Текст книги "И ты, Гомер! Фантасты о писателях"

Евгения Халь, Илья Халь «Эта – моя!»

В гостиницу она не пошла. Умница! Моя девочка! В гостинице засада. Она об этом знает, хотя ей в сущности все равно кому доставаться. Это наша война, а она просто приз. Но привыкла скрываться из-за того, что нас теперь – легион, а они все наперечет.

Раньше-то по-другому было: они за нами бегали, искали наши сокровенки. Любили и ненавидели, ругали и хвалили – не суть. Главное, что их было больше, чем нас. Я те времена не застал, мне дед рассказывал. Хвастался тем, что у него в дремучем 2065 году на каждую сокровенку по три заветника было! Какая роскошь!

А я родился в те времена, когда своего заветного полжизни ищешь. И не факт, что найдешь. Они теперь в сети прячутся. Ни их фоток, ни лайков нам – скрывают свои вкусы. Чтобы мы на них не охотились.

Разве что когда кто-нибудь из наших задушевников обзаведется заветником, то его фото сразу в сеть выкладывает. Вот, мол, завидуйте! И руки загребущие свои подальше держите, потому что этот – мой.

Но у меня связи есть. Я ее давно отследил. А толку? Нам нельзя к ним в сети подкатывать. Конвенцию 2077 года, которая положила конец кровавой войне задушевников, никто не отменял. А там русским по белому написано, что задушевники должны терпеливо ждать, пока к ним в населенный пункт не прибудет заветник, которому можно свою сокровенку лично вручить. Физически прибудет!

По сети, конечно, легче. Но иначе войну было не остановить. Мочили мы, задушевники, друг друга страшно. Из сети война в реал выплеснулась. Народу полегло – жуть! А так в каждом городе у задушевников свои заветники. Баланс – форматировать его абзацы!

Красавица моя сидит за столиком в кафе, капучино пьет. Глаза умные, пальцы тонкие. Меня она ждет. Меня – а не других.

А за углом справа и слева от меня уже два волка-задушевника притаились, хотят моего ягненка заграбастать.

Справа барышня – красавица длинноногая. В мирное время замутил бы с ней. Но а ля гер ком а ля гер – на войне все мы одного пола.

Красотка оборачивается, хищно скалится из-за угла и показывает мне средний палец. Думает, что если длинноногая, то первая до моей девочки доберется.

– Эй, на орбите! – негромко окликаю я ее. – Ты связь-то с Землей держи! Эта заветная – моя!

Выскакиваю из укрытия, бросаюсь вперед, толкаю красотку – ну не бить же женщину! А вот конкуренту слева, небритому мужику, вламываю от души! Он падает. Добегаю до столика. Сзади топот и крики, кто-то хватает меня за воротник. Выскальзываю из цепких пальцев конкурентов, падаю под столик, и, едва не перевернув его, подсовываю свою сокровенку ей, родимой и заветной. Она берет в руки мою душу. Мои бессонные ночи. Мой пот и слезы.

Я выиграл. По официальным правилам этой войны выигрывает тот задушевник-писатель, чью сокровенку, книгу то есть, первой взял в руки заветник-читатель, для которого она предназначалась.

Слышу вой неудачливых конкурентов. Мне их жаль. Но таковы правила этой войны за читателей в мире, где их почти не осталось. Где писателей в десять раз больше. У вас еще будут свои заветники, а эта – моя. Родная, как же долго я тебя искал!

Алексей Верт «Ничья победа»

Марта толкнула меня в бок, и совесть куда-то улетела.

Пришлось ползать по всему вагону и искать ее. Полчаса, наверно, убил на поиски. Как будто не совесть, а закон подлости потерялся, не иначе.

Марта, конечно, хорошая, извинялась потом и яблоком пыталась угостить, но я все равно надулся. Во-первых, волновался перед боем. Во-вторых, должно же быть хоть какое-то уважение к тому, кто представляет честь клуба на уровне страны? Ну, то есть ко мне.

Я так ей и сказал об уважении и вообще, и яблока брать не стал. А она насупилась и отвернулась к окну. И даже носом шмыгать начала подозрительно. Ох уж, эти девчонки.

Но Сергей Александрович улыбнулся, хлопнул Марту по плечу и сказал, что не время ссориться, и тем более – не время расстраиваться.

Петр и Шурри его поддержали.

Я и сам особо ссориться не хотел. Просто, видимо, переволновался за последний месяц. В последнем раунде, когда на области против соцов играл, думал – все, мозги сейчас зашипят и из ушей наружу полезут. Расплавятся. Но ничего, победил. Те же Петр и Шурри, к примеру, еще на уровне города вылетели, а Марта вообще только до района дошла. Могли бы чуточку уважения высказать. Или поддержать хотя бы – вместо того, чтобы под руку толкать, когда я эмоции собираю.

Тут учитель сказал, что через несколько минут мы подъедем к столице и посоветовал в обязательном порядке смотреть в окно. Мол, такой вид открывается только сейчас, пока состав к городу подъезжает. Монорельс специально так спроектирован, что сначала огибает центр с самыми красивыми зданиями и только потом спускается ниже, к вокзалу.

Следующие минут пятнадцать пролетели, как миг. Действительно, я таких домов еще никогда не видел – с блестящими парусами-крыльями, с изумрудными газонами на крышах, с переливающимися всеми цветами панорамными окнами… У нас, конечно, тоже и небоскребы высоченные есть, и подвесные сады, но такой красоты, пожалуй, нет.

Ребята все к окну прилипли, видами наслаждались. Я на радостях решил простить Марту и сделать ей что-нибудь приятное. «Вон», – говорю, – «смотри какая башня! Блестящая и высоченная! Прям как ты!» Шурри и Петр рассмеялись, а Марта почему-то обиделась. Я даже не понял, что такого обидного-то в башне, но Сергей Александрович сказал, что как-нибудь потом я обязательно это пойму.

А потом состав стал спускаться вниз, вокруг замелькали дорожные развязки и приземистые старые здания – ничего интересного, и я начал складывать сайдборд в коробку. Но тут учитель показал в окно: «Смотри, вот и он, турнирный дворец!» Я обернулся, но мы уже проехали мимо. Жаль. Очень хотелось поскорее увидеть этот самый дворец.

– Ничего особенного, – сказал Петр

– Обычный дворец, – кивнул Шурри.

Угу, им легко говорить.

На вокзале нас встречали журналисты и организаторы турнира.

Александр Сергеевич сказал, что я должен ответить на несколько вопросов, прежде чем мы поедем в гостиницу. Организаторы его поддержали.

Мне не очень-то хотелось отвечать на дурацкие вопросы. Лучше скорее добраться до номера, а там включить проектор и спокойно изучить тактику противника.

Но учитель сказал, что интервью – это обязательная честь игры, и мне придется соблюдать правила.

Что ж, пришлось поговорить с корреспондентами. Они спросили, что я знаю о своем сопернике – я ответил, что он везучий, раз добрался до финала, но здесь ему не повезет. Журналисты посмеялись и сказали, что он говорил в интервью то же самое.

Я немного разозлился из-за того, что этот выскочка так обо мне думает.

Затем спросили, какая у меня будет тактика. Я ответил, что у меня будет тактика победителя.

– А конкретней? – поинтересовались они.

– А конкретней – на поле увидите! – отрезал я.

Учитель одобрительно кивнул.

Потом корреспонденты спросили, кто будет поддерживать меня во время игры. Учитель сказал, что нужно дать слово самим ребятам, и они принялись рассказывать о себе, о нашем литературном кружке, как мы познакомились, чего хотим и к чему стремимся. Больше всех говорила Марта, постоянно при этом улыбаясь. У нее такой глупый вид при этом был, что мне даже чуть-чуть смешно стало.

Но один из журналистов прервал ее прямо на полуслове и сказал, что это все, конечно, интересно, но хотелось бы узнать побольше подробностей о предстоящем поединке и собственно об игре. Ну, тактики всякие, хитрости, стратегии, и, главное, – в чем смысл. Он так возвышенно произнес это слово, Смысл, прямо как с большой буквы.

Мне стало обидно за ребят, которых не стали слушать, и я объяснил, что все подробности об игре можно узнать завтра, непосредственно во дворце, а о ее смысле сейчас твердят по любому каналу в новостях. А мне повторяться на эту тему не хочется.

Кто-то засмеялся, журналист опешил, а учитель сказал, что мы устали с дороги и хотим отдохнуть.

И чего он так решил, интересно? Я вот ни капельки не устал. Хотя отвечать на вопросы и вправду надоело.

В гостинице нам каждому дали по большому номеру. Учитель посоветовал немного отдохнуть, упорядочить впечатления, почитать что-нибудь, а потом прогуляться вместе по городу. И ни в коем случае не думать о завтрашней игре, дать мозгу «отоспаться».

Но я сразу же сел перед к проектором, как и намеревался, и включил логи моего будущего противника. Я уже просматривал их перед выездом, но все никак не мог понять, что меня смущало. Он играл словно по какому-то заранее прописанному плану. Будто знал, что соперник сделает так-то. И всегда готовил противовес. Всегда уверенно, будто сама судьба вела его от победы к победе. А в интервью спокойно улыбался, пожимал плечами и говорил: «Так было!»

Интересно, как он это делает?

Я не успел серьезно над этим поразмыслить, как прибежали Шурри и Петр с ужасно заговорщицеским выражением на лицах и вдобавок запыхавшиеся. Оно понятно, им заняться нечем, вот и развлекаются, как хотят, пока я тут пытаюсь придумать, как же мне победить. Выигрывать-то надо, не зря же мы сюда приехали.

Они заговорили наперебой:

– Он живет…

– Живет на этаж..

– На этаж ниже!

– Ниже нас прямо!

– Прямо под..

– Нами!

Я спросил: «Кто живет?» Оказалось, тот самый соперник. У нас двенадцатый этаж, а у них одиннадцатый. Я решил, что это неплохой знак. Уже сейчас я нахожусь выше противника, ха. То ли еще будет на игре.

А потом Петр предложил навестить его. «Интересно же посмотреть, какой он вживую», – подмигнул он мне и переглянулся с Шурри. Все ясно, заранее договорились и теперь меня будут подбивать на разведку. Хотя я бы и сам пошел, чего скрывать. Но надо же было проявить серьезность. Все-таки участник финала. Поэтому я поломался немного, для вида, а потом согласился – только не надо, чтобы учитель об этом знал. И Марта – тоже.

Мы спустились на этаж ниже и пошли к номеру, который был расположен так же, как мой. Стучать не стали, а сразу зашли внутрь, договорившись, что если там не он – извинимся и уйдем.

Но это был он.

Сидел и что-то смотрел на проекторе. Я с удивлением узнал один из моих матчей. Значит, он тоже просматривает игры соперников. Наверняка, именно в эти моменты и придумывает свою стратегию.

Он сидел спиной, потому не понял, кто именно вошел, а просто сказал: «Крис, закрой дверь». Мы закрыли дверь, решив пока не говорить, что это никакой не Крис. А он знай себе продолжает: «Крис, посмотри. У этого парня никакой системы. Такое ощущение, что он просто поступает наудачу или как ему хочется. Надеется на „если бы“. Интересно, как он дошел до финала с таким отношением?»

Тут я обиделся – была у меня система, как без нее – не сдержался и сказал: «Так же, как и победит в этом самом финале». Парень резко обернулся.

– Чего надо? – спросил он.

– Да ничего, просто посмотреть на тебя пришли.

– И что, насмотрелся? – он обращался только ко мне.

Видимо, ребят это задело. Петр дернул меня за рукав, а Шурри бросил:

– Да что на такого смотреть? Пошли отсюда.

– А зачем приходили тогда? Как-то нелогично. Хотя, ты и играешь так же, – ага, это уже настоящий камень в мой огород. Что бы такого обидного придумать?

– А ты – словно робот! Шаг влево, шаг вправо равняется побегу!

– Чего-о?

– Того-о!

Он вскочил с кресла, я шагнул к нему, сжав кулаки. Игра игрой, но хорошая драка еще никому не мешала. И только мы собрались решить проблему, как настоящие взрослые парни, вошла какая-то дама.

– Что здесь происходит?

– Ничего. Мы просто делимся тактикой, – ответил выскочка.

– Понятно, Артур. А тактикой всегда делятся с таким воинственным выражением на лице?

Он промолчал, а я сказал, что мы уже, собственно, уходим.

Она очень внимательно посмотрела на нас, эта женщина, но ничего не сказала.

– До встречи на поле, – сказал Артур.

– До встречи, – ответил я.

А потом мы наткнулись на Марту. Поднимались по лестнице, а она – тут как тут.

– А что это вы тут делаете? – спрашивает.

Ну, лучшее оружие – нападение, поэтому я тоже поинтересовался:

– А ты?

– Меня девочки из другой команды пригласили поболтать.

– Секреты выведать? – спросил Петр

Марта почему-то покраснела.

– Нет. Просто.

– Смотри, не вздумай предавать Марка.

– Дурак! – Марта презрительно на него посмотрела и, высоко подняв подбородок, прошла мимо. Да так быстро прошла, что я догнал ее уже на пороге комнаты. Надо же было все-таки послушать, что у Артура в команде говорят и кто за него в поддержке играет. Ведь дуться друг на друга потом можно будет сколько угодно. Послезавтра, например. Или всю оставшуюся жизнь.

А завтра была игра.

Дворец турниров снаружи и вправду выглядел вполне обычно, зато внутри… Огромные трибуны – зрителей в них было, как в муравейнике, зеркальные проекторы с диагональю в десяток метров, прожекторы яркие-преяркие, такие, что глазам больно. Один из них сразу уставился на меня своим «глазом», выхватил из толпы и не отпускал уже до самого последнего хода. Но я перестал обращать на него внимание, как только увидел поле. Молочно-белые, матовые квадраты чуть светились, между ними пробегали искры, воздух пах озоном и потрескивал. На автомате начали вспоминаться ощущения и эмоции – что там у нас было в колоде про грозу? естественно, без начала мая и огненной колесницы не обошлось – и я немного успокоился. Голова ясная, с боевым настроем все в порядке значит, должен выигрывать. А сколько на тебя людей смотрит – не важно, все равно с началом матча я перестаю обращать внимание на зрителей.

Мы прошли на старт, и судья объявил подготовительную фазу. Все затаили дыхание, и я услышал, как Шурри и Петр от волнения пристукивают ботинками по полу: один левым, другой правым. А организаторы тем временем распечатали конверт с сюжетом и датой.

– Штурм крепости! – торжественно провозгласил судья. – Переломная эпоха, начало позапрошлого века. По жребию начинает История. У игроков есть десять минут на сбор колоды, время пошло.

А что, неплохо. Карт по этому периоду у меня много, да и вариантов старших звезд тоже хватает. Парни не очень обрадовались, потому что поэзию не жалуют, зато Марта ободряюще улыбнулась: тут она была в своей тарелке. На школьном турнире она так всем солнцем русской поэзии засветила, что даже я с трудом выиграл.

Решая, какие звезды набирать в руку, я оглянулся на Артура. Тот спокойно, без колебаний, набирал из коробки карту за картой. В противовес его спокойствию хотелось сделать что-нибудь дикое. Особенное. Рука сама потянулась к Черному Человеку. Ну, что ж, он сам говорил, что я играю непредсказуемо, пусть попробует с этой самой непредсказуемостью встретиться.

Второй я взял Кроху, а потом задумался. Уж слишком беспокойным получался набор, абсолютно несбалансированным. А Отцов брать очень не хотелось, чтобы не уподобиться противнику.

Выручила Марта. Она вытащила из своего сайдборда пачку темно-синих карт и протянула мне. Звездой была Незнакомка – как раз то, что требуется.

Тут прозвучал сигнал к началу партии. Я ступил на поле, рядом со мной встал Артур. Наши игроки поддержки остались у стены, Петр и Шурри махнули мне на удачу, Марта, нервничая, прижала веер из карт к груди… А мой противник сделал свой первый ход.

Клетка передо мной мигнула и загорелась зеленым. Зелень, казалось, раскинулась на все поле. Заполонила собой, но не поглотила окружающий мир, а стала словно фоном. Поддерживающим и вдохновляющим. Повеяло степным ветром, захотелось дышать полной грудью и обнимать весь мир. Нет, пожалуй, не мир. Всю свою Родину.

Я ни секунды не сомневался, чем ответить. Подцепил за краешек эмоцию и осторожно положил перед собой на зеленую клетку.

Карта расцвела нестерпимой синью, сосущей глаза. Далеко, где-то на грани слуха, послышался колокольный перезвон. На зеркальном табло высветился результат первого хода. Один: ноль в мою пользу.

Хороший у меня Черный Человек. Вроде, сама по себе злая звезда, а сколько к нему добрых младших карт прилагается.

Тишь да гладь закончилась уже на втором ходу. Артур опять нападал, и в этот раз его образ выглядел гораздо неприятнее. Квадрат у меня под ногами расцвел беспокойным красным, послышался звон бокалов, женский смех. В пьяном угаре огромный бородатый мужик пил водку и веселился, на столах плясали девки в порванной одежде.

Уже не ощущением бьет, а эмоцией, страстью.

Этого я, если честно, от противника не ожидал. Спокойствия, непоколебимости, уверенности, какие видел в записях предыдущих игр – да. Но не страсти.

Наверно, удивление было написано у меня на лбу. Артур подмигнул и развел руками, будто оправдываясь:

– Что я, виноват, что эпоха такая?

Тут поле под нами вздыбилось, превращаясь в винтовую лестницу. Показалось, что нас вынесло за мгновение не только за пределы турнирного зала, но и подняло высоко над городом. Сверху красная страсть казалась совсем не опасной, так – мимолетностью, годной для других.

Через мгновение видение рассеялось. На табло горело два: ноль. Я оглянулся. Успешно сыгравший свою карту поддержки Шурри радостно мне улыбнулся и что-то крикнул. Кровь стучала в висках, и я его не очень хорошо расслышал, но там явно что-то было про «правильные пофигистичные воззрения поэтов-символистов».

Я напрягся. Ну вот, всего второй ход только, а одна из крестов-четверок уже выброшена. Не на ветер, конечно, но старшие карты надо беречь.

Теперь была моя очередь нападать.

Я решил подхватить тему и напустил сиреневого тумана. Тоже ощущение опьянения, но ленивое, томное, вечернее…

In vino veritas? – усмехнулся Артур. – Посмотрим, как у вас получится пить под твердой рукой самодержавия.

Холодный искристый ветер ударил в лицо и отрезвил в секунду и его, и меня. Ага, соперник тоже истратил четверку. Игра начинала мне нравиться.

На детский вопрос, что такое хорошо и что такое плохо, Артур предпочел не отвечать, скинув на поле почти то же самое ощущение – необходимой справедливости. В патовой ситуации противники разыгрывают еще по карте: я решил потрепать нервы и вытащил мутно-серое беспокойство, которое поглотила девочка из группы поддержки – черным страхом перед смертью. Счет сравнялся, два: два.

И понеслась.

Неизбежные перемены в стране под властью заигравшегося ребенка я принял со спокойной неизбежностью, истратив серо-голубой мотив, тройку анимы. А на мотив защиты Родины от врагов не возразил ничего, скинув младшую карту ощущения. В конце концов, что я, не патриот?

Зато на седьмом ходу отыгрался. Страхом неизведанного выманил из колоды поддержки эмоцию сомнения, потом мы устроили состязание любви прямо на поле – ярко-алая, кричащая, плакатная против нежно-розовой туманной нежности-привязанности к родным просторам, а потом я еще достал из широких штанин горсть праздника и вытянул-таки это трудное очко.

Затем я выложил мотив двойника из иерархии Черного Человека. В ответ над трибунами развернулся плакат: «Нравственно лишь то, что отвечает интересам пролетариата».

– Мотив двойственной морали, – пояснил противник. – Чем ответишь?

Меня уже начала раздражать его манера отвечать равными по старшинству картами. Очко никому не досталось, а хороший мотив – потерян. Ну ничего, у меня еще осталось, чем удивить.

И на клетке перед ним соткался из воздуха образ прекрасной дамы. В небесно-голубом платье с белым кружевом, с букетом фиалок в руках… Конечно, Артур скинул карту и проиграл этот ход не потому, что его заворожили глаза незнакомки, а просто нечем было ответить. Но на секунду мне показалось, это не я выиграл очко, а она одержала какую-то очень важную победу над сердцами всех, находящихся в этом зале.

Я все пытался угадать, что за звезды он набрал в руку. Скорее всего, Ребенка революции и и безумную Тень, иначе откуда бы у него плакаты о пролетариате и сумасшедшая страсть? Но вот что за старшая карта у него третья… Скорее всего, это Мать, поэтому я приуныл. Мой Кроха был, пожалуй, одним из самых сильных вообще в поле литературных образов, не говоря уже о колоде. Поэтому хотелось бы в последний ход именно его доставать из рукава. Но загвоздка в том, что Мать всегда сильнее Ребенка…

На поле расцвел ярко-оранжевый цветок. Опять этот сумасшедший эгоист, который считал, что, пока он жив, будет жить и вся династия… Ошибался, конечно, но каков эмоциональный посыл!

Я не хотел тратить на него сильную четверку, поэтому приготовился уже сбрасывать эмоцию, как вдруг вспомнил о Марте. Ей, наверно, тоже хотелось поучаствовать в игре – не беспомощно постоять у края поля, а полноценно разыграть карту. Тем более, она мне очень помогла с Незнакомкой.

Я обернулся и крикнул ей:

Ходи!

Мне нечем бить! – отозвалась она.

Не важно! Все равно это очко потеряем, так хоть пусть это будет красиво…

Марта кивнула и вытащила карту из середины своего «веера». Запахло горячим воском, а на табло с результатами скользнул откуда-то с потолка занавес из тяжелого красного бархата. Мне на мгновение показалось, что мы в опере – такой, как показывают в старых исторических фильмах.

Сожалею о том, что опоздала на празднество, – озвучила Марта свою эмоцию, а откуда-то из угла зала донеслось эхом «когда бы грек увидел наши игры…».

Нет, а что, хорошие игры. Особенно, когда есть шанс победить. Так, пять: четыре в мою пользу. Если я сейчас беру очко на предпоследнем ходу, то игра сможет окончиться только моей победой или ничьей! Надо сосредоточиться.

Если я правильно посчитал, то у него осталась возможность сыграть только мотив, а у меня в запасе – воззрение. Только бы попал в настроение…

И он попал. Я чуть от радости не заорал на весь зал, когда увидел мигающий красный на клетке. Мотив нетерпения, немедленного действия, желания немедленно куда-то бежать, лететь и что-то менять. Ну, я и проникся мыслью о том, что перемены и свержение старых авторитетов – это замечательно. Даже не стал материализовывать образ, да, у меня от волнения, скорее всего, это и не получилось бы. Просто повернулся к Артуру и ехидно спросил:

Что, соперник, пойдем сбрасывать Пушкина с корабля современности?

Нет, я, конечно, не разделяю воззрений футуристов и к Александру Сергеевичу уважительно отношусь. Но как же кстати пришлась эта четверка!

Последним ходом мы должны были одновременно выкладывать карты, каждый по пятерке – или, если уважительно, то по звезде-юнга.

У меня сердце в груди просто заходилось, еще бы – победа близко совсем, вот-вот за хвост поймаешь, главное – не упусти. Руки тряслись ужасно. До последнего думал, что выкладывать, и все-таки засомневался, решил Кроху не брать.

А Артур спокойный был, как скала. Хотя нет, глаз у него все-таки дергался. И складка у губ пролегла… такая, что сразу понятно – чуда от последнего хода он не ждет. Да что там, не ждет – даже не надеется на него.

На счет «три!» – сказал судья. – Итак, раз, два…

В центре игрового поля стояли и смотрели друг на друга безумный старец Распутин и не менее безумный, наверно, поэт Есенин. Черная тень отживающей свои дни царской России и Черный Человек серебряного века русской поэзии.

Мы оба достали архетип Тени. В этот ход никому не досталось очков. А значит – я выиграл.

Над трибунами вспыхнул свет. А Тени – рассеялись. Как и положено теням.

Мне показалось, что целую минуту ничего не происходило, а потом нахлынуло разом: вспышки, голоса, рев сирены, Шурри и Петр хлопали меня по плечам и восторженно вопили. Учитель пожал руку, а Марта поцеловала меня куда-то в щеку, почти в ухо, зарделась и стояла вся красная, теребя завязку сарафана. Но я на нее не обиделся.

До конца все никак не мог понять происходящее. Я – выиграл? Выиграл я? Мы победили?

Как ни странно, не хотелось ни кричать, ни прыгать, ни визжать. Ни гордо отвечать на вопросы, которые без конца задавали репортеры. Ничего не хотелось. И потому я просто стоял и стоически терпел все эти объятия, вспышки и шум.

Сквозь толпу протолкался какой-то пузатый дядька с седыми усами. Он схватил меня за руку, которую уже отпустил учитель и затряс, что есть силы.

– Молодец! – сказал он. – Это была отличная игра.

Я выдавил из себя «спасибо», но он, похоже, не слушал. Все продолжал говорить о том, что это станет шедевром. И обязательно получится бестселлер. Мол, лучшие люди издательства наблюдали за поединком, тщательно записывали и анализировали ходы. Еще надо будет, конечно, все просчитать подробно, чтобы определиться с тиражом, но уже ясно, что книга станет хитом. Особенно после такой яркой экранизации, которую видело полстраны. Осталось только придумать название и подписать контракт.

В этот момент учитель отцепил дядьку от меня, за что я был очень благодарен, и отвел в сторону, приговаривая что-то вроде: «Так, теперь относительно контракта»… Тут же к ним набежала еще куча таких же, странно похожих друг на друга дядек. И часть репортеров перетекла туда. Те же, которые остались, ждали от меня какого-то откровения. Смотрели внимательно, беспрерывно щелкали камерами и продолжали твердить какие-то вопросы.

А я оглянулся в поисках Артура.

Он все еще стоял на своей клетке и внимательно смотрел на поле. Я пошел к нему. Его группа поддержки замерла у противоположной стены, и никто даже не подошел поддержать парня. Ну, нельзя же так, а?

– Ты победил, – сказал он, когда я подошел.

– Да, победил.

– Молодец, – он вдруг улыбнулся. – Молодец, что выиграл, но только это ничего не изменит.

– А что должно было изменится?

– Люди. Они не меняются, – он опять посмотрел на поле.

Я не мог до конца понять, о чем он говорит.

– Зато теперь напишут книгу. На обложке будет мое имя.

– Ага, – кивнул он. – И здесь-то как раз победил я.

– Это как?

– А вот так. Там будет пересказ партии. Сдобренный описаниями, но в целом – просто факты. Разбавленный конспект. Как в учебнике истории. Как ты уже мог заметить, как раз история – мой любимый предмет.

– И что такого?

– А то, что раньше книги – не документальные, а настоящую, художественную литературу – писали по другому. Тебе разве не говорил твой учитель?

Я вспомнил. Действительно, говорили что-то такое. Про то, что раньше сюжеты творили, не исходя из игр, а просто так. Из головы. Или из сердца. Как будто где-то внутри, в душе шла своя партия. И те, у кого эти партии проходили интересней и напряженней всего, считались мастерами.

А потом придумали игру и начали писать книги, основываясь на них. Одного только я никак не мог понять, и учитель не смог объяснить. Может быть, Артур знает ответ на этот вопрос?

– А почему играют только дети?

– Потому что у взрослых это не принято. Не солидно. Они предпочитают играть по правилам, а не придумывать новые. Им лень собирать колоды – они пользуются теми, что уже есть. Правда, в любом случае, все колоды, независимо от того, собраны они самостоятельно или куплены готовыми, состоят из одних и тех же карт.

Ну, и что?

А то, что карт – конечное количество. И значит, партий тоже конечное количество. Некоторые вообще отличаются только парой-тройкой ходов.

Если тебя послушать, так вообще можно не играть. Просто рассчитать все эти комбинации и написать книги.

Нет, хоть персонажи и похожи, надо все-таки придумать им биографию, – улыбнулся Артур. – Вернее списать откуда-нибудь. Но это не важно. Все равно партию запишут, как она шла, а не так, как могла бы пройти. Я и играл всегда так спокойно, потому что знал: чем бы ни закончилась игра, принцип исторической достоверности все равно победит.

– Как?

– Так!

Он самодовольно улыбнулся и пошел к своим. Они обняли Артура и по очереди пожали ему руку. Твердо и уверенно. И у меня действительно появилось ощущение, что это он выиграл, а не я.

Подошел учитель: «Где ты ходишь? Пойдем, я познакомлю тебя с человеком, который напишет твою книгу».

И меня повели к какому-то внушительному, высокому мужчине с маленькой бородкой…

Обратно ехать почему-то оказалось не так весело. Шурри и Петр пытались что-то придумать, тормошили меня, но я отмахивался от всех их выдумок, и они отстали. А учитель даже отругал, мол, не дают отдохнуть. Ребята надулись для виду, но принялись исподтишка корчить мне рожицы. Однако смешно почему-то не было.

Я смотрел в окно, когда рядом подсела Марта.

– Чего тебе? – спросил я. Кажется, это прозвучало почти грубо.

– Вот! – она положила передо мной флешку.

– Что это?

– Запись игры. Я подумала, что тебе захочется посмотреть запись, и попросила ее у операторов. Они сказали – «без проблем»! И сделали копию.

Запись финала? Запись финала… Ну, конечно! Запись финала!

Я на радостях даже чмокнула Марту в щеку, от чего она смутилась и отвела глаза. Петр и Шурри смотрели на меня, как на сумасшедшего, а учитель только усмехнулся.

– Ты чего? – спросила Марта.

– Я тебе очень благодарен, – шепнул я, чтобы другие не услышали. – С этой записью я смогу сделать кое-что важное. Я напишу книгу.

– Но зачем? – так же шепотом спросила она. – Ведь уже есть тот, кто сделает это за тебя.

– А я напишу свою! – сказал я. – И посмотрим, какая окажется лучше. Что-то мне подсказывает, это тоже может оказаться вполне интересной игрой.

Марта о чем-то задумалась, потом тряхнула головой и сказала:

– Тогда я тоже напишу.

– Ты? О чем?

– Не знаю еще, – она пожала плечами и улыбнулась, – Но моя-то книга будет лучше твоей.

– Ну, это мы еще посмотрим!

– Посмотрим!