Текст книги "Ульмигания"

6

Ванграп проснулся от резкого запаха, шибанувшего в нос. Из закрытых глаз выступили слезы. Перед глазами покачивалась сосновая лапа с шишками. В мозгах – какая-то мешанина из невнятных воспоминаний: мерга со связанными руками; полоска румяного мяса, срезанного с медвежьего окорока; Виссамбр, приплясывающий со жбаном пива; длинные белые волосы прусского вождя… Вождь!.. Барварн!.. Ванграп должен был проводить его по законам морских волков. Он начал вспоминать… Мерга… Ее железная гривна с маленькими серебряными колокольчиками… Нет, это ему не кажется. Он действительно видел перед собой маленькие колокольчики на шее, склонившейся к нему, девушки.

Ванграп попытался встать. Все со звоном поплыло в сторону. Он тряхнул головой, и с нее посыпались пучки травы. Снится ему все это? Вдруг – опять – резкий, раздирающий ноздри, запах. Он отшатнулся, ударившись затылком о дерево.

– Очнулся, князь?

Мерга стояла на коленях, заглядывая ему в лицо. В руках у нее был горшочек, который она тут же сунула ему под нос. Запах из горшочка подбросил Ванграпа на ноги.

Он уже стоял, но его шатало, и он опять опустился на хвойную подстилку.

– Очнулся, князь? – снова спросила мерга.

– Ты чья?

– Из рода Ворона. Меня зовут Битта. Я тебе еще вчера говорила.

Да, теперь он вспомнил. Виссамбр должен был взять коня в выкуп за эту девицу. Виссамбр!..

– Где мои витинги?

Она покачала головой.

– Никого нет, князь. Воины Ворона вырезали всю твою дружину.

– Ты врешь, мерга! Балварн – брат моего отца.

– Его убили еще раньше. Вам дали пиво, настоянное на моке сон-траве, и когда вы уснули, вайделот вытащил у тебя нож и заколол Балварна. А потом собрал род и сказал, что это сделал ты. Они были пьяные – пропивали даллисы от моего имущества… Тебе повезло, что ты спал во дворе.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я вернулась, чтобы попросить тебя взять меня с собой.

Она отвернулась. Ванграп понял, что Битта заплакала.

– Повязка на ране моего брата была смочена соком ядовитых трав. Он мог стать вождем Ворона, если б Балварн ушел в страну предков. Если б вы меня сразу отпустили, я могла бы его спасти.

“А теперь ее отдадут в женно первому, кто войдет к ней”, – подумал Ванграп.

Он понемногу приходил в себя.

– Кто убил твоего брата?

– Вайделот.

– Зачем?

– Крива требовал, чтобы мы объединились с другими родами для войны с крестоносцами. Балварн был против. Моему брату это тоже не нравилось. Он говорил, что натанги, вармы и другие племена заключили союз с монахами, и стали от этого только сильнее. У них появилось много нового оружия и железных инструментов.

– Как я попал сюда?

– Это я тебя перетащила. Возьми меня с собой. Мне некуда идти, и страшно оставаться в деревне. Я боюсь вайделота.

– Помолчи, – сказал Ванграп. – Мне нужно подумать.

От того места, где он находился, ближе всего было до Гермау. Но две недели назад этот замок опять перешел к самбам. На северном берегу строился Нойкурен, но положение Ордена там было шатко, и на помощь оттуда трудно было надеяться. А до Лохштедта он доберется только к вечеру, и то, если удастся выкрасть лошадей и оружие. Значит завтра, когда он вернется сюда с отрядом рыцарей, в деревне уже никого не будет. Они уйдут сегодня, как только обнаружат, что Ванграпа нет среди трупов. Да… когда они увидят, что упустили его и поймут, что их теперь ждет, они быстро протрезвеют.

И еще кое-что… И это было главным.

Очень уж воняло псиной.

– Белый Ворон был братом моего отца, и для меня он сделал когда-то много, – сказал Ванграп. – Я обещал ему, что проведу его душу к предкам. Я это сделаю.

7

Когда он ушел, Битта опять заплакала. Плакала тихо и долго. Потом успокоилась и стала ждать. Он сказал – жди, если вернусь, то заберу тебя с собой. Если до вечера меня не будет, тогда иди на северный берег, к замку Нойкурен, и расскажи все, что знаешь. Но он вернется. И заберет ее с собой. “Кстати, – сказал он, уходя, – крестоносцы зовут меня Альбрехт фон Эбур. Запомни”. Странное имя, непривычное для уха, сразу и не выговоришь. Его так никто и не звал. Говорили – князь Ванграп, или Крестоносец из Вепря, или даже – Идущий Тропой Одинокого Волка. Так стали говорить недавно, когда он начал рыскать по Самбии, охотясь на Криву. Да разве того кто-то может поймать? Князь Ванграп – славный витинг, самый удачливый витинг в Самбии, так все говорят. Он вернется. Может он даже возьмет ее в женно… Правда, Битта слышала, что у крестоносцев не бывает жен, но не верила в это. Разве может воин жить без женщины?

Она сидела под сосной, обхватив руками колени, и слегка раскачивалась. Услышав шорох где-то сбоку, в орешнике, она вскочила и хотела убежать, но увидела, что это всего лишь собака. Большая рыжая собака. Она вышла из орешника и стояла, разглядывая Битту.

– Ну? – спросила Битта. – Ты чей? Откуда ты здесь? Иди сюда.

Она вытянула руку и сделала шаг к собаке. Пес чуть присел на задние лапы и вдруг прыгнул, и сшиб ее с ног, опрокидывая на спину.

8

Дозорный лежал в ухоронке и смотрел, как прямо на него, через поляну, идет человек в кольчуге, но без оружия. Такое снаряжение немного озадачило витинга, но дело свое он знал хорошо, и в точно рассчитанное время, он явился, как из-под земли, упирая наконечник копья в грудь незнакомцу.

– Ты чей?

Незнакомец добродушно кивнул, сделал какое-то движение, и дозорный вдруг понял, что его копье зажато у того под мышкой. Он знал, что должно произойти за этим, но сглупил. Вместо того чтобы отпрыгнуть в сторону, или пригнуться, он попробовал выдернуть копье. Оно не поддалось. Тем временем, тело незнакомца закончило полный оборот вокруг своей оси, и его нога со всего маху ударила дозорного в висок. Он упал, но сознания не потерял, и потому еще успел увидеть, как входит в него копье.

Следующим Ванграпа увидел дозорный у ворот деревни. Он дал человеку без оружия подойти достаточно близко. Как раз на такое расстояние, чтобы можно было наверняка попасть дротиком. Поднял руку, давая знак остановиться. Копье он держал наготове. Человек остановился и тоже поднял руки, показывая, что в них ничего нет. Дозорный хотел спросить того – кто он? как вдруг человек махнул рукой, и откуда-то, чуть ли не из рукава кольчуги, вылетел тяжелый прусский пейле9797
  Пейле – большой нож, кинжал.


[Закрыть].

Витинг, охранявший ворота с внутренней стороны, нервничал. То, что они натворили ночью, даром для Ворона не пройдет,– думал он. Если б они убили князя Ванграпа, как обещал жрец, никто бы о ночной резне и не знал. Но, среди убитых Ванграпа не оказалось, он ушел. А это значило, что рано или поздно, вернется. С отрядом крестоносцев, или во главе своей дружины, но он обязательно найдет род Ворона, куда бы они ни ушли. Вепрь всегда был знаменит не только славными витингами, но и мстительностью.

Витингу показалось, что снаружи, за воротами, кто-то негромко вскрикнул. Он посмотрел в щель между створками, но обзор был плохим и он ничего не увидел. Витинг прислушался, но и не услышал ничего. Тогда отодвинул засов и выглянул наружу. Там должен был стоять дозорный из его смены, но того почему-то не оказалось. В то же время он заметил, что неподалеку от ворот, в траве, лежит нечто похожее на куль с зерном. Он вышел посмотреть. Это оказалось тем самым дозорным, которого не было у ворот. Лицо его было залито кровью, и из глазной впадины на месте правого глаза торчала рукоятка ножа. Витинг хотел закричать, поднимая тревогу, но сзади на него кто-то навалился, захватив шею в замок. Поначалу он еще хотел что-то сделать, и даже вытащил меч, но потом бросил его, вцепившись ногтями в руки, лишившие его воздуха. Он царапал и рвал их, пока не ослаб.

Ванграп подобрал его меч.

Люди Ворона суетились, собирая скарб для перехода на новое место, и на Ванграпа никто не обратил внимания, когда он прошел через деревню к дому жреца.

Вайделот стоял спиной к входу, укладывая свои побрякушки в дубовый сундук, и, казалось, не заметил, что кто-то вошел. Но, как только Ванграп приблизился, резко обернулся, взмахнув кривым ляшским мечом, неизвестно как появившимся у него в руке.

Жрецы не умели драться – их никто не учил этому. Ванграп без труда вышиб у него меч и поставил на колени.

– Где Крива?

Вайделот, злобно пожирая Ванграпа глазами, молчал. Ванграп хотел четвертовать его, может, тогда он разговорился бы, но времени было мало. Да и шумное это развлечение.

– Мне очень жаль, что ты так легко умрешь, – сказал Ванграп. – Но у меня нет времени на что-нибудь интереснее.

Он коротко размахнулся мечом и снес жрецу голову.

Обезглавленное туловище дергалось, разбрызгивая по стенам ядовитую кровь.

Ванграп вытащил факел из дорогой железной подставки и сунул его в сундук с амулетами. Когда там загорелось, дымя вонью паленой шерсти, он бросил факел на шкуры постели.

Трупы воинов его отряда были выложены в ряд вдоль штабеля из бревен, приготовленных для погребального костра в центре деревни у дома вождя. Они были нагими – пруссы сняли с них даже нательные кресты.

“Простите, братья, – подумал Ванграп. – Я не могу похоронить вас по-христиански”.

Впрочем, многие из них, хоть и были крещеными, не имели глубокой веры и служили Ордену только потому, что ему служил их князь.

В доме Балварна сильно пахло хвойной смолой. На жаровне, пристроенной над очагом, потрескивал янтарь. Факелы не горели, и дальние от очага углы были темными. Белый Ворон лежал на носилках в боевом облачении. По правую руку от него – мертвое оружие, по левую – одна из женно.

Велдиснан9898
  Велдиснан – наследство витинга.


[Закрыть] Балварна еще не поделили. В сундуках Ванграп нашел целую кучу и чужеземных доспехов, и прусской бруньи самого разного происхождения. Он выбрал себе вполне приличный нагрудный панцирь, налокотники и кольчужный подшлемник. Хорошего шлема не нашел. Шлем вообще трудно подобрать, а тут и выбор был небольшим. Был еще хороший двуручный меч, но Ванграп не знал, как будет выходить из деревни. Длинный меч хорош не для всякого боя, и будет только обузой, если Ванграпу не удастся раздобыть коня.

Он поднял меч и крутнул его над головой. Хороший меч. Жаль было оставлять его.

И вдруг – он не услышал, а скорее почувствовал какое-то движение за спиной. На мгновение он замер, потом бросился вниз, на пол, перевернувшись через меч и плечо, и вскочил лицом к входу. В стену возле него гулко воткнулось копье. Витинг метнувший его, стоял в дверном проеме. Он уже успел выхватить меч и вглядывался в сумрак.

– Кто ты? – крикнул он. – Выходи!

– Лучше бы ты не звал меня, – сказал Ванграп.

Он вскинул меч, и когда тот описал половину окружности позади Ванграпа, и готов был устремиться вперед, бросился к витингу. Тот был опытным воином и вовремя заметил опасность, правильно прикрывшись мечом. Но не учел силы того оружия, что было в руках у Ванграпа. Меч его раскололся, почти не задержав огромной, в сажень длиной, стальной отточенной массы. Она обрушилась, раскроив его пополам от левого плеча до пояса наискось. Верхняя половина его тела уже упала, когда нижняя еще стояла на ногах.

У входа в дом вождя перебирал тонкими ногами светло-серой масти сверяпис.

Дом жреца стоял особняком поодаль от других, и люди не сразу заметили, что дым, идущий оттуда, слишком густ для жертвенного костра. А когда сбежались, было поздно – внутри дома полыхало, как в горне. Пламя смерчем взметнулось к небу сквозь соломенную кровлю, поднимая целую тучу искр. И вот уже другая, третья крыши в деревне тлеют… Кто-то закричал, что горит дом вождя, и люди бросились к нему, надеясь спасти ценности, которые скапливались годами. Но к дому уже не подступиться, а в деревне запылали сразу несколько хижин, загоревшихся с крыш.

И среди этого ужаса, плача женщин и визга детей, из пламени, как Перкун – в сверкающих доспехах с молнией в руках, разящей всех без разбору, явился витинг на светлой лошади. Он метался по деревне, кося обезумевших жителей, как жнивье, длинным мечом, крича и ругаясь, перемежая прусские слова с немецкими. И большая часть рода оказалась вырубленной, пока воины опомнились и схватили свои копья. Но Ванграп, князь Вепря, уже исчез к тому времени.

Выскочив из деревни, он сходу, галопом, взобрался на холм и углубился в лес. Остановился, только доехав до знакомой поляны.

Конь всхрапывал, нервно вздрагивая.

Ванграп огляделся. Этой девицы – как ее там? Битта? – нигде не было.

Он позвал.

Негромко, но достаточно для того, чтобы быть услышанным в ближайших кустах. Она не появилась. Он начал объезжать поляну по кругу и почти сразу наткнулся на нее. Битта лежала под кустом орешника.

Ванграп спрыгнул с коня и наклонился.

Она лежала навзничь, раскинув руки. Поперек шеи была большая рваная рана. “Это не нож”, – подумал Ванграп. Он заметил еще одну странность – не было крови. Почти не было.

Ванграп встал и осмотрел траву. Если б ее ранили в другом месте, и она доползла до этого куста, то был бы след. Следа не было видно. Он снова наклонился, и стал разглядывать более внимательно и Битту, и само место.

Слишком мало крови… Можно было подумать, что кто-то подтер ее. Или… Выпил? Руки! В руках у Битты были клочья рыжей шерсти!

“Будь ты проклят!” – подумал Ванграп.

– Клантемай! – крикнул он. – Я все равно найду тебя!

9

Последние пять лет были его годами. Крива добился того, чего хотел. Война была везде. Старые немощные вожди были уничтожены большей частью, с помощью Кривы, а новые были целиком во власти вайделотов. А те, в свою очередь, подчинялись ему. Появилось целое поколение молодых вождей, люто ненавидящих крест. Это им привил Крива. И он был очень доволен, когда их называли “щенками Кривы”. Но он был стар, а война с христианами могла стать очень долгой. Ему нужен был наследник. Он должен был оставить себя – Верховного Жреца пруссов – в веках.

10

Антис боялась этого пса.

С тех пор, как ее продали в женно Криве, этот пес не отходил от нее. Своего мужа она еще не видела. Просто однажды отец объявил ей, что уже продал ее, и она должна быть счастлива потому, что мужем будет Верховный Жрец. Она немного удивилась – обычно жрецы не имеют жен. Но ведь Крива – другое дело – подумала она. Тогда и появились, присланные Кривой, рабыня с псом. Рабыню Антис тоже побаивалась. С толстыми черными волосами, темным, изъеденным оспой лицом, немая и угрюмая, она часто вадила над какими-то снадобьями, рыча и тявкая безъязыким ртом. Брызгала на Антис отварами, заставляла пить вонючие настои. Но, при всем этом, все-таки оставалась рабыней. А рыжий кобель, ни днем, ни ночью не спускавший с Антис человечьих глаз, пугал ее. Она не могла бы объяснить чем. Он всегда был рядом. В нем было что-то странное, но и только. С виду – самый обычный пес, похожий на боевых слидениксов, только с более короткой гладкой шерстью.

Так, вдвоем, пес и рабыня, охраняли и откармливали Антис, не давая ничего делать по дому, почти целую луну. Пока, в одно утро отец не получил известие от Кривы. Тот ждал свою женно в маленькой заброшенной деревушке возле Гирмовы. Гирмова теперь у самбов, сказал отец, а крестоносцы не скоро вернутся, потому что пруссы готовят осаду их столицы. Так что, там безопасно.

Антис с рабыней стали готовиться к поездке, а отец вернулся к себе домой.

Боги обошлись с ним неласково. Они хранили его живот во многих походах, но не дали, ни богатства, ни сыновей. Они отняли единственную жену, но не дали других. К старости остались только шрамы и дочь, которую нужно было как-то кормить, и почти невозможно выдать замуж. Мужчин становилось все меньше, да и те, кто остался, увязли в бесконечной войне. Поэтому, когда ему предложили за Антис четыре кобылицы и кырвиса9999
  Кырвис – «скот», здесь – вол.


[Закрыть], он обрадовался. Но теперь, когда дочь должна уехать, он думал о том, что Крива – не молодой витинг… И уже далеко не тот, что прежде – мудрый Верховный Жрец. Слухи о нем ходят какие-то… Люди боятся его.

Он уложил в узел сыр, хлеб, и отдельно – для Кривы, заднюю часть козленка.

Ему показалось, что в доме он не один, и обернулся. У входа стоял тот самый рыжий пес, что Крива прислал с рабыней для дочери.

– Тебе чего? – спросил он пса. – Есть хочешь?

Он отрезал кусок с костью от оставшейся части козленка и протянул собаке:

– На, поешь.

Пес смотрел на него, никак не реагируя на мясо.

– Ну, как хочешь.

Он отвернулся, чтобы убрать козленка, и в это время пес прыгнул и вцепился ему в глотку.

А Антис не могла понять, почему не идет отец?

Она хотела проститься с ним, но рабыня настойчиво, почти грубо, подталкивала ее к лошади, и пришлось смириться с тем, что отца она так и не увидит. Но, может быть, после он приедет к ней?

К вечеру они увидели Гирмову, угловато черневшую на холме, на фоне зеленого западного неба. Пес бежал рядом. Он куда-то запропал, когда они выезжали из деревни, но потом нагнал их в дороге. Как только подъехали к поселку, витинги, сопровождавшие их, повернули назад.

Поселок был заброшен давно, хижины покосились, у многих были провалены кровли. Но та, к которой они направились, была отремонтирована – кровля желтела свежим тростником.

Дом был жарко натоплен. В очаге еще тлели угли, но дыма не чувствовалось. Большая лохань с водой напомнила Антис о том, для чего она сюда приехала.

Рабыня помогла ей раздеться, и когда она влезла в лохань, принесла ковш с теплым сладковатым зельем. Антис покорно выпила его. То ли от горячей воды, то ли от зелья, она вдруг почувствовала невероятную усталость. Тело наполнила приятная истома, она расслабилась и уже никуда не хотела вылезать из этой чудесной горячей воды. И когда рабыня вытаскивала ее из лохани, Антис сопротивлялась бы, если б тело, хоть немного слушалось. Оно не хотело покидать воду, но оно и не хотело усилий.

Рабыня уложила ее на шкуры и, смочив руки каким-то маслом, начала осторожно втирать его ладонями в тело Антис. Масло легко и приятно пощипывало кожу, а движения рабыни становились все осторожнее, нежнее и медленнее. Вот она уже одними кончиками пальцев проводит по животу и ниже – по бедрам, и изнутри по ним, слегка раздвигая. От прикосновений все вздрагивает в Антис, напрягается в ожидании, но пальцы пробежали вверх, и уже мягко играют сосками…

Антис лежала в забытьи, ей казалось, что она куда-то летит. Она думала, что не смогла бы пошевелить ни единым пальцем, но внутри все дрожало и рвалось наружу. Руки рабыни пробежали по ее бокам, и оттуда по талии спустились в низ живота, и медленно – к бедрам, и еще шире раздвинули их, и опять коснулись того, в чем теперь была уже вся Антис, и она напряглась… И вдруг что-то горячее и твердое вошло в нее снизу, и проникло еще глубже, и там, пульсируя, задержалось.

Антис вскрикнула, открыла глаза, и увидела перед самым своим лицом оскаленную песью морду, почувствовала зловоние ее пасти, и закричала, пытаясь вырваться, но на лицо навалилась рабыня.

От смешения ужаса, омерзения и оргазма, Антис потеряла сознание.

11

К концу декабря 1265 года война была везде.

Несмотря на, постоянно прибывавшие свежие отряды крестоносцев, Ордену не удавалось усмирить Пруссию. Бушевали все земли. Месяцами сидели в осаде замки и города на, казалось бы, давно уже обжитых христианами, территориях. Поэтому, когда фон Эбуру, уже больше года не видевшему Самбии, удалось убедить магистра вернуть некоторые из ее крепостей, он поначалу даже не поверил в это. Однако Самбия была морскими воротами Пруссии, а язычники уже настолько освоили, прежде новые для них, условия современной войны, что завели на заливе Халибо свой флот, замкнувший эти самые ворота, и перекрыли доступ кораблям Ордена к К¸нигсбергу. Самбы стали опасны, как никогда, и магистр, наконец, понял, что ими следует заниматься в первую очередь. В декабре крупные силы Ордена, при поддержке дружин князя Святополка, перешли по льду залив и вторглись на южный берег Витланда.

У фон Эбура была особая задача. Не ввязываясь в бои за Шоневик и Лохштедт, он должен был обойти эти замки и быстрым переходом подняться выше к северу, к замку Гермау, выбить оттуда самбов, очистить от пруссов пространство вокруг и, укрепив замок, насколько это, возможно, начать строительство стен в камне, удерживая Гермау в своих руках любыми средствами.

Уже месяц стоял необычный для Пруссии ровный мороз, стянувший льдом множество мелких озер и болотец, разбросанных по Самбии. Отряд двигался быстро, обходя крупные прусские поселки, и с ходу, почти не останавливаясь, уничтожая небольшие засеки. Шли налегке. Ванграп отказался от обоза. Он знал вездесущую и мобильную разведку самбов, и торопился опередить ее. Он не надеялся застать самбов настолько врасплох, чтобы найти ворота замка открытыми, но хотел, чтобы хоть количество рыцарей в отряде осталось для тех тайной.

Гермау, построенный некогда для защиты Ромовы от вторжения с моря, занимал очень выгодное положение. Он стоял на холме, южное подножие которого окружало болото. С запада и востока простирались дюны, уже не живые, но еще лысые, не заросшие лесом. И только с севера, со стороны ворот, но не вплотную к ним, а поодаль, вытянул узкий язык лесной массив, протянувшийся отсюда до северного берега Витланда.

На подходе к Гермау, Ванграп разделил отряд, и треть его послал напрямую, через открытое поле к замку. Остальных повел на северо-запад, в обход, чтобы выйти к воротам лесом. Кроме того, он отобрал трех рыцарей рутенов из наемников князя Святополка, и послал их кружить к югу от замка, отсекая связь его лазутчиков с соседними родами. Рутены, в отличие от братьев Ордена, чувствовали себя в лесу ничуть не хуже самбийских витингов, да и в единоборстве, непривычные к дисциплине, наемники были предпочтительнее монахов.

Они прошли болото и поднялись на дюну, обходя Гермау с запада. За дюной было небольшое озеро. Дальше на холме начинался лес, в котором укрылся засадный отряд.

С вершины дюны были видны и замковые ворота, и гарцующие перед ними рыцари. Уже было ясно, что выманить самбов из замка и въехать на их плечах в ворота фон Эбуру не удалось. На колеса прилаживалось бревно тарана. Готовился штурм. Ловить лазутчиков вокруг Гермау уже не имело смысла.

Русским очень хотелось туда, где они были нужнее. Они колебались, глядя, как разгоняется таран, облепленный людьми под щитами “черепахой”. Из леса с обнаженными мечами галопом вылетел отряд фон Эбура и понесся к воротам. Их удалось провалить с первого раза – замок был примитивным, и ворота не защищались ни подъемным мостом, ни решетками. Там началась свалка. Русские решили замкнуть круг, хотя бы один раз, для очистки совести, а уж потом вернуться к замку.

В рощице, к северо-востоку от Гермау, они наткнулись на брошенный прусский поселок. Избы его, завалившись черными боками, растеряли часть своих бревен, и мирно догнивали в самбийском тумане. Русские уже миновали поселок, как вдруг старшему их них, Борису, почудилось, будто кто стонет женским голосом.

– Стой, ребята! – сказал он. – Ничего не слышали?

Все трое замерли, а Борис даже приподнял шишак, освобождая ухо.

Теперь все услышали оборвавшийся не то стон, не то крик. Они повернули к поселку и обнаружили, что с самого края его, в низине, скрытый за развалинами, примостился дом, над крышей которого еле заметно дрожал теплый воздух, выходивший из дымового отверстия.

Путша остался снаружи, а Борис с Василькой зашли в дом, держа наготове мечи. Но то, что они увидели, заставило их смущенно топтаться у входа. На лежанке, застланной шкурами, отвернувшись к стене, лежала роженица, накрытая грубой холстиной, а в руках у черной косматой старухи, заходился плачем ребенок.

– Пошли отсюда, – сказал Борис, дергая Васильку за руку. – Не наше это дело.

Борис и Путша были уже в седлах, а Василько стоял у коня, переминаясь.

– Ну, – спросил Путша. – Поехали, что ли?

Василько задумчиво разглядывал дымок над крышей.

– Что-то тут не так, – сказал он.– Надо бы вернуться, посмотреть.

Войдя в дом, он быстро подошел к роженице, и откинул холстину. Из-под левого соска выглядывала костяная рукоятка прусского ножа – пейле. Василько не успел выпрямиться, как из темного угла тенью на него кинулась собака.

Когда Борис и Путша вбежали в избу, Василько катался по полу, пытаясь скинуть с себя большого рыжего пса, а черная старуха бросилась на них с топором в руках. Путша одной рукой перехватил топор, а другой, затянутой в кольчужную голицу, ударил старуху в рябое лицо, превратив его в кровавую кашу. Старуха упала и не двигалась. Борис схватил пса за задние лапы и с размаху ударил им о стену. Пес, брызжа кровью из разбитой морды, извивался, норовя дотянуться до рук Бориса, но тот ударил им о стену еще два раза и он затих. Борис вытащил кинжал, чтобы добить собаку, но Василько остановил его:

– Погоди! Не тот ли это пес, что наш барон ищет?

– А у того, что он ищет, куцый хвост?

– Бог его знает…

Пес казался мертвым, но они все же связали его прежде, чем сунуть в узел.

Долго думали взять младенца, или оставить с бесноватой черной ведьмой? Надумали взять, хотя понятия не имели, что с ним делать в разоренном замке? Но ведь неизвестно, что здесь произошло, может, ведьма хотела и его зарезать? Жалко – хоть маленькая, но божья душа. Завернули в шкуры, приладили Васильке к седлу, поехали.