Текст книги "И ты, Гомер! Фантасты о писателях"

И ты, Гомер!
Фантасты о писателях

Корректор Светлана Тулина

Корректор Павел Амнуэль

Составитель Кирилл Берендеев

Дизайнер обложки Кирилл Берендеев

© Кирилл Берендеев, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4490-1672-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая: ЯВЬ

Николай Ге «Портрет Льва Толстого»

Александр Шорин, Дэн Шорин «Муза»

– Ты чего смурной, Игорек? Через два часа – море!

Улыбка соскучившегося без общения водилы делала его похожим на хомячка, набившего защечные карманы зерном.

– Ну и где оно, море? Пять тыщ километров ехал, чтоб увидеть, – спросил я.

Я втюхал ему байку, что никогда не видел моря, дабы настроить водилу на лирический лад. Лирик-хомяк. Прикольно, да? И он повелся: начал рассказывать о том, какое оно – море. Да так вкусно это у него получилось, что я поневоле заслушался:

– …ворочается, как большое животное.

Мне понравилась метафора, и я поддержал:

– Животное, которое хочет сожрать Землю… – и тут же осекся, почувствовав неуместность своей буйной фантазии.

Но он ничего, нормально так отреагировал:

– Ага, хочет. И злится, штормит, когда не получается…

Пока водила болтал, мысли мои обратились к литературе. Для чего я взял с собой КПК-шку – маленький портативный комп? Ясень пень: чтобы в любых походных условиях не прекращать писать. Но писатель предполагает, а время – деньги. Как раз отсутствие последних и вынуждало меня последние десять дней ночевать в палатке, минуя города, еду готовить на костре и кормить собой комаров. Блин, девушкам путешествовать намного проще: и покормят, и напоят, и… Впрочем, это уже лишнее – у них свои проблемы. У меня, конечно, проблем тоже набралось за эти десять дней, хоть роман пиши. «Из жизни автостопщика»… А что, это идея!

Так, на фиг все идеи. Мне сейчас необходимо выйти из походного состояния. Обналичить кредитку. Снять комнату с видом на море. Помыться, постираться. Въевшийся в одежду запах костра раздражал меня в последние дни не меньше, чем комары. Путешествие грозило оказаться испорченным, даже толком не начавшись. И как первобытные люди умудрялись существовать под открытым небом? Во всяком случае, понятно, почему они, в итоге, создали цивилизацию.

И снова водила прервал мои размышления:

– Да ты не слушаешь совсем, паря! Вон, оно море-то. Глянь в окно!

Я посмотрел. Животное оно не напоминало – просто серо-голубая полоска, притаившаяся у горизонта. Но на душе стало веселее: я добрался, я все-таки добрался!

Говорят, все южные города чем-то похожи. Размеренное течение жизни, местные жители, свысока глядящие на туристов, громоздкие пансионаты, соседствующие с неказистыми домишками, которые того и гляди развалятся под напором ветра. И пляжи, пляжи, пляжи… Чтобы отыскать банкомат, пришлось протопать пару километров, и каждый новый квартал был как две капли воды похож на предыдущий. В какой-то миг мне даже показалось, что я брожу по кругу, но нет, море все время было по левую руку. Я устал. После лесной жизни город казался серым, однообразным и бесполезным: здесь негде разбить палатку и развести костер. За две недели я совсем отвык от цивилизации.

Прохожие бросали на меня косые взгляды. Взлохмаченный, небритый, пропахший костром и лесом, я ничуть не походил на среднестатистического туриста. Впрочем, баба Лиза, у которой мне порекомендовали остановиться, только скользнула оценивающим взглядом и коротко назвала сумму. Я нахмурился. По словам моих знакомых, в прошлом году стоимость комнаты у бабы Лизы была поменьше. Однако прежде чем начать торговаться, я решил посмотреть на жилье. И расцвел, забыв о деньгах!

– Вход отдельный, до пляжа – двести метров… – ворковала она, стараясь получить свои деньги.

А я просто млел. Между двухэтажным деревянным домом и сараюшкой, в которой мне было предложено жить, лежал широкий – метров тридцать – двор, наполненный терпким с кислинкой запахом моря. Во дворе раскинулся абрикосовый сад, крупные налитые солнцем плоды считались здесь обычным делом, как в средней полосе яблоки. От покосившегося столба к сараю шли провода – значит, здесь есть электричество. Чуть в стороне, у входа – летний душ с прислоненным к нему выгоревшим шезлонгом. Внутри сарая стояла широкая пружинная кровать, тумбочка и письменный стол, на котором предыдущие жильцы, скорее всего, просто обедали. Я собирался трапезничать в самом дешевом кафе, поэтому письменный стол будет мной использован по его прямому назначению. Как подставка для КПК. Я готов был расцеловать эту самую бабу Лизу, ведь здесь я буду творить!

– Спасибо, меня все устраивает, – только и сказал я, забыв даже поторговаться.

– Ужин принесу за отдельную плату, – сообщила мне хозяйка, когда я отдал деньги за неделю вперед.

Есть мне пока не хотелось. Оставшись один, я первым делом поставил комп на подзарядку и лишь потом пошел мыться и стираться. Въевшаяся в дороге грязь отстирывалась с трудом – я дважды прополоскал в холодной воде джинсы, выстирал футболку, и переоделся в состоящий из светлых шорт и броской клетчатой рубахи – «городской прикид». В нем я почувствовал себя человеком. Творчество ждало меня, я должен был доказать миру, что творец – он и на море творец. Но КПК еще не зарядился, поэтому я решил позволить себе небольшую поблажку: море, ребята, похоже на женщину, с ним нужно знакомиться в первую очередь, иначе взаимности ждать не стоит.

Путь к пляжу лежал через пансионаты. Жара еще не спала: вечер только вступал в свои права, и за заборами пансионатов еще вовсю веселились дети, а на шезлонгах под зонтиками нежили свои телеса дородные дядьки и тетки. Цивилизация!

Я попытался взглянуть на себя со стороны: не чужой ли я на этом празднике жизни? Светловолосый веселый парень, правда, не слишком загорелый, но это упущение я собирался наверстать в ближайшие несколько дней. Казалось, я идеально вписывался в пеструю толпу курортников. Тут мой взгляд упал на грязные походные кроссовки, и я шмыгнул носом, сделав себе пометку «купить легкие тапочки». Лесные ночевки следовало срочно выбросить из головы, если я не хотел испортить себе весь отдых.

«Преобразовав» себя в полноправного члена отдыхающего сообщества, я неожиданно сделал парочку открытий. Во-первых, мне хотелось так же лениво и бездумно, как все эти люди, предаться купанию и отдыху, а во-вторых, я отметил количество красивых девушек вокруг. Оба открытия меня не слишком порадовали: и то и другое сулило препятствия творческому труду, поэтому было принято соломоново решение: море и девушки должны использоваться по назначению в разумных пределах. Какие пределы считать разумными следовало определить на месте, однако врожденное чувство меры не должно было меня подвести.

Следуя этому плану, я быстренько окунулся (море было теплым, и я подумал: «Если оно животное, то сегодня это животное доброе и сонное»), и растянулся на песке, высыхая и рассматривая других купающихся, преимущественно, конечно, девушек. А посмотреть было на что: и морковно-красные от переизбытка солнца северянки, и смуглые местные красотки со вздернутыми носиками, и даже две негритянки, которым вообще непонятно зачем загорать… Следуя привычке любую свободную минуту использовать для литературных трудов, я мысленно начал уже воображать личную жизнь ближайшей ко мне смуглянки (кудрявые черные волосы, веснушки, мини-бикини), когда вдруг мой взгляд, скользнув, упал на Девушку в белом, медленно идущую по песку. И тут же мой интерес к смуглянке пропал.

Привычку оценивать свои чувства со стороны я пестовал уже несколько лет. Каждый писатель должен понимать мотивы хотя бы своих поступков, иначе ему как писателю грош цена. Я сосредоточился и попытался выявить причину интереса к незнакомке. И – вот странно! – не смог: девушка как девушка. Белое прозрачное платьишко, под которым виден такой же белый раздельный купальник, черные длинные волосы (действительно длинные, почти до поясницы), европейское лицо с капелькой азиатской крови, сказывающейся в разрезе глаз и высоких скулах. Походка медленная, словно не идет она по песку, а плывет… Вот оно! Походка! Именно она меня заинтересовала.

Между тем Девушка в белом остановилась от меня в нескольких метрах, легким, неуловимым движением избавилась от платья и «поплыла» в сторону моря. Кожа ее была светлой, чуть тронутой легким загаром, а купальник даже белее платья – просто белоснежный. Неожиданно вспомнилась какая-то старая примета: по тому, как девушка входит в воду, можно определить какая она любовница. Она вошла так, словно и не было границы песка и моря: без паузы, без малейшего раздумья. В этот момент я поймал себя на мысли, что КПК, по-видимому, уже зарядился, а домой совсем не хочется…

Пару минут я предавался внутренней борьбе, не забывая, впрочем, даже во время особо яростных аргументов и контраргументов поглядывать на голову девушки, мелькавшую среди волн. Та часть моего «я», которая была за возвращение в сарайчик, ужин «от бабы Лизы» и упорный труд на ниве литературы, уже почти праздновала победу, когда незнакомка показалась из пены прибоя во всей своей красе. Желание писать сразу же куда-то испарилось, да и сам факт препирательств потерял всякий смысл: я уже твердо знал, что останусь, и обманывать самого себя было глупо. Вздохнув с облегчением, я уже внутренне прикидывал, что ей скажу, с мнимой беззаботностью проходя мимо, когда мой взгляд упал на платье, оставленное незнакомкой на берегу… Я чуть не выругался вслух! Возле ее платья на раскладном шезлонге (такие здесь дают напрокат, причем дерут за них три шкуры, это я уже выяснил) расположился дядька за пятьдесят довольно мерзкого вида, как мне тогда показалось: редкие, с залысинами, волосики желтоватого цвета, кожа – в тон – тоже желтоватая, нездоровая. Массивный нос контрастировал с маленькими, глубоко посаженными глазами, улыбка, которой он встретил объект моего внимания, показалась мне лошадиной.

Жуть! Что этот старпер делает рядом с моей прекрасной незнакомкой? Охраняет, как дэв, ее невинность? Или наоборот – под пологом ночи срывает цветы любви с поляны, по которой следовало бы гулять лишь эльфам? Как бы то ни было, но человек с лошадиной улыбкой уступил девушке свой шезлонг и тут же, отлучившись на минутку, принес еще один, в который уселся сам, и начал что-то увлеченно рассказывать ей.

Настроение упало ниже плинтуса. Логично было бы, конечно, переключиться на первоначальный план и уйти ужинать к бабе Лизе, но простые решения – не для меня. Я не только остался, но даже купаться во второй раз не пошел – чтобы, не дай бог, не упустить из виду незнакомку. Между тем Лошадиная улыбка решил, видимо, портить мне настроение и дальше: он не отлипал ни на секунду от своей спутницы, силясь своим ржанием вызвать аналогичную ответную реакцию у моей незнакомки, но та совсем не улыбалась и отвечала, похоже, рассеянно и невпопад. Взгляд ее время от времени скользил по пляжу, и мне показалось, что раз или даже два остановился на моей скромной персоне.

Наконец, они поднялись. Шезлонги тут же заботливо забрали работники пляжа – бронзовые парни в узких плавках. Незнакомка что-то сказала им, они ответили, и тогда, наконец, она улыбнулась: белоснежно, в тон к купальнику. Не спеша, я тоже поднялся и, отряхивая с себя прилипший песок, стал смотреть, куда направятся «голубки». Те шли в кафешку. И конечно – в шикарную, с неоновым оформлением и швейцаром.

Я потратил еще пару-тройку минут на внутренние терзания, которые длились до парадного входа, а затем шагнул внутрь – словно прыгнул в омут…

В кафе было прохладно и пахло пряностями. «Голубки» расположились на летней веранде. Лошадиная улыбка делал официанту заказ, судя по жестикуляции, – довольно замысловатый, а Девушка в белом рассеянно тыкала пальчиком в свое меню. Когда я сел за соседний столик и посмотрел в такое же меню, то мне стало ясно: попроси я повторить их заказ, и можно уже завтра отправляться домой «на бобах»… Но не уходить же? Заказав чашечку эспрессо, я присовокупил к ней бутерброд, цена которого показалась мне более или менее приемлемой, и пачку «Парламента» – ну не позориться же здесь с мятым «Петром I»?!!! Дождался, когда принесут заказ, и грустно закурил.

Между тем соседний столик довольно быстро оброс яствами, у меня аж слюнки потекли, пришлось отвернуться в сторону небольшой сцены, где музыканты настраивали инструменты, и успокоить урчавший желудок бутербродом, который оказался размером чуть больше пятака… Минута – и над площадкой потекла негромкая мелодия. Свет тут же притушили, танцпол окутала характерная для всех южных городов вечерняя полутьма. Световой день здесь короче, чем в средней полосе, и сумрак наползает неожиданно. В этой полутьме Девушка в белом, словно лебедь, поплыла к танцевальной площадке. Готов поспорить, все мужчины этого кафе перестали жевать и смотрели только на нее. Впрочем, не знаю – за всех не поручусь, но вот я точно перестал жевать. И курить тоже перестал. И даже, по-моему, дышать перестал…

Нет, она не была профессиональной танцовщицей. Строго говоря, она просто двигалась по танцплощадке без всяких там эффектных поворотов. Плыла. Она снова плыла!

Возможно, мне показалось, но во всем кафе воцарилась тишина: ни единого звука, кроме музыки. И лишь когда мелодия закончилась, словно прорвало плотину: где-то хлопнула пробка из-под шампанского, женщины и мужчины потянулись на танцплощадку, и новая мелодия, на этот раз – куда более живая, заразительная, закружила их в танце. Казалось, что в этом водовороте моя незнакомка должна непременно стушеваться, потерять свою медлительную прелесть, но этого не произошло: она по-прежнему плыла в своем темпе, и это, как ни странно, смотрелось так же хорошо, как и в первом танце…

Музыка заиграла медленнее, и ее подхватил за талию, закружив в танце, смуглый мужчина в светлом костюме. Она запорхала, как бабочка, словно и не было медлительности, подстроилась под партнера… Мельком я оглянулся на Лошадиную улыбку: улыбки-то у него как раз не было – флегматично и сосредоточенно он поглощал заказанные яства. Я отвернулся.

Хотелось ли мне потанцевать с ней? Конечно, хотелось! Но вот беда: откуда-то змеей выползло смущение – мне казалось, что в шортах я буду слишком контрастировать с приличной публикой в летних костюмах… Впрочем, зря я опасался: и пяти минут не прошло, как на танцплощадку выбрался толстяк в совершенно, на мой взгляд, неприличных шортах цвета хаки, и начал выписывать пьяные кренделя. И ничего – нормально. Я нервно сделал пару затяжек, притушил сигарету и пошел в круг танцующих.

Вблизи незнакомка показалась мне еще красивее, чем издалека: глаза ее блестели и излучали свет. На этот свет я и полетел, как мотылек – и следующий танец был наш.

Осторожно, словно хрупкую статуэтку, я обнял ее за талию и аккуратно закружил, подстраиваясь под ритм. Как оказалось, подстраиваться было излишне – она подчинилась, повторяя все мои движения, будто отражение. Будто часть меня. И я, уже ни о чем не думая, отдался танцу целиком…

Может быть, я заснул? Может, потерял сознание? Не помню ничего, кроме легкого головокружения и танца, бесконечного, как сама жизнь. Нет, все-таки припоминаю, что кто-то пытался меня отлучить, даже оторвать от незнакомки – бесполезно: словно и впрямь стала она «плоть от плоти»… И только потом, когда она сама отстранилась и, поклонившись на прощанье, пошла к своему столику, я вдруг понял, что имел в виду Платон, описывая муки разделенных надвое человеческих существ, потерявших свои половинки. Я больше не был целым без нее! Хотелось заплакать.

Я вернулся за свой столик. Закурил. С тоской посмотрел на то, как Лошадиная улыбка оплачивает счет…

И тут в мою безнадежность ворвался ее взгляд. Глаза в глаза. Длилось это целую вечность… А потом она вдруг улыбнулась и весело так, заговорщически, подмигнула мне. Я моргнул, и видение пропало – они пробирались между столиками к выходу.

– Счет! Официант, счет! – заорал я.

Не дождался, конечно. Оставил на столике заведомо большую купюру и рванул к выходу вслед за исчезнувшей парой.

Когда я выскочил из кафе, они уже почти растворились в темноте, пропитанной запахом моря – только вдали мелькнуло светлое платье. Стояла ночь, по-южному влажная и жаркая, со стороны моря дул легкий ветер, трещали цикады. Я рассекал вязкий морской воздух, стараясь догнать девушку и ее пожилого спутника. О чем буду говорить с ними, я еще не знал, ноги несли меня сами, такое ощущение возникает, когда бросаешься вниз с обрыва и никак не можешь остановиться. «Мистика какая-то», – подумал я отвлеченно и тут же отбросил эту мысль – никакой мистикой и не пахло, просто Незнакомка в белом основательно вскружила мне голову. Я остановился, когда она вместе со своим спутником скрылась в дверях роскошного пансионата, на фасаде которого горделиво красовались четыре звездочки.

В задумчивости я присел на лавочку. Закурил. Не идти же к ним в номер! Самое логичное – отправиться домой и вернуться сюда утром или днем – сейчас они наверняка лягут спать… На мысли «лягут спать», я представил, как Лошадиная улыбка обнимает мою незнакомку и меня передернуло.

В общем, вопреки всякой логике, я остался на месте, нервно куря одну за другой сигареты, а проклятое воображение, натренированное литературными занятиями, продолжало выдавать эротические сцены, постепенно сменяющиеся картинками жесткого порно. Я решил не мучиться и уйти. Докурил очередную сигарету, поднялся… В этот момент дверь пансионата приоткрылась, и из нее выскользнула она.

Я ожидал всего, чего угодно, но только не этого! Старая примета оказалась верна – как девушка входит в воду, такова она и в любви. Без секундной задержки, без малейшего колебания, незнакомка вплыла в мои объятия. И снова был танец, и снова я почувствовал себя единым существом: двуглавым, четырехруким и четырехногим. И только когда одежда сама по себе слетела с нашего единого тела, мелькнула мысль, что Лошадиная улыбка может нас застукать. Эта мыслишка не могла помешать нашему единению, но ее хватило, чтобы наше четырехногое существо встало на две (мои) ноги, и переместилось в кусты. Наверное, кустарник должен был поцарапать наше тело. Но не поцарапал. Это был наш танец, наша ночь и все вокруг, даже кусты, были на нашей стороне.

Спустя вечность, вечность и еще раз вечность, когда я расслабленно курил, а она сидела у меня на коленях, обвив руками мою шею, я узнал ее имя – Ирина. Мысленно я сразу переименовал ее в «Инь».

Меньше всего в этот момент мне хотелось допытываться о мотивации ее поступка, но один важный вопрос я не мог не задать:

– Кто он тебе? – спросил я. – Отец? Любовник?

Она пожала плечами:

– А есть разница?

Разница была, конечно, принципиальная, но я не решился настаивать. У каждого свои тайны.

И тогда я начал рассказывать ей о себе. Сначала немного сбивчиво, потом увереннее. Рассказал, что я – начинающий писатель (нет, не так, я назвал себя «литератором» – это слово мне всегда нравилось больше), что здесь, на отдыхе, продолжаю творить и очень надеюсь, что напишу что-нибудь стоящее…

Ирина-Инь слушала внимательно, но почему-то все время улыбалась, а, услышав о писательстве, вдруг звонко рассмеялась:

– То ли мне везет на литераторов, то ли они притягивают друг друга…

– Что? Твой… он тоже литератор?

– А ты не узнал? – в ее голосе прозвучало сомнение.

– Н-нет, – покачал я головой. – А что, был должен?

– Я думала, Куцего знают в лицо…

– Как-как? Куцего? Аркадий Борисович Куцего?!!

– Ну да!

Если бы она оказалась наследной принцессой княжества Монако, то и тогда я был бы поражен меньше. Тот, кого я весь вечер именовал Лошадиной улыбкой, не кто иной, как писатель с мировым именем Аркадий Куцего! Этого просто не могло случиться!

Я мотал головой, словно нокаутированный в первом же раунде Майком Тайсоном «Черный носорог» Клиффорд Этьен, пытаясь разложить и собрать по кусочкам заново все мысли о Лошадиной улыбке. Как я мог не заметить, что у него лицо мыслителя? Как мог не признать с первого же взгляда того, чьи книги будоражили мое воображение не первый год? Того, кем я всегда так восхищался? Мне было стыдно. А вдруг… Вдруг она – его жена, а я…

Пока я путался в мыслях, как муха в паутине, Ирина уже оделась (только тут я заметил, что на этот раз платье на ней было не белым, а черным, как южная ночь) и смотрела на меня выжидающе, как бы говоря своим видом: «Провожай!»

Провожать было, слава богу, недалеко, и с этим квестом я справился успешно. Даже поцеловал ее на прощание, но мысли мои крутились только вокруг личности Аркадия Борисовича. Если бы я знал, что это он… Если бы хоть на секундочку мог себе вообразить…

Как-то «на автомате», продолжая все время думать о нем, я добрался до своей сараюшки и первым делом открыл на КПК «Ось второго порядка» – любимый, читанный-перечитанный роман Аркадия Куцего.

Как ни странно, перечитывать книгу не захотелось. Я переключился на текстовый редактор и начал писать рассказ об автостопе. Слова текли, словно вода. Вода, в которой плавает лебедь Ирина-Инь…

Так я и заснул в обнимку с компьютером.

После бурной ночи я планировал спать минимум до обеда, но проснулся внезапно, словно кто-то постучал в ставни моего сна. А может, сработала привычка подниматься рано, засонь-автостопщиков трасса не любит. С трудом разлепив глаза, я выскочил во двор, направившись прямиком в душ. После умывания организм настойчиво потребовал завтрака, у меня даже возникло искушение постучаться в окно к бабе Лизе, но я вовремя спохватился, в красках представив, какой была бы моя реакция, разбуди меня кто-нибудь в такую рань. Постиранная вчера одежда высохла, и я переоделся в чистое, перед тем как отправиться в сторону пляжа – искупаться и, заодно, позавтракать.

На этот раз море было слегка встревоженным животным: возмущенно брызгало на берег пеной и ворчало, но меня все же приняло любезно – покачало на волнах и взбодрило. Обсыхая под утренними лучами, я прикидывал, сколько можно потратить на еду, когда вдруг увидел прогуливающуюся вдоль линии прибоя фигуру, показавшуюся мне знакомой. Вид у Аркадия Куцего, а это оказался именно он, был задумчивый, даже рассеянный, но при этом траектория его движения была удивительно верной: волны несли пену к самым его ногам, но теряли свою приливную мощь и откатывались, не доставая буквально нескольких сантиметров до ботинок – обувь оставалась сухой и безукоризненно чистой. И эта мелочь показалась мне чрезвычайно важной. «Передо мной человек, который выше обыденности, даже грязь к нему не липнет», – подумал я.

И в тот же момент, словно желая меня опровергнуть, какая-то особенно мощная волна покатилась к ногам литератора и разбилась о его ботинки. Впрочем, он этого даже и не заметил. Но я уже принял решение и, схватив одежду, уверенной походкой двинулся навстречу Аркадию Куцего.

Внутренне я приготовился к самому худшему: Куцего узнает во мне вчерашнего танцора, мысленно свяжет мою особу с ночным исчезновением Ирины, бросит мне в лицо обвинение или задаст каверзный вопрос. Отпираться, обманывать я, конечно же, сочту ниже своего достоинства и во всем признаюсь. Пусть на этом наше общение раз и навсегда закончится, зато все будет честно – это самое малое из того, что я могу сделать для своего кумира. А может, и не нужно никаких вопросов с его стороны – рассказать вот так, сразу, все начистоту – и все?

С этими мыслями я встал на пути писателя (волны зашипели у ног, словно потревоженный клубок змей) и сказал:

– Здравствуйте, Аркадий Борисович!

Не заметить меня было невозможно, и он вынужден был остановиться.

– Здравствуйте, – ответил он неуверенно, видимо, силясь вспомнить, где мог меня видеть.

Его мысли витали далеко, и мне снова стало стыдно: Аркадий Борисович, возможно, специально уединился, чтобы продумать замысел очередного гениального произведения, а я, итак со всех сторон виноватый перед ним, бесцеремонно возвращаю его к действительности.

– Извините, – начал я, – я в каком-то смысле ваш коллега… Начинающий автор… Узнал вас и решился подойти, чтобы… Чтобы выразить свое восхищение вашим талантом…

Я совсем смешался, чувствуя, что начинаю нести чушь, и умолк, так ничего толком и не сказав. Однако Куцего, видимо не единожды сталкивавшийся с поклонниками, взглянул хоть и с тоской во взоре, но все-таки снисходительно:

– Все мы когда-то были начинающими авторами…

Непонятно было, кого Куцего имеет в виду, говоря про «всех» – мы были вдвоем. Между тем мой кумир продолжал:

– …а кое-кто так и остался в статусе «начинающего».

Казалось, он раздумывает, будет ли удобно после этой фразы поклониться и пойти дальше, но этому мешала то ли вежливость, то ли что-то другое. Я растолковал это как: «Что мне делать с этим внезапно появившимся поклонником?» Никакого «вчерашнего танцора» во мне, он, конечно же, не признал.

И тут литератора, судя по всему, осенила какая-то идея: посветлев лицом, словно решив сложную задачку, он вдруг проговорил совсем другим, приглашающим тоном:

– Я сейчас как раз собирался завтракать. Не хотите ли, молодой человек, составить мне компанию? Как, кстати, вас зовут?

– И-игорь, – ответил я с заминкой, огорошенный столь неожиданным приглашением, не в силах поверить в свое счастье: завтрак с самим Куцего – это же событие, которое запомнится на всю жизнь! – Куда идти?

– Может быть, сначала, Игорь, хотя бы шорты наденете? – сказал он с легкой усмешкой.

Только тут я заметил, что стою перед ним в мокрых плавках, со скомканной одеждой в руках, и невольно засмеялся.

Кафе на этот раз было недорогим, а завтрак – вкусным. Я уплетал за обе щеки, чем, по-моему, вызвал невольное восхищение писателя.

Подождав, пока я доберусь до кофе, он вежливо спросил:

– И что вы пишете, Игорь?

– Фантастику, – пытаясь справиться с волнением, ответил я. – И реалистическую прозу. О людях.

– Это хорошо, что о людях, – в глазах Куцего мелькнула задорная искорка. – А стоят они того – люди?

– Стоят, – ответил я. – Литература должна писать о людях, иначе творчество бессмысленно! Вы не согласны?

– Почему же, согласен, – Куцего прищурился. – Только важно понимать, о каких людях нужно писать и как строить текст.

– И как его строить? – навострил уши я.

– Объяснить на пальцах?

– Если можно, да, – выдохнул я с тайной надеждой.

– Сожалею, молодой человек, но на пальцах ничего не получится, чудес не бывает. Мне необходимо видеть ваши тексты, чтобы дать более-менее объективные рекомендации.

Вот так рушатся самые радужные надежды. По-видимому, от Куцего не укрылся мой разочарованный вздох, и он сдался:

– Хорошо, приносите тексты, я смогу завтра уделить вам часок.

– Правда?! – я и мечтать не мог о такой удаче.

Куцего немного помолчал, и сказал:

– У меня к вам, Игорь, тоже будет просьба, причем неожиданная.

– Конечно! Чем могу быть полезен? – от волнения я перешел на какой-то высокопарный стиль. Наверное, мне казалось, что именно так следует вести беседу двум литераторам.

– Дело в том, – продолжал Аркадий Борисович, – что я отдыхаю не один. Со мной э… спутница. Это молодая девушка, ей хочется по вечерам хорошо проводить время: танцевать, развлекаться… А я, в силу некоторых объективных причин, не всегда могу составить ей компанию. Отпускать ее одну – тоже, как вы понимаете, боязно. Поэтому, если бы вы согласились иногда сопровождать ее…

Я обомлел. Во время нашей увлекательной беседы я, честно признаться, совсем забыл об Ирине. А вот теперь Мастер предлагает мне – ее вчерашнему любовнику! – сопровождать ее! Возможно ли такое?!

Писатель увидел сомнения на моем лице, но истолковал их по-своему:

– А! Как же я мог забыть? Вас, конечно же, заботит материальная сторона вопроса: развлечения здесь стоят денег, и немалых. Не беспокойтесь: я все оплачу. Мало того, я готов доплачивать за потраченное вами время…

– Нет!

– Отказываетесь от моего предложения? – удивился писатель.

– Да! То есть нет… Я хотел сказать, что платить за потраченное время – это уже слишком, – нашел я, наконец, что сказать.

– А, вы об этом… Пусть так, но счета, в том числе ваши, я просто обязан оплатить. Очень рад, что вы согласились.

Боже, как мне было стыдно, просто готов был сквозь землю провалиться! Куцего же напротив – пришел в отличное расположение духа.

Улыбаясь, он поднялся из-за столика:

– Вот и чудно! Вас не затруднит придти сегодня вечером в кафе «Элефант». Скажем, в 8 часов?

– Конечно, я приду, – сказал я таким тоном, словно назначили место и время моей казни.

И ушел в свой сарай, думая, что не решусь придти.

Конечно, пришел. Причем надел лучшее, что отыскалось в рюкзаке, даже выпросил у бабы Лизы утюг и тщательно выгладил рубашку, постирал и высушил походные кроссовки. Сказать, что я волновался, – почти ничего не сказать. Мне казалось, что наши отношения с Ириной, уже замечены проницательным Куцего, для которого людские души как раскрытая книга. Я вновь и вновь мысленно сравнивал себя с Иудой, впрочем, начиная входить в положение последнего.

«Элефантом» называлась та самая кафешка, где мы вчера танцевали с Ириной. Я топтался перед ней, как грешник перед входом в преисподнюю: и знал, ведь, что зайду, и никак не мог решиться. Впрочем, может, и ушел бы восвояси, но сзади кто-то положил мне на плечо руку. Вздрогнув, я обернулся. Это был Аркадий Борисович, который спросил, улыбаясь:

– А вот и Игорь. Уже дожидается, оказывается, мы с тобой задержались. Знакомьтесь. Ирина, это Игорь, Игорь, это Ирина.

Я уставился на нее, лихорадочно пытаясь выбрать нужный тон. Она вновь была в белом. На этот раз платье было коротким, и заканчивалось вышивкой – точь-в-точь как у бабы Лизы на занавесках. От такого сравнения я нервно усмехнулся.

– Рада познакомиться, – сказала девушка с нейтральной улыбкой, будто и впрямь видела меня сегодня впервые. По идее, меня это должно было успокоить, но почему-то разозлило, и злость помогла мне взять себя в руки. «Буду общаться исключительно с Куцего, – решил я про себя. – Пусть играет роль декорации в этой сцене!»

Между тем мы прошли в кафе и сели за тот самый столик, где они провели вчерашний вечер. Официант принес меню, и начал вежливо расспрашивать у Куцего, будет ли сегодня он заказывать креветки.

Тот отмахнулся:

– Креветки и всякие там прочие суши – это для моей спутницы, а мне, пожалуйста, свежий шашлык, да поострее…

Пока они возились с меню, я сидел, помалкивая: не я заказываю музыку, не мне под нее и танцевать. Но официант вдруг выдал фортель, совершенно для меня неожиданный:

– А, молодой человек, который оставляет щедрые чаевые! Что будете заказывать сегодня?

Мать растак этого придурка! Покраснев, я попросил кофе и какой-то суп. Мне показалось, что Куцего посмотрел на меня с удивлением и даже хотел что-то спросить, но удержался. Настроение испортилось окончательно. По-моему, Аркадий Борисович это заметил, и счел своим долгом начать рассказывать Ирине о том, что я – его коллега, начинающий литератор. Он так и сказал – «литератор», на что Ирина прыснула, не удержавшись. По-моему, я покраснел.