Текст книги "Театр «Хамелеон»"

С Василисой в тот вечер они не разговаривали, но Богдан чувствовал: ей хорошо, спокойно и на него она, кажется, больше не сердится. Он только никак не мог понять, почему среди поднятых семи рук её руки не оказалось.

От кого: Марта Брянцева <[email protected]>

Кому: Алексей Петров <[email protected]>

Тема: Грусть и спасибо

Привет! Вряд ли ты помнишь, но сегодня – мамин день рождения. После уроков съездила на кладбище, отвезла герберы – её любимые, оранжевые. Чуть не утонула там, погода отвратительная: то дождь, то снег, то просто серая хмарь. Есть всё-таки что-то странное, одновременно правильное и неправильное в том, как устроены наши кладбища, особенно новые. В Европе и Америке всё иначе: чисто, аккуратно. А у нас – непролазная грязь. И чтобы навестить кого-то дорогого и уже ушедшего, нужно приложить столько усилий, потратить столько времени… И делают это только те, кому действительно нужно и важно быть там в этот день, несмотря на погоду.

Домой пришла еле живая, если честно. Но всё равно достала мамин блокнот с рецептами и затеяла её любимый кекс – тот, с курагой и черносливом, помнишь? Конечно, то, что у меня получилось, с маминым не сравнить, но знаешь, было съедобно. Накрыла красиво стол, заварила чай, налила в две чашки из её любимого сервиза. Есть величайшая жизненная ирония в том, что у моей мамы, идеальной хозяйки, выросло такое, как я, существо. Которому всё равно, из чего пить, что есть, безразлично, лежат ли на столе салфетки и так далее. Но сегодня были и салфетки, и всё остальное. Мама была бы рада.

Это, как ты понял, была первая часть письма – грусть. А теперь – спасибо. Знаешь, я только сейчас начинаю постепенно понимать, что ты сделал для меня. И для мамы. Отложил свой переезд, таскался с нами по врачам, тратил нервы и деньги на людей, которые по большому счёту к тому времени были тебе уже почти чужими. Ну ладно, не чужими. Но ты не должен был, не обязан – а делал всё это. Спасибо тебе! Я это помню и буду помнить всегда.

Я.

Глава 8

Уже в начале недели стало ясно, что в театр будут ходить только те, кто присутствовал в мастерской в прошедшую пятницу. Марта оставила всех причастных после урока (литература была последней) и объявила:

– Вы слышали, что я говорила на прошлой перемене. Что все, кто хочет играть или ещё чем-то заниматься в театре, пусть скажут мне об этом сегодня. Почему именно сегодня, я не стала говорить всем, но вам сейчас объясню. Дело в том, что я прочитала вчера всё, что вы написали. И даже не знаю, как передать мои чувства. Это и гордость, и восхищение, и надежда на то, что у нас всё получится. Вы просто потрясающие, честное слово.

Богдан, хотя сам ничего не писал, невольно заулыбался и посмотрел на остальных. Их лица нельзя было описать никаким другим словом, кроме «блаженные». Даже Василиса улыбалась так, как делала это очень редко, без тени грусти во взгляде.

– Проблема в том, что текстов – десять. А актёров всего семь. И я надеялась, что сегодня найдутся ещё желающие, но этого не случилось. Таким образом, есть проблема, требующая решения. Я примерно представляю, как с ней справиться, но мне нужно ваше разрешение.

– Мы разрешаем вам всё и сразу, Марта Валентиновна! – выкрикнула с места Полина.

– Ты давай за всех не говори, – недовольно буркнул Парамонов, но тут же расплылся в улыбке, – да шучу я, шучу! Конечно, разрешаем.

– Спасибо большое, но можно я всё-таки расскажу, что придумала? В общем, некоторые тексты можно объединить. Не скажу, что они похожи, но близки по настроению. Тогда героев получится семь. Вы не против? Нет? Замечательно. Но это не всё. Я очень хочу, чтобы на сцене был ещё один персонаж. Особенный. Слов у него не будет, но эта роль очень важна в той пьесе, которую я придумала. И я знаю, кто его должен сыграть. Точнее, я хотела бы, чтобы его сыграл конкретный человек. Это Василиса.

Ещё до того, как Марта назвала имя, Богдан знал его. И пусть не сразу, но Василисе пришлось согласиться: ей просто не оставили выбора. Сначала Марта говорила о своей уверенности в том, что у Василисы всё получится. Потом Полина с пылом рассуждала, что ради общего дела вполне можно преодолеть своё нежелание. Ира, которую после Полины было почти не слышно, пообещала, что она, как костюмер, а точнее, как художник по костюмам, сделает всё, чтобы Василиса смотрелась на сцене идеально. Парамонов сказал, что Василиса очень им нужна, и выглядел при этом настолько серьёзно, что был не похож сам на себя. Кашемирова, не глядя на Василису, заметила, что заставлять себя упрашивать – это как-то даже не очень красиво.

А Богдан просто кивнул. Вид у него при этом, кажется, был умоляющий, и Василиса вроде бы это заметила. И тогда она наклонила голову и без улыбки, по-деловому и спокойно произнесла, глядя в стол: «Хорошо. Ладно. Я согласна».

Все облегчённо выдохнули, в том числе Марта.

– Ну вот и хорошо, вот и ладно. Значит, увидимся в пятницу. То есть увидимся мы раньше, но в подвале – в пятницу. И кстати, я хочу напомнить, что занятия в театре не повод не делать домашнюю работу. А то некоторые уже вторую неделю несут мне сочинение. Да-да, Парамонов, это я о тебе. А, ещё! У нас по-прежнему нет свето– и звукооператора. Если кто-то готов взять на себя эти функции, скажите мне об этом в пятницу, хорошо? Ладно, давайте по домам. Богдан, ты можешь задержаться на минутку?

– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться! – выкрикнул Семён и, размахивая рюкзаком, рванул к двери.

Богдан, который рассчитывал дойти с Василисой хотя бы до раздевалки, расстроился, но, конечно, остался в классе. Марта попросила его сесть и виновато сказала:

– Богдан, извини, я давно хотела тебе сказать, но что-то забегалась и всё время забывала. Помнишь, ты спрашивал, можно ли позвать в театр друга? Я отказала, и была не права. Если ты по-прежнему хочешь его пригласить, а он хочет быть с нами, то пусть приходит. Я тебе доверяю, и раз ты считаешь, что этот человек нам нужен, значит, так и есть. К тому же, как видишь, нас оказалось в результате меньше, чем я думала вначале, так что лишняя пара рук не помешает. Работы будет много, самой разной. Только если он захочет играть на сцене, мне нужно будет с ним поговорить. Присмотреться, понять, на что он способен. Ты скажи ему, пожалуйста: если он всё-таки видит себя актёром, пусть, что ли, стихи какие-нибудь приготовит. И этюд хорошо бы. Абсолютно любой. Договорились?

Поговорить с Шабриным Богдан решился только в конце недели. Подбирал слова и нужный тон, думал о том, что делать, если Мишка вообще не захочет разговаривать. Шабрина он часто видел в школе. На приветствия друг отвечал коротким «здорóв», на вопрос «как дела?» – равнодушным «норм». Иногда Богдан встречал в подъезде Мишкину маму, и ему упорно казалось, что тётя Марина, знавшая его чуть ли не с пелёнок, тоже изменила к нему отношение. Обижаться на неё было глупо, как на любого постороннего взрослого, но Богдану всё равно было обидно. И необъяснимо стыдно, хотя перед ней он уж точно ни в чём не был виноват.

В пятницу после уроков Богдан столкнулся с Мишкой в раздевалке буквально лицом к лицу, точнее, плечом к плечу.

– Что, Васильев, от чтения слаб глазами стал? – Шабрин говорил беззлобно, почти равнодушно и уже собрался направиться к выходу, но Богдан его остановил.

– Подожди. Хотел тебе сказать…

– Ну? – Мишка, казалось, за полтора осенних месяца вырос ещё сантиметров на пять и теперь смотрел на Богдана немного сверху вниз.

– Ладно. Я хотел… Короче, тут такая история, – Богдан мямлил, запинался, а потом разозлился, но не на Шабрина, а на себя, и от злости начал наконец говорить по делу. – Ты, может, слышал, что у нас театр?

– Ну слышал, – Шабрин смотрел с усмешкой. – Ходят слухи, что гуманоиды что-то затеяли и что это будет «бомба», как выражается Полька. Вы там только смотрите не взорвитесь.

– Не взорвёмся, не переживай. А если ты хочешь, ты можешь тоже туда прийти. Я тебе адрес кину. Пятница и суббота, в четыре.

– Да куда мне, тупому, – Шабрин по-прежнему кривлялся, но Богдан видел в его глазах и удивление, и интерес. – И чего ты вообще обо мне вспомнил? Вроде у тебя и так всё хорошо.

– Хорошо. Короче, если хочешь, приходи. Мы там кое-что придумали. Может получиться круто. И работа есть всякая. Можно с оформлением помогать или техническими вопросами заниматься. Да хоть просто так прийти! А если хочешь играть на сцене, то Марта просила стихи приготовить и этюд.

– Ага. Басню, прозу и стихи, как в театральном. И спеть. А станцевать не надо? Я могу. Вальс, мазурку, самбу-мамбу, или что там гуманоиды танцуют? Я ещё лунную походку могу. Показать?

Богдану надоело слушать и смотреть на кривляющегося Мишку.

– Да иди ты. Я сказал, ты услышал. Захочешь – адрес есть, не хочешь – твоё дело.

В эту пятницу все собрались у двери в подвал так рано, что пришлось ещё минут пятнадцать ждать Марту с ключами.

– Вы же замёрзли совсем! – Она расстроилась, засуетилась, в предбаннике сразу кинулась ставить чайник. – Хоть бы предупредили, что так рано придёте, я бы отдала вам ключи, чтобы не стояли на улице!

– Да ладно, Марта Валентиновна, мы в огне не горим и в снегу не таем, то есть не мёрзнем, – Парамонов тёр красный от холода нос и переминался с ноги на ногу, как пингвин.

– Давайте сначала сделаем чай, а потом я раздам вам пьесу. Я почему задержалась? Принтер забарахлил, а мне нужно было распечатать по экземпляру каждому из вас. У нас, конечно, потом будут читки вслух, но в первый раз, мне кажется, вы должны прочитать сами, про себя. Про себя – во всех смыслах. И знаете, может, и хорошо, что так всё сложилось. Я со всей этой суетой немного отвлеклась и перестала так нервничать. Ну что ты, Полина, удивляешься? Я вчера совсем уже ночью закончила редактуру и спать потом толком не смогла. Думала: а вдруг вам не понравится? – Марта засмеялась, и все тоже заулыбались и, прихватив с собой стаканы с чаем, пошли рассаживаться по местам. Богдан старался держаться поближе к Василисе, чтобы сесть рядом, но, оказалось, беспокоиться не стоило. Подойдя к крайнему в ряду стулу, она вплотную придвинула к нему ещё один так спокойно и уверенно, что никому бы не пришло в голову гадать, для кого он предназначался.

Когда все расселись, Марта достала из сумки папку. Кажется, это была та же самая папка из полупрозрачного зеленоватого пластика, но сегодня она выглядела раз в пять толще.

Когда в руках у Богдана оказались скреплённые степлером листы, он вдруг испугался. Он так и не понял, участвовала ли в написании пьесы Василиса. Может быть, здесь, на этой бумаге, записаны и её страхи? И, прочитав пьесу, он узнает о Василисе что-то новое и, возможно, уже не сможет относиться к ней как прежде?

Он, наверное, так и сидел бы, держа в руках листы, если б не почувствовал на себе взгляд Василисы – внимательный и понимающий. «Не бойся», – шепнула она еле слышно, и он стал читать.

Всё то время, пока шелестели перелистываемые страницы, пока в тишине подвала слышался то вздох, то негромкое «ой», то еле слышный нервный смешок, Марта просидела, сложив сцепленные руки на коленях и глядя куда-то в угол, наверное, на одну из железяк. И только когда Сáфия шёпотом сказала: «Неужели это написали мы?!» – она вдруг выдохнула, так длинно и громко, будто не дышала все эти десять минут.

– Вы, конечно, вы! Тебе понравилось, Сáфия, да? А вам? Полина, Богдан, Наташа? Василиса, тебе понравилось? Ну говорите же!

И все заговорили – одновременно, сбивчиво, и нельзя было разобрать, кто именно сказал «потрясающе», кто произнёс «ну ни фига себе», а кто удивлённо пробормотал «вроде мои слова, а вроде и не мои». Богдан так ничего и не ответил Марте, только сдвинул свой стул ещё ближе к стулу Василисы и замер, чувствуя тепло её тела через два рукава – своей рубашки и её джемпера.

Когда все успокоились, Марта абсолютно счастливым голосом спросила:

– Может, у кого есть какие-то вопросы или пожелания?

– Ага, у меня есть. – Парамонов, который ещё пять минут назад сидел с потусторонним видом, уже пришёл в себя и вернулся к обычной манере разговора. – Мы недавно всей толпой уговаривали Василису сыграть кого-то бессловесного. И справились, потому что я, например, и мёртвого могу уговорить. Но здесь, – он поднял вверх свёрнутые в трубочку листы, – только семь персонажей. И зачем я тогда тратил свой бесценный дар убеждения?

– Парамонов, опять ты! – возмутилась Полина, но Марта была благодушна.

– Полина, Семён просто шутит. А что касается этого персонажа, то его здесь нет по очевидной причине: как раз потому, что роль без слов. Когда мы начнём репетировать, вы узнаете, кто он и зачем нужен в пьесе.

– А у меня тоже есть вопрос, – подала голос Сáфия, – про распределение ролей. Тут не написано, кто кого будет играть, то есть кому достанется какой кусочек текста. Распределять роли будете вы? А когда?

– Хорошо, что ты об этом спросила, я как раз планировала это обсудить. Вообще-то у меня есть предварительные намётки, но пока ничего не решено окончательно. И мы можем сделать так, как захочется вам. Могу распределить я. Можем кинуть жребий. Или третий вариант. У меня с собой есть экземпляр текста, где каждый отрывок напечатан на отдельном листке. Я даже не стала скреплять их степлером. Могу сейчас достать его и разложить вот тут, на стульях, а вы подойдёте и выберете каждый тот, который хотели бы сыграть. Хотите – чужой, хотите – свой. И кроме вас, никто не узнает, кто его написал на самом деле.

Пока семь человек по очереди подходили, перебирали листочки и по одному уносили с собой, Богдан думал: а что будет, если два человека захотят играть одну и ту же роль? Наверное, тогда решение придётся принимать Марте, и кто-нибудь обязательно расстроится. Начнётся крик и шум, кто-то кого-то обидит, и придёт конец не только водяному перемирию, но и всему театру «Хамелеон», который только-только вылупился из яйца…

– Ну вот вы и распределили роли – сами, без меня справились.

На стуле действительно не осталось ни одного листа бумаги. Последней на своё место вернулась Кашемирова, и Богдана поразило её лицо: не просто грустное, а даже трагическое. Она вообще в последние дни была непривычно тихой, перестала верещать по любому поводу и насмехаться над всеми подряд. И к Богдану она больше не обращалась ни с просьбами, ни с вопросами.

– Признайтесь честно, вы сейчас готовы ещё чем-то заниматься? – Марта встала и оперлась на спинку стула. – Или и так слишком много впечатлений? Да? Ну тогда давайте по домам. Репетиции начнём со следующей пятницы, и я рассчитываю, что к этому времени все уже будут знать свой текст наизусть. Семён, ну что ты насупился? Текст небольшой, выучить такой за неделю сумели бы даже мои пятиклашки. Завтра у нас по плану решение всяких технических вопросов, распределение обязанностей по подготовке и этюды. Спасибо вам за сегодняшний день, он получился прекрасным.

Та пятница, когда они читали пьесу, стала последней спокойной и неторопливой, потому что на дворе был ноябрь, и до даты, выбранной Мартой для премьеры, оставалось не так уж много времени.

– Я очень хочу, чтобы мы успели до Нового года. Семён, не мотай головой, это вполне реально, если постараться. – Марта пролистала небольшой блокнот, который только что достала из кармана джинсов. – Так, про то, что текст нужно выучить к следующей пятнице, я вам вчера сказала. И знать надо как дважды два, в листочки подглядывать не разрешу. Договорились? Теперь о технических вопросах. Нам по-прежнему нужен осветитель. И тот, кто будет заниматься звуком. Хорошо бы, чтобы этот человек ещё разбирался в музыке и смог придумать для спектакля саундтрек.

Отвечать за свет вызвался Богдан. И, когда Марта объяснила ему задачу (не при всех, а в отдельном разговоре, чтобы остальным устроить сюрприз), он чуть не сломал голову, придумывая, как реализовать всё, что затеяли эти сумасшедшие. Как будто тут у них не школьный самодеятельный театр, а МХАТ вперемешку с «Современником». За звук вообще и за музыку в частности отвечала целая команда из Елисея, Никиты и Насти. У всех троих оказались схожие интересы: Никита играл на гитаре, Настя занималась вокалом, а Королевич, как выяснилось, музыку не просто любил, но и сам писал. «Миксую немножко и кое-что сочиняю», – непринуждённо сказал он, что вызвало неприкрытый восторг девчонок и сдержанное уважение парней. Музыкальная группа жила своей жизнью, собиралась после уроков у Елисея дома, где была оборудована небольшая студия, и мучила Марту просьбами прослушать «этот трек, и этот, и ещё вот этот, пожалуйста». Марта в конце концов взмолилась о пощаде:

– Дорогие мои, я в музыке мало что понимаю. Со слухом у меня терпимо, но на этом всё. Музыку для моих фильмов подбирал специально обученный человек, которому я полностью доверяла, и ни разу не пожалела об этом. Вам я тоже доверяю. Знаете выражение «дураку полработы не показывают»? Будем считать, что я – вот этот дурак. Текст вы читали. Что будет происходить на сцене, я вам объяснила. Давайте, творите! У меня с актёрами поле непаханое, и художники ко мне ходят без конца.

Самир, Руслана и Ира действительно работали всерьёз. Совещались друг с другом на переменах, что-то всё время рисовали и таскали Марте пачки листов с эскизами. Примерно через две недели после начала репетиций Ира принесла с собой в подвал портняжный сантиметр, подходила ко всем актёрам по очереди, записывала рост и измеряла обхват талии и груди.

– А какие у нас будут костюмы? – спросила Кашемирова и взвизгнула. – Ой, щекотно! Мне, пожалуйста, что-нибудь длинное, блестящее, а на шею боа из перьев страуса.

– Пижама, – пробормотала Ира, записывая в блокнот Наташины мерки.

– Что «пижама»?

– У тебя будет пижама, как и у всех остальных.

– Почему пижама? – опешила Кашемирова.

– Потому что вы будете как будто дети. Понимаешь, есть такая точка зрения, что внутри каждого взрослого живёт ребёнок. И как раз он испытывает страх. Взрослый человек не может позволить себе бояться и показывать это, у него слишком много важных дел и обязанностей. Он отвечает не только за себя, но и за родителей, за детей, вообще за очень многих людей. А с ребёнка что взять? Он может позволить себе быть таким, какой есть: смеяться, когда весело, плакать, когда грустно, и бояться, когда страшно.

Такая длинная речь из уст Иры поразила всех, и даже Кашемирова не нашла что сказать. Пробормотала «ну, пижама так пижама, тоже ничего» и пошла в угол к «Псу-2» бубнить свою роль. А Ира подозвала к себе Парамонова и продолжила:

– Я нашла оптовый склад, где пижамы всех размеров стоят от трёхсот до пятисот рублей, нужно будет скинуться. Тапки принесёте из дома. Если есть какие-нибудь смешные, например в виде животных, будет совсем хорошо. Семён, стой спокойно, пожалуйста, а то куплю тебе штаны на три размера больше, и они с тебя свалятся прямо на сцене.

Все говорили «сцена», хотя в мастерской её не было и в помине.

– Не беда, – деловито сказала Марта, – сейчас модно общее пространство, когда актёры и зрители как будто объединены во время спектакля. Вон там, в дальнем углу, выделим кусок.

На устройство сцены и установку декораций ушла целиком одна из суббот. Самир и Руслана съездили накануне в какой-то магазин и притащили целый рулон тёмно-синей ткани. Пол у дальней стены подвала тщательно подмели, потом вымыли и расстелили ткань, уложив живописными волнами. Потом Руслана сказала «ой» и попросила снова свернуть ткань в рулон, потому что, оказывается, сначала нужно было поставить на свои места железяки. И это был полный кошмар, потому что большинство скульптур были неподъёмными. Их приходилось перетаскивать вдвоём или даже втроём. При этом вокруг бегали Руслана и Полина и командовали на два голоса:

– Так, двигайте сюда. Да нет, левее! И немного вперёд. И осторожнее, не сломайте! Забыли, что ли? Марта говорила, что они жутко дорогие!

Взмыленные парни огрызались, чертыхались, но послушно двигали левее, правее, снова левее – и так до бесконечности. Наконец все железяки установили так, как нужно было для спектакля. На своём месте осталось только «Одиночество»; его не стали использовать просто потому, что никто не смог бы сдвинуть его с места.

Когда устройство сцены было закончено, Руслана снова ойкнула и побежала к Марте, которая в противоположном углу репетировала с кем-то из актёров.

– Марта Валентиновна, всё пропало! – в голосе Русланы слышалось отчаяние.

– Что случилось? Что-то с железяками? Или кто-то ими отдавил себе ногу? – всполошилась Марта и собралась бежать к сцене, но Руслана её остановила.

– Мы не подумали о местах для публики. Стульев у нас совсем мало, денег на их покупку нет, а на полу точно никто не захочет сидеть, тем более что палас у нас всего один!

– Ну ты и напугала меня! – выдохнула Марта. – Нельзя же так. Не волнуйся, я думала об этом. Завтра постараюсь решить этот вопрос и отчитаюсь.

На следующий день перед уроком Марта собрала их вокруг своего стола.

– У меня новости. И я даже не знаю, как их определить. То ли хорошие, то ли не очень. Скорее, всё-таки первое.

– Марта Валентиновна, ну не тяните, а то мы с ума сойдём от неизвестности, – проныла Полина.

– Ты права, да. В общем, я разговаривала сегодня с Андреем… то есть с Андреем Денисовичем. Он сказал, что ремонт в актовом зале закончится со дня на день и что мы наконец-то можем там заниматься и там же показать спектакль.

– Как, в актовом зале? – с ужасом произнесла Руслана, а Ира охнула и зажала рот рукой.

– Ну, я отреагировала примерно так же. И уговорила Андрея… то есть Андрея Денисовича, что хотя бы премьеру мы устроим в мастерской, потому что там уже практически всё готово. К тому же там есть то, без чего постановка не получится такой, как мы её задумали.

– Выходит, новости всё-таки хорошие, – сказал Парамонов. – Или вы ещё не всё рассказали и впереди нас ждёт нечто совсем ужасное?

– Нет, – засмеялась Марта, – плохие новости закончились, осталась одна совсем уж замечательная. Когда я сказала, что нам некуда сажать публику, нам разрешили на время позаимствовать часть стульев из актового зала.

– Ура! – они гаркнули это хором и так громко, что в класс заглянула проходящая мимо химичка.

– Всё нормально, Ирина Петровна, извините нас, пожалуйста, – Марта сделала серьёзное училкино лицо, но, как только химичка исчезла, снова превратилась в саму себя. – Есть только одна проблема. Надо эти стулья как-то довезти до подвала. Может, кто-то из родителей поможет? Подумайте, ладно? Вдруг у кого-то есть «Газель» или хотя бы приличных размеров джип?

От кого: Марта Брянцева <[email protected]>

Кому: Алексей Петров <[email protected]>

Тема: Оле-оле!

Привет! Я сегодня совсем быстро. Некогда-некогда-некогда! Бегаю, договариваюсь, помогаю, покупаю, проверяю, снова бегаю, репетирую-репетирую-репетирую! Точнее, репетируем. Хочу успеть до Нового года. Почему-то мне очень важно успеть до Нового года. Почему-то мне кажется, что тогда следующий год будет по-настоящему новым, а не просто сменит номер. А ты даже представить не можешь, какую роль в нашем спектакле сыграют твои железяки. Знаешь, на днях я в первый раз подумала: как хорошо, что ты уехал. Потому что иначе не творилось бы сейчас в твоём подвале это волшебство, это чудо, настоящее предновогоднее чудо. Прости! Простишь? Конечно, куда ты денешься! Всё, убегаю!

Я!