Текст книги "Банда гиньолей"

Она шарила в полумраке, на что-то натолкнулась… Я старался держаться от нее подальше, но как раз на нее и налетел…

– А, вот моя любовь!

Оказывается, она трижды обошла зал: приспичило ей вернуться в кафе вместе с малышкой.

– You are pretty, miss Virginia! You are pretty, darling, wonder! Вы такая красотка, мисс Вирджиния! Вы прекрасны, дорогая, вы – чудо!

Она любовалась Вирджинией в свете висячей лампы, нежно придерживая ее за плечи.

Клиенты и женщины торчали во дворе, начиная гомонить при каждом громовом ударе:

– Hello, boys! Hit him! Bang! Эй, парни, сбейте его! Бубух!

Словом, подбадривали, следя за разворачивавшимся между облаками сражением… Пивнушка сотрясалась от грохота очередей, расходилась в пазах от таких сокрушительных разрывов… казалось, что берег подбрасывало… Бигуди наслаждалась, разглядывая Вирджинию вблизи во всех подробностях. Ей плевать было на происходившее в городе…

– Как вы красивы! – вновь и вновь повторяла она и допытывалась ласково: – Дорогая, вам нездоровится? You are suffering?..

И тревожно интересовалась у меня:

– Что ты с ней вытворяешь? Такая бледненькая птичка! Ты ведь известная скотина! Поди, бьешь ее?

– Да нет же, не бью!

Орудия смолкли. Уж не кончился ли налет?.. Зрители спорили, галдели, и вот все стихло. Берег опустел, час был поздний – Биг Бен пробил полчетвертого… Слышался лишь плеск волн, отдаленный гул, доносившийся со стороны порта, шум дувшего от Тильбюри ветра, пыхтенье буксируемых из гавани судов, перекличка с борта на борт… Ах, и мне бы уплыть!.. Может быть, еще хотя бы минутка оставалась в моем распоряжении? Может быть, они еще стояли у причала?.. Только я слишком устал… гул в голове… да потом препирательства с этими чумовыми девками… Я был просто измочален… А чего стоила трепня Дельфины!.. Что было делать?.. Решил подождать еще полчаса, сел. Напротив меня – Вирджиния, Бигуди, Неаполитанец, рядом Деде и еще две-три женщины. Надо подождать… Завязался разговор, непрестанно возвращавшийся к дракам и нападениям, а женщины знали о нападавших немало… Вот уже несколько недель несчастные подвергались дерзким нападениям. Какая-то жуткая шпана, карманники настолько нахальные, что таких еще не видывали… От Бонд-стрит до Тоттенхэма тырили на бегу все: деньги, сумочки, документы… Заденут бочком – и наутек… хвать-похвать… а их уже и след пропал. Вот такая вот беда стряслась с дамами… Пришел конец их жизни, ведь обирали до нитки… После восьми или девяти часов тяжкого труда они возвращались отчаявшиеся, больные, в ужасном состоянии. Любители дамских сумочек промышляли в потемках…

Только Анжела наотрез отказывалась верить сплетницам.

– Нечего лечить мне мозги! Пьяны вдрабадан! Все деньги вы пропили!..

Какая буря негодования! Предполагать такие ужасы, такие ужасные проступки! Невыносимое оскорбление! Какие гнусные подозрения! Нет, это просто нестерпимо! Всхлипывания, рыдания безвинных душ. Ночные бегуны, вот как Дух свят! Все подтверждали в один голос. Давно уже было известно: эти вампиры, фантомасы – банда Консуэлло, сутенера «Мадрид Фолли», владельца игровых автоматов. Что ни говори, уж он знал, что придумать… Он и был виновник всех этих злодейств и, кстати, наказан за свои проделки: примерно в 1909 году ему как-то вечером отрезали ухо… Жан-Жан отрезал, рождественским вечером. Жан-Жан Парижанин по всем счетам расплатился вечером под Рождество…

Бигуди была всему этому свидетельница. Вот уж кому было, что вспомнить! Двадцать два года прожила в Лондоне… «Мой первый аборт…» – и пошла перебирать подряд. «У меня могла бы быть дочь – англичанка постарше твоей!..» и поцелуйчик Вирджинии: «Pretty Miss!»

Отрывочные воспоминания вдруг накатывали на нее, перемежались икотой.

– В те времена… ик!.. Мужчин уважали… ик!.. Женщин тоже уважали… ик!.. на лондонском тротуаре… и работу тоже, сдается мне… ик!.. на войну не уходили, чтобы не драли их в задницу., ик!..

Одна Анжела не верила… и вся эта дурь – призраки, вампиры – на нее не действовала. Все это она воспринимала как забивание памороков, измышления бесчестных девиц, лживых, распущенных, совершенно потерявших совесть женщин, напивавшихся по закусочным до полного скотства…

– Ну, это все, конец света!.. Ах, ты, толстая сводня, мерзавка, гадюка! Мели-мели, трепло психованное! Хороша, нечего сказать! Вконец завралась!

Зафыркали, покатились со смеху.

– Пошла ты в жопу, толстая проблядь!..

Вирджиния не все понимала, слишком много было жаргонных словечек, но и она тоже веселилась в меру своего разумения… сон с нее как рукой сняло… В этом взбудораженном птичнике она получала совершенно новые впечатления, тут было позабавнее, чем у дяди…

Бигуди вновь завела свою песню:

– Что-то бледненькая твоя пташечка!..

– Тебе-то что за дело?

– Ну, конечно, хулиганье!.. Ну, разумеется!.. Уж очень тонкая штучка твоя зазноба!.. Отдашь ее мне, и проваливай! Катись в свою Америку!..

Прямо-таки выставляла меня за дверь.

Ой, как остроумно! Шлюхи писали в трусики при виде моей глупости, услыхав, что я женю мою девочку на Бигуди! Плыви, плыви, юнга!.. Плыви один!..

 
Кораблик ветер подгоняет,
Плывет наш юнга, уплывает!
 

И все подхватили хором… Все, кто был в кафе, все застолье, все, стоявшие у стойки, даже Состен, даже дылда Анжела!..

Нетрудно рассмешить девок, когда они в скопе, только палец покажи… Муха утонула в бокале – хохот до слез… Самое ужасное заключалось в том, что моя нежная голубка, моя прелестная мордочка заливалась не меньше других, хохотала до упаду над самыми идиотскими шуточками. Никогда еще не видел, чтобы она так безудержно смеялась самым бездарным каламбурам, по всяким пустякам… Дошло до того, что она стала потешаться надо мной, этим битым котелком с его дурацкой страстью к путешествиям… Да еще загорелось ему наняться коком в дальнее плавание!..

Нет, просто сдохнуть можно было от этого чучела с его дурацкими затеями!.. Такого еще поискать! Обхохочешься! Ну, распотешил девиц!

– Загорелось тебе! Выпей, да гляди, не потони! Чем тебе плохо здесь, дурило?..

В таких выражениях они высказали свое мнение и привязанность к Вирджинии:

– В школу ее не поведешь? Возьмут за милую душу. Видали, какие на ней носочки?..

Принялись щупать ей икры…

– Отдай нам свою куколку, отдай!.. Зачем она тебе?.. Сбежишь ведь!

Налетели все сразу на Вирджинию… и ну ее обцеловывать.

Бигуди это пришлось не по нраву, она закипятилась:

– Проваливайте, проваливайте! Уже и хвост на сторону!..

– Не пыхти, бабуля! Не пыхти! Не лезь, мохножопая! Наша девочка, наша! Красная Шапочка!..

Снова бурный поток нежностей, бесконечные чмоканья… Все, как одна, лезут к моей мордашке с поцелуйчиками… Просперо, и тот чмокал, двоюродной сестричкой она ему, дескать, приходилась.

Состен посылал воздушные поцелуи из-за стола – совсем уже не мог подняться, не пропустил ни одного стаканчика, пил по любому поводу. На него, сугубого трезвенника, алкоголь подействовал просто убийственно: он не в состоянии был пошевелиться. Его хватало лишь на то, чтобы поднять бокал, который тотчас же наполнялся вновь, да расточать улыбки… Проспер распечатал новую бутылку бренди, вылил ее в кастрюлю с горячим вином, добавил еще джина и лимонной цедры. «Пунш особого качества от «Моор энд чиз»! – возвестил он собранию… Этим можно было напоить до упаду целый полк… Я делал вид, будто пью, но не пил. От хмеля у меня просто голова разламывалась… Пить не было никакого смысла, я и без того постоянно порол вздор… Ну, а в зале только булькало. Тут меня точно кольнуло – счет!.. Даже в жар кинуло… Я к Просперу:

– Смотри, приятель, у меня ни пенса!..

– И думать забудь!.. – последовал ответ.

– Ну хорошо, хорошо!.. Ладно, коли так…

В сущности, так по совести и было… Я платил! А они пусть раскошеливаются!.. Ничего, ничего, попойка-то в мою честь! Мой праздник или нет, в конце концов?.. Я на восемьдесят процентов калека. Это они хотя бы сообразили?.. Пора бы уж!..

Я гордился.

А как же мои именины? Что-то до меня не дошло!.. Мысли мои мешались… Снова полюбопытствовал:

– А как же мои именины?

– Опорожни стопку! И не говори с полным ртом!

Не было смысла приставать с расспросами… А эти уже захохотали, как чумовые, подскочили ко мне:

– Песню, песню спой! Sing, sing, Фердуня! Бис! Мы платим, черт возьми!

Вот липучки!

Чтобы отвязались, спел фразу из своего репертуара в двенадцатом кирасирском:

 
Твои прекрасные глаза!
И так коротки часы и т. д.
 

И сразу, без перехода, по-английски, исполняя общее желание:

 
Fairy Queen…
 

Эта песня принесла успех Габи Деслис, бывшей в те поры звездой «Эмпайра».

Мне хлопали так, что едва рук себе не отбили, главным образом из-за акцента – у меня были неплохие способности к подражанию.

Пришел черед Вирджинии.

– Ну же, мисс! In French!

Она так хохотала, что была просто не в состоянии петь. Как же ей было весело в этом обществе, да еще и горячее вино ударило в голову – не было привычки… Все же через какое-то время голос вернулся к ней.

– In French! In French!

Пожалуйста, песню без сопровождения!.. «Ласточку»… Бесконечные переливы, извивы, красивые повторы, подхваты на высоких нотах, заливистые трели… Она пела так изящно, как улыбалась и смеялась… Звуки перекатывались в ее рту, точно жемчуг:

Ласточка, вернись!

Какой триумф!.. Дамы так и впились в нее глазами: «Боже, какая прелесть! Чистый ангелочек!..» Более всех неистовствовала Бигудиха:

– Ангел! Небесный голосок!.. Восторг!

Одна Дельфина оставалась равнодушна… ей не нравилась ни песня, ни моя милашка, вообще ничего… разозлилась, запыхтела, раскричалась, взобралась на стол и завела:

It's a long way to Tipperary…

Стала помехой веселью. Ее стащили со стола, прогнали взашей… Как раз в эту минуту поднялся шум, забарабанили в дверь: еще кто-то заявился… Просперо подскочил к форточке… Послышались голоса:

– Они здесь?

Один голос знакомый – Каскад!

Что тут началось в столовке!.. Девки запищали: «Давайте сюда, к нам!» Взрыв радости: как приятно встретиться со знакомыми!..

Поднялся крик:

– Здесь он, здесь!..

Стало быть, я.

– Вот и чудесно! Вот и славно! Ах ты, заводной!..

Я сразу понял. Впрочем, уже догадывался… Вот оно! Западня!.. Попал, как кур в ощип!.. Для того и устраивалась вся эта показуха. Вот это влип!.. Как же, святой Фердинанд и все такое! Уж как они старались, уж как развлекали дурачка!.. Надо было драпать на рассвете во всю прыть! Первое побуждение всегда оказывается самым правильным… Позволил обласкать себя, а они, верно, притащили за собой легавых. Пока, правда, их что-то не видно… Ох, чуяло мое сердце!.. Пляска скальпа! «Уж мы с ним поквитаемся, – решили они, – Фердинанд водит нас за нос!» Ну, вот, примите цветочки! Сварганили дельце! Рвите барвинки!.. Проклятье! Я вскочил, стал лицом ко входу…

– А, вот и ты, Фердуня!

Он шел ко мне… Серый котелок, набриолиненная прядь волос…

– Чего тебе от меня нужно? – бросил я ему.

– Да ничего, малыш, ничего!..

Каскад словно бы удивился, что я так возбужден, так резок.

– Ты, случаем, не захворал?.. – спросил он. – Нет, не захворал? Не рад, что ли, встрече? Да садись, садись же!..

Он был спокоен.

А я с трудом удерживался, чтобы не наговорить дерзостей. Он перешел в наступление:

– Похоже, сударь решил осмотреть достопримечательности Лондона?..

Бросил взгляд в сторону скамейки, посмотрел на Состена, мимолетно улыбнулся Вирджинии…

Девицы хихикали, были страшно довольны, что он обращался со мной, как с мальчишкой, как с психованным несмышленышем…

Подливая масла в огонь, Проспер пустился в подробности:

– Просто беда, Каскад!.. Ты еще не все знаешь: наш сударик собрался покинуть страну, наш сударик собрался путешествовать!.. Надоели мы ему до чертиков! Вот такие новости! Ты вовремя приспел!.. Наладился за океан, в Америку, вместе с птичкой и здесь присутствующим господином Состеном! Эспедисьоне!..

– Хм, что это ты засобирался? Кроме шуток? Вот так, не попрощавшись?

Поразил я Каскада. Щелчком он сбил котелок на затылок, снова надвинул на лоб, не сводя с меня глаз…

Я так же внимательно глядел на него…

Я покинул Лестерский пансион около четырех месяцев тому назад… Время наложило свою печать на Каскада: он постарел, кокетливо напомаженная прядь волос подернулась сединой, на лицо словно легла тень, у глаз появились морщинки… точно придавило его вдруг усталостью… потемнел даже наколотый в углу века крест африканских штрафных батальонов…

Он помотал головой, тихонько смеясь про себя, оборвал смех, провел ладонью по лицу, словно стирая следы забот, задумчиво спросил:

– Значит, вещички укладываешь, малыш? Он растягивал слова, подчеркивая акцент.

– Снова фордыбачишь?

Перевел взгляд на Вирджинию…

– Твоя куколка?

Он внимательно разглядывал ее…

– Хм-хм… хороша штучка, паренек!.. Мила, ей-ей, мила!.. Понравилась она ему.

– А почему ты не выводишь ее? Я своих дам не прячу!

Он рассмеялся… Тут он был прав…

Его дамы фыркали, давились смехом… хохотали до полуобморочного состояния…

– Ну, уморил!.. Другого такого поискать!..

А что было смешного?..

Одна Дельфина не смеялась, с упрямым видом потягивала свой грог, что-то плаксиво брюзжа себе под нос, хлебнула рома, и ее развезло окончательно… Лицо у нее было еще больше наштукатурено, чем у Бигуди, и когда из глаз хлынули слезы, все поплыло… разноцветные потеки, синие и красные дорожки разукрасили ей щеки… Она встала и пересела за другой стол, подальше от гвалта, уткнулась лицом в митенки, сгорбилась и заплакала навзрыд… Других это раздражало. Что за слезы? Она просто невыносима!.. Дельфина разобиделась…

– Что случилось, Дельфина?

Молчание.

Меня стали просить спеть еще.

– Пожалуйста, только это будет «Морячок»!

Они накинулись на меня: ну уж, нет!.. Я разозлился… Им все про любовь подавай! Я отказался петь…

И тут запел Каскад… Вроде немного оправился, просто устал малость…

 
Пум! Пум! Пу! Пум!
Городской голова!
Вперед три шага!
Назад три шага!
 

Смешки… Сидя, он выглядел бодрее… Позднее я узнал, что у него пошаливало сердце. Возраст!.. Оттого и выглядел неважнецки…

Начинали с припева:

Вперед три шага!

И подражание тромбону… Кто собьется – штраф!.. Три стаканчика подряд!.. Возникали забавные недоразумения… Одному пьянчуге хотелось непременно знать, уезжаю я или нет. Стоял и сопел мне в лицо:

– Going? Going lad?

Бигуди тоже вступила в игру со своей полевкой:

 
Отдайте мне свою дочь,
Терпеть мне совсем невмочь!
И следом во всю глотку:
Отдайте мне,
Отдайте мне,
Отдайте мне свою дочь!
Терпеть мне уже невмочь!
О, как я ее люблю,
Дорогая мадам Люлю!
Улю-лю-лю-лю-лю!
 

Такт отбивался притопами.

– Он здесь! Здесь и останется!

Решение принято. Судьба моя решилась выкриками в пространство… Тверже всех стоял на том Каскад:

– Никуда он не поедет!..

Нахальство, конечно, но намерения самые благие…

– Господин Состен тоже остается с нами? Ведь вам хорошо здесь, не так ли, господин Состен?

В эту самую минуту у господина Состена двоилось в глазах, а язык едва ворочался. Он играл с Джокондой в «руки накрест», а участников оказывалось то ли десять, то ли двенадцать… Кроме того, он развлекался тем, что отвешивал себе одну за другой звучные оплеухи: Плюх! Плюх! Плюх! Хохот стоял!.. Морячок из «Ла Реаль», которому загорелось сплясать матчиш, облапил Мими и принялся скакать с ней, отчаянно обжимая ее… Но Проспер решил, что пора было завязывать и прекратить разливать спиртное. Мол, час уж больно поздний… Пренебрегши его запретом, Гектор завел граммофон, зашипело, затрещало в раструбе – хоть святых выноси! Проспер требовал, чтобы немедленно прекратили танцульки. Немедленно!

Забухали в ставни… Снова полиция! К счастью, оказалось не фараоны, а просто соседские охранники из дока Поплар…

Их впустили… Спокойные ребята, только, как всегда, их мучила жажда – засохло в груди. В эту ночь был их черед дежурить, вот они и заглянули узнать, по какому поводу песнопения. Охранники уселись между дамами… Каскад поведал, как Жером Дай Деру поспорил с одной из девиц… так, рисовки ради… что проедется в машине по стеклянному балкону «Кристалл Палац» и ничего не разобьет… Нет, подумать только! Черт знает, какая эквилибристика!.. На сорокасемиметровой высоте прокатиться по всему витражу, балансируя на железных штуковинах, то есть, в сущности, показать номер воздушной акробатики! Трюк подстать Тара-Toe!.. Иными словами, настоящее чудо… В назначенный день все явились поглазеть и из «Лестера», и из «Ройял»… А он возьми, да струхни на своей верхотуре… Обделался, на попятный пошел, мокрая курица! Махнул рукой, мол, цирка не будет, спускаюсь… Какой тут крик поднялся: засранец, говнюк, недоделок! Жлоб поганый!.. Готовы были разорвать его на куски! Орали под витражами, вопили в «Паласе»… Едва удалось ему спастись от самосуда, удрал через турникет. Бежал от позора, больше его никогда и нигде не видели… Прямиком в Америку, исчез бесследно! Вот такая штука приключилась с Жеромом…

– Ты-то, малыш, не таковский! Тебе-то с чего смываться? Женщины снова посмеялись, вспоминая, какая рожа была у Жерома на верхотуре «Кристалл Палац». Ой-ей-ей!..

Понемногу наладился благодушный разговор, мне стало, наконец, кое-что известно о старых моих знакомых из «Монико», о Викторе из «Ацтека» в Сохо… Там, где у меня водились друзья… скажем, в Эйфелевой башне! Кругом уезжали, бросали женщин… Консульство обращалось с призывами: «Ты нужен всем!» Дежурное объявление… Подоплека-то мне была понятна…

– Посмотри, какая трогательная картина!

Каскад со смехом показал мне на Анжелу и Джоконду, пивших из одного бокала.

– Тишь да гладь, как видишь. Помирились!.. Я им сказал, что если они снова начнут таскать друг друга за волосы, я немедленно записываюсь добровольцем!.. Подавайте мою походную сумку! Как видишь, подействовало! Чисто голубки!.. Я предупредил, что и минуты не промедлю: либо война, либо мир!.. Хочу, чтобы меня перестали дергать!.. Ты же знаешь, какие у меня нервы – терпеть не могу шума! А у тебя в голове шумит? Ты ведь сам говорил… Говорил ведь?..

– Ну да, самую малость! Шумит чуть-чуть!

Не хотелось мне плакаться.

Он снова завел разговор о войне, о моих ранах и, естественно, о моей голове. Все так же болит?.. Он очень мило держался со мной… Опять свернули на женщин. В сущности, дело пошло на лад, никаких свар больше не будет…

– Пусть попробуют еще поцапаться! Я их предупредил!.. Выгоню, найму новых, как все делают!.. Как только вякнет, пусть собирает манатки!.. Вот тогда, малыш, будет сплошная любовь! Ты меня знаешь, я раздумывать не стану, я своего слова не меняю! А сердце-то у меня чувствительное… Так что нелегко мне будет так поступать, ох, нелегко!..

Он внимательно посмотрел на меня.

– Как, алкоголь действует на тебя?

Сам он пил, не хмелея… Не было случая, чтобы он, выпив, начал заговариваться… Кстати, меру знал… Железная башка: еще потолковали о войне, о моих ранах, моей голове. Что, болит по-прежнему?..

– Нет, но эти педики!..

Никак не мог успокоиться по поводу военных. При малейшем намеке выходил из себя. Крепко в нем засело…

Провел ладонью по своей напомаженной пряди… Руки Каскада тяжелые и твердые… толстые большие пальцы душителя… Страшная сила была в его руках, левая даже покрепче, чем у меня… у меня-то, левши!.. А вот лицо имел добродушное, всегда готовое расплыться в улыбке… он никогда не упускал случая посмеяться, отпустить забавную шутку. Лондон не нагнал на него уныния. Огорчала его только война. Пропади она, эх!.. К нему вернулось хорошее настроение. Сбил котелок на свою прядь, и… бум-дье, вперед! Первый танец! Хоть со старухой, хоть с молодухой!.. Сумасбродная молодость!.. А все же постарел он за те три неполных месяца, что мы не виделись… Девки совсем не помогали ему, вешали на него тяжкий груз своих сумасбродств… Это было его каждодневной головной болью, каждодневным трафальгарским сражением по любому поводу, из-за всякой ерунды… Он опекал одиннадцать девиц… бабенок Рене, Жожо, Октава Колобка, Жана Поганки и еще кое-кого, шлюх второго эшелона Периго, Визона, Жандремера… Целый бордель, а то и два, если не все три… Он забирал женщин у всех, кто сбежал, кого забрали в армию, кто сам пошел туда под звуки труб… у свихнувшихся, загнанных в угол мужичков, обещая по-братски присмотреть за ними… и – с приветом!.. Жуткое свинство! Боже, какой это был зверинец!.. Ни сердца, ни сочувствия… Мне рассказывала о том Анжела. Каких мучений стоило просто послать денег своему мужику!.. Доходило до слез, женщины переставали следить за собой, ходили немытыми распустехами, становились ябедницами, несносными болтуньями, а главное, спивались… Конечно, в значительной мере виною тому был климат и, разумеется, скука, а тут еще и осложнения с врачом, каждый раз трагедия из-за прививки… Они махнули рукой на свои изъеденные болезнями органы, лишь бы напялить на себя новые тряпки, боа, замысловатые шляпки. Ну и, само собой, выпивка… Постоянные траты на всякую дрянь, в долгах как в шелках, даже у сапожника!.. Пропивались деньги, нужные для починки обуви, в туфлях хлюпала вода, они кашляли, не переставая… Вот такая была обстановочка… Что уж говорить о приступах ревности, когда они целыми днями не разговаривали друг с другом, вообще не желали подниматься с постели?

Взмокший, уставший Каскад вернулся ко мне и сел, наблюдая за увлеченно отплясывавшими, хохотавшими девицами.

– Так-то они просто душечки! Я буду их воспитывать только по одной в день!..

Нрава он был незлобливого и не выносил кулачных расправ…

– Я приведу их в человеческий вид или всех поубиваю! Он хотел во что бы то ни стало сдержать данное слово, а они со смешочками делали все наперекор ему: развязно вели себя на улице, угощали выпивкой макаронников, позволяли себе влюбляться во всякую шваль… Не все вам призраки да вампиры!.. По этой части ему тоже предстояло навести порядок, приструнить какого-нибудь сопляка, если только попробует вякнуть, да и копченых из Африки, совавших свой нос в его курятник… Было от чего постареть… А война все не кончалась…

– Я уже, знаешь, хотел завязать… Думаешь, это еще долго протянется?..

Сдавалось мне, еще годика два-три…

– Да мы все передохнем к тому времени!

Снова потолковали о делах, о качестве клиентуры, о том, о сем… А вокруг нас продолжали лакать, бессвязно препираться, орать во всю глотку, крушить все, что попадалось под руку, швырять рюмками друг другу в рожу…

Приходилось кричать в самое ухо… А тут еще и Анжела надсаживалась… имевшая свое мнение на сей счет, – тоже несносная трещотка, настоящее словоизвержение, недержание речи, неостановимый поток… в ушах звенело!..

Каскад не выдержал:

– Да замолчи, будь ты неладна!..

Каскада волновал только случай с Раулем, ничто другое его не трогало.

Снова завел речь о нашей встрече с Раулем, не выходила она у него из головы. Я уже понял, что ему нужно было.

– Нет, это надо же, надо же!..

Он хотел, чтобы я еще раз рассказал. Переваливался на скамье, наклоняясь то на один бок, то на другой, внимательно глядел на меня, чтобы я не заговаривал ему зубы… Он хотел быть уверенным, что я ничего не сочинил, что все именно так и происходило.

– Точно?.. Не ошибаешься?.. Он спал, когда они пришли? Уверен? Да?

– Но послушай, я же был там!.. Чего тебе еще? Я лежал на койке напротив, номер 14!..

Нет ничего убедительнее подробностей. Было видно, что на него они действуют, а все-таки небольшое сомнение глодало его.

– Они увели его в четыре часа? Ты говорил, уже рассвело?

– Нет еще.

– Он хромал?

– Я же тебе говорил!..

Спросил о взводе, сколько их было. Чего не знаю, того не знаю…

– Ну, видишь, видишь!..

Совсем небольшое, но сомнение оставалось. До конца он мне не верил, а между тем все так и было.

– Он дал тебе мой адрес?

– Да я же говорил тебе! Накануне вечером!.. А как бы иначе я пришел к тебе?..

Это я повторял ему уже сотню раз, а что еще я мог добавить?.. Между тем сомнение все грызло его, пришлось рассказывать в сто первый раз… Последние слова Рауля, обращенные ко мне: «Не ходи туда! Смывайся!» Что-то еще, уже забыл, но главное я запомнил – адрес!.. Я замолчал, выдохся, нет сил повторять одно и то же.

Нечего мне было добавить…

А он не находил себе места, мучился из-за пустяков… Сомневался, что Рауля действительно расстреляли. Не верил мне до конца… но ведь это действительно было так…

Так и сидел, покачиваясь, верхом на скамье. Тоска на него напала. Молчал. Ни на что, ни на кого больше не глядел, не слышал воплей распоясавшихся гуляк и только твердил одно и то же убитым голосом:

– Черт, вот черт! Как же это тяжело!..

Повторял как заведенный… все поправлял, приглаживал ладонью свою прядь… бормотал и бормотал себе под нос… эта мысль засела в нем, точно заноза… Другие его не волновали…

А кутеж тем временем гудел, бабенки заставили Проспера достать свою окарину, о которую и били свои бокалы… Услышав танго, начали обзывать друг друга истеричками… от танго они просто теряли рассудок, лезли друг на дружку… Анжела разобиделась из-за какого-то вздора, стала наскакивать на Кармен. Конец перемирию!.. Зашипели: «Кс-с-с! Кс-с-с!..», снова поднялась буча, заверещали дурными голосами… Одни «за», другие «против»: стали в круг, очистив место для потасовки… А Каскад даже внимания не обратил, ничего не видел, задумчиво уставившись в пространство перед собой, надвинул котелок на голову, потом снял – его томили собственные заботы.

Схватив меня за рукав, оттащил в сторонку, предоставив женщинам сводить личные счеты.

– Видишь ли, его мать… А в общем, тебе до этого нет дела… Ведь я вырастил его!.. Соображаешь? Это же самое важное!..

Он взывал ко мне как к свидетелю, совсем стал маньяком, просто тронулся умом от своих неотступных мыслей…

Молодость вечно торопится, даже испытания ничему не учат ее, лишь с возрастом, с летами, все приходит в ясность… Какой смысл крушить все подряд только потому, что кто-то сунул свой нос, куда не следует?.. Молодость – это дворняжье тявканье… В печенках уже сидел у меня Каскад со своим Раулем. Я вот забыл Рауля, а он нет… Есть много поводов для печали, но и для веселья тоже… Так мне думалось в ту пору.

– Ну, довольно же, Каскад! – пытался я образумить его. – Смиритесь! Думайте о чем-нибудь другом! Взгляните на Бигуди, она не слишком переживает!

Как раз в это время она раздевалась, собираясь улечься спать у всех на глазах на бильярдном столе, сняла корсаж, блузку, юбку, взобралась на стол. Удачная мысль!.. Охранники щекотали ее, она хихикала в полном блаженстве… Каскад совершенно не занимал ее.

– Малыш, останешься с нами? – спросил он. – Куда ты собирался плыть?

– В Ла-Плату на «Хамсуне», «Конге Хамсуне», с боцманом Жовилем…

– Кто это тебе устроил? Проспер?.. Он зло уставился на него.

– Я сам просил… – Не хотелось мне портить oтношений с Проспером. – Он ни в какую не соглашался…

Вот так, без всяких колебаний, я и объявил Каскаду. Зачем Просперу наживать себе неприятности из-за меня? Я вел себя порядочно.

– Ну, что ж, коли так…

Каскад успокоился. Надо полагать, в его расчеты не входило, чтобы я позволял себе подобные вольности… чтобы пускался в плавание на парусниках… Вот уж почешут языки насчет Проспера! Придется мне остаться…

Я снова перевел взгляд на Каскада, на низко надвинутый котелок, на окурок, который он нервно перекидывал из одного угла рта в другой. Снова на него нахлынуло раздражение. Уставился на девиц, а у них по-прежнему дым коромыслом!..

Затеяли танцевать кейк-уок с приседаниями, а сами едва на ногах держались, их просто качало… Ох, как не нравилось все это Каскаду!.. Видно было, что готов был наброситься на них, отхлестать трех или четырех по щекам… а они нарочно устроили тарарам, чтобы позлить его… Он сдерживался, и только челюсть двигалась – жевал табак.

– Скажите на милость, какие пантомимы!..

Девицы были пьяны в лоск, они пили больше мужчин, больше моряков.

– Зачем ты их созвал сюда? – не удержавшись, полюбопытствовал я.

– Сам, что ли, не знаешь? Твой праздник!

Ну вот, опять за свое!.. Заладили – праздник!.. Видел я этот праздник в гробу!.. Я снова начал злиться. Да и как было не разозлиться?..

– Все правильно, правильно! Сам увидишь!..

Уперся – не своротишь. Было у него пристрастие к загадочности…

– Ну, ладно!

Каскад снова принялся бурчать себе под нос, сел, ссутулился… Бух! Бух! Бух! В дверь заколотили, да с такой силой, как еще не стучали…

– Музыку прекратить! – приказал Проспер.

Девицы начали гасить лампы, но Каскад запретил, и их снова зажгли… Проспер приотворил дверь, двое толкнули ее и вошли: Нельсон Трафальгарский и Сороконожка, оба в поту, тяжело дыша… Увидев Каскада, бросились к нему.

– Едут!.. – громогласно объявили они. – Едут!..

– Ну так что, пусть едут! Не любил Каскад крика.

– Где они?

– В кебе!

– Я спрашиваю, где они сейчас находятся?

– На Джемен-роуд.

– Ну, и?..

– Едут по набережной.

– Везут? Как держат?.. Показал руками: тяжелый, мол?.. Они утвердительно кивнули.

– Сходи, Сороконожка, покажешь им, не то они заплутают… скажешь, что все в полном порядке… А ты, Нельсон, постой у дверей, да гляди, не отходи! Сейчас они будут здесь!..

Поднялась суматоха, восклицания, писк… Захрустела галька, послышался звук шагов…

– Проспер, ростбиф идет! Каскад принялся наводить порядок.

– Девочки, за стол! – скомандовал он.

– И так ничего уже не осталось! – заартачился Проспер.

– Проклятье! Чертов кабатчик! Давай поворачивайся, сказал! И кофе свари, чтобы горячий был! Понял?..

Проспер вышел во двор, оставив дверь открытой.

Шаги на улице стихли, голоса смолкли… Наступила полная тишина, лишь плескались волны о берег, да шумела в кухонной пристройке кофейная мельница. Где-то совсем далеко за рекой звякал трамвай, в районе Уоппинга…

Подошел Состен, полюбопытствовал:

– А в чем дело? Ты слышал?..

Он был не так уж пьян. Каскад услышал, оборвал его:

– Заткнись!

Не стоило злить его… Я сам терялся в догадках: табак?.. Ворованное добро?.. Мешок мака?.. А коли тяжелое, может быть, ковер или оружие?.. Во всяком случае, нечто такое, о чем вслух не говорят. Видимо, какая-то темная махинация… Спросил у Каскада:

– Что-то громоздкое?

Вспомнил я, как он показывал руками…

– Увидишь, сам увидишь!

– Мне уходить пора! Ждут меня на судне!

– Да никто тебя не ждет! Раздражал я его…

– А я говорю, ждут!

Начали вдруг действовать мне на нервы, все, кто собрался здесь, все до единого… Ишь, слетелись к Просперу, да так кстати! Прямо чудеса!.. Что за притчи?.. Гаденыш коротышка Нельсон, протухший Сороконожка, а эти пропойцы, а эта лесбиянка, а Каскад?.. Может, и Жовиль был с ними заодно? Надо же было так сговориться! Устроили западню. Дело нехитрое!..

– Послушай-ка! – сказал я ему напрямик. – Вы что, условились собраться здесь?

– Зачерпну-ка я тебе еще половничек! – услышал и и ответ. – Хлебни горячего винца, от груди помогает! Не схватить бы тебе холеру! Сквозняки – страшная вещь! Того и гляди, холера прицепится!..