Текст книги "Ульмигания"

“Семь сотен лет”… Ровно столько правили белые великаны…6363
  С высот сегодняшнего дня видно, что барстуки, как и прусские жрецы, неправильно трактовали пророчество “белых великанов”. Речь в нем, очевидно, не шла о конце Ульмигании, но только о цикличной сменяемости доминирующих этносов в этой стране. Мы можем теперь судить только о двух последних – прусском и германском. И те, и другие действительно правили в Ульмигании по семь сотен лет, с истечением коих, и тех, и других ждала этническая катастрофа.


[Закрыть]

Будто ель, вывороченная с корнем осенним ураганом, обрушилась на кровлю королевского замка, и Тависк затрещал, посыпался песок с потолка, и мох вывалился из щелей в бревенчатых стенах.

– Есть, – сипло сказал Клабун и прокашлялся. – Есть такое пророчество, но я никогда в него не верил.

Было тихо. Казалось, что слышно, как шуршит под ветром сухая трава над Тависком, и со стуком перекатываются опавшие листья.

– Я заканчиваю собрание, – сказал король.

– Дейвуты… – начал Клаусик, но Клабун оборвал его:

– Дейвутов отлавливать и содержать под стражей. Передайте это своим охотникам через посыльных. Сами не смейте покидать Тависк. Через несколько дней вы мне понадобитесь. Я объявлю свой указ. Все.

Клабун покинул старейшин и длинными, крутыми лестницами стал спускаться в нижние этажи замка, туда, где его никто не мог потревожить без достаточных на то, чрезвычайных причин. Королю барстуков нужно было подумать.

5

Виндия перебралась в зимнюю хижину. Крепкая, добротная, она была сложена из бревен на южном склоне заросшей соснами дюны, навечно застывшей крутым холмом над оврагом. Большая часть дома была скрыта в чреве холма, снаружи виднелась только почерневшая лицевая сторона с входом, да и та едва угадывалась за зарослями сидиза6464
  Сидиз – сорт кизила.


[Закрыть]. Только по синеватым клочьям дыма, поднимавшегося над оврагом, можно было понять, что здесь обитают живые души – та, кого куры считали Лаумой, и тот, кого Дилинг называл Торопом. На самом деле вайделотку звали Виндия, а юноша, что лежал в ее доме, бессмысленно вперив пустой взгляд в низкий закопченный потолок, вообще не знал своего имени.

Раны на его теле, благодаря стараниям Виндии, затянулись бесследно, но о том, что они были, он не догадывался. Виндия сотворила чудо, вернув человека с полдороги в Страну предков, но путешествие туда еще никому не давалось даром. Он перестал быть самим собой. Едва ли того, кто был укрыт шкурами у дальней стены, можно было назвать человеком. Он ничего не знал, ничего не помнил, не мог говорить и двигаться. Если б не гулкие удары молодого сердца, это тело можно было бы назвать “трупис”6565
  Трупис – «колода» /прусск./


[Закрыть], словом, которым пруссы именовали мертвых. Но Виндия звала его иначе.

– Этскиун3.., – говорила Виндия по вечерам, касаясь мокрой льняной тряпицей его еще по-детски нежной кожи.

Она обмывала его.

Она кормила его и меняла подстилки, как ребенку.

Она пела ему длинные тягостные песни, которым обучилась на далеком каменистом острове. Иногда ей казалось, что он слышит, но, заглянув в зеленовато-серые глаза, она убеждалась, что сознание его так же далеко, как и раньше.

– Этскиун…6666
  Этскиун – «воскресший».


[Закрыть] – шептала Виндия, прижимая к животу его безвольную голову, и заплетала в две самбийские косички длинные, цвета ячменной соломы, волосы.

Она редко выходила из дома. Только затем, чтобы раздобыть еду. Тюлени, завидев Виндию на берегу, шумно, с пыхтением и повизгиванием, устремлялись к ее ногам, но теперь она с ними не купалась подолгу. Окунувшись в холодную уже воду, Виндия брала рыбу, и, не приласкав, как обычно, своего любимца – серого самца-вожака, торопилась домой.

Небольшая колония барстуков, живших в этом же овраге, была немало озадачена требованием Виндии, добавить к ежедневной дани из ягод, орехов и прочей съедобной растительности мясо. Они поворчали для виду, но отказать не осмелились.

Осыпались и закоптились начертанные цветными глинами рунические знаки на стенах. Пылился в углу потускневший янтарный шар. Давно расползлись, не чувствуя над собой власти, змеи и ужи. Верная старая эстурейта, забравшись под притолоку, сонно приоткрывала один глаз, ловила муху и, уверившись, что хозяйке все еще не до нее, опять дремала. Косули, всегда топтавшиеся по утрам у двери хижины в ожидании пригоршни зерна, больше не приходили – из хижины пахло человеком.

Звери еще не убегали в сторону, завидев на тропе Виндию, но уже настороженно поводили носами и подрагивали кончиками ушей. Виндия изменилась, и они это почувствовали раньше, чем она сама. Она ничего не замечала. Она была счастлива и больше не общалась с духами – те стали ей неинтересны. Она не занималась магией – наука стала скучной. Этскиун заменил ей все. Ни с чем не сравнима была радость от того, что он поел. А временем высочайшего блаженства стал вечер, когда Этскиун, чистый и сытый, засыпал, а Виндия, прислушиваясь к его дыханию, осторожно ложилась на краешек лежанки. И была тихая усталость, и было уютно, и покойно на душе, и хотелось, чтобы этот миг длился века. А носейлы, еще слетавшиеся по привычке на ночь к ее дому, толпились поодаль, не решаясь заявить о себе.

Визит варма все перевернул. Сам по себе он ничего не значил. Виндия могла заморочить целую дружину вармов. Но, вернувшись домой, она вдруг увидела, что в ее постели лежит в беспамятстве совершенно чужой ей молодой воин, чужеземец, о котором она ничего не знает, и у которого где-то была своя жизнь, друзья, мать…

Пораженная этим открытием, она долго стояла, вглядываясь в, сразу ставшие незнакомыми, черты лица Этскиуна. Внезапно и ясно ей открылась вся нелепость того положения, в которое она сама себя завлекла.

Виндия хотела развести огонь в очаге, но тот не слушался ее, гас, не желая перекидываться с мха на щепки. Впрочем, Виндия за ним и не следила, сосредоточившись на собственной сумятице. Мысли ее путались с чувствами, заслоняли друг друга, и она никак не могла принять верное решение.

Потом, окончательно забыв об очаге, она вскрыла тайник в одной из стен и вытащила длинную коробку с несколькими десятками маленьких кожаных пакетиков, помеченных одной ей понятными значками. Быстро нашла нужный и извлекла из него прядь волос.

6

Карвейт как раз приложился к первой в то утро кружке, и его вырвало. Все, что он употребил за ночь, вылетело плотной струей на стол и неубранную с ночи посуду.

Вождь изумленно уставился на беспорядок, учиненный его желудком, потом выругался, кое-как стряхнул с себя частицы позднего ужина, выплеснул из кружки испорченное пиво и повернулся к бочонку налить свежую порцию. Вид янтарной, наполненной пузырьками, пенящейся жидкости не обрадовал Карвейта. Наоборот, его замутило пуще прежнего. Он бросил кружку, наспех заткнул отверстие в бочонке и выскочил на свежий воздух – к кустам.

Такого с вождем еще никогда не было. Его выворачивало наизнанку, как кунью шкуру. Ему казалось, что его организм выбрасывает наружу не только вчерашнее, но возлияния всех последних дней. Жены, как чайки, метались вокруг, не зная, как облегчить его мучения. Но всему приходит конец, успокоился и живот Карвейта. Вождь привалился к дереву и, тараща красные слезящиеся глазки, тяжело дышал. Спазмы прошли, и ему хотелось вымыться и надеть чистую одежду.

– Принесите белье, – сказал он, направляясь к заливу.

Холодная вода и ветер освежили Карвейта. Одевшись, он прошел к конюшне и стал седлать лошадь.

– Ты поешь сейчас, или тебе собрать в дорогу? – робко поинтересовалась одна из жен – мать Неринги. Спросить мужа напрямую, куда он собирается, она не решилась.

– Что? – спросил Карвейт.

Женно растерялась. Она поняла, что Карвейт только сейчас заметил ее.

– Тебе собрать что-нибудь из еды в дорогу? – спросила она.

– Собери.

Женщина заторопилась в дом. Когда она вышла из него с дорожными сумками, Карвейта в конюшне уже не было. Неспешной рысью лошадь несла его на север косы.

Карвейт сам не знал, откуда у него возникло это желание – проехать по своим владениям? Просто появилась острая необходимость съездить на север, и он не видел в этом ничего необычного. Вождь давно не отлучался далеко от своей деревни, и ему не мешало посмотреть, как живут куры в других поселках.

Странной поездка Карвейта показалась другому человеку – вайделоту племени.

Рождение у Карвейта чудо-девочки, росшей на глазах и в три недели пробующей встать на ноги, принималось курами за особое благоволение богов к своему князю. Не то вайделот. Неринга казалась ему исчадием самых темных сил, какие только бывают. Он считал, что это уродец, посланный курам в наказание за их легкомысленное отношение к ритуалам и верховным богам Ульмигании. Он был самбом, и все время службы у куров не переставал возмущаться слабостью их веры и готовностью поклоняться самым никчемным, а порой и выдуманным, божкам. Естественно, что чего-то такого – чудовища, призванного уничтожить неверный народ, он всегда и ожидал. То, что кавкс появился в образе младенца, нисколько его не смутило. Обстоятельный доклад и соображения на этот счет, он уже переслал Верховному Жрецу, а в ожидании ответа усилил бдительность и не спускал глаз ни с Неринги, ни с ее отца.

Оказавшись свидетелем утреннего недомогания вождя, вайделот поначалу отнес его на счет неуемной страсти Карвейта к медовухе. Но потом, словно скаленикс6767
  Скаленикс – прусская порода охотничьих собак.


[Закрыть], учуявший след зверя, навострился. Откуда-то пахнуло наваждением. Кто-то или что-то, от кого исходил морок, действовал второпях и не предполагал, что рядом с вождем будет находиться вайделот. Сила, захватившая Карвейта, обходилась с ним грубо и бесцеремонно. Тот потерял даже видимость контроля над собой. Вайделот мог этому воспротивиться, но не стал. Счел, что лучше будет выследить то, что имеет власть над вождем. Он даже обрадовался – наконец-то уличит неверного князя – и потихоньку отправился за ним. Он не сомневался, что Карвейт с этой враждебной курам силой заодно.

Однако вайделоту так и не удалось выяснить причин странного поведения вождя. Взбираясь на дюну, за которой было уже рукой подать до Черных песков, тот вдруг остановился и, потоптавшись на месте, повернул назад.

Вайделоту пришлось срочно искать убежище в низкорослом прибрежном сосняке.

Карвейт, бормоча ругательства и проклятия собственной глупости, проехал совсем рядом с вайделотом и не заметил его. Он и не мог заметить – слишком был увлечен внезапно свалившимися на него похмельными переживаниями. Затея с объездом владений уже казалась ему идиотской. Он недоумевал – как только могла прийти ему в голову этакая глупость? – и торопился домой, к бочонку с пивом.

7

Виндия отпустила Карвейта.

Она почувствовала, что с ним есть еще кто-то, но разбираться с тем, другим, ей было некогда. Она отложила это до вечера. Повозка, на которой Виндия собиралась отвезти Торопа к границе Черных песков, осталась стоять у двери хижины без дела. У рутена начался жар.

Он лежал, по-прежнему безучастный ко всему, и по его виду еще ничего нельзя было заметить, но Виндия определила это сразу. Самый цвет темноты, окружавший Торопа у стены над лежанкой, изменился, обретя легкий красноватый оттенок. Виндия быстро разорвала магический круг и освободила Карвейта, положив прядь его волос в коробку. Решение отдать воина людям далось ей трудно, а растаяло с легкостью пара. Виндия об этом даже не задумалась. Она растопила очаг, повесила на него котелок с водой для отвара и стала растирать Торопа медвежьим жиром.

Ни это, ни другие простые и надежные средства, применяемые обычно, не помогли. За день воздух над Торопом раскалился до режущего глаз Виндии багрового цвета. К вечеру исчезли последние светлые проблески, а Тороп, перестав дрожать, дышал громко и часто.

Пикол, решив вернуть себе этого воина, был где-то рядом и ухмылялся щербатым провалом вонючей пасти.

Виндия в сердцах швырнула о стену горшок с цветочной смесью. Пыльца и мелкие частицы трухи повисли в воздухе. Разбежались по полу березовые почки, догоняя осколки горшка.

– Я тебе его не отдам, – сказала она.

– Слышишь ты, куча тухлятины? – крикнула Виндия. – Ты не получишь этого витинга! Он мой!

Она втащила в дом большое долбленое корыто и наносила в него воды из ручья.

Темнело. Ветер шумел верхушками деревьев и сыпал мелким дождем.

Косуля, которую Виндия зазвала условным свистом, постукивала копытцами, не отставая ни на шаг от вайделотки, распихивающей по щелям стен лучины. Виндия наклонилась к ней, погладила длинную шею и быстро, одним движением, затянула петлю веревки на ее передних ногах. Потом, перекинув конец через крюк в потолке, подтянула косулю вверх. Та задергалась в воздухе, взбрыкивая задними ногами, но не находя опоры, вскоре провисла кулем, тонко блея и поводя выпуклыми мокрыми глазами.

От брошенной в очаг смеси трех порошков – белого, красного и черного, клубился искрящийся зелеными звездочками и полосами дым. Лучины в нем потрескивали.

Виндия разделась донага, сдернула на пол шкуры с Торопа и, сделав разрез на груди косули длинным ножом, вытащила ее сердце. Оно пульсировало в руке вайделотки и истекало частыми темными каплями, когда Виндия шла с ним к лежанке.

Начертав в воздухе сердцем несколько знаков и сильно забрызгав при этом и себя, и воина, вайделотка полоснула ножом сначала его плечо, а потом свое. Две струйки одновременно стекли в корыто и смешались там с водой. Ненужное теперь животное сердце полетело в сторону. Откатившись к двери, оно еще продолжало биться.

Виндия стащила Торопа в корыто. Его раскаленное тело, коснувшись холодной воды, вздрогнуло и сжалось. Несколько раз она окунула его с головой и подняла на лежанку.

Вода была ледяной, но Виндия привыкла к этому – купалась в море весь год. Она полежала, прислушиваясь как вдаль, вместе с злобно оскалившимся Пиколом, уходит все напряжение дня, потом тщательно обмылась и обтерла себя, и воина.

Снаружи ветер гудел в кронах, обрывая листья с дубов и мелкие ветви сосен. Близилась пора ураганов. Внутри дома потрескивали, догорая, лучины, и мерно капала кровь с подвешенной к потолку косули. Искрился зеленым дымом воздух.

Виндия поцеловала рутена в губы.

Она делала это и раньше, но не так.

Теперь его жар передался ей, прошел через нее и отозвался внизу живота непривычным чувством сладкой тяжести. Что-то спружинило там, внизу, отразилось и ударило Виндии хмельной волной в голову. Она стала целовать Торопа с жадностью, какой никогда не знала за собой, в грудь, в живот… Она мяла, трясла бездвижное тело, впивалась в горячую кожу. Слияние с ним из необходимости выросло в дикое животное желание. И Виндия перешла последнюю черту, отделявшую ее от людей. Она сама захотела этого, сама втолкнула юношу в себя, и ночь Черного берега треснула и распалась от протяжного томного крика, а в самую высокую дюну ударила молния.

8

Карвейт Великий, вождь куров, к вечеру опять напился так, что жены сообща затащили его под навес к лошадям, да там, на сене и оставили.

Вайделоту, напротив, не спалось. Он тоже немного выпил с усталости.

Ему редко приходилось ездить верхом. Прогулка по пескам косы сильно отозвалась на его пояснице. Уснуть не получалось. Не выходило из головы странное поведение Карвейта. В том, что здесь была замешана посторонняя сила – скорее всего старуха Лаума – он не сомневался. Но уличить вождя не удалось.

К полуночи вайделот, досадуя на бессоницу, встал, раздул в очаге огонь и начал вырезать на липовой плашке зигзаги рун – послание Криве.

Над косой бушевал шторм. Атримп6868
  Атримп – бог морей.


[Закрыть] с ревом кидался грудью на авандюну, Окопирн6969
  Окопирн – бог неба.


[Закрыть] сыпал частым дождем, а Перкун пучками метал длинные молнии в полоску суши, зажатую волнами моря и залива.

Вайделот прислушался к богам и подумал о том, что если к утру они не уймутся, то придется вадить, задабривая их жертвами. Иначе, рассвирепев, боги станут валить деревья на хижины и разбрасывать по заливу рыбачьи лодки.

За шумом урагана и собственными мыслями он не сразу услышал шорох за спиной. Повернулся и от испуга выронил дощечку с посланием. Она упала на пол, подпрыгнула и угодила в очаг.

На расстоянии локтя от его лица мерцали льдистые прозрачные глаза гигантской гадюки. Ее плоский череп был размером с голову собаки, а туловище кривым бревном терялось в темноте.

Вайделот оцепенел.

Будь он воином, вспомнил бы о ноже в своей руке, но он был жрецом и стал бормотать заклинания, сам не сознавая, что в страхе путает слова.

Движения змеи почти не видны глазу человека, и вайделот не заметил, как, выгнувшись дугой, она выбила хвостом нож из его руки, и не успел уклониться, когда, разинув пасть, бросилась ему в лицо. Два длинных, острых, как ритуальные кинжалы, зуба проникли сквозь височную кость жреца и наполнили его мозг ядом. Он упал на очаг.

Жилище вайделота, как и положено, стояло поодаль от деревни, и огонь не перекинулся на другие хижины, а дождь не дал загореться стоявшим рядом деревьям.

Куры сделали вывод, что жрец по собственной воле отправился на небеса. Смерть в огне считалась освященной богами.

9

Виндия проснулась рано, как всегда. Коснулась губами лба Этскиуна. Он был прохладным. Потом сходила к морю и искупалась. Пляж и волны были пустынны. Ночной шторм распугал зверье. Поплескавшись, Виндия вернулась в дом и убралась. Вынесла корыто, подмела, расставила по местам горшки со снадобьями и стала разделывать косулю, в нетерпении поглядывая на Этскиуна. Она знала, что победила Пикола, но вернулся ли к рутену разум и насколько, ей было еще неизвестно.

Время от времени напоминали о себе ощущения, испытанные ночью. Тогда она застывала над тушей косули, поджималась, чувствуя, как желание вновь кружит ей голову, и, сглотнув слюну, стискивала зубы, чтобы не броситься на лежанку, под шкуры…

Пробуждение Этскиуна Виндия пропустила – выносила потроха. Вернувшись, увидела, что он стоит посреди хижины, сдвинув брови, будто пробует что-то вспомнить. Вид его обнаженного тела сейчас смутил Виндию, и она, тайком любуясь им, протянула одежды. Он стал разглядывать их.

– Витинг, – позвала Виндия, вглядываясь ему в глаза. – Хорошо ли тебе спалось со мной? – спросила она, не желая еще верить закравшимся подозрениям.

Взгляд его был пытлив и чист, как у младенца.

– Кавкс!.. – прошептала Виндия. – Да ты прозрачен, как воздух! Что же мне теперь делать с тобой?!

Но тут же ее огорчение сменилось радостью, даже восторгом. Она ведь может наполнить этот красивый кувшин тем, что сама сочтет нужным. Он будет принадлежать ей без остатка, потому что полон будет только ею!

Он замерз и попытался закутаться в то, что дала ему Виндия. С радостной готовностью она бросилась помогать ему. Потом отвела к ручью и умыла. Причесала русые кудри своим гребнем.

– Мьилс7070
  Мьилс – «любимый», но и «милый» /прусск/.


[Закрыть].., – сказала она, разглаживая ему волосы.

Он сделал губами движение, будто пробовал воспроизвести звук, который услышал. Виндия заметила это, и повторять не стала.

“Не хватало еще, чтобы он принял это за свое имя”, – усмехнулась про себя.

Отливая ему часть своей силы, помогая вернуться к жизни, Виндия была готова на все. Уйдет ли он, останется ли – ей было все равно. Важно было не отдать его Пиколу. Она это сделала. Под утро, глядя на него спящего, Виндия уже подумала, что, сливаясь с человеком, потеряла гораздо больше, чем это стоило ей. Сожалеть о содеянном было поздно, и она только грустно перебирала в мыслях те из привилегий, которых лишилась.

Но когда поняла, что Этскиун весь в ее власти, расценила это как нежданную награду за свою самоотверженность и компенсацию за многие годы одиночества и страданий.

Такого счастья не выпадало еще ни одной женщине на земле. Она будет ему и матерью и женой! – думала Виндия. Она научит его всему с самого начала. Она станет для него всем, и ничего другого, кроме нее у него не будет.

Сидя на лежанке, он следил за каждым ее движением и часто морщил лоб в надежде что-то вспомнить. Потом лицо разглаживалось, становилось беспомощным, и он снова наблюдал за Виндией.

– Йидис7171
  Йидис – «еда» – там же.


[Закрыть], – сказала Виндия, указывая на похлебку.

Он смотрел непонимающе.

– Йидис, – повторила она.

– Йидис? – спросил он, постучав пальцем по миске.

– Нет, – улыбнулась Виндия. – Это вогон7272
  Вогон – глубогая миска.


[Закрыть]. Вот это йидис, – показала она на то, что в миске.

– Йидис… – удивленно прислушиваясь к звукам собственного голоса, сказал Этскиун. – Вогон…

Виндия изобразила движение ложки ко рту:

– Йист. Йист7373
  Йист – «ешь, есть» /прусск/.


[Закрыть].

– Йист, – кивнул он, и стал есть, продолжая следить за Виндией глазами.

– Алу, – показала она на пиво.– Алу.

– Алу… – повторил Этскиун.

Странная, мимолетная мысль вдруг посетила его. Показалось, что этот язык вовсе не родной ему, хоть и очень похож. Но мысль мелькнула и угасла, так и не успев оформиться – ей было не во что себя облечь. В голове, где она возникла, не было слов.

– Менса7474
  Менса – «мясо» /прусск/.


[Закрыть], – сказала Виндия, сталкивая с вертела на обеденную доску дымящийся кусок. – Менса!

– Менса, – послушно вторил Этскиун.

Присев у стены на корточки, она смотрела, как он ест, неуклюже ворочая ножом так, будто никогда не держал его в руках. Было забавно видеть воина, который не умеет управляться с ножом. И тут Виндия вспомнила о кольчуге, висевшей в углу на видном месте. Тонкой работы, плотно вязаная мелкими кольцами, с наплечниками и бляхами, прикрывавшими грудь, она отличалась от тех, что носили прусские витинги. Виндия подумала, что эта красивая вещь может разбудить у Этскиуна воспоминания.

Кольчуга висела за его спиной. Он мог заметить ее, когда входил в дом, но видно не заметил. Больше такую возможность Виндия не собиралась ему давать.

– Алу, – сказала она, подливая в кружку пиво. – Алу.

И вышла.

Лайлик – маленький курносый барстук в линялой зеленой шапочке явился мгновенно.

– Что ты опять жуешь? – поморщившись, спросила Виндия.

– Сушеную землянику, – простодушно сказал он.

С тех пор, как Вилун, староста барстуков косы, приставил к Виндии этого карлика для мелких поручений, она никогда не видела его с закрытым ртом. Иногда она раздражалась и набрасывалась на барстука с бранью, но это ни разу не помогло. Лайлик быстро глотал то, что было у него во рту, а при следующей встрече снова жевал. Сейчас ругаться с ним Виндии было некогда.

– У меня в доме гость, – начала она.

– Знаю, госпожа, – сказал барстук.

Виндия разозлилась:

– Если еще раз посмеешь перебить меня, я превращу тебя в лягушку и раздавлю!

Желтые глаза барстука стали круглее, а вздернутый нос побледнел. Все-таки он боялся Виндии. Как, впрочем, и все их карликовое племя.

– В доме, в углу висит кольчуга. Нужно вынести ее так, чтобы витинг ничего не заметил. И быстрее.

– Я сделаю это, госпожа. Больше ничего не прикажешь?

– Возьми с собой кого-нибудь. Один ты эту кольчугу не вынесешь, она тяжелая.

Лайлик, мелькнув зеленью шапочки, нырнул в сухую траву. Виндия хотела идти в дом, но передумала. Дождалась барстука.

– Спрятали? – спросила она, когда карлик появился вновь.

– Да, госпожа. У Аусы.

Ауса была невестой Лайлика. Он ухаживал за ней больше десятка лет, но все не мог жениться. Обязательным условием для женитьбы барстука было наличие у него справного хозяйства. У Лайлика не держались даже козы. Сбегали.

– Твоя невеста умеет шить? – спросила Виндия.

– Ауса умеет все, – обиделся барстук. – Она лучшая рукодельница в Ульмигании.

– Нужна теплая вилна7575
  Вилна – род верхней мужской одежды.


[Закрыть]. Скоро зима, а у витинга нет подходящей одежды.

– А мерки? Как мы его измерим?

– Вилна не штаны. Можно сшить на глаз. Кроме того, у вас есть его кольчуга.

– Хорошо, – важно сказал барстук. – Я скажу Аусе, если она не особенно занята…

– Что? – перебила его Виндия. – Ты что там плетешь, лягушонок?

– Я это к тому, что тебе ведь нужно быстрее! – торопливо проговорил Лайлик.

Несмотря на то, что этот бестолковый барстук был хитрым и нахальным, Виндии никогда не удавалось рассердиться на него всерьез.

– Убирайся, – не зло сказала она.

Лайлик топтался.

– Позволь спросить?..

– Ну, чего тебе еще?

– Наши говорят, что чужеземец слеп…

– Ты же видел его, – сказала Виндия. – Разве он похож на слепого?

– Нет, не похож, – сказал Лайлик. – Я потому и спросил. Он немного странен, но не слеп.

– А с чего ты взял, что он чужеземец, барстук?

– Наши большие братья не носят таких кольчуг.

– Он не простой витинг, оттого у него и кольчуга не простая. Так и передай вашим.

– Понятно.

Виндия собралась уходить, но барстук остановил ее, сказав как бы, между прочим:

– К нам едет король.

Виндия повернулась:

– Это не слухи?

– Мне сказал брат.

Брат Лайлика прислуживал старосте Вилуну, и всегда все знал первым. Вторым важнейшие новости подбирал Лайлик и тут же передавал их Виндии. Это было удобно. Частенько случалось, что о каких-то событиях в барстучьем мире Виндии доносили раньше, чем Вилуну.

– Что это вашего короля потянуло в такую глушь?

– Точно никому не известно. Но к тебе-то он наверняка заглянет.

– Наверное.

– Клабун уважает тебя,– не унимался барстук.

– Ты это к чему? Хочешь, чтобы я уговорила его насчет твоей женитьбы на Аусе?

– Хочу.

Виндия подумала.

– Приведи ко мне сначала Аусу,– сказала она. – Я поговорю с ней.

– Когда? Сегодня? Я приведу ее сегодня, – оживился Лайлик.

– Нет, сегодня мне не до вас. Завтра. Я сама тебя позову.

– А почему не сегодня?

– Сегодня мне не до ваших карликовых забот. И не вздумай сказать ей, что я тебе что-то обещала! Я еще ничего не решила. Может, я вообще отговорю ее выходить за тебя замуж. Все, уходи. Ты мне надоел.

Лайлик, кивнув головой в знак поклона, торопливо засеменил прочь.

“Вот подлец! – подумала Виндия. – Наверняка побежал обрадовать невесту”.