Текст книги "Леонид Агутин. Авторизованная биография"

Не менее интересно было послушать и самого Лёню, его размышления о жизни, которые не противоречат, а подтверждают написанное мною:

– У меня такое впечатление, что я никогда не был маленьким и всегда был каким-то большим внутри себя… Потом, когда подрос, я понял, что так и не пожил в реальном мире, в реальных ощущениях. Я всегда жил в мире своих фантазий, иллюзий, ассоциаций. Все, что со мной было, это была игра, игра в жизнь: в детство, в школу, в институт, в армию…

О друзьях:

– Друзья – это очень большая проблема. Я так и не понял, что это такое – дружба, товарищ, приятель. Я общаюсь с музыкантами. Мне кажется, я с ними дружен, – с теми, с кем я работаю, с людьми моего мира, с артистами. Очень не люблю познавать друзей в какой-то беде. Лучше я сам буду оберегать их от каких-либо неприятностей, чтобы у них все было хорошо.

И еще:

– Я дружу со своими родителями. Глупо звучит «дружить с родителями». А как еще может быть? У меня – так. Я с ними дружен. Я их люблю.

Да, конечно, без любви такой песни не напишешь и на весь мир не споешь:

 
О мои, о мои папа, мама…
Что сказал я самое первое?
Папа, мама.
Это было со всеми, наверное,
Папа, мама.
Это мы у берега, берег у моря:
Папа, мама.
Бесконечная история:
Папа, мама.
Мама, мама моя…
 

Об отдыхе:

– Отдыхать, к сожалению, я не умею. Я научился многому в жизни, многое умею делать. Но этому не научился. Мне нужно абсолютно уничтожить себя: двое суток не спать, работать, переезжать с одного места на другое, думать, выступать, сочинять, писать, потом после этого нужно выпить, потом еще поиграть на бильярде, то есть окончательно себя уничтожить. Потом абсолютным трупом уже на третий день, если я упаду спать, то могу, наверное, проспать часов двенадцать.

Ночь – день, день – ночь… Я их не замечаю. Например, прилетаю из Нью-Йорка в Москву – и сразу же в Киев. В тот же день выхожу на сцену. Отработал три концерта на Украине, улетел в Сибирь, оттуда в Германию, потом на неделю в студию. И вот, представьте, месяц моей жизни. Где день? Где ночь? Какие временные пояса? Когда и в какой стране я был? Но когда в моей жизни вдруг наступает нормальное время, я начинаю чувствовать, что что-то происходит не так. Мне становится плохо. Я начинаю смуреть. Моя жизнь не удалась, я потерялся, я никому не нужен. У меня график начался – значит, что-то неправильно. Жизнь – это не только «здоровый образ»…

А вот что мы услышали в той же передаче от Филиппа Киркорова:

– Лёня Агутин – это мой паромщик, потому что именно он стал тем звеном, мостиком между мной и новым стилем, новой волной, куда он меня затащил, просто вовлек, зажег своим темпераментом, своими ритмами.

Судьба свела меня с Лёней и Тверской студией в 1993 году. Начался новый большой период в моей жизни… Лёня написал мне немало песен, из которых многие стали популярными и всегда украшали мои альбомы. Лёня не просто коллега по сцене и по жанру, он большой советчик и помощник в моей творческой лаборатории. Мне очень хочется поздравить тебя, Лёня, с тем, что ты родился и стал украшением нашей эстрады.

Я тогда не стала комментировать это – казалось, все уже сказано… Да и издатель торопил…

Поздравив сына с днем рождения, я окончательно поставила точку 28 февраля 1998 года и, с облегчением от выполненного, отдала книжку издателю…

Глава одиннадцатая
Анжелика

Знакомство в полете Америка Сарафанчик-то узковат… • Языки надо знать! • Неслучайная встреча

С ТЕХ ПОР я неоднократно садилась за «писательский» стол – оказалось, последняя точка еще не поставлена. Вначале писала просто «для себя», по инерции сложившегося алгоритма – хотелось многое исправить, а еще добавить то, что продолжало невольно всплывать в памяти, или новые эпизоды из рассказов сына. Об издании другой книги не думалось…

Но «жизнь сама, непревзойденный гений, плетет себе свое веретено»… И вовсе не размеренно… События развивались стремительно. То, что совсем недавно было тайной, становилось явью. То, чему ранее не придавалось значения, приобрело важность, требовало переосмысления… Конечно же, речь идет о любви Леонида и Анжелики.

 
Как бы сказать и промолчать,
Лишнего не проронив.
 
 
Правда несказанных слов
Выше бумажных цветов,
Как же легко это все разрушить…
 
 
Женщины, Господи, —
мир невозможен без вас…
 
 
Любите, верите, ждете, рождаете нас,
Ваших влюбленных отцов,
Сила в слезах ваших глаз,
Сила нежности…
 

* * *

В мае 1996 года большая группа артистов – участников «Песни года» летела в Нью-Йорк со своей программой гала-концерта. Каждому разрешили взять с собой кого-нибудь из близких.

Предложение Лёни слетать вместе с ним в Штаты застало меня врасплох. До этого мои познания заграницы ограничивались лишь газетами и телевидением, и это путешествие в неведомое пугало меня. К тому же учебный год не закончился – надо отпрашиваться. Так что согласилась я на эту поездку не без колебаний. Зато муж сразу одобрил Лёнину идею и всячески подбадривал меня, провожая в Шереметьево.

Тут мы оказались в гуще знакомых лиц, опять же благодаря телевидению. Но некоторых я знала лично – неоднократно встречались раньше, а с другими даже была дружна – с ними когда-то работал Лёнин отец.

Устроившись в сторонке, мы с интересом наблюдали живую тусовку поп-знаменитостей.

Оказывается, они совсем не похожи на привычных нам телеэкранных. Некоторые, проходя мимо, кивком головы или просто взглядом здоровались со мной, но было видно, что они вряд ли меня узнавали и тем более понимали, кто я здесь сейчас.

Лёня принес заполненные декларации, и мы вскоре в буквальном смысле перешли границу. Энергичный разбег, преодоление перегрузок, и лайнер, кажется, повис в воздухе…

Артисты разместились в салоне высшего класса, а «сопровождающие их лица», в их числе и я – в экономклассе. Но вскоре сын пришел ко мне.

– Ну как ты тут, мам?

– Лечу.

– Пойдем к нам.

И увел в свой элитарный «бизнес».

Первой, кому Лёня представил меня, свою маму, была Таня Овсиенко, неожиданно выпорхнувшая откуда-то. Потом таких знакомств было много, но рассказать я хочу лишь об одном.

…По проходу между кресел к нам приближалась Анжелика Варум (я не один раз видела ее раньше по телевидению, но, кажется, особо даже не примечала). Она шла не спеша – легкая, ладная, красивая, лучезарно улыбаясь кому-то. Сидя в кресле, я подняла глаза на сына, примостившегося рядом на подлокотнике. Он тоже широко улыбался. Ей!..

– А что, Анжелика, – услышала я, – не познакомить ли тебя с моей мамой?!

– А что, Лёнь, пожалуй, познакомь, может, пригодится, – в тон ему, уже смеясь, ответила она и протянула мне руку. Улыбаясь в ответ, я пожала маленькую, теплую, но крепкую ладошку.

И тут же перехватила взгляд сына. Он предназначался не мне и не ей, а нам… В нем была и нежность, и радость, и надежда…

Тогда я действительно не придала этому должного значения. Но теперь…

Лёня проводил Анжелику на свое место, задержался, перекинувшись парой фраз с Юрой Варумом, и пошел дальше к мужской компании, где громко смеялись, вероятно, над очередным анекдотом и попивали коньяк.

В аэропорту Кеннеди меня встречали Борис и Галя Заславские – друзья и соседи со времени нашего переезда в дом на Беляево. Два года назад их сын Виталик, не найдя работу по специальности в Москве, вместе с женой уехал в Штаты. Молодой специалист, закончивший технический вуз, оказался востребованным там, а не дома в России… Галя с Борисом скучали, долго мучились, не зная как поступить. И все-таки, сорвавшись с насиженного места, оставив престижную работу, отправились за детьми. Навсегда…

До меня с трудом доходило, что я прилетела за три-девять земель на встречу с ними. И вот мы теперь стоим в аэропорту чужой для нас страны и говорим, говорим, перебивая друг друга… Но времени было катастрофически мало. Я отдала сумку, привезенную мною по их просьбе из Москвы, и пошла к машине. Распахнулась дверца подкатившего «Линкольна».

– Мам, ну где ты потерялась, – сын предупредительно пропустил меня внутрь, – уже все уехали в гостиницу.

Центром внимания нашего временного экипажа оказался Вахтанг Кикабидзе. Это на его руку помощи я оперлась при входе в машину и сразу оказалась в атмосфере веселья. После окончания чьей-то очередной байки Вахтанг вдруг обратился ко мне с каким-то вопросом по поводу нашей культурной программы в Нью-Йорке. Я не сразу нашлась. Выручил Лёня:

– Да это же моя мама!

Вахтанг замер на полуслове. Наступила общая пауза…

– Так что же ты до сих пор молчал?! Я подумал…

О чем подумал Вахтанг, он не успел сказать – салон взорвался хохотом, а наш лимузин уже плавно парковался около гостиницы.

Лёня проводил меня в мой номер.

– Ты пока тут располагайся. Я загляну через часок…

Помню, меня поразило убранство номера. (Я же никогда не жила в таких апартаментах.) Громадная светлая комната, устланная мягким ковролином. Я даже не стала доставать домашние тапочки – это такое блаженство ходить по полу босиком. Почти половину комнаты занимала невероятных размеров кровать, застеленная пестрым покрывалом. Три стола: письменный с буклетами цветных фотографий об Америке, телефоном, фирменными блокнотом и ручкой – предназначался, вероятно, для работы – и два круглых – гостевых. На каждом – симпатичная сенсорная лампа под абажуром. В простенке между окнами большой плоский телевизор на подставке… Очень впечатляло, но по-настоящему я им так и не воспользовалась – моя культурная программа и без того была насыщенной, к тому же фильмы показывали только на английском языке. Окна выходили во двор, на крыши соседних домов, а дальше – высотки, поражавшие мое воображение. Из комнаты вход в кухню, где было все необходимое для организации питания и длительного проживания.

Я вернулась в прихожую, разобрала свой баул, повесила и разложила немногочисленные вещи в шкаф-купе, готовый, казалось, разместить весь наш московский семейный гардероб. Прихватив пакет с туалетными принадлежностями, я открыла дверь в ванную комнату и обомлела! Радующая глаз белизна кафельной плитки, блеск зеркал и никелированных кранов, полдюжины белоснежных полотенец разного размера, душевая кабина, выложенная мелкой цветной плиткой, с двумя красивыми занавесками (внутрь и наружу) и множество разных флакончиков с шампунями, гелями и ополаскивателями (зачем только я все это тащила с собой через океан?!).

За окнами вечерело. Приняв душ, в ожидании сына прилегла на кровать. Последнее, что успела по достоинству оценить, – это прохладу хрустящих простыней и плотность матраса.

«Наверное, это и есть ортопедический», – подумала я, проваливаясь в глубокий спокойный сон без привычных снотворных.

* * *

Проснулась от солнечных лучей, бьющих в незашторенные окна. Под дверью увидела записку: «Мамочка, несколько раз стучал и звонил в дверь. Ты, вероятно, так устала, что уже крепко спишь и не слышишь. Встретимся завтра»…

Это было уже сегодня.

Едва успела привести себя в порядок – постучали в дверь. Открываю – о, господи! – Томочка и Паша Янкелевичи! Как?! Только собиралась им звонить…

Я засуетилась – надо же было чем-то встречать друзей, которых не видела пять лет. Но они уже сами деловито хозяйничали, накрывая на стол:

– Это же ты приехала к нам в гости. Скажи спасибо своему Лёньке – еще вчера позвонил нам в Филадельфию и сообщил о вашем приезде.

Снова стук в дверь – Лёня.

– Чуть-чуть не успел, – тепло здороваясь, засмеялся сын. – Вижу, вы не с пустыми руками, но я тоже кое-что прихватил.

Он торопливо стал выкладывать из пакета вино и всякие вкусности.

– А я, извините, убегаю – нас ждут на телевидении.

Тамара Павловна, Лёнина школьная учительница русского языка и литературы, уехала с мужем в Штаты, как и Заславские, только раньше. Это те друзья, которых мне так не хватало. В общем, нам было что вспомнить и о чем поговорить. Но то, с чего начала разговор Тамара, было неожиданностью:

– Анжелика Варум тоже прилетела?

– Да, – удивленная таким началом, ответила я. – Вчера в самолете лично познакомились. А что?

– Знаешь, мне кажется, она была бы прекрасной парой твоему сыну. Я так решила после того, как увидела ее в какой-то программе и сразу влюбилась. А Лёню, ты знаешь, я и так давно люблю.

К этому разговору во время встречи возвращались не раз.

– Ты присмотрись, они же созданы друг для друга, – прощаясь, убеждала меня Тамара.

С тех пор в письмах или по телефону подруга каждый раз с гордостью напоминает мне, что это она первая угадала их судьбу. «Да, надо присмотреться», – подумала я тогда. Хорошо было бы поговорить с сыном. Но с тех пор, как я снова вышла замуж и Лёня переселился в квартиру мужа в соседний подъезд, у нас уже не было тех посиделок. Да и занят он был так, что не только встретиться, но даже поговорить накоротке по телефону удавалось не часто.

На следующий день артисты не были заняты, и Лёня предложил посмотреть город. На машине, взятой напрокат, мы поехали по Нью-Йорку. Погода выдалась пасмурная, шел мелкий противный дождь. Но выбора не было. Наверное, в солнечный день город выглядел бы иначе. А сейчас было ощущение, что мы едем по глубокому длинному холодному тоннелю – высоченные серые дома сжимали и без того узкие улицы, без единого радующего глаз пятнышка зеленеющего дерева. Неприветливая удручающая картина. Не то что у нас дома, в Москве…

А тут еще и сын, угадав мое настроение, добавил:

– Нет, тут жить я бы не смог. У нас в Москве – несравненно лучше!

Поездка меня утомила, и вскоре мы вернулись в гостиницу. В оставшееся перед концертом время погода наладилась, выглянуло солнышко, и город уже не казался таким мрачным. Мы мелкими группами разбрелись по ближайшим магазинам. А Лёня в престижном магазине приобрел шикарный коричневый кожаный костюм и широкополую шляпу – так прямо с примерочной в нем и ушёл.

Я как-то замешкалась среди витрин, потеряла его из виду и с группой артистов пошла к концертному залу. И вдруг вижу – у фонтана сидит мой сын в том самом прикиде, в темных очках, с гитарой, а рядом на футляре куча мелочи – подаяние. Я глазам своим не поверила… и его еще снимает телекамера!.. Кошмар!..

Но все оказалось совсем не так. Сценарий был заранее продуман… Подходит Артур Гаспарян и берет интервью у этого уличного музыканта. Я слышала отрывки их разговора. Речь шла о фильме Кальварского «Вспомни о нем», надолго застрявшем потом на полках в студии. Фильм о Леониде Агутине. А это интервью должно было быть предисловием.

«Да, – подумала я, – свяжешься с этими лицедеями – удар хватит…»

К концертному залу уже подтягивались зрители, преимущественно наши эмигранты, нарядные, праздничные. Их нетрудно было отличить от «аборигенов». Я тоже была в красивом белом брючном костюме и всячески старалась обратить на себя внимание сына. Лёня, не скрывая восторга, оглядел меня:

– Здорово! Когда это ты успела его здесь прикупить? – удивленно спросил он.

Ему было невдомек, что этот костюм я совсем недавно, перед поездкой, «ухватила» на Коньковском рынке в Москве. Он долго смеялся, узнав, как муж подшучивал надо мной, когда я примеряла покупку за прилавком, отвернувшись от любопытных.

– Люди добрые, – зазывал он других покупателей, – посмотрите, такого вы больше нигде не увидите! Костюм примеряет мама звезды российского шоу-бизнеса Леонида Агутина!

– А что? Хорош! Тебе идет, – все еще смеясь, заключил сын.

* * *

Концертный зал был забит до отказа – аншлаг. В основном это наши соотечественники. Они приехали сюда из разных городов Америки посмотреть и послушать своих российских кумиров – такие сборники звезд эстрады бывают нечасто. Организаторы на удивление оказались пунктуальны – концерт начался вовремя. Как только открылся занавес, зазвучала музыка. Это Валерий Сюткин «на высоте 7 тысяч метров перелетал океан». Я сидела довольно близко к сцене и лица всех хорошо видела.

Но слушала невнимательно, это как перечитывают те места в книжке, которые хочется побыстрее пробежать, зная, что впереди более интересный момент. Даже выступление сына прошло для меня как одно из многих.

Я с нетерпением ждала выхода Анжелики Варум. Она появилась внезапно на вершине лестницы, ведущей из глубины на сцену, в очень узком сарафане в черно-розовую полоску, с необыкновенной прической. Зал замер. Блестяще спела папин «Городок» (тогда это визитная карточка известной телепередачи). Затем под собственный аккомпанемент на аккордеоне исполнила «Москву-реку»…

Все шло отлично! Анжелика грациозно и кокетливо, как умеет только она, поворачивается и под бурные овации зала уходит наверх по той же лестнице. Одной рукой она держит аккордеон, а другой вполоборота прощально машет зрителям, довольная своим выступлением и теплым приемом, и уже на последней ступеньке случайно наступает каблуком на подол сарафана. Молния, на которую он застегнут снизу доверху, разрывается с таким треском, что слышно в зале… Распахнутый сзади сарафан повисает на аккордеоне, и Анжелика остается в одних колготках…

Зал ахнул!.. Едва успевая подхватить подол, она скрывается за кулисами.

У меня все внутри оборвалось… Я уже ничего не вижу, не слышу. Думаю только о том, каково ей сейчас…

Значительно позже Анжелика рассказала всем нам подробно об этом случае:

– Бегу на сцену, как всегда опаздываю и в проходе между гримерками сталкиваюсь с Лёнькой – такой расслабленный, вальяжный… Уже свое отработал.

– Платьице-то не узковато? – игриво съязвил он.

– Да нет, нормально, – ответила я и посеменила на сцену. Узковато ж таки…

А дальше со мной случилось то, что вы уже сами видели.

После концерта за кулисами на меня налетела Лола Милявская:

– Это же мой номер! Ты зачем забрала мой номер?! Это мы с Сашей придумали!

Они решили, что я нарочно это сделала. А мне было очень неловко и ужасно смешно.

Потом в какой-то газете писали, что Варум устроила на сцене стриптиз.

А Лёня в тот день так ничего и не узнал. Анжелика поведала ему обо всем уже после их близкого знакомства… Вместе смеялись…

Стройность свою Анжелика сохраняет до сих пор, поэтому ее модельер и близкая подруга Алиса Толкачева и сейчас шьет ей эксклюзивные сценические наряды.

– Познакомились мы лет 15 назад совершенно на деловой основе, – рассказала Анжелика. – После одного из сольных концертов ко мне подошла незнакомая девушка и, представившись, предложила посмотреть альбом эскизов платьев, выполненных специально для меня. Я была ошеломлена буйством фантазии и богатством красок этих произведений искусства.

– Конечно, да! – не сдержала я восторга.

С этого началось наше творческое сотрудничество, которое затем переросло во взаимную симпатию и дружбу. Поначалу нередко возникали сложности с тканями. Алиса сама заказывала их за границей. Сейчас все гораздо проще…

Нам всем нравятся эти наряды, а Лёне особенно. Убедитесь сами, посмотрев их в дуэте.

* * *

Оставаться на общий банкет после концерта сын не захотел, он не любит тусовочную атмосферу. Но настроение было праздничное – решили пойти в бар при гостинице – отметить успех в узком кругу. К нам присоединилась Лайма Вайкуле с мужем. Какая приятная пара – обаятельнейшие люди. Проболтали до утра. Темы были разные.

Но одна запомнилась – она касалась моего сына. Лайма переживала и «каялась», что, будучи членом жюри на конкурсе «Ялта-92», поставила ему баллов меньше, чем он того заслуживал, что его творчество ей очень нравится, что он – талантливый парень. Услышать такие слова из ее уст дорогого стоит. Лёня, как мог, успокаивал ее, говорил, что это теперь уже все в прошлом и не имеет никакого значения. Да и вокалистом он себя особенно не считает. И Гран-при все равно бы тогда не получил.

– Представляете, «босоногий парень» и Гран-при?! Смешно!..

Теперь Леонид Агутин и Лайма Вайкуле вместе каждый год сидят за столом жюри в Юрмале (Сочи), и Лёня так же строго оценивает выступления конкурсантов.

* * *

В последний день перед отлетом из Нью-Йорка я решила пройтись по ближайшим магазинчикам – хотелось прикупить что-нибудь «штатовское» для подарков моим мужчинам – когда еще такой случай представится… Попутчиков не нашлось. Пошла одна, старательно запоминая дорогу – города-то не знаю.

Накупив всякой всячины, я вдруг встречаю музыкантов Тани Овсиенко. Присоединяюсь к их компании, или они ко мне – неважно, и мы весело «шагаем по просторам». Делимся впечатлениями об Америке, фотографируемся и, увлекшись общением, теряем ориентировку…

Стоим, растерянно вертим головами в разные стороны, пытаясь сообразить как идти к гостинице.

– А вы язык знаете? – обратились ко мне ребята.

– Нет.

– И мы нет.

Оказывается, они тоже новички в Нью-Йорке и тоже не англоязычные. Стало страшновато…

Через несколько часов самолет, а у меня еще вещи не собраны. В нашей компании беспечности тоже поубавилось. Как быть?

И вдруг – вот оно, спасение, – нам навстречу неторопливо идет полицейский. Если бы не его форма – и впрямь «парень чернокожий»! Он уже, вероятно, понял нашу ситуацию.

Несмело подхожу и, глядя ему в глаза, вопросительным тоном говорю:

– Файв стрит… Севен авеню… Отель…

Он, широко улыбаясь, успокаивающе, отвечает:

– Yes! Yes! – И, растопырив ладошку, показывая, куда нам идти, добавляет на ломаном русском:

– Пят минут!..

Я все поняла – это было такое счастье!.. Готовая расцеловать нашего спасителя, я сдержанно отвечаю:

– Сенкью! – Возвращаюсь к ребятам и «перевожу»:

– Мы рядом, здесь пять минут ходу.

Они же недоверчиво и удивленно смотрят на меня, будто я их разыгрываю, и чуть ли не хором:

– Вы же говорили, что не знаете английского языка. А оказывается…

Договорить я им не дала и уверенно зашагала впереди отряда, не говорящего по-английски.

* * *

В Москву я летела со всей Лёниной группой (сам он еще оставался по делам). В аэропорту никого из Варумов не увидела – значит, они тоже остались, вероятнее всего, отдохнуть.

В томительном ожидании посадки ко мне подошел Виталий Ларин. Удивительно, но случайностей действительно не бывает – рядом было так много знакомых, но почему-то именно он подсел ко мне и стал увлеченно рассказывать об Анжелике Варум, у которой тогда работал директором.

От него я узнала, что Анжелика приехала в Москву после окончания школы поступать в театральный институт. Но, провалив экзамены, стала работать на студии у отца бэк-вокалисткой.

Что в 1990 году после исполнения «Полуночного ковбоя» она сразу стала знаменитой и началась ее самостоятельная концертная деятельность.

Что тираж первого альбома «Гуд бай, мой мальчик» разошелся в считаные дни. А после «Ля-ля-фа» за Анжеликой закрепилось прозвище Мадемуазель Ля-ля-фа.

Что самыми известными песнями стали папины «Художник, что рисует дождь» и «Городок»…

Но главное, о чем поведал Виталик, что Анжелика хороший, добрый, внимательный и очень талантливый человек, с которым легко работать…

Я не понимала, зачем он все это мне рассказывает, но, слушая, ловила себя на мысли, что мне это очень приятно, будто говорил он о близком мне человеке…

 
Ах, как хочется вернуться,
Ах, как хочется ворваться в городок,
На нашу улицу в три дома,
Где все просто и знакомо, на денек.
Где без спроса ходят в гости,
Где нет зависти и злости – милый дом,
Где рождение справляют
И навеки провожают всем двором…
 
 
Ах, как хочется вернуться,
Ах, как хочется ворваться в городок…