и в Европе; жестокий антагонизм капиталистических интересов Англии и Германии; борьба английского капитала против свободы и независимости Индии и Персии; поиски английского капитала за выгодным помещением, – вот причины, которые побуждают английское правительство превращать самодержца всероссийского в крепостного мужика английской биржи.