Текст книги "Банда гиньолей"

* * *

Прекратилось все это не скоро, уж очень им нравилось куролесить вдвоем… Еще по меньшей мере три часа они собирали и разбирали скафандры да устраивали друг другу каверзы: припрятывали какие-нибудь детали, а потом запускали ими друг другу в рожу… Такие вот шуточки шутили… Цирк!.. Мартышки в загуле!.. Состен задрал на себе юбку и подколол ее английскими булавками…

– One wealve embryoun, gentlemen! Колоплудная оболочка кителенка, джентльмены!

Великое свое изобретение полковник прищелкивал себе к животу – хитро придумано! Он все показывал наглядно, объяснял, как противогаз определяет газы, воздух и азот, как по капле растворяет в них яды… До чего хитроумная механика!.. У Состена просто челюсть отваливалась. Он ловил каждое его слово, повторял за ним каждое движение…

Внезапно полковник привскочил, выпрямился… Застыл, выставив палец…

– Пис-пис! – возопил он. – Моя простата!..

Взгляд у него остановился, точно он прислушивался к голосам… Это что-то новенькое!.. Он начал шарить у себя в штанах, воткнул палец в задницу и как припустит!.. Точно ветром его сдуло!..

Потом-то мы пообвыклись. Это случалось с ним время от времени, особенно после того, как понервничает. Тогда просто беда!.. В тот раз я обрадовался: мне нужно было кое-что сказать Состену. Пора было кончать с этой катавасией.

– Состен, – приступился я к нему. – Ну, скажите на милость, Состен, разве может так продолжаться? Знаете что, дорогой Учитель? Я выхожу из игры… Опять на войну?.. Как бы не так!.. Конец, говорю вам!..

Эге, у него аж дыхание перехватило! Он ошарашенно уставился на меня.

– Как! Не вы ли говорили о смерти, о самоубийстве, об отчаянии? А теперь поджилки трясутся?

Да, озадачил я его!

– Я полагал, что вы будете счастливы, что с радостью воспользуетесь случаем! – продолжал он.

Что за ахинею он несет? Да он издевается надо мной!

– А вы, красавчик мой занюханный? – кидаю я ему в ответ. – Вы, кусок протухшего дерьма? По-прежнему мечтаете о путешествии в Индию? Так едете или нет?.. Вроде пора бы уже определиться, старый облапошенный прощелыга!..

Пусть, пусть послушает, какие чувства я к нему испытываю. И добавляю:

– Старый бахвал! Старый кривляка!

Омерзел он мне.

– Та-а-к! – воскликнул Состен. – Дурное воспитание!..

Он насупился. Хорошо я его отхлестал!

– Откуда такие манеры? – надменно спросил он.

– А вы, старый пустобрех? Напряжение нарастало. Я громко отчеканил:

– Я подыхать из-за вас не собираюсь!

– Да что это вы вообразили, скажите на милость, милый мой дурачок?.. Нам улыбнулась удача, невероятная удача! Сама в руки идет! А условия какие, а? Да у нас в кармане полторы тысячи фунтов!..

Он был просто вне себя.

– Откуда взялись эти полторы тысячи фунтов?

– Нам предлагает их полковник!

– Ах, предлагает! Где же они?.. Ладно, очень хорошо, ловлю вас на слове… Желаю сейчас же одеться! Желаю костюм!.. Не какой-нибудь, а новый!.. Вот вам мое условие, без дураков!.. И заметьте, это не роскошь… Сколько раз вы мне повторяли: «Нужно выглядеть поприличнее, молодой человек, поприличнее!» – Он и вправду стыдил меня. – Ну, так как? Идет двенадцать фунтов? – Я назначил цену. Уж очень хотелось взглянуть на пресловутые бабки, хотя бы краешком глаза… Не прошу же я полторы тысячи!.. Всего двенадцать, маленький задаточек! – Ну же, давайте! Пойду приоденусь, чтобы вы больше не стыдились меня… Ведь у меня, маркиз, нет китайского платья!..

– Как же вы нетерпеливы, грубиян!

Заело гада.

– Из-за вас все сорвется! Полковник не возражает, весьма благоволит к нам… Но вот так, с бухты-барахты… Он упрется, и тогда конец!..

– Ну же, всего-навсего задаточек!.. Не могу больше ходить в этих вонючих обносках… Да вы сами посмотрите, на кого я похож… Глядеть тошно! Просто страшилище!.. Мыслимое ли дело в таком-то доме?.. Вы же сами меня предостерегали: «Приличия, Фердинанд, приличия!» А барышня? Что она-то о нас думает?.. Приличия!.. Подзаборники в доме! Один вырядился под китайца, другой в отрепьях. Хороши!.. Где я только не спал, вам ли не знать? Мне на люди уже показаться нельзя!..

– Значит, вас интересует барышня? Так-так!

– Вас это не касается, пакостник!..

– Значит, у нашего хитреца на нее стоит!

– Стоит… А вы что, видели?

Сует свой нос, куда не просят.

– Да, но военное ведомство, Вуярд… Вы что, не слышали?..

Снова здорово.

– Заказ у нас в кармане, можете не сомневаться!

Брехня, опять его понесло… А мне нужны были мои двенадцать фунтов, чтобы прифрантиться… Знать я ничего не хотел, вынь да положь! Другого разговора не будет!..

– У полковника есть кое-какие мысли.

– А у кого их нет? Клали мы на его мысли с прибором! Ох, и злил он меня!

– Да мыслей везде – хоть пруд пруди, а меня заботят туфли и твидовый костюм!

Я гнул свое: двенадцать фунтов… двенадцать… задаток… задаточек…

Уперся – не своротишь.

А он мне эдак самодовольно:

– Так вас любовь лишила покоя? Влюблен, как Ромео?

– Идите вы с вашей любовью!.. Туфли разлезаются, штаны на заднице протерлись до дыр! Это вы понять в состоянии, старый пень?

– На что вы собираетесь употребить эти деньги?

– Оденусь, Учитель! Роскошно оденусь! Чтобы вы не стыдились меня! Хочу ослепить вас!

– У вас, верно, жар! Ну конечно, жар! На все у него находилось объяснение.

– Надоело ходить оборванцем!

– Так зайдите ко мне… попросите у папочки красивое платье!.. Из моего гардероба! Чудное платье в цветочек, я вам одолжу!..

– Хватит и одного китайца!

– Ваше нетерпение погубит нас! В два счета, имейте в виду!.. Это глупость, дикость!.. Вы лишаете нас всех шансов! Потерпите же до понедельника… Я успею… На будущей неделе… Да что я! Сегодня же вечером и поговорю… Лучше сказать не могу… По-французски это так сложно… Сшибу у него башлей врасплох! Ой-ей-ей!

Мученик.

– Нет уж! Не собираюсь ждать! Катитесь вы знаете куда? Я сматываюсь.

Вот так, со мной не поладишь!..

Он уставился на меня так, что вот-вот глаза лопнут. Мое решение ошеломило его.

– Да, да! Я не отступлюсь!.. Шесть фунтов! Шесть фунтов на бочку!..

Я сделал ему скидку на шесть фунтов наличных.

– Шесть фунтов. Идет или нет? Он еще крутит носом, упирается.

– Завтра, завтра! Завтра утром!..

– Ни за что! Сейчас, и без никаких!

Он понимал, что не прав. Вывернул наизнанку карманы, вывернул платье. Ни единого медяка. Обследовал подкладки. Ни шиша.

А я прикидывал расходы. Приличный костюм?.. Не меньше трех-четырех фунтов. Какой-нибудь плащишко – двенадцать шиллингов… Не до изысков, только нужное позарез, в чем не совестно на людях показаться. О шузах позднее потолкуем.

Он удивлен:

– Вчера вы были вполне довольны, ни на что не жаловались!

– А вот сегодня иначе!

– Ох, уж эта молодежь! Прихотлива… переменчива…

Он пыхтит, бурчит, снова обыскивает свое платье… Хлопает себя по лбу, задумывается, бросает взгляд на шкаф, на полки… На них всякая ерунда, шеренга пузырьков… Тут он мне говорит:

– Подайте-ка мне вон тот… Большой, блестящий… Подаю. Увесистый.

– Теперь – проваливай. Катись…

Он засовывает мне пузырек глубоко в карман.

– На, держи! Поскорее убирайся. Это то, что тебе нужно. Я гляжу на него.

– Загляни на Лейн в Петтикоут. Знаешь этот рынок?

Я знал.

– Это ртуть для градусников… Выручишь по меньшей мере семь-восемь фунтов… Гляди, чтобы не надули!.. Чистейшая! Высший сорт! Гляди в оба!..

Сразил он меня! Решил мое дельце. Мне и в голову бы не пришло!..

– Давай, давай, что замечтался? – поторапливает он меня. – Хочешь приодеться или нет?.. Вот и приоденешься, реглан ты разэтакий!..

А сам подталкивает меня к дверям. Ну, наглец!

– Шевиота для господина сердцееда!

Щупаю пузырек, раздумываю.

– Так чего вам угодно, желательно знать?..

Что верно, то верно. Он прав: теперь привередничаю я.

– Ну же, поворачивайтесь! Он сейчас поднимется!

Ладно, уговорил-таки, будь он неладен.

– Привет! – говорю я. – До встречи! Жму на педали, слышишь?.. Обернусь в два счета… Одна нога здесь, другая там…

Приглядел я уже себе костюмчик-то… Покрутился у лотков на углу Тоттенхэм – Эстон… приметил – просто шикарный… бежевый в клеточку… самый тогда модный…

Взял я его на заметку, знал точно, что покупать буду, одного боялся: что его уже нет.

* * *

С покупками я вмиг обернулся… подался назад еще шести не было… франт франтом… Повезло на редкость… Не в Тоттенхэме, как думал, а у Зюсса на Стрэнде… Почти новый… Сплавил я ртуть, за три фунта тютелька в тютельку. Стоило того… На жулье не напоролся. В два счета дельце спроворил. Рысью обежал портновские лавки… Вдали от дома и друзей душа у меня была не на месте, они черт знает сколько дров могли наломать во время моей отлучки!.. Купил на ходу «Миррор»… О Гринвиче – ни словечка… Похоже было, что про нас забыли… не очень-то это успокаивало… Ох, уж эти треволнения!.. На углах я не задерживался… Можно понять – при такой-то роскоши… костюмчик с окантовкою, обошелся аккурат в один фунт… из шевиота настоящей ручной выделки! Полюбуйтесь – чем не член клуба!.. Поддаю пару. Вперед!.. Уайлсден… дом… ограда… У входа не осталось ни одного претендента, ни души… Догадались-таки! Вхожу через садовую калитку… большой холл… взлетаю по лестнице… Меня перехватывает лакей, заворачивает в гостиную…

«Катастрофа!» – мелькнуло у меня в голове.

Едва уселся, как отворилась другая дверь… Полковник с девочкой. Слов не нужно, и так все ясно!

– Oh, there you are?.. Вы здесь?

Как будто в восторге оттого, что лицезреют меня… Оба в высшей степени приветливы. Он мусолит свою сосульку… с нугой… оглядывает меня с ног до головы. Он уже снял свое шитое золотом великолепие и оделся в обычное платье.

– Oh, isn 't be smart? Какой щеголь! Прямо красавчик!

И все.

И вдруг в упор:

– Mercury? Ртуть?

Вот оно, так я и знал!.. Нанес удар и посмеивается, похохатывает… Развлекаются… Что говорить, забавная шуточка!.. Малышка тоже смеется. Очень им забавно… Всегда довольны, люди покладистые. У меня сразу пропали сомнения: Со-стен! Вот гад! Хотел бы я взглянуть на него!.. Но его, разумеется, нет.

Я краснею… бледнею… что-то лепечу… Как они поступят со мной?.. Просить прощения, валяться в ногах, умолять?.. А, черт с ним!

– Я могу уйти? – спрашиваю. – Go out?

– Sit down! Sit down! Садитесь!

Сплошное дружелюбие и благожелательство… Им вовсе не хочется, чтобы я уходил: уж очень я им забавен… Ни тени недовольства, но это еще ни о чем не говорит. Англичане – отпетые притворщики, всегда губки бантиком… Я сразу смекнул: тут все разыграют, как по нотам, ясно, как божий день. Готовая ловушка!.. И я ввалился в нее, как последний олух… Сейчас заявятся легавые… Взят с поличным, мадам!.. То-то будет развлечение! «Признавайтесь, молодой человек, откуда у вас этот костюм?.. Ну, двигайте! За решетку!.. Шесть месяцев за то, три месяца за се!» А тут еще мои неоплаченные счета!.. Да-а-а!.. Нетрудно было догадаться… Глубоко они мне засадили, ох, до самых печенок!.. Нет, как лихо отодрали! Тютя! Одиннадцать-двенадцать месяцев, это уж точно… А куда девался этот пройдоха? Наверху, поди, на чердаке… Подняться что ли, да сказать ему пару теплых слов? А может, все им рассказать?.. Этот-то хрыч нынче в штатском. А может, никакой он не полковник? Может, просто легавый?.. Пропади оно все!.. Ох, худо!.. Снова суматоха, беготня, махание руками, говорильня!.. Совсем я от них одурел… А, плевать! Пусть думают, что хотят… «Не трепыхайся… Не трепыхайся… Сиди спокойно!..» Это звучал во мне голос рассудка… Ладно, будь что будет… Да и потом, что ни говори, и за мной есть грешок… Понимаем, не дурнее их!

Спрашиваю без долгих околичностей – знаем, как-никак, порядки:

– Придет Мэтью? Инспектор Мэтью? Inspecter? Ну, сыщик из Ярда? Мэтью?

Не понимают. О чем это я?.. Ну, люди!..

– Теа? Теа? – предлагают они взамен. Чай так чай, будь оно неладно!

Ханжи треклятые… Забавно им глядеть на меня такого… угодившего в западню, связанного по рукам и ногам, затравленного. Развлечение! Этот народ весь такой от природы: богачи, англичане и паскудники… Без различия пола и возраста…

– Ну, что ж, давайте чай, не возражаю.

Все едино ждать полицию… Я тоже невозмутим… С чего бы мне трепыхаться больше, чем им?.. Да и чего, в сущности, бояться?.. Давайте, давайте!.. Правду сказать, терять-то мне почти нечего… Валяйте!.. Малышка лопочет… порхает вокруг меня… и такая радостная… все вприпрыжку да вприпрыжку… какие красивые ножки!.. Занимает нас разговором, но такая болтушка! Смела для своих лет… говорит о кино, о крикете, о спорте, о состязаниях, а сама все скачет… О ртути больше не заикались. Полковник утирает рот, встает из-за стола… Снова простата?.. Нет, говорит, не в ней дело, он хочет поработать… Оставляет меня вдвоем с моей милашечкой. Странные все-таки у них повадки!.. Удаляется, обсасывая свою карамельку. Поразительный человек!.. Чрезвычайно учтиво просит извинить его. Он поднимется в Экспериментальную лабораторию, чтобы присоединиться к Состену, занятому масками… Прекрасно!.. Чудесно!.. Чего же лучше!

В конце концов я успокаиваюсь… Раз уж здесь так принято… Я ничем, в сущности, не рискую, так чего ради суетиться?.. Они-то как ни в чем не бывало. Остаюсь на своем месте, прошу еще чаю, так я чувствую себя более непринужденно… Крошка наполняет мою чашку. Как она хороша, как очаровательна!.. Не могу наглядеться… И все это для меня одного, мы вдвоем… Чудной у нее дядя! Я размышляю… Какая своенравная баловница!.. Плутовата и, наверное, понимает, что происходит… Мне хочется вернуть ее к разговору о ртути… беспокоит это меня, гложет и гложет… Только не может она усидеть на месте, ее сущность – в движении… Должен признаться, у меня от нее даже в глазах рябит… Подпрыгивает, скачет, как чертик, вокруг меня… Какие красивые волосы! Чистое золото!.. Что за девчушка! Стоит мне что-то сказать, она сразу взглядывает на меня… Она не воспринимает меня трагически, а мне хочется трагичности…. Вижу лукавую искорку в ее глазах… Мне хочется, чтобы она всегда улыбалась, даже моим глупостям… Каким же болваном я выгляжу в этом костюме! Будто нарочно вырядился… Просто смешон… Да еще и ртуть эта… Ничего себе впечатленьице!.. Вор!.. Сгораю от стыда, сижу как на раскаленных угольях… Краснею, и сказать мне нечего… Слушаю ее, ее щебет… Английская пташка… Не все улавливаю, слишком скоро говорит… Прихотливый язык, английский… Игрив, шаловлив – язык девочек… Подскакивает, позвякивает, смеется невесть чему… то туда прыгнет, то сюда, порывисто дышит… Как приятно!.. Яркие голубые и сиреневые переливы в ее глазах… ее глаза затмили все!.. Раз – и готово, сразу забыл обо всем на свете… ничего больше для меня не существует… Бесконечно чарующий цветок!.. Цветок, да… Я упиваюсь его благоуханием… Василек… Нет, птица… Птица, так лучше… А, не все ли равно! Я околдован… васильки ее глаз… девочка, и коротенькие ее юбочки… Неодолимый соблазн похоти… Белокурые рассыпавшиеся волосы… Она подскакивает, и все кругом озаряется… Это так прекрасно! Сейчас я лишусь чувств… Восхитительная прелесть! Ну, все, успокоились… Все, все… Нельзя мне так… Тот чумовой оставил нас вдвоем… ведь мы вдвоем! Как же мне хорошо в кресле!.. До невозможности хорошо!.. Все во мне дрожит, дрожит… Как прекрасна эта девчушка, как я обожаю ее! Так бы и съел ее… Который же ей год? Может, спросить? Так, для интереса?.. Нет, нет… не хватит духа… Снова пью чай… Ем мало, чтобы выглядеть поскромнее… Помню, что тогда случилось… Чтобы она смотрела, как я жую? Подумать страшно!.. Пережевывать, глотать, а она будет глядеть своими чудными, дивными глазами?.. Не посмею, лучше умереть!.. Какая-то стыдливость шевелится во мне, бередит душу… Нет, ни за что! Провалиться мне на этом месте, если стану есть! Лучше уж сдохнуть с моей нежной душой!.. И все ради обожаемой Вирджинии! Ее в самом деле так зовут? Надо будет спросить, если наберусь смелости.

– Virginia?.. You Virginia?

– Yes, yes!..

Слишком хорошо!.. Все в ней слишком хорошо: взгляд, улыбка, бедра… Я вижу ее ляжки, когда она подскакивает… Ее это не смущает… мускулистые, розовые, загорелые… Платьице на ней коротковато… Она прекрасно умеет поддержать компанию… А может, просто присматривает за мной… Это все-таки не надо выпускать из виду… Лицемеры… Но уходить мне не хочется… я поглощен… она поглотила меня! Просто боюсь шелохнуться… А если бы шелохнулся, она закричала бы «караул!»? Какое свидание с глазу на глаз!.. Но я веду себя паинькой… даю обволакивать себя, слушаю… милые забавные словечки, прелестные замечания по всяким пустякам… Я отказываюсь от пирожных… Она сердится, выговаривает мне… Я слопал бы все за единую ее улыбку… все пирожные, поднос, стол… Я уже стал ее пленником… в самой чудесной тюрьме на свете!.. Так бы сидел всегда, не шевелясь… Я говорю:

– Да, да! Yes, yes!..

Чего хочет она, того хочу и я. Она желает, чтобы я выпил ее чаю… Я наполняю, набиваю себе утробу… Но вот она сама подняла меня с места, подвела к оконному ставню, что-то хочет мне показать… Там, за ставнем, среди плюща… Да, да!.. Вижу в льющемся свете крохотный воробьиный глазок… А-а-а, так он тоже сидел и ждал!.. Чилик-чилик… Может, он ее видит? Невероятно!.. Большой взъерошенный воробей, такой же, в сущности, бесстрашный, как она… Он ждал, высматривал, глядел на нас в щелку круглым глазком… крохотным, с булавочную головку, черным как уголь глазком… Чилик-чилик!..

Она объясняет: – Он тоже ждет…

Это мне в назидание, чтобы был так же терпелив, как воробушек. Она смеется…

Удивительное дело, по прошествии стольких лет, обретаясь, так сказать, уже в другом столетии, я все вспоминаю того воробьишку. Его показала мне она… Всякий раз, как вижу решетчатый ставень с плющом, вспоминаю его глазок… По здравом размышлении, не так много осталось от целой жизни, прожитой среди плутовства, праздников и надежд… того, о чем стоит вспомнить… я хочу сказать, вещей приятных… В сущности, пшик… Счастливых случайностей – раз-два и обчелся… Всяк может убедиться в этом. А вот мне как вспомнится тот воробушек, на сердце так тепло становится… Не хочу, чтобы он улетал… Улетит, когда меня не будет…

Умненькая была девочка, ловко взялась за меня… видела, что неравнодушен, что влечет меня к ней, что внимательно слушаю ее болтовню, а она рассказывает о своей псине, спаниеле… вот он… толстобрюхий, кашляющий… трусит в точности, как полковник, как ее дядя… толстолапая, старая, одышливая, слюнявая псина… Девочка замечательно угадывает ее мысли и говорит вместо нее, за нее… спаниель ужасно доволен, виляет хвостом… глупость, вроде бы, а кажется волшебством. И мне хотелось бы вот так понимать спаниеля, птичку, ее самое… да всякую тварь… коней, черт возьми… Мне хочется взять ее с собой… Эту фею… Какая сладостная власть!.. Радость!.. Я ошеломлен, я счастлив подле нее… Я душой льну к ней… Она пристально глядит на меня, и мне теснит грудь… сладко сжимается внутри от ее английской речи, такой резвой, такой прихотливой… Воздушные кружева, сплетенные из ее щебетанья… Обольщающая тайна… Ах, я ничего не знал!.. Какой шельмец этот пес!.. Еще, еще!.! Хочу, чтобы рассказывала и рассказывала об этом толстолапом Слэме! Ах, еще! Дивно! Божественно! Она не просто девочка, она – настоящая фея… Пес тоже понимает ее… они разговаривают обо мне, моем костюме, моих ухватках… он отвечает ей хвостом, бьет им, колотит по ковру… Да, да, видно, что они сходятся во мнениях… И она, верно, понимает меня… Мне открылся вдруг мир неведомый!.. Теперь она желает прогуляться… Прогуливаемся вокруг стола… Царство блаженства!.. С дряхлым спаниелем, втроем в добром согласии… Иду, точно во сне… Она ведет меня за руку… Она ступает впереди нас среди чудес… Словечко за словечком… О куске сахара… о густом вареве в миске Слэма… О ласточке, которая скоро прилетит… Ах, волшебная комедия! Как мне это нравится! Как я люблю ее!.. Мы гуляем в стране фей… Да, да!.. Вся гостиная – обиталище фей… А я и не знал, она открыла мне глаза… Ах, я обожаю ее!.. Все оживет, заговорит, засмеется: и толстый, как диванный валик, увалень-пес, и кресло, и длинношеий чайник… Вся братия старается как может, подражает ей перед остальными… Всяк пляшет на свой лад… комедия чудодейства… Тяжелый круглый стол о трех ножках пузаном этаким переваливается через залу… почти как Боро… И все это от словечек, нижущихся на словечки, от коротких словечек моей феи… И мне все понятно! Уж нет нужды во фразах: улыбка все объясняет мне… Вот висит громадная люстра… необъятный кринолин для свечей!.. Капают, струятся хрустальные слезы… Качайся, великанская оборка!.. Как все это необычайно! В глазах у меня плывет… Вижу свечи, языки огня… Я весь осыпан слезами… слезами люстры!.. На меня прыгает здоровенный котище… вылез, мяуча, из подвала… Кругом бархат и тепло… Мяу-мяу! Он обмур-р-р-кивает, обмур-р-р-лыкивает меня… у него своя тихая музыка… а потом к уху, и вот между нами доверительность… Мы сразу же понимаем друг друга… Я уже – не я… Вижу в своем сердце… в собственном, густо-красном сердце… Я мурлычу вместе с мурлыкой… Мр-р-ру-у… Мр-р-р-ру!.. Сосредоточен, как и он… Он точит когти о мое плечо… Вирджиния рада-радешенька!.. Как прелестно это у нее получается! Красавица Вирджиния! Я – на небесах, а получилось незаметно, само собою… просто через ее улыбку… Она совершенно прелестна… Я мур-р-растворяюсь, мур-р-рнежусь… настойчивее… настойчивее… Я – ее сердце!.. Мое сердце… ее сердце… Язык у меня заплетается… Я слишком обожаю ее!.. Какое счастье вот так, блаженствуя… Теперь – только спать… уснуть… тихонько… Мр-р-ру-у, мр-р-р-ру-у… распустивший губы, беззащитный, блаженствующий в плену чар… Давно пора!.. Уже много месяцев у меня все тело ноет… голова… бедро… а теперь – никакой боли… только приятное тепло… Я не противлюсь… Пусть казнят, если посмеют! Если посмеют!.. Меня точно баюкают… баюкают… я забываюсь… Но кто-то бросил в меня камень! Толчок в бок… Я вздрагиваю… вскакиваю на ноги! Вот так пробуждение!.. Злодеи здесь!.. Я вновь усаживаюсь… Коли им так нужно, пусть! Отдаюсь в руки палача!.. Ее глаза… волосы… Девочка! Нет, сначала она… поцелую ее в ясном уме прежде, чем взойти на эшафот… прежде, чем покончить с этим… О, колдовское диво!.. С открытыми глазами… Но чу!.. Боже, что это? У меня перехватило вдруг дыхание… Удар ножом… Вонзился нож ревности!.. А на самом ли деле она – дочь полковника? Не племянница ли, случаем? А может быть, любовница? Кукла?.. Сомнение гложет меня… Снова ложь?.. Любовница?.. Сатир?.. Как знать… Ярость ослепляет меня! Ревность ослепляет меня!.. Во мне бушует пламя!.. Я грубо спрашиваю:

– Полковник? Ваш отец? Your father?

Немедленно все привести в ясность!

– O no! Not father! Uncle! Мой дядя! Какой же я неотесанный! Что за вопросы!

– Father no more! Отца больше нет!

Ее тонкое, такое изысканное лицо, остренький подбородок дрожат, дрожат от слез… Ах, я причинил ей боль!.. Дубина! Болван! Конец феерии!.. Ай, я больно ранил ее!.. О, какое горе!.. Я прошу у нее прощения… ну, так прошу!.. Я убит, сражен… Я умру, если она не перестанет плакать! Прямо тут и умру, говорю ей… чтобы она испугалась… лишь бы простила меня… Она едва заметно пожимает плечами. Мне хочется, чтобы она пожалела меня… А я, черт возьми, тоже хорош!.. Пес!.. Шелудивый пес!..

– Я dog, dog.

Я лаю, лаю… показываю, что люблю, что обожаю ее! Она, правда, находит мои излияния не в меру бурными… Я размахиваю руками, лаю, изображаю побитого пса… лезу на четвереньках под мебель, так, что ужасно разболелась голова… Такая гимнастика не для меня… В голове гул, свист… все во мне дрожит, трезвонит, кипит… бурлящий котел… меня разрывает изнутри, я клокочу, валюсь ничком, стенаю, корчусь на диванных подушках… Хочу добиться ее прощения… Я скверный, я негодный… У меня извержение любви, именно так!!. Восторги, искренние!.. Хочу, чтобы она поняла меня. Может быть, она слишком еще мала? Может быть, ее пугают мои порывистые телодвижения?.. И тут как раз я ушибаю мою бедную руку. Ух, заломило так, что я просто взвыл! Костюм, новый чудный костюм весь извозил… Зря старался!

– Вирджиния! – молю я. – Вирджиния! Меня переполняет, переполняет счастье.

Снова прошу у нее прощения, десять, сто раз… Взбираюсь к ее коленям, возношу к ней мою самую проникновенную молитву… Хочу боготворить ее до самой смерти. Она – мое сердце! Больше, чем сердце! Что смерть? Просто вздох… А я вздыхаю, как целое стадо волов… Боготворю ее, даже больше, чем боготворю! Я весь в этом боготворении!.. Она смеется, глядя, как я ерзаю, мну, извоживаю новый пиджак, журит меня. Все-таки я такой забавный!.. Целый цирк в одном лице!.. Я гляжу на нее снизу. Она расположилась в кресле, скрестила ноги… эти красивые ляжки!.. Мне совестно… Я обожаю ее… На ней голубые носочки… Девочка, всего-навсего девочка… Ох, как это опасно! Но я обожаю ее!.. Почему все так, почему нас оставили вдвоем? Почему не возвращается дядя? Не новая ли западня?.. Во мне просыпается подозрительность, зашевелились сомнения… Пронзило страхом!

– Мэтью! Мэтью!

Уверен! Я уже не смеюсь над ними… Я выпрямляюсь… Меня бьет дрожь… Я снова не в себе… Вновь это наваждение – полицейский!

– Простите меня, простите, мадемуазель! Вы слишком прекрасны… слишком чудесны!.. Я умру с пылающим сердцем! Fire there! Fire! Огонь, здесь!..

Показываю ей на сердце. Она касается моей груди. Как же я смешон этому ребенку! Она еще не знает меня… Это, наконец, обидно!.. Вот сейчас как укушу ее!.. Ох, сам не знаю… Гляжу на тугие, мускулистые, дивные ноги… розовые… длинные… загорелые… На ее ляжки… Вот возьму, да поцелую их!.. Не хватает духа… Что, если она прогонит меня? Или позовет на помощь дядю? Что я за скот!.. Ох, я съел бы ее целиком… обожаю! Все или ничего!

Она не смущается, не принимает меня всерьез… Ей бы только о кино говорить… одно кино на уме… ее кино на Риджент-стрит… Я видел «Тайны»? Тайны… Тайны?.. Она дразнит меня… все подзуживает, распаляет… Кое-какие тайны мне известны, только не из фильмов… Нарочно, что ли, приземляет меня паршивая соплячка со своими тайнами? Вроде бы «Тайны Нью-Йорка»… Ага, ну да, «Тайны Нью-Йорка». Знаю я тайны, и не какие-нибудь, а здешние. Такие страшные, такие трагические, что и не снилось… этой жестокой крошке! Как же я несчастен!.. Несчастен? Она удивляется, насмешничает, заливается бессмысленным смехом… Она слишком молода… Я кажусь ей таким потешным, что мне становится противно… я встаю на дыбы! За мной не станет!.. Довольно… довольно с меня ее поддразниваний!.. Я ору на эту маленькую свистушку… Из-за нее меня кидает из чувства в чувство, оттого я и несчастен… все по ее вине, а не из-за руки… Ведь у меня за плечами война! Она мою руку не видела?.. В каком состоянии я принимаю страдания… Отвернув рукав, показываю ей… Она дотрагивается, легонько вскрикивает «ах!»… и все! Она не слишком удивлена. А мою голову она видела? Мое ухо?.. Нет, это не пугает ее… Может быть, она не верит мне? Не сам же я себе понаделал шрамов… Может быть, она думает, что это все надувательство? И дядя? И Состен? Что мы – шайка дурацких шутов? Может, она все-таки понимает, что это… феерия?.. Нет, она выводит меня из себя!.. А, ей угодно ужасов?.. Кино насмотрелась… мадемуазель угодно крови… Ну что ж, я могу порассказать ей ужасов войны… когда кругом льется кровь… Тут уж извините, милочка! Я тут весь, как есть, без обмана! Шрапнель свищет… ад войны… вспоротые… разорванные животы… разлетающиеся в клочья головы… раскиданные кишки… буль-буль-буль!.. дымящаяся бойня… Тут ей будет все, от чего бегут мурашки по коже! Уж извини, девочка! Такая густомясая, тучная бойня, что вся земля завалена кровавой мешаниной, впадины полны клочьев плоти и раздробленных костей… холмики… холмы… до верха заваленные трупами овраги… В некоторых телах еще теплится жизнь, еще слышатся вздохи… а прямо по ним пушки… в наступление… Да, да, представьте себе!.. Лавиной, так-то! А потом – кавалерия! Снова и снова! Под развевающимися знаменами!.. А грохот какой! Грохотанье от земли до неба, несмолкающие громовые удары!.. Я изображаю вопли резни, хрипы, победные клики, а ей все нипочем, совершенно безразлично. Похоже, даже не забавляет… Она не считает меня величайшим из героев!.. Я посрамлен… Самым необыкновенным среди раненых?.. Тем не менее я деру глотку, харкаю, пузырюсь… Сколько раз я ходил в атаку, великий Боже!.. Та-та-та-та!.. Изображаю… Во главе самых боевых, самых лихих, самых беспощадных эскадронов… Самого себя превосхожу. Это все-таки кое-что по сравнению с киношной жвачкой… Жутковатая бредятина… Слышишь? Земля дрожит от хлынувших дивизий! Теперь держись! Круши батареи! Разворачивайся! Самую крупную шрапнель! Кавалерийская лавина! В карьер!

А она знай смеется… Пустая головенка! Ничего не смыслит… Ноги подо мной подкашиваются, даю слово!.. Я рухнул в кресло в полном отчаянии, совершенно посрамленный… Все впустую! Сколько злой воли! Чары исчезли… Напрасно старался!

Спустя время смиряешься, принимаешь все как должное, довольствуешься… Отпелся! Бубнишь без конца одно и то же… потом шепчешь… потом умолкаешь… Но как это тяжело, когда молод! Вам нужен свежий ветер, праздник, духовой оркестр! О-па! Бум-бах-тарарах! Гром, треск… Многого хочется!.. Истина есть смерть! Сколько хватало сил, я мягко противился этой истине… Уж так ее накотильонивал, прихорашивал, наригодонивал, подкармливал… Украшал лентами, ублажал фара-фаран-дольками-ми-ми… Увы, я ясно сознаю, что все когда-то разлаживается, портится и наконец ломается… Прекрасно понимаю, что приходит однажды день, когда рука падает, повисает вдоль туловища… Несчетное число раз видел, как это происходит… Тень… Тяжесть вздоха… Всяческая ложь уже изречена, все уведомления разосланы, три удара к началу представления прозвучат в другом месте… Другие комедии!.. Понимаешь, пузырящаяся горчица? Погляди на меня!.. Вот примусь за тебя, спою тебе та-ти-рю-ти-ти… Нет, лучше дай сюда три пальца! Приключения четвертого… самого продувного малыша… самого знаменитого, самого ушлого… того, кто ничего не знает! В те поры я был честолюбив. Когда мною овладевало лунатическое безумство, мне хотелось блистательных эффектов. Не всегда получалось… должен признаться, должен сказать… с Вирджинией ничего не вышло… Не нужны ей были мои тайны… Ей забавно было слушать меня, я казался ей немного смешным, не более того… Всерьез она меня не принимала… В конечном счете, я был всего лишь француз, а она – англичанка… Мне хотелось, чтобы она увидела во мне романтическую душу, чтобы не принимала меня за гаера, балаганного скомороха, вроде Состена… Сколько я ни показывал дыру в черепе, и длинные и короткие шрамы, сколько ни давал потрогать свой мозг, ее это совершенно не пугало… Ну и толстокожая! Даже удивительно для девочки, я бы сказал. В сущности, она была безнравственна… Да, я прозревал понемногу. Я попал под ее чары… таял… млел от восторга… Жертва! Я глажу ее волосы? Так что ж! Запускаю пальцы в ее кудри, густые, пышные… «Токи души!» – говорю я ей. Я блаженствую, всю ее чувствую в своих пальцах! Мне хочется сунуть ей руку между ног, там я овладею ее душой… Говорю ей без обиняков, предупреждаю, умоляю… Душа волнует меня… Изящная, свеженькая, прелестная фея… Она передо мной, такая чистенькая и такая сволочная… Невыносимо! Так не пойдет! Я-то восторгался ее волшебством, дал околдовать себя!.. Хочу, чтобы она восхищалась мною… чтобы любила меня беззаветно!.. Вновь пускаюсь в описание своих похождений. Мне есть что рассказать! Как я спасал капитана… Хочу, чтобы она все знала… о моей поразительной отваге… о том, как волок его за волосы через все поле битвы… Какие там белокурые кудри, помилуйте! Чернущая густющая копна… и тучи пуль, просто тучи пуль и пороха… бомбы падали так часто, что помрачалось небо над нами, над капитаном и мной… Я изображал шрапнель, свист, разрывы, а она все равно посмеивалась! Я валял дурака, нес бог знает что, лез из кожи вон, дергался так, что самому больно делалось!.. Нет, я не казался ей трогательным, и все тут! Глухо! Полный крах! От моего рассказа она не задрожала, не испугалась, не попросила пощадить, не просила извинить ее ради всего святого! Не завопила «на помощь!», не кинулась в мои объятия… О, красавица! О, сжалься!.. Прокуда! С издевочкой смотрела, это точно… Да еще, верно, и у легавых прислуживалась, у мусоров… Тогда можно понять все эти завлекания… ляжечки… все ее штучки… Куда это меня занесло? Миленькая да славненькая… Ей забавно? На-ка, выкуси!.. Водит меня за нос… Дурит мне голову по заданию легашей!.. Как же, как же, раскрасавица-дева! Чаровница, мать ее за ногу! Ой-ой, птички! Куда же вы?.. Она же легавых ждет, как пить дать! Ясно как божий день, что девчонку с самого начала приставили ко мне! Маленькая недотрога водит меня за нос… То-то ей забавно!.. А я, круглый дурак, я-то из кожи вон лезу!.. Что ни говори, а есть червоточина в человеке от рождения… Я размышляю… Что-то задерживаются легавые… Сдается мне, околачиваются у Мэтью… Вместе и нагрянут, ясное дело. Тем не менее спрашиваю у нее: