Текст книги "Перед историческим рубежом. Политическая хроника"

Уже представлялось, что царское правительство окончательно встало на ноги и, располагая армией в миллион душ под ружьем, может снова играть самостоятельную роль в международной политике. Но это была одна видимость. Когда наступил час испытания, – во время столкновения России с Австрией, – петербургская дипломатия вынуждена была пред всем миром расписаться в полном бессилии царизма. Это произошло в марте текущего года.

Вопрос шел о влиянии России на Балканском полуострове. Это «влияние» означало участие русских капиталистов в постройке железных дорог на Балканах, сбыт продуктов русской текстильной промышленности сербским и болгарским крестьянам и всякие прочие блага. Во всем этом был, разумеется, кровно заинтересован русский капитал. И кадеты, услужающие торгово-промышленной буржуазии, в своей прессе, на собраниях, в Думе высоко подняли знамя «всеславянского братства», призывая балканских славян (сербов и болгар) теснее примкнуть к России для совместного отпора притязаниям Австрии и Германии.

Что касается буржуазных классов Австрии и Германии, то они ищут на Балканах того же, чего и российская буржуазия: рынков и барышей. В интересах своих аграриев (помещиков и крупных крестьян) Австро-Венгрия запирает на своей границе выход на европейский рынок сербскому скоту. В октябре прошлого года Австрия окончательно присоединила к себе две населенные сербами провинции, Боснию и Герцеговину. Сербия попала в безвыходное положение. С населением всего в 2 1/2 миллиона душ, она совершенно беспомощна пред лицом Австро-Венгрии, с ее 48 миллионами жителей. Естественно, если Сербия стала метаться из стороны в сторону за помощью. Вот тут-то и началась провокаторская работа царской дипломатии и буржуазных партий России.

– Дерзайте, сербы! За вами симпатии всего славянского мира! Россия никогда не признает захвата Боснии и Герцеговины. Возложите упования ваши на Россию, оплот славянства: она вас немцам не выдаст! – так на разные голоса выкликала буржуазная – оппозиционная, правительственная и полуправительственная пресса. Громче всех, до изнеможения и хрипоты, кричали кадеты. Возбуждение в Сербии достигло последних пределов. Война с Австрией казалась неизбежной. И вот – в самую решительную минуту, когда оставалось только запал поднести к фитилю, царская дипломатия всенародно умыла руки и заявила, что, в случае войны, Сербии на помощь нечего надеяться. – Что такое? В чем дело? Очень просто: на совещании под председательством царя военный министр доложил, что армия «не готова» к войне, а министр финансов сослался на полное отсутствие средств. А так как Германия пригрозила, в случае войны, вступиться за Австрию, то царское правительство поджало хвост и трусливо отползло к сторонке, как старая избитая собака.

Оказалось, миллионная царская армия, набранная из голодных невежественных деревень и развращенная в борьбе с собственным народом, в военном отношении представляет собой ничтожную величину. Империалистическая политика контрреволюции потерпела жесточайший крах. Опозоренными и оплеванными стояли пред лицом всего мира все русские буржуазные партии, включая кадетов, – ибо это они голосовали в Думе за военный контингент и за бюджет, это они провоцировали Сербию на столкновение и, когда она истощила все свои средства, не задумавшись, предали ее.

Если не в Европе, так в Азии; не на Балканах, так в Персии. Сейчас в Персии стоят наготове царские полки, выжидая только подходящей минуты и удобного повода, чтоб положить конец самостоятельному существованию девятимиллионного народа.

Персидская революция явилась первым азиатским откликом на революцию в России[152]152
  Персидская революция. – Русская революция 1905 г. нашла могучий отклик в Китае, Турции и Персии. Уже в 1906 г. в Персии революционное движение против полу-феодального, неограниченного режима шаха Мохамед-Али вынудило его дать стране конституцию и созвать парламент (меджилис). Парламент немедленно поднял борьбу против политики шаха, шедшего на поводу у англо-русского империализма, систематически грабившего Персию. В 1908 г. шах разгоняет парламент с помощью русских казачьих отрядов полковника Ляхова. В ответ на это вспыхнуло восстание, окончившееся занятием революционными войсками Тегерана, низложением шаха и восстановлением конституционного режима (в 1909 г.). Под предлогом борьбы с анархией царское правительство вводит свои войска в северную Персию, где они остаются до Октябрьской Революции 1917 г. В 1911 г. Мохамед-Али, поселившийся после своего низложения в Одессе, тайно возвращается в Персию и делает попытку с помощью царских войск снова овладеть престолом, но терпит неудачу.


[Закрыть]. Уже больше трех лет идет борьба городских и сельских масс Персии против шахского деспотизма, против помещичьего сословия каджаров, против эксплуатации народа духовенством и, наконец, против бесстыдного хозяйничанья иностранцев: русских и англичан. Борьба в первый же год привела к капитуляции шаха и созыву меджилиса (персидского парламента). Но царская дипломатия неутомимо ковала в Тегеране, главном городе Персии, свои реакционные ковы. Русская миссия стала убежищем всех негодяев старого режима. Наконец, в июне прошлого года, поощряемый царским правительством шах произвел государственный переворот, причем не кому иному, как русскому полковнику Ляхову, поручил из русских пушек разгромить персидский парламент.

Но революционное движение в Персии не прекратилось. В то время как царские полковники наступили на грудь революционной Персии солдатским сапогом, русские революционеры десятками устремились с Кавказа в Тавриз, чтобы бороться за освобождение персидского народа. Торговый центр Персии, Тавриз, стал центром революции. Уже отсюда она победоносно распространялась по стране, приближаясь к столице. Тогда царское правительство, за спиною которого стоит лондонская биржа, решает «принять меры». В апреле в Персию вступает русский военный отряд в 2.600 человек, а через два месяца второй отряд – в 2.000 человек. Царские войска ждут какого-нибудь насилия над кем-нибудь из русских насильников, чтобы вмешаться в дела и раздавить Персию. Но персидские революционеры не дают им столь желательного для них повода. Они подходят к столице, овладевают ею, низлагают своего тегеранского царя и заставляют его искать убежища у петербургского шаха. Снова собирается меджилис. Но 4 – 5.000 русских солдат неизменно остаются на персидской почве. Чего ждет русское правительство? Благоприятного момента, когда завистливое внимание европейских государств будет отклонено в другую сторону, – чтобы всадить молодой Персии в спину нож по самую рукоять!

Российские рабочие не могут пассивно дожидаться, пока это произойдет. Они должны немедленно поднять голос протеста и возмущения. Как бы слабы ни были сейчас наши организации, но молчать они не смеют. Они лучше всего укрепят себя, открыв широкую агитацию против дьявольских замыслов царской дипломатии в Тегеране.

Лозунг нашей кампании ясен и прост: «Долой царские войска из Персии!»

«Правда» N 5, 3 октября (20 сентября) 1909 г.

Не успели заглохнуть отголоски думского запроса о преследовании профессиональных союзов, а провинциальные и столичные власти уже торопятся показать, что их трудолюбию думские речи нисколько не мешают. Губернаторы, согласно министерскому циркуляру, травят потребительские лавки. В Москве задушили в ноябре союз торговых служащих, а в Петербурге от осады перешли к штурму и принялись огнем и мечом искоренять легальные рабочие организации. Начали – уж это ли не знаменательно? – с антиалкогольной комиссии профессиональных союзов. Не потому, собственно, что в борьбе с сивухой увидели подрыв государственности и косвенное оскорбление величества. Нет, тут другая, более прямая причина. Ее называет и наш петербургский корреспондент, и автор письма «По России». Рабочие шевелятся! – вот в чем дело. Бомб не делают, всеобщих стачек еще не организуют, даже прокламаций пока что почти не печатают, – но явно шевелятся, дышат и вообще обнаруживают возмутительные признаки жизни. Как некий ретивый поручик требовал от своей роты: «чтоб не дышала!» – так и люди 3 июня это же нехитрое требование предъявляют рабочей массе. – Чтоб не дышала! Ибо стоит массе неосторожно расправить оцепеневшие члены – и весь их торжественно возвещенный порядок может нечаянно полететь к чорту.

– Профессиональные союзы? Образовательные общества? Съезды по борьбе с пьянством? – Они все готовы допустить, но при одном условии: чтоб не дышала! Ибо пролетарское дыхание, как твердо знает Курлов[153]153
  Курлов – видный чиновник царского самодержавия. Во время революции 1905 – 1906 гг. был последовательно губернатором в Минске, Курске и Киеве. В бытность его губернатором в Минске, на него было произведено покушение эсерами Пулиховым и Измаилович. Позднее Курлов стал работать в департаменте полиции. Был назначен командиром корпуса жандармов и начальником главного тюремного управления. На этих постах выдвинулся как один из наиболее усердных деятелей контрреволюции. В начале 1909 г. Курлов был назначен товарищем министра внутренних дел Столыпина, который поручил ему управление департаментом полиции и духовных дел. После убийства Столыпина, Курлов подал в отставку. Во время февральской революции был арестован Временным Правительством. После Октября Курлов был освобожден. После убийства Володарского, опасаясь репрессий, бежал за границу, где на досуге написал свои воспоминания. – Генерал П. Г. Курлов. «Гибель императорской России», Берлин. 1923 г.


[Закрыть], есть продукт преступной агитации, – агитация же подлежит искоренению. Но вот тут-то и возникают неодолимые трудности: несмотря на обилие провокации, опасный агитатор стал неуловим. Где он? Везде и нигде.

О профессиональных союзах и говорить нечего. Но вот потребилка, мирная, скромная потребилка, – а мятежный дух неуловимым облаком носится над нею. Устроили воскресную школу, любительский рабочий театр, общество трезвости, похоронную кассу, – глядь, «агитатор» уже откликается со всех сторон: «А я тут!» – Полицейский остолоп кружится, мечется, ищет, нюхает – и не находит. «А я тут! А я тут! А я тут!» – слышатся ему справа, слева, сверху и снизу. – Неуловим «агитатор», ибо он в массе растворился. Ибо дух массы мятежен. Ибо революция вошла во все кровяные шарики пролетарского организма – и ничем ее оттуда не изгнать.

– Вы так? – скрежещет зубами Курлов, – а мы этак! Если нельзя по агитатору, – бей по массе! Сокрушай союзы, потребилки, клубы, школы, кассы! Расшвыривай рабочих, вноси хаос на фабрики и заводы. Чтоб не дышала!

– А как же быть нам с производством? – откликается Капитал. – Ведь я жду промышленного подъема.

– А как же быть нам с социал-демократией? – возражает ему Порядок. – Ведь она ждет политического подъема…

Злобно и растерянно глядят они друг на друга: капитал и порядок. Сила сейчас у них. Но в самой силе их – слабость. Создали сложное общественное и государственное хозяйство, стремятся привлечь к промышленности английские и французские миллиарды, нуждаются в многочисленных интеллигентных, трезвых, трудоспособных рабочих. А вместе с тем травят, дезорганизуют и ожесточают их. Сегодня, для собственного успокоения, разрушают рабочие школы и антиалкогольные комиссии; а завтра, для успокоения рабочих, оказываются вынуждены снова отпустить возжи…

Кто от нового набега выиграет? Не они, а мы. Подпольем нас не удивишь: привыкли. Зато власти лучше нашего вбивают рабочим в головы сознание того, что шила в мешке не утаишь, пролетарской природы не скроешь, урезыванием своих задач никого в заблуждение не введешь. Партию строить нужно, крепкую гибкую рабочую партию, которая планомерно объединяет деятельность всех открытых рабочих организаций; которая из своего подполья заменяет их, когда полицейская метла сметает их на время с лица земли; которая призывает к их восстановлению, как только реакции приходится – а ей придется – очистить ту или другую позицию.

Строить партию! – вот ответ на Курловский набег.

«Правда» N 8, 21 (8) декабря 1909 г.

Газеты все еще продолжают на все лады перетирать нелепую весть об исключении Горького из партии[154]154
  Исключение Горького из партии. По этому поводу в «Пролетарии», N 50, за декабрь 1909 г., была помещена заметка В. И. Ленина. Приводим ее целиком:
  "БАСНЯ БУРЖУАЗНОЙ ПЕЧАТИ ОБ ИСКЛЮЧЕНИИ ГОРЬКОГО
  Вот уже несколько дней, как буржуазные газеты Франции («L'Eclair», «Le Radical»), Германии («Berliner Tageblatt») и России («Утро России», «Речь», «Русское Слово», «Новое Время») смакуют самую сенсационную новость: исключение Горького из с.-д. партии. «Vorwarts» поместил уже опровержение этого вздора. Редакция «Пролетария» тоже послала в несколько газет опровержение, но буржуазная печать игнорирует его и продолжает раздувать сплетню.
  Источник этой сплетни ясен: какой-нибудь борзописец, услыхав краем уха о разногласиях в связи с отзовизмом и богоискательством (вопрос, чуть не год уже открыто обсуждающийся в партии вообще и в «Пролетарии» в частности), безбожно переврал обрывки сведений и «славно заработал» на сочиненных «интервью» и т. п.
  Цель сплетнической кампании не менее ясна. Буржуазным партиям хочется, чтобы Горький вышел из социал-демократической партии. Буржуазные газеты из кожи лезут, чтобы разжечь разногласия внутри с.-д. партии и представить их в уродливом виде.
  Напрасно стараются буржуазные газеты. Товарищ Горький слишком крепко связал себя своими великими художественными произведениями с рабочим движением России и всего мира, чтобы ответить им иначе, как презрением".


[Закрыть]. Пользуясь случаем, либеральные журналисты всех оттенков пошлости выносят на свет божий глубокомысленнейшие суждения о несовместимости художественного творчества с партийной дисциплиной, об инквизиционной нетерпимости марксистов и о многом другом. Разумеется, они все это предвидели. Пламенно сочувствуют Горькому, – а из сочувствующих уст сочится ядовитая слюна ненависти к партии пролетариата. Их ненависть – у них для нее достаточные причины: она – незаконная дочь их нечистой совести…

Горький был певцом политической юности того поколения демократии, которое сознательно проделало бурную историю последних полутора десятилетий. В произведениях его интеллигенция 90-х годов находила золотые грезы свои, лучшую часть самой себя, – опьяненная благодарностью, она на руках носила певца революционного прибоя. Но оказалось, что Горький сотворен из другого материала, чем его аудитория. Он не прилепился к ней, не остановился с ней, – он шел вперед. Революция не была для него историческим эпизодом, – мечом она пронзила его душу, ему уж не было возврата назад. После разгрома революции, в тот период, когда всякие приблудные к нам поэты и поэтессы стадами возвращались на более сочные пастбища буржуазного литературного рынка, Горький остался с нами. Прекрасный талант свой он призвал на службу самому большому делу, которое существует на земле, и тем нерасторжимо связал свою личную судьбу с судьбою партии…

Низкая и бесстыдная травля, которую подняли против него литературные критики контрреволюции, останется одним из самых ярких проявлений того окончательного нравственно-политического разрыва между буржуазной и пролетарской демократией, который по всей линии развернулся за последние три года. Предатели никогда не прощают своим бывшим вождям их мужества. Они стали отрицать у Горького талант, искренность, будущее и прошлое, – они клялись, что Горький – не Горький. А теперь, когда «исключенный» поэт должен, по их расчетам, вернуться к ним, – о, с какой готовностью пламенеют ему навстречу их сердца! Стоит ему только свиснуть, – и они возвратят ему его талант и раскроют пред ним врата будущего.

Но тщетно станут они ждать. Горький не свиснет им призывно. Он в достаточной мере владеет даром – презирать либеральное «общественное мнение». У него другие пути, и другая аудитория пред ним. Миллионы рабочих научились читать его на всех языках культурного мира – и гордиться им. Он работает для социализма – для того будущего, от которого нет ключей у оплаченных буржуазией либеральных привратников общественного мнения.

«Правда» N 8, 21 (8) декабря 1909 г.

В 1856 г. Маркс следующими словами характеризовал тогдашнюю Пруссию.

«Различные контрреволюции, которые страна проделала со времени 1849 года, в результате своем привели правительство в зависимость от узкого класса помещиков, по отношению к которым король, сделавший все для установления их господства, оказывается теперь в таком же положении, как некогда Людовик XVIII по отношению к своей „небывалой палате“… Короткий опыт с палатой господ должен был убедить короля, что на деле юнкеры (реакционные помещики) отнюдь не склонны видеть свое счастье в том, чтобы лишь служить для бюрократии средневековым украшением, а, наоборот, делают все, чтобы низвести ее на степень простого исполнителя их классовых интересов».

«Буржуазия, предавшая революцию 1848 г., оказывается теперь, в тот самый час, когда она увенчивает свою социальную победу неограниченным накоплением капитала, политически совершенно уничтоженной. Более того, помещики-дворяне находят особое удовольствие в изыскании поводов для смертельных издевательств над нею и не находят нужным соблюдать по отношению к ней хотя бы элементарнейшие правила этикета. Когда буржуазные ораторы поднимаются с мест для произнесения речей, юнкеры гуртом покидают свои скамьи, а когда их просят хотя бы только выслушать мнения, с которыми они не согласны, они смеются представителям буржуазной левой в лицо. Когда эти последние жалуются на затруднения, учиняемые при выборах, их вразумляют, что прямая обязанность правительства – охранять массы от обольщения. Когда они свободу дворянской прессы противопоставляют тому гнету, который тяготеет над прессой либеральной, им напоминают, что свобода человека в христианском государстве не в том состоит, чтобы делать то, что заблагорассудится, а то, что богу и власти угодно… Если же подчас гнев, который душит их, одерживает победу над страхом, и если им время от времени удается собраться с духом, чтобы с высоты своих парламентских кресел пригрозить юнкерам близкой революцией, – тогда им отвечают с насмешкой, что революции предстоит подвести такой же большой счет с буржуазией, как и с дворянством».

«И действительно представляется невероятным, чтобы крупная буржуазия снова, как в 1848 г., выступила во главе прусской революции. Крестьяне Восточной Пруссии не только потеряли все, что принесла им революция в смысле освобождения, но они сверх того снова запряжены в дворянское ярмо… В рейнской Пруссии… они попали в руки ипотечных кредиторов… Что же касается рабочего класса, то правительство воспрепятствовало ему принять участие в барышах его предпринимателей, карая его за участие в стачках и систематически держа его вдали от политики. Разъединенная династия, разбитое на враждебные лагери правительство, бюрократия, которая ведет борьбу с дворянством, дворянство – в раздоре с буржуазией, всеобщий торговый кризис и неимущий класс, который дышит возмущеньем против всех верхних слоев общества – таков сейчас облик Пруссии».

Речь идет, как видим, о Пруссии – в 1856 г. Но разве не кажется, что Маркс рисует Россию в 1909 г.? Разве наш дикий помещик не превратил, подобно прусским юнкерам, государственный аппарат в орудие своих классовых интересов? Разве наша буржуазия менее позорно, чем прусская, предала революцию 1905 г.? И разве она сама не оказалась политической жертвой своего предательства? После того как она помогла правительству раздавить революцию, – разве не тщетно умоляет она это самое правительство ввести в государственный словарь хотя бы только имя конституции? И в то время как испуганные диким произволом буржуазные партии третьей Думы обсуждали законопроект о неприкосновенности личности, разве не разносится по стране удалое пощелкивание толмачевского и думбадзевского арапника[155]155
  Толмачев – бывший градоначальник Одессы. Активный деятель «союза русского народа». До назначения в Одессу служил на Кавказе. При содействии известного черносотенца Дубровина был назначен 2 декабря 1907 г. градоначальником Одессы. Здесь он дал полную волю своим полицейским наклонностям, вмешиваясь буквально во все дела города и особенно преследуя евреев. Толмачевские деяния были до того наглы и беззаконны, что даже Столыпин вынужден был делать ему частые выговоры и, в конце концов, убрал его из Одессы.
  Думбадзе – один из наиболее жестоких сатрапов царского самодержавия. Сам грузин по происхождению, Думбадзе с начала 90-х г.г. был горячим сторонником русификаторской политики на Кавказе. В 1905 г. был активным деятелем «союза русского народа». С октября 1906 г. назначается главноначальствующим в Ялте, после объявления этого города на положении чрезвычайной охраны. На этом посту Думбадзе действует «быстро и решительно»: высылки и аресты без суда, расстрелы и виселицы, гонения на печать – таковы приемы его административной деятельности. В феврале 1907 г. на Думбадзе было произведено покушение. Своими действиями Думбадзе широко прославился не только в Ялте, но и по всей России. В третьей Думе даже октябристы внесли запрос о незаконных действиях не в меру ретивого управителя, однако без всякого результата, так как за спиной Думбадзе стояли такие высокие покровители, как Столыпин.
  Политика, проводимая Толмачевым (одесским градоначальником) и Думбадзе, получила название «толмачево-думбадзевской диктатуры».


[Закрыть]? – И далее. Разве крестьянство русское не лишилось дочиста всех тех завоеваний, которыми поманил его 1905 г.? Разве дворянские землеустроительные комиссии, с одной стороны, а крестьянский банк, – с другой, не впрягают пытавшегося было вырваться мужика в ярмо и не опутывают его сетями ипотечной (земельной) задолженности? До мелких подробностей совпадает подчас картина: г. Милюков имеет право напомнить нам, что и ему, подобно депутатам прусской левой, приходилось наблюдать спины удалявшихся с гоготом черносотенцев в ту минуту, когда он всходил на трибуну, чтобы заявить о своей любви к порядку или о своем патриотизме.

Как поразительно сходство, но вместе с тем – как колоссально различие! Прусский пролетариат в 1856 г., поскольку участвовал в политике, шел почти безраздельно за либералами. Пролетариат России еще до революции выступил под собственным знаменем. Можно сказать одно: если «победы» немецкого юнкерства и предательства немецкой буржуазии привели на основе мощного капиталистического развития к образованию сильнейшей в мире германской социал-демократии, то неизмеримые перспективы открываются перед партией российского пролетариата, развивающегося на основе самой концентрированной в Европе индустрии и с первых шагов своих опирающегося на политический опыт международного социализма.

«Правда» N 7, 4 декабря (21 ноября) 1909 г.

Пока революция стояла перед ними, как живой угрожающий враг, у них у всех была одна общая задача, общий план действий и общий вождь. На обломках народных организаций, выросших из революции, на развалинах двух Дум, где слишком много места занимали рабочие и крестьяне, победители воздвигли третью Думу – политический клуб перепуганных собственников.

Но, по мере того как революция затихала, скрывалась с глаз, всасывалась в почву, у контрреволюции исчезла общая задача, а различие интересов имущих классов, их взаимная вражда и жадная зависть выступали наружу.

Столыпинская программа была очень проста: виселицы – для охраны старых собственников, и закон 9 ноября – для создания новых собственников.

Помещики-дворяне, разъяренные медведи, которых рогатина революции подняла из их берлог, после некоторых колебаний приняли существо столыпинской программы целиком. Что им было не по нутру – это ее конституционная форма.

Землевладельческое дворянство, плотным кольцом окружающее своего монарха и заполняющее своими людьми все значительные бюрократические и офицерские посты, не нуждается в сложной парламентской механике, чтобы направлять правительственную деятельность в стране. Оно командует прямо и непосредственно. Гласное же обсуждение бюджета и думские запросы того и гляди урежут государственные подачки дворянству и оптовое воровство чиновничества.

Но в конституции заинтересован торгово-промышленный класс. Ему необходимо развитие производительных сил, как условие роста барышей. А для этого нужно: расширение рынка, повышение потребностей народа, рост просвещения, экономическая инициатива, прочный судебный порядок. Нужна пресса, освещающая потребности страны. Наконец, нужно народное представительство, устанавливающее расходы и доходы государства и контролирующее работу администрации. Капиталу нужен либеральный порядок. Но на беду политической свободой научился пользоваться рабочий класс. Парламентаризм – значит пробуждение и организация масс. Чем это пахнет, капитал изведал во время революции. Против напора масс ему нужно сильное и самостоятельное царское правительство, свободно располагающее полицией, армией и денежными средствами. А сильное правительство означает слабый парламент. Конституция необходима, – конституция опасна. В этом и состоит политика октябристов.

Царскому правительству «конституция» так же мила, как собаке намордник; однако же оно вынуждено терпеть ее. Разогнав две первые Думы, Столыпин не для забавы созвал третью. Правительству нужна современная армия, нужны деньги. Крепкая армия невозможна без развитого солдата; рост государственных доходов невозможен без роста производительных сил. До-революционное самодержавие не справилось с этими задачами, тем менее справится теперь, когда страна прошла через испытания войны и революции. Наконец, и помещики, столь тесно связанные с правительственной властью, приспособляются в лице своих более сознательных представителей к новому порядку, раз он сохраняет за ними все их привилегии. Они лишь стараются ослабить Думу, усиливая себя тем в придворной камарилье и в провинциальных сатрапиях.