Текст книги "И ты, Гомер! Фантасты о писателях"

Я лихорадочно соображал. Но ведь Мефодий Маркович – всего лишь библиотекарь, что он мне сделает?

– Но ведь вы всего лишь библиотекарь! Что вы мне сделаете?

– Не «всего лишь». Я – Библиотекарь. Человек, который умеет обращаться с книгами. А книги, как ты успел заметить, правят миром… Ты должен остановиться, пока еще не поздно. Прекрати использовать добавочные страницы, забудь о них!

– Да с какой бы стати?! Кто вы такой, чтоб мне указывать? Я, между прочим, пока еще принц.

Я расправил плечи, припомнив все свои столкновения с учителями. Никто никогда не смел перечить мне. Может быть, в той, другой жизни, где я не был принцем – но не в этой. По крайней мере, я такого не припомню.

Припоминание – это добавление к памяти чего-то, чего в ней раньше не было. С того момента как я стал принцем, я многое начал припоминать. Например, свою поездку к дедушке в Кампанде.

– А вы знаете, что у моего дедушки на службе есть специальное подразделение для разговоров с такими, как вы, Мефодий Маркович?…

Мефодий Маркович вздохнул:

– Эдуард, мне нечего возразить мальчишке, апеллирующему подобными приемами… но ты любишь книги, я знаю. Ты должен меня понять…

– Принц Капманде никому ничего не должен.

Внутри у меня что-то защекотало от гордости.

– Ты думаешь, что научился контролировать книги – на самом деле это книги контролируют тебя…

Я невозмутимо развернулся, открыл дверь и вышел из библиотеки.

От двери отскочил Олег Подчебучин, отвернулся, рассматривая стену напротив.

* * *

Было когда-то давно время наших совместных игр. Было то в детском садике «Калинка» (или «Малинка»? – не помню), и во дворе нашей девятиэтажки, где мой сильный папа катал нас по очереди на плечах и пугал дикими гиппопотамскими выкриками. Олежка без раздумий откликался на все мои идеи, бросаясь в огонь и в воду, если я прикажу – и радовался. И я радовался нашим играм, пока однажды не загнал Олежку на березу и не приказал ему:

– Прыгай! Ты – белка-летяга.

Летяга прыгнул и приземлился со сломанной ногой. И лежал на земле, тихонько поскуливая, потому что я запретил ему кричать. И смотрел на меня доверчиво как всегда. Ждал терпеливо помощи.

И я не могу этого забыть. В какой бы из моих жизней это ни случилось – я уже не могу беспечно играть с Олежкой. Не могу ни позвать куда-то, ни приказать, ни даже просто предложить что-то для меня сделать.

Я тогда и начал читать запойно – пока он не мог ходить, лежал дома со своей сломанной ногой. А я брал из дому книжку и читал на лавочке возле подъезда. Лето было жаркое, а играть было не с кем.

В один из тех солнечных дней дверь подъезда заскрипела и выпустила Олежку. Нога зажила, гипс сняли.

– Эдя! – он бросился ко мне. – Пойдем играть!

– Не могу, мне книжку надо дочитать. – Я захлопнул книжку, зажав страницу пальцем, и отправился домой.

То был «Незнайка в Солнечном городе». За ним последовал «Незнайка на Луне», «Бибигон», «Волшебник изумрудного города», «Урфин Джюс»… Мама пыталась вытолкать меня на улицу поиграть, но папа заступался:

– У ребенка жажда знаний. Это святое.

Я помню солнечные пылинки в моей комнате, помню наш двор, так и манивший выйти поиграть. Помню, как я отворачивался от окна и утыкался в книгу, как будто что-то меня не пускало. Как будто я уже тогда начал искать свою Черную Книгу.

Страница осуществления

Я потянул Олега вглубь коридора, в сторону туалета – там удобные подоконники:

– Колись на счет раз – подслушивал?

Олежка наглый, но не со всеми. Чаще он, как бы, воспитанный. Но не со мной:

– Случайно мимо проходил. А тут внутренний голос как заорет: «Не проходи мимо!» – и не дал пройти мимо. – Быстро-быстро захлопал ресницами шпион.

– И что ты слышал?

– Ну, во-первых, Мефодий спятил…

– А во-вторых?

– А во-вторых… Ты принц, тебе все можно.

И как-то очень серьезно на меня смотрит. Вот всегда так – слишком серьезно он на меня смотрит. И с дерева прыгнул, потому что я сказал. Мне захотелось уйти куда-нибудь подальше.

– Эдя, ты только не сердись, пожалуйста! Я не это хотел сказать! Я хотел сказать, можно, я с тобой?

Интересно, как люди растут, а у них глаза не меняются. Потому что у Олежки глаза сейчас точно такие же, как были в детском саду.

– Ты о чем?

– Ну, мне внутренний голос сказал… – Олежка явно соображал, что бы такое мог ему сказать внутренний голос.

– Он тебе, наверное, сказал: «Учи, Олежка, физику, а то на второй год останешься!»; Я не удержался, взъерошил ему волосы на макушке.

– Не, я учу! А она не учится.

– Кто она?

– Физика. Я сначала честно наизусть выучивал, а Эльвира как чего-нибудь спросит – и опять двойка. Я потом понял, что все равно без толку.

Эльвира Михайловна – наша физичка. На мой взгляд, нормальная училка. Но к Подчебучину особый подход нужен.

Эльвира говорит:

– Я, Подчебучин, к тебе подхожу с разных сторон. Со стороны доски, со спины, справа, слева – но почему-то мои подходы не срабатывают. Я понимаю, что можно попробовать постучать твердым предметом сверху, но боюсь, что в этом случае шило, на котором ты сидишь, вызовет реакцию противодействия и ты лопнешь. Потому что внутри у тебя вакуум.

Тут я не согласен, насчет вакуума. Шило – да, есть. Но вакуума нет. Наоборот – у него буквенная непроходимость. Пока руками не потрогает – ничего не поймет. Буквы только все осложняют. А если буквы не проходят, значит, им что-то мешает.

– Слушай, Олежка! А может, тебе чаю сладкого надо пить побольше? Я вот, когда чаю попью, лучше соображать начинаю.

– Я чаю пил. И кофе пил. И кока-колу. Только без толку – все равно в меня буквы не проталкиваются. Это потому, что у меня система нервная, мама говорит. А папа говорит, надо через пятую точку воздействовать. Но мама против и я тоже.

Я фыркнул и хлопнул Олега по плечу:

– Короче, давай свою «Физику»! – я зашарил у себя в сумке в поисках страничек. Мда. Что-то они быстро закончились. Ну, ничего. – Олеж, давай я тебе на корочке кое-что напишу…

Олежка достал из школьной сумки водяной пистолетик, пачку канцелярских кнопок, теннисный мячик и, наконец, учебник физики, который я тут же пристроил на подоконнике. И начал записывать страницу повиновения на внутренней стороне обложки. Олег жонглировал теннисным мячиком у меня за спиной:

– Понимаешь, если натренировать левую руку, она будет как правая! А по некоторым показателям даже лучше. Когда дерутся, например, никто не ожидает, что слева прилетит, а тут – нна! – и лежит. Как Кори Сандерс, только еще лучше. Все же думают, что я правша, а я – нна!

Красная книга контроля

Что я тут делаю? Помогаю Олежке получить идеальный учебник физики? А ему оно надо? Да ему проще кросс пробежать на пять километров, чем прочитать параграф из учебника… Я прикрыл глаза и откинулся к стене, стараясь припомнить:

«Единокнижие сообщает, тех, кто не чает, обучает, осуществляет, овеществляет…»

Решительно выдернул готовую страницу повиновения и написал вместо нее другую – прямо на внутренней стороне обложки. Страницу осуществления.

Что такое «страница осуществления»? По-другому она называется «страница контроля» – не читатель контролирует текст, а текст захватывает читателя.

Мячик прилетел мне в затылок, рука дернулась, я обернулся, но Олежка уже исчез. То-то же. Я спокойно дописал страницу, пририсовал смешную рожицу, закрыл учебник и выглянул в коридор. Какая физика, когда ребенок в пятнашки хочет играть?

– Так, что-то у нас сегодня подозрительная тишина в классе… – Эльвира Михайловна обвела класс взглядом поверх очков:; А где Подчебучин?

И все уставились на меня. У меня же Олежкин портфель. Пришлось отвечать:

– Он в медпункт пошел. У него голова заболела.

– Врезался на полном скаку в косяк?

Олег такой, с ним всякое случается.

– Не знаю. Он мне не сказал.

Подчебучин на уроках так и не появился. Я поплелся домой с двумя портфелями. Шел и крутил головой по сторонам. Люди на улицах спешили по своим делам, троллейбусы сновали по своим маршрутам, автобусы останавливались, где им положено, никто не нарушал порядок.

Дома я первым делом достал «физику» из Олежкиного портфеля. Открыл свою страничку, проверил все буковки – не нашел ни одной ошибки, только размашистая закорючка в конце, вдохновение от теннисного мячика.

Я перелистнул страницу, вторую…

«Из пункта „А“ в пункт „Б“ выехал какой-то чувак на тачке, со скоростью 60 км/ч. Через пять минут следом за ним на другой тачке выехал Олег Подчебучин, с начальной скоростью 40 км/ч. Видя по радару, что догнать того чувака у него без шансов, Олег Подчебучин врубил ракетные двигатели ускорения и догнал первого чувака через 15 минут. Спрашивается, с каким ускорением он гнал и на какой скорости проехал мимо чувака с победной улыбкой?»

«Над картофельным полем на высоте 1 км кружит самолет. Скорость самолета 465 км/ч. Пилот получает сообщение Гидрометцентра, что скорость ветра 12м/сек. Пилот предупреждает парашютистов, что парашют следует раскрывать как можно позже, чтобы упасть прямо на поле. Олег Подчебучин раскрывает парашют на высоте 980 метров. Спасательная команда в недоумении: на каком расстоянии от картофельного поля следует искать Олега?»

Нет, это конечно, последнее место, где я бы стал искать Олега – учебник физики… Я быстро прошерстил страницы, закрыл обложку – красную – и снова открыл разворот обложки в начале учебника. Разворот оказался пуст, ни моей записки, ни теннисной загогулины – ничего. Как новенький. Я поковырял ногтем корешок и места склейки страниц с обложкой – ничего. Я схватил учебник за красные корки и лихорадочно затряс.

…Но учебник раньше не был красным! Я вытащил свой учебник, положил рядом. Белая физика и красная. И где-то в красном учебнике застрял Олег. Я в который раз начал перелистывать красную «физику».

Откуда-то выпорхнула карточка с изображением «Феррари». Зазвенел телефон.

Я бросился с учебником в коридор, продолжая листать, схватил трубку:

– Расстояние от Земли до Луны 84 тысячи 400 километров! – в трубке бесновался Олежкин голос. – В скафандре Олега Подчебучина имеется встроенный радиотелефон! С какой задержкой доходит его голос до земли, если взять скорость радиоволн равной 300 тысяч километров в секунду!? а также учесть, что Олег находится на обратной стороне Луны?!! Диаметр Луны равен 3 тысячи 476 километров!

– Четыре секунды? – не задумываясь, выпалил я.

– Ответ неверный. – Щелчок, гудок. Олежка отключился.

Я замер.

Во-первых, такой юмор совсем не в его духе. Во-вторых… Олег физически не способен сам положить трубку. Я десять раз скажу «пока-пока», а он будет продолжать тарахтеть, как ни в чем не бывало, пока я первый не отключусь.

Позвонил Олегу домой. Долгие гудки. Долгие гудки. Долгие гудки. Я накинул куртку и побежал к нему. Звонил-звонил в дверь, даже пнул несколько раз с досады. Заклацали замки на соседской двери, я поспешил смыться, чтоб не встречаться с соседкой.

Вернулся к себе. За дверью истошно заливался звоном телефон. Я рванул к нему, не закрыв двери.

– Диаметр Луны 3 тысячи 476 километров! Олег Подчебучин находится в точке, диаметрально противоположной месту посадки Шаттла. Шаттл стартует обратно на Землю в 12 часов по Гринвичу. С какой скоростью должен бежать Олег, чтобы успеть на Шаттл до старта?

Я глянул на часы – 14:42. Округлим до 15:00. У Олега 21 час. Расстояние до Шаттла «Два пи-эр»… то есть, один пи-эр.

– Погоди, я включу калькулятор!

– Ответ неверный. – Щелчок, гудок. Олежка отключился.

Блин, я забыл разницу во времени с Гринвичем! У меня из подмышки вывалился учебник физики, раскрылся посредине. Я глянул название параграфа, перелистнул… Телефон зазвонил опять.

– Эдик, привет! Ты что делаешь? – Сырбачева, ее только мне не хватало.

– Физику решаю.

– А я в библиотеке новую книжку взяла…

– Ну, молодец. Мне телефон нужен, родители должны звонить.

– А, ну я сейчас приду! – Вика отключилась.

Черная книга предательства

Я осторожно положил трубку на телефон и сжал в руках Олежкин учебник физики. Красный, красный, красный – о, блин! (демон?) кто покрасил его? Что случилось с моим другом? Что за дурацкие звонки?

И я верю, что он действительно где-то на Луне, меряет секундами оставшийся воздух – и Шаттл вот-вот улетит с другой стороны Луны…

Как это случилось? Не знаю. Знаю, что Мефодий сказал правду – я чернокнижник и дела мои черны.

Я бросил «физику» на стол. Медленно повернулся к окну, продолжая уголком глаза следить за учебником. Почему? Я что, ждал, что книжка запрыгает по столу или взлетит на воздух? Или просто возьмет – и исчезнет, как будто ничего и не было? Не знаю.

Я высыпал на стол содержимое Олежкиного портфеля и прищурился, так, что контуры предметов стали размываться. День клонился к вечеру. Я прищурился еще сильнее – и вокруг предметов появился зеленоватый контур, аура. У всего есть своя аура, я про это читал. Вот только раньше не видел сам. Зеленый контур отчертил шторы и стол и все, что на нем. В окне над столом белый шарик солнца застрял в нижних ветках дерева. И вдруг я заметил, что не у всех книг контур зеленый. Контур учебника физики горел черным – и стал чернее, когда я на него посмотрел. И тут книга распахнулась. Зашуршала бумага, будто ветер подхватил… над книгой взметнулось черное пламя. Я распахнул глаза. Пламя не исчезло. Оно тянулось вверх, пританцовывая, разгораясь, разрастаясь, вот-вот перепрыгнет на другие учебники.

Я рванул дверь на балкон, притащил из кухни спички и начал чиркать, поджигать страницы прямо на снегу за балконной дверью. Рвать учебник рука не поднималась – а вот жечь, – за милую душу! Учебник никак не разгорался. Я метался по комнатам, прислушивался к телефону, рвал какие-то билеты, найденные в карманах… конечно, этого оказалось мало. Вытряхнул свои тетрадки и начал рвать из них листы. Пламя, наконец, вспыхнуло и красный учебник физики с распростертыми страницами весело затрещал, расцвел лепестками настоящего пламени, чернея и рассыпаясь в пепел на глазах.

И тут снова зазвонил телефон.

– Эдик, это Олег! Я тут, я что хотел сказать… мой портфель у тебя?

– А ты где?

– Я… ну, я, в общем, в спортзале уснул нечаянно…

– Ты уверен?

– Что нечаянно?

– Что уснул…

– Эдя …а мой портфель?

– Заходи.

Я положил трубку и привалился к стене.

Потом отвалился от стены и включил на полную громкость «Войну миров» Джеффа Уэйна. О, как я скакал! Как я орал! Мама обязательно вспомнила бы наших с папой диких предков – поэтому я никогда при ней не буду скакать! Но сейчас!

Еле слышно пробубнил дверной звонок. Я распахнул дверь и кинулся обнимать Олега. Он таким меня никогда не видел.

И вот я кружу моего друга по комнате, с него шапка слетела, шарф на морду наехал – а я кружу и хохочу.

Олег постепенно начал оживать и подергиваться, пытаясь вырваться. И замер, уставившись в одну точку. Я проследил за его взглядом – в прихожей топталась Сырбачева.

– О, Вика! Какими судьбами?! Садитесь, я вам чай сделаю! – выпустил на свободу Подчебучку, сделал потише музыку и умчался в кухню, – настоящий шаманский чай с имбирем! Ууууу!

Когда я вернулся, неся поднос с чаем, печеньем и чем-положено, Олег играл с моей коллекцией значков, украшая ими себя, словно чешуей. Вика читала книжку. Олег приговаривал:

– Диаметр одного значка равен… двадцать миллиметров. Площадь одного значка равна… два пи-эр в квадрате… площадь Подчебучина равна… итого, для полной брони…

– Олег, а давай ты для разнообразия что-нибудь почитаешь! – Я взял с полки «Крокодила Гену» и вырвал у Олега коробку со значками.

Он послушно раскрыл книгу и сел на пол, спиной к дивану.

Я подошел с подносом к Вике сбоку, заглянуть на обложку – черная. Черную книгу читала Вика.

– Что читаем? – я осторожно поставил поднос на стол.

Вика оторвалась от книги, посмотрела на меня прозрачным взором:

– Тут про литературоведение. Не думала, что тебя такие книжки интересуют.

– Ааа… где ты ее нашла?

Вика качнула головой в сторону балкона:

– Дверь распахнулась, балкон, оказывается, не заперт был. А там книжка. Грязненькая. Но ничего, я ее почищу и подклею. А послезавтра верну.

– Извини, Сырбачева. Не получится вернуть.

Я стоял спокойно рядом, а тут резко схватил книгу и выдернул у Вики из рук.

– Ты чего? – у нее глаза распахнулись на пол-лица.

– Да ничего. Я ее сам еще не прочитал. А вообще, эта книжка моего деда. А он не терпит вмешательства посторонних в наши внутренние дела.

Олег забормотал:

– Апельсины являются основой экспорта Кампанде… В одном ящике двадцать килограмм апельсинов… корабль из Кампанде в Туапсе плывет девять суток… Пограничный контроль… Растаможка… как они Чебурашку пропустили? – Чебурашка спал. Тысяча тонн апельсинов разгружаются и грузятся в рефрижераторные вагоны… трое суток. Итого до Москвы шестнадцать суток минимум. А если вагонов нету? Восемнадцать. За сутки Чебурашка съедает… спит в уголке ящика… там бумажки… сколько же он какает?

– Ага! Вся компания в сборе.

Мы, все трое, обалдело уставились на входную дверь. Та была распахнута настежь, сквозняк пролетел по дому, вырвался за балконную дверь, вернулся с горстями снега и принялся издевательски закидывать нас. В проеме входной двери возвышался Мефодий Маркович собственной персоной.

– Когда впервые начали появляться черные книги, никому и в голову не приходило связать их с кострами святой инквизиции… А ведь именно предательство книг, сожжение порождает эту особую субстанцию, наделенную волей и желаниями. Отдайте мне книгу, Эдуард! В ваших руках – это зло в чистом виде.

Он шагнул в зал и протянул руку, чтобы вырвать у меня книгу. Жилы у него на запястье вздулись и я вдруг впервые подумал: «А ведь ему много лет». И отступил к окну.

– Наш век – время беспрецедентного предательства в отношении книг… их хранят в сараях, выбрасывают на помойки, жгут… из книг выпиливают безделушки – как из особой породы древесины! … их не читают.

Мефодий подбирался ко мне, а я все отступал, кружа по комнате вокруг стола под музыку «Войны миров».

– Если бы не такие писатели, как Минор Ласточкин – мир уже давно погряз бы в пучине войн и пожаров… к счастью, его книги, сгорая, превращаются в простой пепел без капли черной горечи – так он служит делу спасения мира…

Я заметил какое-то движение и скосил глаз на Сырбачеву. Она держала на коленях какую-то книгу и быстро-быстро листала ее – одними кончиками пальцев.

– Отдай мне книгу, малыш… Я тысячу лет не сплю ночей, жду ученика… но тебе еще рано… – Мефодий покачнулся, мягко оседая и удивленно глядя на Вику. Клюнул носом в ее сторону, запнувшись на ходу – и обрушился на пол, роняя журнальный столик и торшер. Зазвенели осколки хрусталя, запрыгали во все стороны.

Огромная фигура, распластавшись, заняла все свободное пространство в зале. Я перескочил через торшер, склонился над библиотекарем:

– Мефодий Маркович! Вам плохо?

Его глаза были закрыты, я нерешительно коснулся воротника пальто. Огромная ручища схватила мое запястье – какие у него огромные худые руки! – и Мефодий просипел:

– Эдуард, что… не трогай черную книгу… не… нельзя, но я… не успел… ты, надо читать, я…

– Что надо читать? Что с вами?

– Я сейчас… – и вдруг выдохнул горячим шепотом на одном дыхании: – Эдик, я кончился – время пришло. Я стал книгой. Читай меня, чтобы вернуть. Оживить. И ты – ты сам – не пользуйся! – ты чернокнижник, и я – но забудь все заклинания, иначе… Читай меня, пожалуйста! Мы одной крови!…

Его лицо потемнело, рука ослабела, соскользнула с моего запястья. Весь он как-то уплощился, сделался как будто картонным, потом карикатурно-картонным, шире и короче, – фигура начала меняться в пропорциях и уменьшаться в размерах. Ветер снова распахнул балкон.

Ощущение нереальное, как будто вдруг понимаешь, что спишь.

Мысли сбились в кучу и заскакали – и я вправду начал видеть сон.

Я ищу на полке книгу. Сбоку на соседнем стеллаже слышится шелест и падает книга на пол. Падает, превращается в женщину в голубом платье и уходит. Я продолжаю искать. Не найдя своей книги, я оборачиваюсь к столу, на котором, как водится в библиотеках, лежат стопки книг. Со стола соскальзывает одна из книжек, страницы распахиваются желтоватым облачком. Облачко вырастает в гриб, затем в сутулого человека в сером костюме. Человек разворачивается, скользнув по мне взглядом – и уходит. Я собираюсь уходить тоже. Оглядываю библиотеку в последний раз, в тщетной попытке уловить присутствие иголки в стоге сена. В дальнем углу под столами слышится шорох. Я наклоняюсь и вижу, как из норки в стене протискивается в комнату книга, попутно приобретая человеческие черты. Книга с женским лицом – глаза голубые… крыса с человеческим лицом… фигура распрямляется – это девушка. Она приближается, глядя мне прямо в глаза, обходит меня и распахивает дверь, чтобы исчезнуть в вечерней толпе.

Я развернулся лицом к библиотеке и увидел библиотекаря. Всклокоченные волосы, очки в медной оправе, засаленное черное платье… сутана. Он пристально смотрел на меня и, поймав мой взгляд, протянул мне руку. Не то улыбка, не то просто желание ободрить – что-то в его лице придало мне уверенности и я протянул руку в ответ. И очнулся.

И замер с протянутой рукой.

На полу лежал огромный старинный фолиант в темном кожаном переплете.

* * *

– Ой! Что случилось? – Сырбачева подняла со своих коленок и положила на стол Черную книгу. Точь-в-точь такую же, как та, что я недавно у нее отобрал.

– Аааа! Он исчез! исчез! Аааа! где он? – откуда-то из угла кубарем выкатился Олежка и заприседал, заоглядывался вокруг стола: – Ну где он?

Он подобрал с полу упавший фолиант, обсмотрел со всех сторон, запустил на стол, схватил из вазочки печенье, засунул в рот и снова заорал:

– Где он?! Что это?!

Во все стороны полетели крошки.

Вика недоуменно смотрела на него, шевеля губами. Я прислушался – она повторяла выкрики Подчебучина.

Я дернул ее за книгу. Черная книжка, казалось, приросла к Викиным рукам.

– Я сегодня взяла в библиотеке. Я тебе говорила.

– Ты что-то прочитала, от чего он исчез. Что?

Вика уставилась в книгу:

– Вот это: «Чернокнижие уб…»

– А… не надо! – я зажал ей рот ладонью. – Ты же не хочешь, чтобы я тоже исчез?

Вика вытаращилась на какую-то точку в стене:

– Ты что, думаешь, это я?! Ты думаешь, это из-за меня?! – она медленно повернулась ко мне: – Это все из-за меня.

Голос у Вики осел.

– Эх, Сырбачева… хоть ты и отличница, а дура-дурой. При чем тут ты? Ну прочитала что-то вслух, ну совпало это с чем-то, но ты же понятия не имела что так получится! Короче, я разберусь, не боись.

Сказал так, как будто сам в это поверил. Только почему-то мне казалось, что уже ничто не будет легко и просто. Я поднял с пола книгу и выпал в осадок. То есть, просто потерял все мысли, слова, всякое соображение – и даже время. Я не заметил, как мои друзья ушли. Я осторожно трогал книгу, будто боясь обжечься. Я буквально по миллиметру изучал обложку – кожа, без намека на буквы – ни автора, ни названия – как будто обложка у планшета. И пожелтевшая первая страница без намека на слова. И огромные буквы на третей странице:

;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;

* * *

В замке повернулся ключ. Я положил книгу на столик и огляделся. Мои друзья убрали осколки вазы и вернули мебель на место.

– Пушкина читаешь? А руки мыл? – папа исчез в ванной, пожурчал, поскрипел, постучал, крякнул и снова возник в гостиной. В нашей семье много шума означает недовольство. Я закрыл книгу и увидел сходство с нашей вечерней Книгой.

– Папа… это не Пушкин.

Он приложил ладонь к моему лбу, открыл книгу и начал листать.

– Боже мой… какая древность… откуда?!

– Я нашел черную книгу.

Я начал рассказывать. И отец все понимал. Взрослые часто понимают больше, чем нам кажется. Когда я закончил свой рассказ, он положил узкую ладонь на книгу – по цвету почти не отличишь от переплета – и сказал книге:

– Вот мы и встретились. Здравствуй, Зенодот!

– …Мефодий Маркович? – уточнил я.

– У великого чернокнижника бывает много имен.

– А Пушкин?

– А Пушкин слишком торопился – ему надо было вытаскивать прадеда, держать время. Но он сам, русский мальчик Саша Пушкин, оказался слишком большим узелком на ткани мироздания… слишком много энергии, слишком много мысли, слишком много страсти.

– А я?

– А от тебя я не ожидал. Мне бы и в голову не пришло, что Зенодот может жить на соседней улице. Ты об него обжегся – и сам загорелся.

– А ты??!

– А я когда-то очень мечтал быть русским мальчиком и жить в Москве, как Пушкин. – Сверкнули в улыбке зубы: – Такая у нас семья, мой мальчик – всего добиваемся. Надо только знать, чего хочешь.

У меня было ощущение, будто я падаю с Луны – валюсь в трубу стремительно и не за что зацепиться – а внизу на Земле мягкая соломка подстелена.

Когда-то мой папка катал меня из комнаты в комнату, умел ржать и игогокать как никакой другой папка в мире. Он читал мне сказки голосами Прекрасных Василис и Бессмертных Кащеев – и радовался, когда я начал читать сам. Он собирался на лыжную базу или на дачу и спрашивал меня, что я буду читать. Он тыкал вилкой в пустую тарелку и читал вслух сказки Шефнера. И мы с мамой ухахатывались над сказками и подкладывали папе котлету. Но я вырос, а папка не изменился. Он даже не заметил, как стал черным. Даже не вспомнил, что был белым. Он остался в детстве – так я думал.

И вот со мной рядом оказался мудрый друг, который все видит, все замечает – и улыбается мне все той же улыбкой из моего детства, лукавой и понимающей.

Я вздохнул:

– Сколько раз нужно прочитать Книгу, чтоб Мефодий ожил?