Текст книги "Дочери Ганга"

Глава XXXIV

Индийское восстание, столь потрясшее англичан, заставило их пересмотреть управление страной. Власть Ост-Индской компании передали британскому правительству, а ответственность за ситуацию в стране возложили на министра по делам Индии. Англичане нехотя признали, что беспокойство местного населения было вызвано их политикой, потому отныне запрещалось грубо вмешиваться в обычаи и религию индийцев.

Все это вызвало облегчение и у той, и у другой стороны. Отныне британцы отказывались от всяких контактов с местными; военные городки строились исключительно для англичан. То были поселения с широкими тенистыми улицами, просторными домами, со своими магазинами, больницами, церквями и тюрьмами.

К тому времени как Джейсон Блэйд вернулся в Лакхнау, нечто подобное возникло и на месте разрушенного форта. Патриция Блэйд поселилась одна, рядом с семьей полковника Финча. Она была довольна и этим соседством, и новым образом жизни; главной и единственной ее проблемой оставалась тревога за сына.

Фигурка матери на фоне плоской, потрескавшейся под лучами знойного солнца равнины и безграничных просторов неба казалась совсем маленькой. В одной руке Патриция Блэйд держала кружевной зонтик, а другой энергично махала сыну, разглядев его в колонне солдат и офицеров.

Ратны и Айрона рядом не было, но Джейсон не встревожился. В своем неизменном сари она едва ли хорошо чувствовала бы себя среди английских дам. Наверное, жена и сын остались дома.

– Слава богу, войне конец! – выдохнула Патриция, обняв Джейсона, и тут же принялась говорить, демонстрируя завидную осведомленность в армейских делах: – Надеюсь, теперь все пойдет по-новому! Моя приятельница, супруга полковника Финча, рассказала о создании так называемого штабного корпуса. Отныне отправка на службу в Индию приравнивается к назначению на штабную должность. Офицерам будут предоставлены различные льготы, они смогут быстро продвигаться по службе. У тебя много заслуг, к тому же миссис Финч обещала похлопотать за тебя. А еще у нас новый офицерский клуб с большой бальной залой. Дамы очень довольны.

Джейсон был рад, что мать наконец освоилась в Индии, он только не мог понять, почему она не говорит о Ратне. Он получил от Патриции несколько писем, в которых сообщалось, что «все в порядке, все живы и здоровы». И потому не имел оснований беспокоиться.

– Как Ратна и Айрон? – спросил он.

Патриция решила, что не стоит рассказывать обо всем прямо сейчас. Надо немного подготовиться и подготовить Джейсона.

– Ты обо всем узнаешь. Пойдем домой. Теперь у нас другой дом, там все устроено по-европейски.

Усевшись в повозку, Джейсон прикрыл глаза. Видит Бог, он нуждался в отдыхе! Командование обещало отпуск, и он надеялся провести его с семьей. Уделить побольше внимания сыну, порадовать жену.

Он видел, что Патриция не хочет говорить о Ратне, и решил, что они так и не нашли общего языка. Неудивительно, что жена не поехала его встречать. Наверное, мать дала понять, что не желает видеть ее рядом.

Должно быть, Ратна готовит праздничный обед. Джейсон соскучился по тем удивительным блюдам, которые творили ее фантазия и руки. Он истосковался по всему: ее взглядам, ее запаху, ее объятиям. И ему не терпелось увидеть сына.

На железных крышах заново отстроенного поселения сверкали ослепительные блики. Дома казались белыми, как слоновая кость. День был прозрачным и светлым, тени деревьев – густыми.

– Мы живем в центре, – удовлетворенно произнесла Патриция. – Это очень удобно, потому что все находится рядом.

При виде незнакомого, столь непривычного жилья, которое должно было стать его домом, Джейсон испытал странное чувство. Ему хотелось обрести постоянное пристанище, наконец начать строить жизнь, которую ничто не сможет разрушить, перекинуть мост в будущее, на многие годы вперед.

Джейсон вошел внутрь. Мать с гордостью показала ему комнаты. Патриция не лгала: обстановка была совершенно иной, чем прежде. Платяной шкаф, секретер, комод, большая кровать и мягкий диван, стулья с цветастой обивкой, туалетный столик с коробочками, шкатулками и флаконами, умывальник с кувшином и тазом. В гостиной слышалось мерное тиканье часов.

Джейсон сразу понял, что ни Ратна, ни Айрон никогда не переступали порог этого дома.

– Откуда все это? – глухо произнес он.

– Нам выдали компенсацию. Ведь во время взятия форта мы лишились имущества. Я все устроила по своему вкусу. Надеюсь, ты не против?

Джейсон вспомнил почти лишенные обстановки комнатки, скромную утварь. Все это явно не стоило того, что он увидел здесь. То ли командование невиданно расщедрилось, то ли мать проявила недюжинную смекалку.

– Ты утомился. Сейчас заварю чай, – сказала Патриция, потянувшись за фарфоровыми чашками.

Молодой человек ступал тяжелее обычного. Его мундир был покрыт пылью, а взгляд выдавал глубокую усталость. Женщина твердо решила, что отныне сама будет заботиться о своем сыне. У индианки, даже если бы она каким-то чудом очутилась здесь, не оставалось ни единого шанса быть на первых ролях.

Джейсон продолжал стоять посреди комнаты.

– Где мои жена и сын?!

– В другом месте.

– Где именно?

Патриция махнула рукой.

– Наверное, где-то там… Ратна ушла к своим.

– Что значит «к своим»?! – Джейсон почти кричал.

– К индийцам.

– Вы поссорились? – резко спросил он, на самом деле зная, что Ратна никогда не смогла бы «поссориться» с его матерью.

– Нет.

– Ты ее прогнала?

– Прошу тебя, сядь. У тебя нет поводов для волнения. Я все объясню, – быстро произнесла Патриция, ломая голову над тем, что сказать в оправдание.

Джейсон сел и провел рукой по лбу.

– Я ничего не понимаю. Вы должны были уехать сразу после меня. Когда Ратна успела «уйти к своим»?

Патриция заметно нервничала.

– Мы вместе отправились на площадь. Там уже ждали кареты. Вдруг она решила, что ей надо вернуться. И убежала вместе с ребенком. Ее очень долго не было, и мне пришлось уехать одной.

– И ты не пошла ее искать?!

– Нас бы не стали ждать.

– Почему? Что дало бы промедление в четверть часа и даже в час?

– Не знаю. Там распоряжалась не я.

– Послушай, мама! То есть ты оставила Ратну и Айрона в форте, который через несколько дней был взят в осаду и от которого в результате не осталось камня на камне?!

– Я подумала, что она не хочет ехать. Я не беспокоилась за нее, потому что она наверняка ушла оттуда и укрылась среди индийцев.

– А за своего внука?!

– Он же был с ней.

Взгляд Джейсона резал, обжигал, обвинял.

– Я не настолько глуп. Признайся, ты не хотела брать их с собой!

Патриция почувствовала, что должна проявить известную твердость.

– Да. Не хотела. И никто не хотел. Для нас не нашлось бы места ни в одной карете.

– Тогда тебе нужно было остаться с ней.

– Где, в военном городке? Ты желал мне смерти?

– А ты желала смерти ей?!

– Ни ей, ни кому-то другому. Я просто хотела, чтобы она исчезла из моей и твоей жизни, чтобы ты мог все начать с чистого листа.

– Как?! Взять и поменять одну семью на другую? Забыть о том, что у меня есть жена и ребенок?

– А твой ли он? Мальчик не похож на тебя ни единой чертой.

У Джейсона вырвалось:

– Думай, о чем говоришь!

– Думать надо было тебе, когда ты женился на язычнице, на женщине, которой чуждо все, что ты с детства впитал с молоком матери!

– Ратна носила крест.

– Но в ее душе не было нашего Бога! Это издевательство над религией. Если веришь, то веришь искренне, а если нет, то не притворяйся!

– Это нужно было, чтобы мы смогли пожениться.

– Значит, – Патриция продолжала гнуть свою линию, – ты не должен был жениться на ней. Я привыкла к Индии, мне мешала только эта женщина. Сейчас мы стали получать приглашения на званые обеды и ужины, пикники и балы. Разве ты смог бы появиться там с женой-индианкой?! Она ни за что и никогда не сняла бы свое сари! Она учила ребенка говорить на каком-то варварском языке!

– Он должен знать его, если живет в этой стране! И если он – наполовину индиец.

Патриция почувствовала, что выдохлась.

– Беда в том, что он никогда не сможет покинуть эту страну. И никогда не станет белым.

– Господи! – Джейсон закрыл лицо руками. – Неужели мои жена и сын мертвы?!

– Эти туземцы способны выбраться из любой переделки. Это же их страна, – пробормотала Патриция.

– Страна, в которую мы влезли без спроса!

Последующие дни выдались напряженными и тревожными. Джейсон пытался узнать о судьбе Ратны, но, во-первых, почти все оборонявшие форт солдаты и офицеры погибли, во-вторых, никто из уцелевших не помнил, чтобы на территории появлялась индианка с ребенком.

Живущие за пределами военного городка индийцы шарахались от Джейсона и не желали отвечать на вопросы. Едва ли кому-то из них было что-то известно о Ратне.

И она, и Айрон могли погибнуть при взятии форта, а их тела – сгнить в какой-нибудь канаве. Джейсон чувствовал, что никогда не узнает правды.

Подать объявление в газеты? Но Ратна не читала газет. И едва ли обращалась в военное ведомство. Индия настолько велика, что искать ее следы, не имея никакого ориентира, было просто бессмысленно.

Минуло несколько недель. Патриция напрасно пыталась завлечь сына приглашениями на приемы и балы. Джейсон замкнулся в себе и не желал никого видеть. Все происходящее в английском обществе казалось ему напыщенным и фальшивым.

Мать надеялась, что это дело времени, да и Глория Финч тоже уверяла, что так и будет. А потом Патриция получила письмо.

Собственно, оно было адресовано не ей. Просто однажды утром, после того как Джейсон ушел на службу, ее окликнула миссис Финч. Перегнувшись через ограду, она махала каким-то конвертом.

– Это письмо, – сказала она, когда Патриция приблизилась к границе их участков, – пришло в городок вчера. Мне удалось его перехватить. Возможно, там что-то неожиданное для вас. Будет лучше, если вы прочитаете его первой.

Патриция повертела письмо в руках. Супруга полковника Финча не собиралась уходить, вероятно полагая, что послание будет вскрыто в ее присутствии. Хотя, вполне возможно, она уже распечатывала конверт, а потом заклеила снова.

При некоторых обстоятельствах миссис Блэйд умела проявлять завидное упрямство и не позволяла командовать собой.

– Здесь стоит имя моего сына, – твердо произнесла она.

Миссис Финч хитровато прищурилась.

– Боюсь, если вы не заглянете в письмо, вам придется об этом пожалеть.

Резко повернувшись и не поблагодарив, Патриция ушла к себе. Пройдя в гостиную, опустилась в кресло и задумалась. Конверт был изрядно потрепан и испещрен штампами. Письмо пришло из Бенареса, из тамошнего военного ведомства. Что могло содержаться в послании? Почему-то мысль об этом наполняла ее душу тревогой. Дело было даже не в намеках миссис Финч, а в неведомом предчувствии.

Взяв ножичек, Патриция вскрыла конверт так, чтобы потом его можно было заклеить.

Ее сердце билось взволнованно и гулко. В послании кратко и сухо сообщалось о том, что капитана Джейсона Блэйда разыскивает его супруга, ныне проживающая в Бенаресе.

Патриция глубоко вздохнула. Значит, индианка жива! Это принесло ей и разочарование, и облегчение. Отныне она была свободна от груза вины за то, что бросила Ратну и Айрона в форте, но, с другой стороны, если индианка снова окажется здесь, их семья будет изолирована от местного общества.

А ведь все было так хорошо! Патриция сама ходила за покупками и готовила сыну английскую еду. В комнатах больше не витал запах специй, розового масла и сандала, и в глазах не рябило от ярких тряпок. По вечерам они с Джейсоном сидели на веранде вдвоем за чашкой чая и любовались закатом. Потом – естественно и незаметно – в доме могла появиться скромная белая девушка, а позже и дети, которым можно передать имя и семейные традиции.

Весь день Патриция не находила себе места. Ее терзали сомнения и, в известной мере, совесть. Под вечер она решила, что отдаст письмо сыну. В конце концов, это была его жизнь.

Джейсон пришел домой позже обычного. В последнее время он нередко задерживался на службе, но не потому, что мечтал о карьере, а потому, что дома его не ждали ни жена, ни сын.

Пока он умывался, мать собрала на поднос чай и поджаренный хлеб с кусочками бекона. Она заметила, что загорелое лицо сына словно покрыто слоем пепла. Он выглядел привычно собранным, но под этой собранностью таились подавленность и тоска.

Патриция уже собиралась протянуть ему лежащий на комоде конверт, как вдруг Джейсон устало произнес:

– Ты была права. Во всем этом есть нечто искаженное и лицемерное. На войне я убивал индийцев, а потом женился на их женщине!

Патриция затаила дыхание.

– Что ты имеешь в виду?

– В нашей разлуке с Ратной есть своя логика. Несчастья не происходят просто так.

– Главное, чтобы ты себя не винил, – пробормотала Патриция, понимая, что во всем виновата только она.

– Не буду. Что толку? – коротко и резко произнес Джейсон.

Патриция незаметно убрала письмо с комода. Она решила, что ей надо еще немного подумать.

В выходной день Джейсон отправился в Лакхнау. Мать не спросила зачем. Возможно, он просто хотел побродить по индийским кварталам и базарам. В отличие от сослуживцев, ему надоедала чисто английская жизнь.

В его глазах все краски мира померкли, а между тем был праздник Холи, символизирующий возрождение жизни, во время которого индийцы весело осыпали друг друга и все вокруг темно-желтым и красным порошком или поливали крашеной водой. То было короткое время нарушения кастовых запретов, когда шудры могли окрасить брахманов, за что те еще и давали им деньги.

Джейсон слышал, что это неуемное веселье обрывается, когда солнце проходит через зенит. Индусы моются, меняют заляпанную краской одежду, а вечером идут в гости, где угощаются сладкими молочными и мучными кушаньями.

Джейсон подумал о том, что Ратна наверняка тоже праздновала бы Холи и мать снова назвала бы ее язычницей. И так бы продолжалось всегда. Они бы никогда не пришли к согласию и не сумели жить вместе. Так или иначе, но Ратне не было места в его мире.

Целая толпа индийцев сопровождала довольно молодого человека в длинной хламиде и с посохом в руках. Иногда он останавливался и что-то говорил, а потом шел дальше. Джейсон подумал, что это один из индийских прорицателей. Может, спросить у него, что ему делать дальше?

Он не стал пугать индийцев своим красным мундиром, а просто пошел следом, держась в отдалении и дожидаясь, когда прорицатель останется один.

Тот сел под большим деревом и развернул тряпицу, в которой были лепешка и несколько яблок. Приблизившись, Джейсон нерешительно заговорил с ним на хинди.

– Садись, – дружелюбно пригласил индус, показав на землю рядом с собой. – Чего ты хочешь?

В его ясных глазах не было и тени страха перед англичанином в военной форме.

– Я потерял жену и сына и не представляю, как жить дальше.

– Они умерли?

– Не знаю.

– Почему ты обратился ко мне?

– За тобой бежала толпа, и я подумал…

– Я не прорицатель. Я ученик Рамакришны[112]112
  Рамакришна Парамахамса (1836–1886) – реформатор индуизма, мистик, проповедник, один из религиозных авторитетов Индии.


[Закрыть].

– Кто такой Рамакришна? – спросил сбитый с толку Джейсон.

– Великий учитель.

– И чему он учит?

– Тому, что Бог един, просто известен нам под разными именами. Что в случае необходимости брахман может принять пищу из рук шудры. Что всякая религия истинна настолько, насколько она проповедует чистоту души. Что человек не должен предаваться самоосуждению или унынию. Что Бог во всех людях, но не все люди в Боге. Что мы должны уважать чужую веру.

Джейсон невольно посмотрел на свои ладони, где навсегда остались зловещие отметины.

– У нас своя иерархия, у индийцев – своя. А я… я бы хотел быть свободным от всего этого.

– Так будь свободным. Оставь все, что тебя гнетет. Преодолей условности. Ни о чем не жалей.

Джейсон задумался.

– Как тебя зовут?

– Дашан. Это означает «видеть».

– А куда ты идешь?

– К учителю, в Калькутту. А потом – куда велит он, куда направит сердце.

– Ты тоже что-то ищешь?

– Я просто присоединился к великому каравану Истины и Вечности.

– Ты сумасшедший? – с надеждой спросил Джейсон.

– Нет, – спокойно ответил Дашан. – Просто ты делаешь то, что нужно, а я то, что хочу.

– Мне приходилось убивать.

– Убийством ничего не добьешься, лишь покалечишь собственную душу.

– Но прошлое не вернуть.

– Тогда думай о будущем.

Джейсон задумался. В Калькутте находился знаменитый храм черной богини Кали, пляшущей на кладбищах и на кострах мертвых и, как ни странно, разжигающей огонь в сердцах живых. Той, что говорит, будто смерть человека не может перевесить тяжесть грехов и ошибок, но их можно исправить при жизни.

Следующим вечером, вернувшись с очередного званого ужина, Патриция Блэйд с изумлением увидела, что мундир Джейсона висит на гвозде, но его самого нет ни в доме, ни в саду. Напрасно прождав сына до темноты, женщина едва не сошла с ума от тревоги. Обнаружив, что сапоги и остальная часть обмундирования Джейсона тоже остались в доме, Патриция не знала, что и думать. Получается, сын ушел неизвестно куда и непонятно в чем.

А потом она нашла и прочитала записку, содержание которой не смогла разгадать ни она сама, ни позже – другие люди. Джейсон писал о бытии без границ, о безмятежности души, о поисках самого себя. Если б мать не знала его почерка, она бы ни за что не поверила, что он способен выдумать такой бред!

На следующий день Патриция обратилась в штаб, но там никто ничего не знал. Спустя неделю отсутствия Джейсона на службе командование пригрозило, что капитана Блэйда объявят дезертиром и разжалуют, но Патриция лишь разводила руками: она не имела понятия, где находится ее сын. По городку поползли слухи о внезапном помутнении рассудка совсем еще молодого человека, и несчастной женщине было нечего возразить.

Она умоляла командование бросить все силы на поиски ее сына, и ей отвечали, что это будет сделано (хотя бы для того, чтоб отдать его под трибунал), однако найти человека в Индии не проще, чем отыскать крупицу золота в груде камней.

Раскаленный поезд с грохотом и пыхтением катил по равнинам Индии. Пассажиры, как водится, сидели даже на крыше и чуть ли не свисали с дверей и окон. На станциях было пыльно, душно и жарко и почти ничего не слышно от гула толпы, криков носильщиков и воплей водоносов.

В вокзальном воздухе клубились испарения; люди усталым потоком текли к выходу. Среди них, как всегда, было много темнокожих женщин; за их руки, унизанные дешевыми браслетами, цеплялась куча детей. Рядом шли мужчины с голыми торсами, в застиранных лунгах[113]113
  Лунга – полоса ткани, сшитая наподобие юбки и завязанная на талии. Как и дхоти, является национальной одеждой индийцев.


[Закрыть].

Арун и Сона, наняв носильщика, попросили его не спешить. Арун мог нести разве что самые легкие вещи: хотя самое страшное было позади, его здоровье восстанавливалось медленно и он еще не до конца оправился.

Они с Соной решили уехать в Патну, к Бернем-сахибу, к Хеме и Чару, если те еще жили там. Саблю Арун оставил Харшалу, хотя тот и порывался ее вернуть. Очередной период его жизни подошел к концу, и Арун больше не желал прикасаться к оружию. Супруги звали Ратну с собой, но та осталась в Варанаси. Она не теряла надежды отыскать своего мужа.

Аруна и Сону несказанно обрадовал привычный пейзаж. Все те же узкие улочки с ветхими домишками и кучей белья, чуть поникшие тамариндовые деревья, неглубокие канавы с нечистотами, неторопливые священные коровы с бусами на шее и обмотанными яркой тканью рогами, испуганно хлопающие крыльями куры.

Хема и Чару обитали на прежнем месте, но их не было дома. Велев носильщику сложить вещи в саду, Арун и Сона вместе с Латикой отправились к Бернем-сахибу, лелея надежду на то, что старик еще жив.

Окна школы оказались заколоченными, двор перед ней зарос. Супруги обнаружили Бернем-сахиба в пристройке, где прежде хранился кое-какой инвентарь. Здесь был полный беспорядок и стояла влажная духота.

Лежавший на циновке в окружении хлама старик выглядел неухоженным и больным. Он напоминал иссохшее дерево. Казалось, он вообще не встает.

Увидев Аруна и Сону, Бернем-сахиб подал голос:

– Сона! Ты ли это или всего лишь твое видение? Ты прекрасна, как лотос на заре! Ты словно осыпана лепестками роз! И ты с ней, Арун? А это ваша дочь? Какой прелестный ребенок! Значит, боги все-таки проявили свое милосердие?

– Да, они услышали наши мольбы, – ответил Арун, склоняясь над ним. – А вы как, Бернем-сахиб?

Старик махнул рукой.

– Никак. Школа закрыта, все разбежались.

– Вы так и лежите здесь целыми днями один?

– Хема с Чару заходят меня проведать, да кое-кто еще. А вы надолго?

– Возможно, навсегда. Если вновь не вмешаются какие-то злые силы.

– Мне кажется, с вас этого хватит.

– Да, нам надо где-то обосноваться, растить детей. Через несколько месяцев родится второй. Сона беременна.

– Вот это радость! Ваш прежний дом по соседству с жильем Чару и Хемы снова пустует, так что вы наверняка сможете его снять.

– Мы возьмем вас к себе, Бернем-сахиб, – пообещал Арун. – И обязательно восстановим школу. Ключи у вас?

– У меня.

Не желая медлить, Арун тут же открыл помещение школы. Там бегали тараканы и крысы. На полу лежала груда пыльных циновок, на стене криво висела надтреснутая доска. Ржавые листы над головой, заменяющие крышу, жалобно дребезжали, когда мимо проносился близкий поезд. Арун стиснул зубы, а после сказал:

– Мы все восстановим. Здесь будет не просто деревенская школа, а учебное заведение, где дети индийцев смогут получить хорошее образование, не впадая в зависимость от белых.

Вечером они собрались у Хемы и Чару. Дети (у соседей Аруна и Соны их было уже четверо) сладко спали, тогда как взрослые сидели за вкуснейшим ужином и разговорами. Сона мечтала, что вскоре в ее доме будет так же, как у соседей: натертый до блеска пол, разноцветные циновки, домашний алтарь с красиво расставленными статуэтками.

В окна виднелись верхушки деревьев; пробившаяся сквозь путаницу листьев луна светила прямо в комнату. Аруну казалось, что красота величественного светила бледнеет по сравнению с безупречной прелестью нежного лица Соны. Сейчас ей было нечего скрывать: волосы отросли, живот округлился в ожидании желанного ребенка, их ребенка!

«Ее чары никогда не рассеются, и пелена желания не спадет с моих глаз, а сердечный голод не иссякнет!» – говорил себе Арун.

Все они выпили немного пальмового вина. Без него было бы трудно выдержать эти воспоминания, рассказать обо всем, что случилось.

– Одно событие тянет за собой другое, случайностей не бывает. Потому мы с Соной решили вернуться сюда и продолжить прерванный путь.

Чару смущенно кашлянул.

– Ты намерен восстановить школу, но ведь нужны деньги.

– Это не проблема. Купим все, что нужно.

Деньги принесла Грейс. Она убеждала Аруна не отказываться. Она не сказала, что деньги прислала Флора, иначе он бы, конечно, не взял. Арун долго упорствовал, а потом подумал о Бернем-сахибе, о детях, о школе и согласился.

– Разве вам самим ничего не надо? – спросил Чару.

– Нам с Соной, – с этими словами Арун с любовью посмотрел на жену, – неведомы желания, которые можно осуществить за большие деньги. С нас довольно спокойной жизни и сердечного огня. Чего только мы ни повидали и кем только ни были, однако же остались самими собой.

Последующие дни прошли в лихорадочном возбуждении. Арун чувствовал, как к нему буквально на глазах возвращаются силы. Он заказал школьные принадлежности, нанял строителей. Обладающая обаянием, грамотностью и авторитетом брахманки, Сона обошла соседей, предлагая вновь отправить детей учиться. Вдохновленный происходящим Бернем-сахиб за несколько дней сумел встать на ноги и ходил по двору с палкой. Латика играла с детьми Хемы и Чару. Она успела привязаться к Аруну, а он к ней.

По вечерам, когда на зубчатые верхушки деревьев медленно спускалась луна, Арун нежно гладил живот жены. Ему было немного странно: дети рождались сотнями и тысячами каждый день, но именно этот ребенок казался истинным чудом. Он должен был появиться на свет после того, как Арун едва не умер, после того, как он думал, что Сона погибла.

Они никогда не говорили о Флоре, о том, какую роль она сыграла во всей этой истории. Они постарались просто забыть.

Несмотря ни на что, жизнь все-таки продолжалась, и Арун с Соной надеялись на то, что она принесет им еще немало счастья.