Текст книги "Леонид Агутин. Авторизованная биография"

При этом у меня все время что-нибудь подгорало. Было очень обидно – ведь я хорошо готовлю. Но Лёня ел и нахваливал…

И правильно нахваливал. Потому что это на самом деле так. Машенька очень любит на семейные торжества собирать родственников и близких друзей и угощать их. Делает она это с огромным удовольствием. А мы с таким же удовольствием поглощаем все приготовленное ею.

* * *

Не считая начального токсикоза, Маша легко носила ребенка. Работала до семи месяцев. И очень гордилась своей беременностью.

А я, помню, когда сама была беременна Лёней, жутко стеснялась своего внешнего вида. Даже в июльскую жару я набрасывала на плечи мохеровый шарф, другого не было, предполагая, что он может прикрыть мой огромный живот. Мама надо мной подшучивала:

– Ну конечно, ты одна в мире беременная.

На последнем месяце муж отправил меня в дом отдыха для беременных женщин в Сокольники. Вот там я расслабилась – все ведь такие. Надо же было мне умудриться еще и переходить две недели. И когда я родила, муж сказал мне: – Я думал – этот живот навсегда.

А вот Машенька не только не скрывала беременности, а всячески демонстрировала ее. Много фотографировалась, даже на обложки журналов, давала интервью, участвовала в концертах. А в передаче «Час пик» на всю страну заявила, что она самая беременная из всех беременных. Это было здорово!

Правда, на ранних сроках беременности Алиса сшила ей платье в форме тюльпана. Такой фасон был выбран специально. Он прикрывал ее маленький животик, демонстрировать который пока было незачем. Платье выполнено из красного атласа и называлось «Красный тюльпан». Атлас, по мнению Алисы, материал, чувствующий, что происходит внутри человека. Платье украшало корректное декольте, отделанное бахромой – черной и красной. В комплект прилагалась маленькая шляпка, которая надевалась почти на глаза. Испанская страсть, да и только.

Позже, когда живот было скрыть совсем невозможно и опять-таки незачем, Алиса придумала платье из коричневого бархата, символизирующего спокойствие и уверенность, домашний уют и очаг, материнство и нежность. Этот материал мягко обволакивал ее беременную красивую фигуру. Платье стало любимым, комфортным, и Машенька долго в нем выходила на сцену.

В тот период Лёнька был солидарен со своей Маней. Он вместе с нею был беременный. Спал как беременный (никогда в жизни столько не спал). Ел как беременный и даже поправился. Он вошел в это состояние, лениво передвигаясь по квартире. И даже токсикоз у него был! Короче, тоже прошел все этапы беременности. На вопрос журналистов:

– Боитесь ли вы рожать?

Анжелика ответила:

– Да!

И Лёня подтвердил:

– Конечно. Но нам, мужикам, бояться проще. Мы свое дело как бы сделали, а женщинам дальше отдуваться. Мы можем только сопереживать. Последний месяц Маня часто плакала, а я терялся, не зная, как ей помочь. Готов был сам разрыдаться от переполнявших меня чувств нежности и беспомощности. Еще очень необычно было, когда ребенок внутри двигался. Я клал руку на живот, и, порой, этого было достаточно, чтобы он успокоился. Но иногда он требовал чего-то большего. Тогда я прикладывал ухо к животу, и начинались переговоры, нежные поглаживания, поцелуи (там все-таки девочка), и она, как будто чувствуя к себе особое внимание, постепенно затихала. И нам становилось спокойнее…

* * *

Машенька наблюдалась в Московском институте акушерства и гинекологии, куда предполагалось положить ее за несколько дней до родов.

Вот это время и пришло – в клинике ее уже ждала палата, необходимые вещи собраны. На завтра собирались поехать. Но «человек предполагает»…

Лёня потом часто рассказывал эту историю:

– Вечером были друзья – что-то отмечали. Засиделись, как обычно, до поздней ночи. Проводив гостей, мы с Маней пошли укладываться. На сон грядущий включили телевизор. Шел фильм «Автостоп». В финале фильма героиня рожала – схватки, стоны…

Маня посмотрела на все это и говорит:

– Все, кажется, у меня тоже началось!

Это было так неожиданно. Я растерялся. Единственное – сообразил позвонить Максимову…

Уже через двадцать минут мы встречали Сергея на пороге нашего дома в Крекшино, где тогда жили. Потом никак не могли сообразить, как он так быстро доехал – на обратный путь в клинику времени ушло в два раза больше… Там нас уже ждали… Маню на каталке увезли в палату, успокоив, что роды еще не скоро, но мы молодцы – приехали вовремя.

Мы с Сергеем вернулись к нему. Жил он все в том же мамином доме, что в пяти минутах езды до роддома. Сергей уснул, а у меня ни в одном глазу. Я мысленно был там, рядом с Маней – очень переживал за нее. Ясно, что мои и Манины страдания несопоставимы, но психологический стресс мужчины в такой ситуации, возможно, не меньший. Спиртное помогало мало… К утру у меня самого начались боли внизу живота, как схватки… Невольно подумалось: ладно, лишь бы ей было легче.

Измученный всем этим, я на какое-то время вырубился и самый ответственный момент проспал. Растолкал меня Максимов:

– Просыпайся, папаша! У тебя дочка! Маша в порядке!

Телефонный звонок сына в школу застал меня врасплох – я не знала, что Машеньку ночью увезли в клинику.

– Мамуль, Маня родила! У меня дочь! А у тебя внучка! – кричал Лёня, будто хотел известить об этом не только меня, а всю школу. Трубку приходилось держать подальше от уха.

Оставив школьные дела на напарницу, на минутку заглянув в кабинет директора со своей радостной новостью, я побежала к дому, где меня уже ждала машина. А сын, улыбающийся и счастливый, раскинув руки, шел навстречу.

– Представляешь?! – обнимая меня, торжествовал он. – Маня-то моя молодец! Вот это да! 51 см и 3600! – и для большей убедительности поднял руку с указательным пальцем вверх.

– Я всегда знал, что она у меня самая лучшая женщина на свете! Господи, как же хочется скорее увидеть их!

Усадив меня, как всегда, спереди, Лёня хлопнул Сергея по плечу:

– Поехали!

Остановились у киоска цветов возле метро «Беляево». Через минуту в маленьком магазинчике, кажется, собрались все продавцы-цветочники – что значит оперативное оповещение!.. Не часто бывает, чтобы Леонид Агутин сам покупал цветы. Но сегодня повод особый – Анжелика Варум подарила ему дочь!..

Со всех сторон наперебой женщины давали советы, какие цветы лучше взять по такому случаю. Я сразу выбрала белые пушистые хризантемы и любимые Машины синие ирисы. Лёнька же был готов скупить все, что видели его глаза:

– И эти, пожалуйста, и эти, и эти… Не будем жадничать… Это же все Мане!..

Мы едва донесли букеты до машины, с трудом разместив их в объемистом багажнике. Машина пронеслась по Миклушке вниз к лесу, свернула по Кольцу влево и помчалась по Севастопольскому проспекту. Кажется, совсем недавно тут были овраги, где любила кататься на санках и лыжах местная детвора…

Через десять минут были в клинике. Еще в холле, вежливо предлагая раздеться, нас начали поздравлять. Было приятно, но скорее хотелось увидеть невестку и внучку.

По коридору, который показался мне бесконечным лабиринтом, мы не шли, а бежали, цепляясь на поворотах полами халатов. Я с трудом поспевала за сыном. Перед палатой остановились – надо было перевести дух и успокоиться.

– За вами не угнаться, – сказала подоспевшая медсестра и приложив палец к губам («тс-с!»), открыла дверь.

Нам навстречу улыбалась Машенька, а рядом с нею… лежал… «Лёня», ну просто один в один, в теперешнем варианте, только крохотный. Такого мы не ожидали.

– Маня, это же я!

– Лёнечка, это же ты! – почти одновременно вскрикнули мы. Потрясение было настолько сильным, что мы даже не сразу спросили, как себя чувствует молодая мама.

– У нас все отлично! Роды прошли легко! – успокоила нас Машенька. – А знаете почему? Легкие роды от большой любви.

Поздравив и поцеловав молодых родителей, я вышла из палаты – пусть делят радость на двоих. О чем они говорили – не знаю. Нигде в интервью об этом не прочитала и у сына не спрашивала. Это их личное пространство, куда не вхож ни один человек, даже самый близкий. А у нас есть только одно право – догадываться.

Ожидая сына, вспоминала, как Машенька совсем недавно откровенничала со мной:

– Я очень хочу ребенка. До Лёни совсем не думала о семье, о детях. А появился любимый мужчина – захотелось малыша, и именно от него. Сейчас стало модным присутствие мужей при родах. Это не про меня. Ни за что не разрешу Лёньке быть в родильном зале. Более того, выставлю всех мужчин-врачей за дверь. Каприз? Может быть. Но в такой ситуации хочу чувствовать себя комфортно…

Цветы оставить в палате не разрешили, и мы раздаривали их всем, кто встречался на обратном пути. А под окнами палаты из красных гвоздик Лёнька выложил на снегу: «Я вас люблю!»

Был февраль, девятое число. Весна еще не потеснила зиму. Шел мягкий пушистый снег. Узорчатые снежинки ложились на пальто, на цветы и, на удивление, сразу не таяли, как будто предоставляли нам возможность полюбоваться их красотой. Дышалось легко. Было ощущение, что природа тоже радовалась вместе с нами…

Мы еще долго стояли на пороге роддома, ждали Варумов – они приехали позже и пока находились у Маруси, Лёнька не мог успокоиться. Его переполняли эмоции. Сколько теплых слов сказал он в адрес своей Мани. Если бы я могла все это записать на диктофон. Такое ведь не повторяется. Я стояла молча и только слушала – для него сейчас никого не существовало на этом свете, кроме тех двух женщин в палате – большой и совсем маленькой, только начинающей жизнь на этой земле…

Через пять дней мы забирали Машеньку с малышкой из клиники. Народу приехало много: семья Варумов, мы с мужем, близкие друзья. Ожидать пришлось долго…

Виновник этого знаменательного события принимал поздравления.

Наконец, в дверях показалась та самая медсестра со сверточком на руках, а за ней под бурные аплодисменты присутствующих наша Маруся, Машенька, Маня… Ребенка сразу передали отцу. Надо было видеть, как робко и бережно принял он этот драгоценный сверточек, заглянул под накидку… Молодая мама, его любимая женщина стояла рядом, доверительно положив голову ему на плечо. Так их и сфотографировали.

Уже на следующий день эта фотография с заголовком «51 сантиметр счастья» появилась на первой странице «Собеседника», а потом обошла многие издания…

Интересно, что еще за день до родов какая-то «желтая» радиостанция из «достоверных источников» оповестила всю страну о том, что Анжелика Варум родила дочь. Назвали и вес, и рост, и, что удивительно, довольно точно. Ошиблись всего-то на один сантиметр.

* * *

Из роддома семья вернулась в загородный дом Варумов в Крекшино. Этот дом – их первое собственное жилье. Они строили его несколько лет, а переехали в 1997-м. Дом занимал небольшую площадь, но, трехэтажный, он устремлялся ввысь готическим шпилем и, окрашенный в голубой цвет, сливался с небом. Участок в шесть соток был пока не обустроен и занесен снегом. А прямо за окнами в десяти метрах от дома пруд, протянувшийся вдоль всего дачного поселка – мимо поместья соседа, Владимира Винокура, до усадьбы Наташи Королевой. Тогда пруд был затянут льдом. Ребятишки всего поселка катались по нему на коньках, а с пологих снежных берегов на лыжах и санках.

Дом, который сразу стал родным, радостно встретил малышку. Второй этаж почти целиком на долгие годы был отдан в ее распоряжение. А сейчас все мысли, желания, действия в семье были связаны с этим маленьким существом: как ест, как спит, много ли гуляет, сколько раз ночью просыпается – все вертелось вокруг нее…

 
Как же ты спишь сладко,
Жизнь так похожа на сон.
Я навсегда твой папка,
Знай, что в тебя я влюблен.
 
 
Сколько же слез льется
В мире, не сосчитать.
Ты навсегда мое солнце,
Ты навсегда мое небо.
Здесь наш таинственный остров,
Где маленьким девочкам надо спать.
 
 
Как же ты спишь, нежный,
Милый комочек родной,
Как хорошо, боже,
Все же вернуться домой.
 
 
Сколько же слез льется
В мире, не сосчитать.
Ты навсегда мое солнце,
Ты навсегда моя вера.
Здесь наш таинственный остров,
Где маленьким девочкам надо спать.
 

И всякий раз, возвращаясь домой, Лёня ненадолго присаживался у кроватки спящей дочки и объяснялся ей в любви, тихонечко мурлыкая свою колыбельную…

Разговоры о ее невероятной похожести на папу продолжались. Сначала хоть левое ухо было мамино. Потом и вовсе оба стали папины. Ребенка много фотографировали. Но эти снимки были только для семейных альбомов…

* * *

Родители долго не могли дать дочке имя. Предложений было много, а пока называли разными ласкательными словами: малютка, кроха, дочка, девочка… Необходимость регистрации подтолкнула это событие. В один из наших приездов, нам торжественно объявили: Лиза! Лизонька! Теперь можно было и регистрировать.

Елизавета Леонидовна Варум. Почему не Агутина? Да в это время сами родители еще не были расписаны…

Первые два месяца, пока Машенька кормила Лизу грудью, она безвыездно сидела в Крекшино – занималась ребенком. А когда началось прикармливание, ненадолго стала отлучаться на выступления, репетиции, съемки, записи – надо было заканчивать совместный с Лёней проект.

На это время заботу о Лизе брала на себя молодая бабушка Люба (жена Юрия Варума). Знаю по себе, какое это великое счастье – иметь рядом близкого человека, которому можно доверить своего ребенка, не прибегая к помощи няни. По этому поводу Машенька говорила:

– С Любой нам вообще всем очень повезло. Есть мамы – любители, а есть профессионалы. Так вот Люба – мама-профессионал. Для нее дети – все!..

Несмотря на это, первое время Машеньку не покидало чувство тревоги за дочку, проходившее постепенно. Она втягивалась в ритм любимой работы, без которой себя не мыслила.

* * *

1999 год завершился еще одним творческим успехом – закончен и отдан в печать альбом «Служебный роман». Такое название альбома не случайное, а как бы подводящее итог затянувшейся интриги. В нем нет абсолютных новинок, и все же воспринимаются эти песни по-новому. К примеру «Все в твоих руках» (слова Германа Витке) написана очень давно и спета другой певицей. Хорошо спета, но прошла незамеченной. А в исполнении Анжелики она стала настоящим хитом.

Уже тогда Лёня профессионально оценил талант своей Мани, хотя сформулировал это позже в одном из интервью: «Она талантливый и зрелый музыкант. У нее абсолютный слух, великолепная музыкальная память, она может спеть любое сочетание нот, даже нелогичное. Запомнить его и чисто исполнить… Мне немножко обидно, что в нашей семье в первую очередь воспринимают как музыканта меня, а она на заднем плане. Если бы у меня был такой слух, как у нее, я бы землю перевернул…»

Что касается той песни, ее слова точно передают настроение самой Анжелики:

 
Сделай первый шаг…
Будь же посмелей сейчас…
Ты знаешь…
Все в твоих руках…
Все в твоих руках…
И даже я…
 

Не зря Лёня говорил, что она давно все наперед просчитала своей женской интуицией. И только ждала, когда же он, дурень, сделает этот первый шаг и скажет нужные слова…

А «Февраль» исполнен впервые на музыкальном ринге в феврале 1998 года. Но дело не в календаре. Главное то, что спето вдвоем, в дуэте… «Что ты одна и я один узнали мы только что». Разве это не обоюдное признание?! Хотя они и сами не могли тогда предположить, что именно в феврале следующего года у них родится дочь.

* * *

В связи с рождением внучки мы с мужем по выходным стали «работать» бабулей и дедулей. Приезжая в Крекшино на весь субботний день, мы старались хоть на немного высвободить Любочку от забот о малышке и ходили с ней гулять на свежий воздух. Сначала в коляске, потом за ручку, потом… Вообще у нас не было проблем в организации досуга с Лизой. Она по характеру лидер и сама организовывала нас. Летом это могла быть детская площадка, куда внучка вела нас вдоль пруда и соседских дач. Тут вам и песочница, и качели, и высокая деревянная горка… А еще – футбол с дедулей! С ним же зимой катались на санках с обязательным валянием в снегу. У ограды дома под ледяной горой рыли пещеру, лепили снеговиков. Умаявшись от таких прогулок, шли в дом и там, на полу у камина, затевали возню или читали сказки, многие из которых Лиза знала наизусть, так что можно было устраивать чтение по ролям.

Особенно интересно было наблюдать за ставшими уже традиционными ее играми с мамой. Машенька, войдя в дом, иногда не успевала поздороваться со всеми и даже раздеться, а Лиза уже предлагала игру, распределяя роли:

– Мамуля, ты будешь Белоснежкой, а я гномом.

И, не принимая никаких возражений, начинала спектакль. Это не было точным повторением текстов, это всегда была импровизация сказочного действа, куда вплетались реальные события из ее детской жизни. Мужские роли обычно доставались дедуле. Остальным отводилась роль активных зрителей…

Когда Лизе исполнилось четыре года, у нас появилась любимая игра – в «школу». В каждый наш приезд выбиралось время, к которому мы тщательно готовились и очень его ждали.

Лиза надевала свой рюкзачок в виде веселой зверушки – подарок Любочки, и начинались проводы в школу. Все домашние говорили добрые напутственные слова, желали успехов. А Лиза обещала хорошо себя вести и приносить пятерки.

В рюкзачке – все необходимые школьные принадлежности: цветные фломастеры, пенал с карандашами, точилка, ластик, первые учебники и, конечно, тетради, подписанные мною: «Тетрадь по арифметике (русскому языку) ученицы 0 класса А спецшколы Елизаветы Варум-Агутиной».

Все это она сама укладывала в портфель, иногда по несколько раз – уж очень нравилась ей эта процедура. А я подмечала, что девочка растет собранная, аккуратная – вероятно, будет любить школу и хорошо учиться. Оказалась права…

Наш учебный класс размещался в уютном уголке цокольного этажа рядом с бильярдной. Конечно, в это время там никто шарами не стучал – соблюдалась тишина. Комнату основательно готовили к занятиям: убирали, проветривали.

До лестницы, которая вела в нашу «школу», я была бабулей, а Лизонька внучкой. Но как только за нами закрывалась дверь, я становилась учительницей – Людмилой Леонидовной, а внучка – ученицей Лизой Варум. Занятие я не делила на уроки, как когда-то с Лёней, а проводила в виде игры. Лизе это очень нравилось, и она быстро все запоминала. А я, конечно, ставила ей большие красные пятерки, которые она потом с радостью всем показывала и очень ими гордилась.

За время прогулок и занятий с Лизой Любочка успевала навести порядок, отдохнуть, но чаще всего занималась готовкой ужина для многочисленных гостей этого хлебосольного дома. Впрочем, в этом процессе участвовали и сами гости, временно разделившиеся на женские и мужские группы. Последние во главе с хозяином, покуривая и попивая пиво, готовили во дворе плов и шашлыки – Юра Варум знал в этом толк.

С Лизой в это время мог быть любой – она со всеми находила общий язык, а иногда тихонько могла играть сама, не страдая от одиночества. Наряжала кукол или усаживала их, продолжая спектакль, но уже была сама во всех лицах. Или рисовала – это ее любимое занятие с раннего возраста. Лежа на животе, исписывала каракулями горы бумаги. Затем наступила очередь стен – они были разрисованы фломастерами и красками, насколько доставали ее руки. Но никогда никто ее не ругал за это.

Когда же все усаживались за громадным столом на веранде или в столовой, она была равноправным членом застолья, восседая на высоком детском стульчике или позже на обычном стуле рядом с Любочкой.

А когда приезжали родители, она быстро занимала место между ними, нежно прижимаясь то к одному, то к другому. Никому не приходила в голову мысль спрашивать, кого она больше любит, маму или папу. Иногда казалось, что она воспринимает их как единое целое.

Особенно многолюдно и шумно было в доме у Варумов в праздники. Многие приезжали в гости без всякого приглашения. Первым большим праздником для Лизки оказался Новый, 2000 год.

Ей было почти одиннадцать месяцев, она уже начинала ходить. И надо было видеть, каким восторгом искрились глазки этой малявки, рассматривавшей красочные игрушки. Конечно, их хотелось потрогать. Особенно те, которые прятались за колючими елочными иголками. И надо успеть одернуть руку и спрятать ее за спину. А еще очень здорово, крепко ухватившись за взрослых, протопать вокруг елки хороводом.

В следующие новогодние праздники самым интересным и увлекательным для Лизки был процесс наряживания елки игрушками. Среди них было много вырезанных, из бумаги героев мультиков, а под елкой полтора-два десятка разнаряженных кукол и мягких игрушек – родительских трофеев.

А однажды, когда собралось полно соседской детворы, в варумовский дом приехал сам Дед Мороз со Снегурочкой и огромным мешком подарков. Дети получали их не просто так, а за какие-нибудь выступления. Тогда Лиза еще верила в сказочного Деда Мороза. Это гораздо позже, когда ее спросили:

– Был ли у тебя в гостях Дед Мороз? – она ответила:

– Да нет, никто не успел переодеться.

* * *

В первый год совместной жизни ни у Машеньки, ни у Лёни не возникала мысль о регистрации брака. Не это было тогда главным. Но однажды наступил момент, когда Лёня почувствовал, что именно эту единственную женщину он очень хочет назвать своей законной(!) женой.

 
…Жизнь нас порою больно так жалит
В белых одеждах, в черной вуали.
Слезы намочат платье невесты,
Так не должно быть,
Это нечестно…
 

Как-то осознанно, реально пришла эта мысль. А Маша не видела смысла в официальном браке, считая, что это плохая примета – к разводу.

– Я никогда не слышала, чтобы мужчины, – говорила она, – произносили слово «жена» с восторгом. Как правило, это что-то негативное: жена или дома сидит, или пилит, или ругает. Мне никогда не хотелось быть женой.

И она деликатно отклоняла Лёнины предложения: и когда жили вместе на проспекте Мира, и когда «случилась» беременность, и в путешествии по Испании…

А вот после рождения ребенка Машенька забеспокоилась: вдруг Лёня больше не предложит выйти за него замуж, а ей теперь этого очень хотелось. Но Лёня, почувствовав ее состояние, попросил руки и сердца, предложив, как он говорил, себя в мужья. И его любимая Маня, сначала немного пококетничав, дала согласие.

Ведь она так ждала! Но время для этого они нашли почти через год.

Расписались в Черемушкинском ЗАГСе быстро, тихо и скромно. Церемония прошла без марша Мендельсона и даже без фото на память. Присутствовали только два свидетеля – близкие друзья.

Лёня позвонил вечером:

– Мамуль, мы с Маней сегодня обязательно заявимся к вам – у нас замечательная новость, и ее надо отметить.

Не трудно было догадаться, о какой новости может идти речь… Конечно же, они расписались! «Узаконились»! Такое событие!.. Безусловно, для всех нас не печать в паспорте была первостепенна, а то, что Лёня и Машенька стали законными мужем и женой! Ведь это так естественно…

Мы срочно стали накрывать на стол. Но заявился Лёня только к ночи и… один…

– Маня будет позже, – видя мою растерянность, поспешил успокоить он и торжественно объявил:

– Мы окончательно поженились!..

Он радовался тому, что теперь мог называть Маню своей женой и произносил это слово с особым трепетом и гордостью.

Машенька приехала позже, была на примерке, очень усталая, но счастливая. Поцеловав мужа и нас, она даже не стала садиться за стол. И пока мужчины на кухне продолжали под водочку говорить о романсах и творчестве, о нас – их женщинах (оказывается, лучше-то не бывает), мы уединились и секретничали о наших мужчинах и совсем тихо о новых свадебных нарядах, которые, как всегда шьет ей Алиса Толкачева. Ведь муж предложил ей свадебное путешествие в Венецию – самый романтический уголок на земле. Значит, и наряды нужны соответствующие, но для Лёни это должно стать сюрпризом…

* * *

Через несколько дней новобрачные уехали в свадебное путешествие.

В Венеции молодые пробыли в окружении самых близких друзей целых девять дней, чем побили все рекорды, так как больше двух-трех дней немногие туристы останавливались в этом городе. Каждое утро Леонид и Анжелика надевали привезенные с собой шикарные свадебные наряды, привлекая искреннее внимание публики. Ей явно нравилась эта очаровательная молодая пара. Их фотографировали, снимали на видео, а некоторые старались оказаться с ними в кадре. Молодым и в голову не приходило возражать. А автографов было роздано в те дни неимоверное количество.

Посетили молодожены и Верону – своеобразную Мекку влюбленных всего мира. Поднялись на тот самый балкон, с которого, по преданию, Джульетта внимала признаниям Ромео. Изучили «наскальную живопись» – бесчисленные имена, начертанные на стенах дома влюбленными разных вер и стран. Но свои имена в этот список Купидона они решили не вносить. Конечно, такая обстановка, состояние души, любовь, свадебные костюмы, внимание публики – все это не могло не вдохновлять…

 
Где ты, где ты, где ты,
беспокойное сердце?
За невидимой дверцей притаилось.
Где ты, где ты, где ты,
два удара в секунду?
Пополам почему-то поделилось.
Белой полосою нарисуй дороги середину.
Если я уеду, я с тобой оставлю половину,
Половину всего…
Половину сердца оставлю с тобою.
Половину неба закрою рукою.
Заберу кусочек улыбки и взгляда,
Половину только, а больше не надо.
 
 
Скажи, зачем половины меня
со мною нет?
Никто не знает зачем…
 

Слова в Лёниных песнях играют роль не меньшую, чем музыка. Многим они очень нравятся. Даже шли разговоры о том, чтобы выпустить отдельно сборник текстов песен Агутина. И это произошло. В 2009 году издательством «Астрель» в Москве такая книга была издана.

Больше того – отдельным тиражом, на хорошей белой бумаге с оригинальным красивым оформлением, с большим количеством фотографий выпущен подарочный сборник Лёниных стихов. В «Записной книжке» 69 зарисовок о любви – о любви к матери, к детям, к друзьям, к жизни. Но главное – о любви к своей музе. Именно она, его Маня, вдохновляет моего сына на сочинение таких песен и стихов. Она – его передовая, она – его тыл, она – его все.

 
Сделай это для меня,
Милая, вернись.
Ничего не говоря,
Просто улыбнись.
 
 
Приоткрой тихонько дверь
И войди в наш дом.
Я люблю тебя, поверь,
Всем своим нутром.
 
 
Я люблю твои шаги,
Голос в тишине…
Только ты мне помоги
И вернись ко мне.
 
 
Я люблю твои глаза,
Просто так люблю.
Только ты вернись ко мне —
Молю…
 

После выхода в свет его книги мне стали приходить о ней отзывы.

Вот строчки из письма моей хорошей знакомой Комиссаровой Татьяны, как и я, – педагога младших классов:

«Стихи я люблю с юности. Не просто люблю, а обожаю. Я наслаждаюсь чтением хороших стихов. Знаю их большое количество. Читая стихи, я сразу вижу человека, который их написал, чувствую его душу.

Стихи Леонида – маленькие лирико-драматические пьесы. С одной стороны, они глубоки и многозначны, с большим философским подтекстом, а с другой – просты и доходчивы, цепляют душу и сердце.

Особенно меня потрясло стихотворение «Возьмите мое имя».

 
Возьмите мое сердце,
Но только осторожно,
Вам с непривычки греться —
Так и сгореть возможно…
 
 
…Боюсь, я сам не сброшу
Прилипшую одежду.
Возьмите мою ношу,
Оставьте мне надежду.
 

Читаю, и понять не могу, зачем он все отдает? Что оставит себе? Что у него за душа такая? Может быть, это последний день в его жизни, когда щедрость переполняет тебя и ты готов все отдать. Пусть на несколько дней, но как без всего: без имени, без музыки, без рук, без ушей, без сердца… Как без этого можно прожить хотя бы один миг? Дочитываю до конца и успокаиваюсь – он оставляет себе надежду. Значит, будет жить!

Дай бог здоровья вашему сыну!»

А молодая поэтесса Яна Суздальцева, окончившая с отличием педагогический университет, вступила в диалог с автором, написав на каждое его стихотворение – свое. «Возьмите мое имя» тоже не осталось без внимания:

 
Отдать себя всецело
Взыскательному миру!
Вот это вправду смело
И так под стать кумиру.
 
 
Но, думаю, согласны
Вы будете, наверно,
Что в счет имен напрасных
Свое внести– неверно.
 
 
И ваш талант не ноша,
Не липкая одежда.
Поверьте, мой хороший,
Вот он и есть надежда!
 

В 2015 году вышла еще одна Лёнина книга – еще более шикарное подарочное издание – «Поэзия обычных дней». Очень точно в предисловии сказали издатели: «У вас в руках не просто сборник стихов и песен Леонида Агутина. Это дневник – необычный рассказ о незаурядном человеке, искреннем, настоящем, талантливом музыканте и поэте, и еще о любящем сыне, отце и муже. Он собран из мыслей, наблюдений, радостей и переживаний Леонида Агутина, запечатлевшего это в образах, стихах и конечно же в песнях». Вот какие стихи написал любящий сын мне – маме:

 
Отдайте дань, успокойте душу,
Успейте выразить и сказать.
Тому, кто так вас хотел послушать,
Хоть как-то дайте о чем-то знать.
 
 
Откройте маленькие секреты.
Откройте тайну своей любви.
Спросите что-то, на что ответы
Намного проще, чем знали вы.
 
 
Верните все, что вы получили,
Что вам отдали за просто так.
И вы поймете, что вас любили,
Любили искренне, как-никак.
 
 
Любили даже на расстояньи
И ждали слова хоть одного.
Верните все это вашей маме.
Хотя бы что-нибудь из всего.
 

Вскоре я получила очередной конверт от Яны Суздальцевой. В нем оказался листок с отпечатанным стихотворением «Людмиле Леонидовне посвящается»:

 
Вы – мама лучшего из лучших,
Вы – дочь родителей прекрасных.
И доброта, как светлый лучик,
Сияет в Ваших взорах ясных.
 
 
Вы столько лет детей учили
И сердца своего частицу
В них, как бесценный дар, вложили,
Открыв им мудрости зарницу.
 
 
Вы годы посвятили сыну
И воспитали человека,
Того, кто Вам наполовину
Обязан за признанье века
 
 
И за величие таланта.
Вы дали времени поэта!
Вы дали миру музыканта!
И низкий Вам поклон за это!
 
 
Пусть Вас господь оберегает
И в поздний час, и в час рассветный.
Пусть никогда не угасает
В душе весны огонь заветный.
 
 
Пусть все, что Вам светло и мило,
Бессменно с Вами остается.
И светлым именем Людмила
Пусть лучшая звезда зовется!
 

* * *

Однако вернемся в Венецию.

– Незабываемое впечатление оставили площадь и невероятной красоты собор, залитые солнцем, – вспоминали ребята, – мы сидели в уютном кафе, фотографировали этот собор и друг друга…

А вот в вечерний ресторан нас все-таки не пустили – дорогу преградил внушительных габаритов швейцар, посчитав наши наряды неприличными. Заступничество друзей чуть было не привело к вмешательству полиции. Пришлось ретироваться.

В последний день Маня забастовала:

– Я устала и завтра буду отсыпаться.

Она была не совсем в курсе задуманного. Максимов не зря за ними по пятам ходил и, как заправский папарацци, снимал на свою аппаратуру все подряд. И не знала, что на завтра рано утром запланирована съемка катания на гондоле для будущего клипа к песне «Половина сердца». Надо довести задуманное до конца. Красота эта не должна остаться достоянием только одной семьи. Но для этого нужно было встать в четыре утра.

– Мы даже поссорились из-за этого, – рассказывал Лёня. – Маня кричала: «Надоел мне этот ваш шоу-бизнес!»